Ноль Овна. Сны Веры Павловны. Эпилог

Руднев снова был умилительно-элегантен. Предпенсионный возраст не лишил его магнетической привлекательности. Вий только посмеивался, глядя, как дамы сворачивают себе шеи и сталкиваются друг с другом, засмотревшись на рокового красавца.

– Ты человеческие жертвы приносишь подземным богам, чтобы сохранить себе молодость или просто седину закрашиваешь? – Вий на ходу затушил окурок о стену и шагнул в автоматически разъехавшиеся двери головного офиса.

– Просто я уже умер, Роман Аркадьич, – ехидно ответил господин адвокат. – Вечность отличный консервант – рекомендую.

– Ты это уже говорил. – Вий раздражённо огляделся по сторонам, приметил парочку знакомых и любезно махнул им издалека.

– А ничего с тех пор не изменилось, – ядовито выцедил Руднев. – Живее с тех пор я не стал.

– Не забивай мне голову аллегориями, – отмахнулся Вий, сворачивая к стеклянной галерее, ведущей к старому зданию. – Ты вон женился, детишек вырастил. Мертвецу такое не под силу.

– А ты не путай потустороннюю жизнь и эту, Роман Аркадьич. Тогда, глядишь, и литератор из тебя получится настоящий.

Вий резко остановился и схватил Руднева за рукав. Спасибо, что не за горло. Взгляд у Вия был вполне горлохватательный.

– И ты ещё удивляешься тому, что через пять минут разговора тебя хочется убить? – зловеще прошипел он.

Господин адвокат не менее зловеще зашипел в ответ и стряхнул его руку, брезгливо расправляя непочтительно смятую ткань. Но в уголок возле лестницы за Вием шагнул.

– Чего тебе, Роман Аркадьич? Про литераторов услышать захотелось?

– А ты как думал? – злобненько улыбнулся ему Вий. – Давай, выкладывай, пока мы не дошли до литераторского логова, что мне ещё нужно знать про этих пидарасов.

Руднев осуждающе качнул головой.

– Сам-то ты кто?

– Я – уникум, – снисходительно растолковал Вий. – Так что там с настоящими литераторами? И чем они отличаются от ненастоящих, вроде меня?

Руднев, прищурившись, посмотрел вдаль, потом неспешно и как бы задумчиво перевёл взгляд на Вия и обаятельно ему улыбнулся.

– Настоящий литератор, Рома, никогда не путает реальностей. Хотя живёт одновременно во всех. А ещё: он их творит. Они не рождаются в нём, только оседают на его фильтрах, но он создаёт из этой иномирной пыли образы, чтобы показать невидимое плотскому миру, который не способен видеть абстракций.

– Хочешь сказать, у меня не хватает воображения?

– Тебе не хватает проводника – твёрдого элемента, вокруг которого твоё воображение могло бы кристаллизоваться во что-то осязаемое. Поэтому ты всю жизнь и цепляешься то за Розена, то за Бергера, то за Тёмушку Рашидова. И с Рашидовым тебе наконец повезло.

Вий помолчал, мрачно разглядывая взявшегося поправлять свой костюм Руднева: тот походил в этот момент на птичку, которая чистит пёрышки.

– До сих пор ревнуешь к нему патрона? Но ведь Тёмка не виноват, что он сын Рашидова.

– Неужели? – Руднев невинно похлопал ресницами.

– Ты ненормальный, – со вздохом констатировал Вий.

– На себя посмотри, – огрызнулся Руднев, закончив прихорашиваться и встряхнув напоследок глянцевыми чёрными волосами.

– И откуда ты всё это знаешь? – подозрительно прищурился Вий. – Ты же не литератор.

Руднев поджал губы и окинул Вия жалостливым взглядом.

– Рома, твоя наивность не перестаёт меня поражать. Меня воспитывал и учил патрон, а он знает всё, что касается ордена.

– Мало ли! Ты меня тоже должен был всему научить! – неожиданно разозлился Вий. – Но ни хрена не сделал!

– Да, я плохой, – съехидничал Руднев. – Только мы давно в расчёте: я не выполнил своих обязательств, ты меня за это убил.

– Да сколько можно! – взорвался Вий. – Кому ты сдался, чтобы тебя убивать?! Тебя затянула карта. Вот того, кто её сделал, и благодари. Кстати, а кто делал тебе карту? – Вий остыл также неожиданно, как и психанул, и тон мгновенно сменил на учтивый и светский.

– Патрон, – с достоинством ответил господин адвокат. – Карту мне сделал патрон.

– Иван Семёныч? – начиная мелко сотрясаться от беззвучного пока смеха, переспросил Вий. – Сам, лично, сделал тебе карту? А виноват всё равно я? – Тут Вий не выдержал и заржал, схватившись за живот и согнувшись пополам. – Ты как влюблённая барышня, Андрей Константиныч, – подвывая и подхрюкивая, выдавил он из себя между этими нечленораздельными звуками. – Он изменяет, бьёт и держит в чёрном теле, но всё равно хороший!..

– Дурак, – оскорблённо огрызнулся Руднев и легонько пнул Вия по голени. – Тебе не понять. Это наши с ним отношения.

– Да, да! – с восторгом закивал Вий. – Классика абьюза! – Он вытер выступившие на глазах слёзы и, облегчённо вздохнув, с умилением глянул на господина адвоката. – Такая любовь заслуживает звона колоколов и свадебного торта. Можешь снова попытать счастья. Ты же теперь опять с нами, возможность подкатить к патрону есть.

– Какой же ты идиот, – презрительно скривился Руднев. – Надеюсь, ты хотя бы услышал, что я сказал насчёт проводника: без него ты слепоглухонемой парализованный гений. Ладно, пошли. Ты интеллектуалом никогда не был, не стоит и сейчас пытаться им стать.

– Слышь, Константиныч, – хамски тормознул его Вий, снова хватая Руднева за пиджак и наслаждаясь его раздражённым шипением. – А почему про Сынов ничего в дневнике Веры Павловны не было: ни про тебя, ни про Аверина, ни про Радзинского? Бергер был, а всех остальных не было.

Руднев смерил Вия таким взглядом, как будто тот при нём только что раздавил и съел таракана.

– Потому что наша история в другом томе, Роман Аркадьич.

– А вот с этого места поподробней. – Вий заметно напрягся и за галстук подтянул Руднева поближе. Тот разъярился и с леденящим кровь шипением отхлестал Виеву руку так, будто пощёчин ей надавал.

Пока он поправлял свой пижонский галстук, Вий напряжённо ждал и раздумывал.

– Ну? – мрачно поторопил он господина адвоката. – Вера Павловна у литераторов на кабальном договоре что ли? В год по тому выдаёт?

Руднев наконец успокоился насчёт своего внешнего вида и с недоверчивым прищуром уставился на Вия.

– Ты так и не понял? Ты считаешь, что всё это Розеновская помощница сочиняет?

– А кто? – нежно и ласково уточнил Вий, взглядом при этом обещая господину адвокату быструю смерть от асфиксии.

– Розен, – как что-то очевидное сообщил Руднев. – Герман Розен, я имею в виду, не Лев Евгеньич. «Вера Павловна» – это, можно сказать, его литературный псевдоним, – пояснил он, заметив бесконечное торможение во взгляде собеседника.

– Откуда инфа? – напряжённо продолжил допрашивать Вий.

Руднев вздохнул, повёл плечами, выправляя осанку до царственной прямоты, и сцепил руки на животе.

– Мы же выяснили, что Розен чужую карту на нашу наложил. И прошлое, которое досталось Тёмушке Рашидову, это жизненный опыт некой Анны Николаевны – провинциальной, влюблённой старой девы. Никакой Веры Павловны в дневнике ни разу не упоминалось. А Розеновская помощница, которую все мы знаем, одна из нас. Значит, она не могла быть той самой Анютой. Так же, как ни один из нас – не она. Это, надеюсь, понятно? – Руднев помолчал, созерцая, как Вий таращится на него взглядом мороженой рыбы, и решил, что требуется повторить ещё раз, почётче. – Для каждого из нас эта история чужая, а Вера Павловна одна из нас. Она не может быть Анютой. Розен сам сказал, что взял её карту и наложил на нашу общую гипербиографию.

– Вот сволота! – неверяще выдохнул Вий. – И стрелки на свою помощницу перевёл!

– Думаю, что это как раз совпадение и псевдоним Розен позаимствовал у Чернышевского. Очень по энергетике к ситуации подходит.

Вий нервно потянул из кармана сигаретную пачку, но быстро опомнился и пихнул её обратно. Помотал головой.

– Повышаю тебя до действительного тайного советника, Андрей Константинович. – Он одобрительно хлопнул Руднева по спине. – Каким бы я сейчас выглядел лохом, если бы не твои разъяснения – страшно подумать! Только… я слышал, что наша Вера тоже что-то там пишет. Что?

Руднев равнодушно пожал плечами.

– Что-то лирическое о природе и женственной стороне бытия. Очень поэтичные тексты. Викентий Сигизмундович как-то зачитывал за ужином.

– Я бы тоже хотел это почитать, – задумчиво протянул Вий.

– Это как раз не проблема, Роман Аркадьич, – усмехнулся Руднев. И достал свой смартфон.

«Лес – это запахи. Лес – это звуки. И янтарные глянцевые листья. И малахитовые тенистые чащи: недоступные, как хозяйские комнаты, куда гостей не приглашают. И сухие мхи, плотной замшевой перчаткой обтянувшие стволы. И суета в траве, от которой нам – только шорох. И потенькиванье, пересвистывание, щебет, смысла которых не понимаем: как на восточном базаре, куда пришёл поглазеть на другую жизнь. Это тоненькая тропинка, которую переползают узловатые корни. Это вросший в землю поваленный ствол, который лес почти уже переварил муравьями и мхами. Это зыбкие озёрные поляны, где травы волнуются словно воды. И это солнце: нитями, слепящими зеркальными витражами, круглым оком небесного маяка…»

– Ясно. – Вий вернул гаджет Рудневу. Видно было, что он подавлен: очень нехарактерное состояние для Вия, всегда готового убивать и делать это с улыбкой. – А третья карта? Розен сказал, что наложил две карты.

– Ну очевидно же, что это карта того философа, в которого была влюблена Анюта. Я так полагаю, что ему пришлось втиснуть Анну Николаевну в этого правдолюбца. Видишь ли, – Руднев неожиданно оживился и даже взгляд его загорелся вдохновением, – если мы хотим, чтобы два человека в земной жизни стали парой, Луна и Венера в карте мужчины должны соответствовать карте женщины. И если, допустим, она слишком яркая, её нужно приглушить: например, поместить её Солнце во включённый знак и в такой дом, где она вынуждена будет проявляться в материнских для партнёра рамках. Словом, натянуть карту его матери на её собственную: или впихнуть, если не лезет, или как-то разбросать по гороскопу и прикрыть слабые места декором. Иначе общей судьбы не будет. И проживая с партнёром эту карту, женщина меняет его Луну и его Венеру. Потому что внутри она остаётся собой, другой. Понимаешь?

Руднев остановился, осознав, что Вий как-то уж очень изумлённо на него смотрит и слишком долго молчит.

– Луну, говоришь? – откликнулся Вий на его выразительный взгляд и прокашлялся. – Мы заняты в этой жизни тем, что меняем чью-то Луну?

– Получает, так, да. Это самый распространённый способ трансформации настроек – взаимодействие. Чужая настройка заразна, понимаешь?

– Хорошо. – Вий явно думал о чём-то своём и отвечал рассеянно. – Но если карта женщины на самом деле несовместима с картой партнёра, то как быть с её Солнцем, которое настоящего партнёра описывает?

– Солнце женщины, как я уже сказал, можно в таком случае спрятать во включённый знак, а в седьмой дом поместить планету, которая будет правильно описывать того партнёра, с которым заключается договор. То есть он будет не Солнцем. Солнцем в таком случае она будет сама для себя.

Руднев поискал на озадаченном Виевом лице признаки осмысления, не нашёл и раздражённо спросил:

– Ферштейн?

Вий поднял на него полный философского смирения взгляд, деликатно приобнял Андрея Константиновича за плечи и потянул в сторону вотчины литераторов. Руднев в замешательстве последовал за ним, с недоумением искоса поглядывая на выдающийся, горбатый Виев нос. Тот заметил беспокойство господина адвоката, ободряюще похлопал его по спине и, уже открывая высокие филёнчатые двери литераторского архива, задумчиво изрёк:

– Знаешь, что я понял? «Книгу Иова» написали литераторы…