Уловление лета

Сбылась мечта о праздной жизни на даче. Сняли кирпичный домик в Подмосковье.
Распаковались, и первым делом повесили настенные часы, - задали счёт лету.
Завтракать стали на веранде, пока солнце не жаркое. Обедали в горенке окнами на север. После чего я ложился там на диван и слушал как бьётся муха о стекло, тикают часы, и смотрел на большой портрет собаки, писанный маслом. Овчарка во всей красе. Два бирюзовых ока со слезой. Под её взглядом я понимал, как одинок был покойный хозяин этого дома и как всё хорошо у меня.
Удивительно, думал я, до чего же быстро обжились мы в этих стенах, где каждый кирпичик положен не нашими руками, - произошло как бы отчуждение, захват чьего-то неизжитого счастья, превращение в наше собственное.
Стояли дивные тропические деньки, время ромашек и жасмина. Лето – белое, серебряного каления. И дом обжили, и сад, и меня потянуло на прогулку по окрестностям, захотелось поглядеть на поезда за лесом, - громыхали там нескончаемо.
Глинистый просёлок звенел под каблуками, а на асфальте шоссе оставались вмятины. Горячий воздух настаивался над землёй и казалось, словно весь тополиный пух, весь одуванчиковый цвет ветерком свалило на западе. А солнце, опускаясь, прожигало огненный след в этой облачной куче.
На станции я сел отдохнуть под навесом. Над бетонной платформой воздух дрожал, кипел. Доносились песенки из радио в будке кассира.
Вдруг звякнул на подвеске провод и через минуту бурей, без остановки, пролетела электричка. И словно вовсе не из случайной тучки, а из этих железнодорожных вихрей брызнуло дождиком. Платформа потемнела, взялась паром и тотчас высохла.
Близился следующий поезд, тормозил, останавливался и я поспешил улизнуть от толпы. Нырнул в тоннель под платформой и вышел на свалку ржавых рельс. На холме  громоздился ельник. Что- то неудержимо потянуло меня в эту хвойную чащу. И далее произошло словно какое-то географическое открытие – передо мной возникли руины старинной усадьбы, каменные развалины с остатками фонтана.
Я долго исследовал эти залежи, ковырял палочкой в мусоре.
Осколок витражного стекла стал моей драгоценной добычей.
Сквозь это стекло увиделись мне в этих завалах множество счастливых усадебных июлей, дворянских крокетов и лаун-теннисов, тоже чьё-то ещё более давно избытое счастье, уже и вовсе охладелое.
По пути к своей даче я заламывал ветки на деревьях, чтобы запомнить дорогу к этому призрачному поместью и прийти ещё.
Вечерний чай пили мы в саду на хлипком столике.
Потом жена допоздна на веранде рисовала акварелью, позвякивая наконечником кисти о баночку с водой.
Со своего верха я вслушивался в её художественные трели, нащёлкивая клавишами ноутбука эти строки в блоге.
В свете зарниц за окном зелёными огоньками мерцали глаза собаки на портрете.
Мне было неспокойно под этим недремлющим оком, сон не шёл.
На завтра  я снял эту картину и повесил на её место свежую акварель жены.