Про Камаринскую

Про «Камаринскую»

  Охваченный какой-то радостный лихорадкой, Витя возвращался домой намного позже чем прежде, готовил уроки, но, несмотря на усталость, засыпал не раньше полуночи. Мать видела огонь в его глазах и беспокоилась, что он не высыпается. О чём он думает, поворачиваюсь с боку на бок в темноте?
 Было воскресенье, когда в хату снова пожаловал Вася, а вслед за ним и Володя, впервые за много дней. На этот раз струны звенели недолго, но зато по-настоящему сложенно и так задорно, словно звали пуститься в пляс. Заслышав ещё со двора звуки "Камаринской", мать подивилась, сколько удали и озорства  звенело в этой мелодии. А ей-то казалось, что она знает и вкус своего младшего сына, и его истинный характер, и темперамент!
 Однако не она одна до сих пор обманывалась его невозмутимый, вдумчивой серьезностью.
- Витька! Ты гений! -  восторженно воскликнул потрясенный Володя. - Нет слов, как хорошо! Кто бы мог подумать! Ну правда!
- Да я и сам не знал, что она так хорошо пойдёт, -  признался Витя слегка смущённо. -  Теперь и я её люблю. Но главное, что ребята хотят её играть. Мы всегда будем играть ту музыку, за которую проголосовало большинство членов нашего оркестра.
-  Ну, вот тут ты не прав! -  решительно возразил Вася. - То есть, в случае с "Камаринской" прав конечно, - поспешил пояснить он, - потому что звучит и вправду здорово, и играть её одно удовольствие, зря я возражал, беру свои слова назад. А главное, Витя, это прямо твоё, от тебя будто искры летят! Когда ты так играешь, любой подыграть сумеет, даже кому слон на ухо наступил. Сам ведь слышал, даже у Гришки сразу получаться стало! Поэтому, я считаю, ты у нас руководитель оркестра -  тебе и выбирать, какой музыке ты нас учить будешь. Кто хочет научиться, пусть учат то, что тебе нравится и доверяет твоему вкусу. А так что ж это получается? Любимую песню Ленина мы на потом отложили, потому что у всех одно веселье на уме, а ты им потакаешь!
- Что же ты при ребятах вчера молчал? -  упрекнул его Витя. - Предложил бы при всех, и пусть бы все проголосовали. Если большинство считает также как ты, мне придётся согласиться.  А ты, Володь, что думаешь?
- Я, Вить, тебя поддерживаю в том, что нам теперь обсуждать дела оркестра за спиной у остальных ребят не годится! - горячо заверил товарища Володя. - Это раньше можно было всё решать втроём, пока нас было трое. И пока мы втроём собирались, даже мысли у меня такой не было, чтобы самому музыку выбирать, а не ту, которую ты,  Витя, знаешь и показать можешь. Я тоже думаю, что тебе виднее, и вкус у тебя очень хороший. И верно Вася говорит:  лучше для всех, когда ты играешь музыку, которая тебе нравится - Так ты скорее других научишь её играть. Ведь с этой "Камаринской"  случайно вышло так, что ты ее раньше играть не пробовал,  а она тебе понравилась...
-  Нет, Володя, вовсе не случайно! - взволнованно, с несвойственном ему пылом возразил вдруг Витя. - Поверь мне, я справлюсь! Я это чувствую. А иначе не стоило за это дело и браться! Какой был бы из меня руководитель оркестра, Если бы я только лишь учил других играть то, что люблю и играю сам? Нет, пусть и ребята тоже меня учат своей любимой музыке!  Это вы с Васей также как я уже готовы играть всё что угодно, лишь бы играть вместе. А может быть, кто-то из ребят пришёл к нам в оркестр с надеждой выучиться играть одну единственную свою любимую песню, чтобы поделиться ею с нами, своими товарищами! Ты вот говорил, Володя, к нам в оркестр пол школы прибежит! А представлял ли ты себе, сколько из этих ребят будет здешних, шанхайских? И для вот этого Гришки, что, может, другой музыки и не слышал, кроме "Камаринской", да разве ещё "Яблочка",  наш оркестр -  как окно в его собственную душу. А ты видишь, Володя, как он, этот Гришка, старается? Ведь музыкой можно сказать всё, чего не выразить словами, и сказать всем вместе,  не споря, но сливая свои надежды и мечты в одну большую, общую цель. А ведь мы для того оркестр наш и задумали. Разве не так?
-  Умеешь же ты разложить так, что не переспоришь, - нехотя согласился Володя, глубоко вздохнув. Ему, как и Васе, было немного обидно отложить пока любимую песню Ленина. К тому же они, как близкие друзья, знали, скольким красивым мелодиям может ещё научить ребят Витя вместо того, чтобы спрашивать каждого, кто в первый раз взял инструмент в руки, какой мелодии тот хотел бы научиться.
-  А за любимую песню Ленина вы не переживайте, - угадав мысли обоих своих товарищей, успокою их Витя. - И до неё дело дойдёт,  дайте только ребятам время подрасти. Пусть играть толком сначала научатся, а потом я сам поставлю на голосование. Или вы сомневаетесь, что проголосуют? Если к Дню Рождения Ильича?..
- Как ты это здорово придумал! - оценил Вася. - Сдаюсь. Ко Дню Рождения Ильича можно хоть концерт революционной песни. Пусть только попробуют не проголосовать! Хоть у нас и оркестр народной музыки.
- Вот и я уверен, что ребята нас поддержат, - ответил Витя. - Ведь революционные песни такие красивые! И они тоже - народная музыка, а не только "Камаринская". Просто не все ещё это понимают.
- Точно! - согласился Володя. - Значит, постараемся донести до тех, кто ещё не понял. И концерт революционной песни мы обязательно подготовим. Потому что музыка лучше всяких слов, это ты  прямо в точку,  Витя.  И хоть старая жизнь против новой всё ещё сопротивляется, нет у неё ни той силы, ни того задора, ни песен таких, как у нас!
 И снова Витя чувствовал  благодарность к друзьям за их искренность. Как хорошо сказал Володя и как сильно обязывали его слова! Витя думал о них полночи - так глубоко отозвались они в его сердце, созвучные его собственным сокровенным думам.
 Вот подняли люди головы, замахнулись на всё отжившее, одряхлевшее, уродливое в жизни, что мешает раскрыть человеку его способности во всём их могуществе, во всей красоте! А оно, это старое, гнилое, хлюпает вокруг как липкая болотная жижа, засасывает, тянет назад и вниз, да и внутри у самих людей его полным-полно. Далеко ходить не надо: взять хоть того же самого Володю. Он, Володя, всё отлично понимает и верит в то, что говорит, и при этом ему до сих пор ничего не стоит списывать с Вити во время контрольной. А сам Витя сколько раз тянул с разговором, откладывал, обманывая себя надеждой, что у Володьки проснётся совесть и успокаивал свою собственную заметками в стенгазете с призывами сверстников к добросовестной учёбе!
Одну такую заметку даже послал в городскую газету, где её и опубликовали. Какую гордость со сладким привкусом смущения испытал он, когда Анна Ивановна упомянула перед классом эту его заметку, и как польстил ему тогда восхищённый взгляд того же Володьки! Он был теперь юнкором, почти что журналистом, и от этой мысли у него едва ли не кружилась голова. Вот тогда-то Ким Иванцов и шепнул своему соседу по парте: " Это потому его напечатали, что у него брат партийный работник в Ворошиловграде".  Витя отчётливо расслышал эти слова. Они прозвучали как пощечина. Если бы Ким только знал, какую бурю поднял в Витиной душе! Но за это ему,  конечно же, следовало сказать спасибо, потому что без него Витя ещё долго мог бы играть в прятки с этим самым ветхим человеком в себе, который очень даже не против того, чтобы его всем ставили в пример и оказывали почести за его заслуги и которого подозрение Кима смертельно оскорбило. Случай с паровозом впервые пробудил его в Вите, но то было лишь первое короткое знакомство. Теперь, едва ли не с каждым днём узнавая его в себе всё лучше, Витя изо всех сил старался быть с собой как можно честнее.
Он всегда гордился старшим братом, но как больно задела его сама мысль о том, что что-то в этой жизни может достаться ему за заслуги брата, а не за свои собственные!  Однако тут нет противоречия: ведь Миша служил для него примером, как брат и как коммунист, и самому ему ещё только предстояло заслужить такое доверие и уважение. И, если подумать дальше, то ничуть не стыдно гордиться тем, что сделал хорошо и радоваться, когда твои заслуги признают другие.
Правда, в случае с паровозом у Вити не было такой уверенности, как в случае с заметкой: заметку он написал сам, просто и ясно выразив свои мысли, а на помощь мальчугану его будто швырнули чьи-то невидимые руки, и он никак не мог избавиться от этого отчётливого, хоть и необъяснимого ощущения.  Эта сила, казалось, исходила прямо из земли. Что-то похожее уже было с ним когда-то. Наверное, во сне.
 Ломать над этим голову бесполезно, понимал он. А вот с Володей насчёт списывания поговорить давно пора. Да так, чтобы тот понял по-настоящему, и чтобы не перегнуть палку. Может, потому он, Витя, и тянул, что опасался навредить, зная по себе, как губительно чувство вины, когда она вдруг приходит на смену благодушию и легкомыслию.
 Утомлённый тяжестью таких раздумий, Витя опять заснул за полночь. А на другой день нужный разговор с Володей произошёл сам собой, на удивление просто и естественно.  Так, как падает, наконец, с ветки окончательно созревший плод.
 В этот вечер репетировали дольше обычного, и потом ещё минут двадцать Витя  занимался на мандолине с Серёжей, пока Володя ждал на улице возле школы. Вася сразу после репетиции отправился на речку со своим двоюродным братом. Но вот наконец и Витя с Серёжей сбежали со школьного крыльца.
- Ну, спасибо! Бывай. А мне ещё в посёлок сбегать надо, - попрощался Серёжа с Витей и сразу умчался, похоже, даже не заметив присутствия третьего.
-  Ух ты, чёрт вихрастый! Гляди какой занятой! - усмехнулся Володя ему вслед. Сережа был уже далеко и не мог расслышать этих слов.
- А ты,  Володька, это зря, - не преминул отозваться Витя. - Серёга молодчина!
- Чего это он молодчина? Что-то я не заметил! - не согласился Володя. - Особенно сегодня. Гляди, тебе ещё придётся с ним повозиться!
 Витя посмотрел на товарища пристально и испытующе.
- Будто ты не понимаешь, чего ему это стоит! -  произнёс он с силой. -  И вовсе не потому, что Серёга не способный. У него ведь даже инструмента своего еще нет. Не знаю, какой бы я был и как бы учился на его месте. Ты же знаешь, Володь, - прибавил Витя уже мягче. - Вот и подумай сам.
 Конечно, Володя все прекрасно знал и понимал,  что товарищ  своим примером предлагает ему поставить себя на Серёжино место, когда  даже мандолину в дом просто так не принести - ее еще спрятать надо, чтобы отцу на глаза не попалась. Да, Володя слышал о том, что из всех братьев и сестер одному Серёжке   доставалось от отца за десятерых. Вот ведь бывает же такое, когда самый младший оказывается самым смелым и не может стерпеть несправедливость даже в ущерб собственной шкуре! Когда Серёгин отец швырнул камнем в их кошку Мурку за то, что та стянула со стола кусок мяса и сломал ей лапу, Серёга два дня не ходил в школу. Дорого ему обошлась защита своей любимицы! История эта не могла укрыться от соседей. Многие шанхайские ребята  ее знали. И ни для кого из них не было секретом, что у Серёги дома идёт с переменным успехом настоящая война, потому что заступничество матери и  старшей сестры Нади не всегда помогает, а озлобленному на весь мир инвалиду больше всего хотелось бы, чтобы и младший сын его боялся так же, как остальные дети. Если представить себе, что ты приходишь домой, а твой отец пьян и при веде тебя у него сразу начинают чесаться руки, так что сгодится любой повод, то и вправду остаётся только удивляться, откуда после этого ещё может взяться такая тяга как музыке. Ведь Серёга побежал нынче в Первомайку за мандолиной, которую наконец выпросил-таки у кого-то из обитавшей там родни.
- Да, Вить, я понимаю, -  кивнул Володя. - У Серёги жизнь не сахар.
- А молодчиной я его считаю потому, что он не врёт никогда, -  пояснил Витя. - У таких горячих и честных, как Серёга,  жизнь всегда не сахар, потому что они с нею один на один. Именно такие за новое против старого насмерть стоять готовы, и соврать не способны даже по мелочи. Вот он, Серёжка, никогда не станет списывать с соседа. Он для этого слишком гордый. Не справился с задачей - значит, получает что заслужил. Он привык отвечать за себя сам. Ему нет нужды казаться лучше чем он есть. И вот это - по-настоящему, это дорогого стоит. Вот таких людей среди нас должно быть как можно больше, чтобы продолжить дело Ильича - тех, для кого быть важнее, чем казаться. Я так думаю, Володь. А ты?
 На этот раз Володя не смог выдержать пристального взгляда этих глубоко посаженных синих глаз - они умели заглянуть прямо в недра души, сами становясь бездонными, даже пугающими, такими, что перед их силой невозможно устоять.
- Хорошо, Вить. Я никогда больше не буду с тебя списывать, - тихо пообещал он. - Честное пионерское!
Свой первый концерт ребята дали в новеньком доме культуры, как и планировали, ко Дню Рождения Ленина. Праздничную программу открывала мелодия той самой песни, любовь к которой так крепко сплотила юных музыкантов еще прежде, чем их маленький струнный кружок превратился в оркестр. Правда, разучить мелодии всех революционных песен, которые им хотелось сыграть в этот день, ребята не успели. Однако даже Вася с Володей не стали расстраиваться по этому поводу. «Камаринская» стала настоящим гвоздем программы и принесла оркестру всеобщее признание. К тому же оркестранты уже проголосовали за то, чтобы подготовить на следующий год более обширную программу. А это был первый их концерт, и он длился целый час.
  Многие хлопцы и девчата надели вышиванки (ради которых накануне были перерыты все сундуки), а те, кому меньше повезло в поисках - простые белые рубахи и блузки.  Впрочем таких оказалось немного. Даже Серёга был при полном параде благодаря своей двоюродной тётке из той самой Первомайки.  А как аккуратно и гладко были уложены его вечно всклокоченные строптивые вихры! Жаль только, в зале не сидел его отец. Может быть, увидев Серёжу таким солидным и таким красивым, он изменил бы своё мнение о нём. Впрочем, кто знает. Зато были другие родители, в том числе шахтёры, а также и учителя, и ребята со всех концов Сорокино.
После каждого номера программы зал горячо аплодировал, чем дальше, тем громче, дружнее и дольше. А ребята и девчата в ответ на эти овации расходились всё пуще.  Они уже чувствовали себя настоящими артистами, вдохновленные вниманием и поддержкой своей благодарной публики.
Витя дирижировал, весь превратившись в слух и пуская в дело не только движения рук и пальцев, но и повороты головы и взгляда. Каждый номер был для него ещё и испытанием, которое он снова и снова проходил с честью и, весь светясь от счастья, кланялся публике в ответ на очередной взрыв аплодисментов. И в гордости, переполнявшей его до краёв, уже не было привкуса неловкости и смущения. Он по совести имел на неё право. К тому же, гордость за ребят в его сердце была неотделима от гордости за себя самого.
Чувство общего творческого свершения  окрыляло его. Оно как будто служило ощутимым подтверждением его причастности к великому общему делу, в честь которой всего два дня назад он принёс торжественную клятву верности и получил комсомольский билет. Это была радость, к  который он так долго готовился и с которой связывал так много ожиданий, что теперь ему даже не верилось в свершившееся, и только живое звучание созданного им оркестра, восторженное буйство, яркость и сила музыки говорили сами за себя.