Бессловесная история

В речном царстве, в прибрежном государстве на протоках порожистых да середь тинных заводей приключилась вот такая история. Бросовые по рыбацким понятиям рыбёхи – плотвички, ерши, пакостные уклейки и прочая голытьба – возгордились по весне от переизбытка кислорода, собрали в мещерской заводи сход и постановили: неча жерехам, лещам да голавлям рыбацкую подкормку за жабры закладывать! Нас разносортных и разночинных в российских водоёмах, поди, мильонов сто наберётся, а их, подлых карпианцев*, и сорока не счесть! Неча им на наших прикормах жировать да бока нагуливать. Не признаём сословного деления, нет такой нации – аристократическая рыба!

Поблизости от того собрания стояла в камышах щука. Чуть какая уклейка или плотвичка заболтается да от стаи по нехитрой рыбьей нужде отделится – щучья пасть тут как тут. Была рыбка – и нету. Глядит братва: вот те и управа – не уцелеть аристократам в этакой акульей пасти! Голосуем за то, чтобы выбрать щуку в главари!

Так-то оно так, да только спросит читатель: откуда босяки про акулу прознали? Отвечу: в Житейском море слухи по воде плавают. Которые ж правдивей – скорей на дно пойдут, потому как тяжелы, аки всякая правда, а брехня, она что ряска болотная, плывёт себе в волнах – бла-бла-бла – и в ус не дует.

Ну так вот. Обернулись разночинцы на камышовые блудни, поглядели с надеждой в щучьи кругляши: «Такая не подведёт! – подумали. – Кто за?» – И проголосовала списком. Что тут началось! Не успеет жерех к бережку прибиться да икорку сбросить – плотва (плутовская голытьба) мчит к щуке: «Там жерешок-то, тама!» А щуке икорка в самый раз. Только жереховна отнерестится и обессиленная вниз по течению сойдёт, щука икорку подберёт и в камыши отчалит – сыто ей, зубастенькой. Плотвички да ёршики радуются щучьему удовольствию, по водяному телеку булькают, победу над жерехом комментируют, нешто соловьём заливаются!

Опечалились жерехи, призадумались. Отыскали в заводи старика-леща и спрашивают: «Старче, ты прожил долгую жизнь, и у рыбака на крючке бывал, и в щучьих зубах ранился. Скажи, как поступить? Щуку нам не одолеть, а без потомства передохнем по одиночке, и вся недолга. Голавль ушёл, сазан ушёл, толстолобик и тот в дорогу собирается, русло Иордана гуглит».

Долго молчал старик. Потом выпучил рот и выкатил, будто сплюнул, воздушный пузырёк, а в нём «записочка»: «Уходите». В тот же день ушли жерехи в соседний водоём. Покрутились, пощипали коряжки – бросовое место, чужое. Всплакнули они о былом, побулькали, потёрлись спинками друг о друга и отправились дальше.
«Ур-ра! Победа!..» – металась голытьба по опустевшей заводи. «М-мы! М-мы!..» – пузырилась разносортица. Вслед за жерехом ушли и рыбаки. «Пустой край, нерыбный, мелочь снасть путает, подкормки не напасёшься». Таков был их резон. Ушли люди – прилетели птицы и давай рыбёху из воды выуживать – ой-ё-ой – не стало жизни ёршикам да плотвичкам! Поросли бурьяном дороги, заболотилась пойма, стала дохнуть рыба, появились змеи. Не прошло и двух сезонов – не стало реки.

Вот такой сказ. Конечно, речная голытьба – тоже рыба, но слушать её – дело опасное. Одно благо: рыба – тварь бессловесная, не то, что люди.

*Элитная рыба из семейства карповых