Postтравматическое

Я не могу сочинять длинные романы или повести. Пыталась, но меня затягивает в бесконечные диалоги, я путаюсь в именах и родственных связях, в конце концов, мой энтузиазм быстро глохнет.

У меня есть несколько эпичных идей, но я не знаю, как их реализовать, и пока они сидят в моей голове, интересуясь: «Ну ты как, Ксения, когда ты уже выпустишь нас в мир?»

Для написания историй есть три пути.

Первый — материальная зацепка: парочка в метро, переплетенные руки; слезы ребенка; кошка во дворе, толстая и полосатая, похожая на барыню. Твой глаз их цепляет, и потом может родиться что-то.

Второй — сны или просто идеи. Когда все сделали за тебя, бери и пиши.

Третий, чаще всего провальный, — когда ты вымучиваешь из себя то, что не идет само. Вот думаешь: «Напишу-ка я про небесных котов, идея-то хорошая». А что писать — неясно. Что за коты? Откуда коты? Что они делают на небе? Что там с ними происходит вообще? Намурлыкивают ли они сны или намывают деньги, вылизываясь, или, наоборот, ждут у ворот рая, по-кошачьи оценивая, хороший ли человек. Так вот, идея есть, реализации пока нет.

А это история о молодом вдовце, который перед самым Новым годом теряет жену. Грубо говоря, она выскакивает из дома за хлебом, и ее насмерть сбивает машина. А у них дома готовились к празднику: игрушки, предвкушение, подарки.

И вот он, этот вдовец, полностью раздавлен. Убит горем и может только лежать лицом к стене. Когда молодой вдовец возвращается с похорон, где ее родители обвиняли его, крича: «На какой хрен ты ее отпустил одну в темноту? Почему умерла она, а не ты?» — он обнаруживает, что курьер доставил последние картины, купленные женой перед смертью. Сил, чтобы найти, куда их вернуть, нет, и даже донести до помойки — тоже. И он пока оставляет их, решив собраться с силами и что-то придумать. Видеть их больно, но одновременно он не может от них избавиться, потому что картины покупала его жена.

И вот в новогоднюю ночь, в пустом доме, когда за окном слышны радость и ликование, мужчина начинает с картинами разговаривать. Сначала это крики боли, несправедливости, ярость, ненависть к миру, к Богу, желание умереть. Он ненавидит жену, которая решила срезать путь до магазина через темный двор. Ненавидит себя, что не пошел с ней или вместо нее, потому что заканчивал срочный проект.

А потом, день за днем, на смену ярости приходит грусть. Он вспоминает, как им было хорошо днями, — путешествовать, веселиться; вспоминает, как им было хорошо ночами. И за этим рождается история любви, которая закончилась так трагически.

«Дорогая моя, любимая. Никогда больше мне не увидеть тебя, никогда больше не прикоснуться к тебе. Мое сердце разбито на миллион частей. Я бы умер за тебя, я бы умер вместо тебя. Ты — моя печаль, ты — мое горе. Твое имя — на моих губах, ты живешь в моем дыхании, в моей крови, моя любимая, моя ненаглядная. Все неважно без тебя, все невозможно без тебя. Ты — это я, и я — это ты. Я верю, что мы встретимся, и ты будешь меня ждать в старом саду, под старой вишней, твоей ровесницей, на даче у бабушки. Чудовищно… Бабушка жива, а тебя нет».

И так день за днем его грусть светлеет. Он вспоминает смешные истории, много плачет, говорит с женой, смотря на картины. Рассказывает ей о том, что не успел сказать. И боль, и ненависть трансформируются в оду любви. В оду тому, что не ушло, не исчезло, в то, что по-прежнему живет в нем. В конце он прощает жену, себя, обстоятельства и примиряется с тем, что жизнь изменилась, но выбора, кроме как жить дальше, нет.

И постепенно он возвращается к какой-то жизни, пока самой простой, но это уже шаг вперед. Я плакала. И о себе, и о них, моих несчастных, так глупо разделенных любимых.

Но его история окончилась хорошо. Он смог переступить самое страшное и увидеть рассвет. В конце книги, в моей голове, он приходит на крышу, куда они приходили вдвоем, с ее любимой кружкой и ее любимым пледом, сидит и смотрит на рассвет. А за его спиной стоит ангел с лицом его жены и улыбается.

Конец.