Иди на свет!

кап
Кап
Кап-Кап-кап
Кап
КаП
КАП
АКп
Па-АК
каП
кАП
КАП
КА…
К…
…

Маленькие капли всё стучали по лбу. Они-то и разбудили меня.
Вокруг была…как будто темница в старинных замках. Именно такую картину ты представляешь себе, когда читаешь какие-нибудь пыльные сказания: пустая комната со стенами из серого кирпича. Повсюду трещины, мох, еле пролезающий между каменными глыбами. Холодный и враждебный пол. Где-то журчит лужа, в которую тоже что-то капает с потолка. Хуже всего то, что за решётками ржавой двери, скрипящей от любого дуновения ветра, предательски колыхался какой-то свет, заманивая выйти из темноты, зная, что ты заперт по ту сторону и ничего не можешь с этим поделать.
Задавать глупые вопросы, вроде: «что это за место, как я сюда попал, кто я?» не имело смысла. Судя по звукам, доносившимся из-за двери, отвечать мне было некому. Кроме того, мне очень хотелось посмотреть в собственное лицо (странно, что я его не помню). Я встал, отряхнулся, помахал руками, сотрясая воздух. Ни их, ни ноги, ни другие свои конечности я не узнавал. Подойдя к луже я, наконец, рассмотрел себя. Этот нос, глаза…всё было каким-то незнакомым. Как идиот я тыкал себе в морду, смотря на отражение в луже. Когда мне это надоело, не зная, умею ли я говорить или нет, стало интересно, как звучит мой голос:
- И как выбираться отсюда?
- А очень просто. – Это был один из риторических вопросов, когда говоришь сам с собой и для удобства мыслишь вслух. Услышать ответ от своего же отражения я не ожидал. Меня пробрала дрожь. Может оно что-то знает обо мне или этом месте? Или…судя по его ответу, он знает, как отсюда выбраться. С чего начать? Я чувствовал себя малышом, который тычет пальцем во всё, что видит и не затыкается со своим «что, зачем и почему?».
- Кто ты…как..я…и ты…- язык не успевал за мыслями, я мычал и издавал другие протяжные звуки. 
- Я – это ты.
- Н…нет…бред какой-то. Ты говоришь, шевелишь губами, а я молчу.
- Это только в отражении. Мне совсем не нужно шевелить губами, чтобы говорить с тобой. Только ты меня можешь видеть.
Это и вправду был я. Отвечал сам себе. Какой-то другой я. Он знал явно больше. Он был и в мыслях. То есть ты. То есть я. Я…
- Так как  же выйти?
- Просто иди вперёд, на свет.
- Там дверь, она заперта. – Чтобы подтвердить свои слова я с издевательским смехом подёргал дверь, которая, как и ожидалось, не поддалась. Только песок сыпался со старых петлей. Я вернулся к луже.
- Нет никакой двери.
- Чего…как это нет?! Я же только что проверял! ТЫ САМ ВИДЕЛ!!!
- Нет. Никакой. Двери.
После этого я продолжил орать и доказывать её реальности, но больше никто не отвечал. Отражение меня, снова принадлежало только мне. Стало обидно, что я так глупо использовал свой шанс узнать хоть что-нибудь. С другой стороны, ещё мгновение назад я стоял и кричал на лужу.
Чтобы хоть куда-то деть скопившуюся злость от обиды, непонимания и растерянности, я размахнулся, чтобы ударить ногой несчастную дверь. Я ожидал услышать гул прогнивших металлических балок или даже, что петли слетят…
Вместо этого я, не встретив никаких препятствий, упал лицом в пол. Стук капель слышался откуда-то позади. Я встал и оглянулся, но там уже ничего не было, только голые стены. Нет никакой двери. Я оказался в длинном коридоре, направо и налево вели длинные кишки этих катакомб, они уходили так далеко вперёд, что я был не способен разглядеть что-то за линией видимого горизонта. На стенах висели факела, с низкого потолка тоже сыпался песок. Я глядел на свою тень, и он снова начал говорить:
- Иди на свет.
- К…- я успел только подумать о том, какой вопрос ему задать, но он не дожидаясь; пока я договорю, ответил.
- Я – это весь ты. Не только отражение. Иди на свет.
- Какой свет? Здесь только факела и они тянутся в обе стороны.
- Свет.
Я услышал какой-то шум слева от себя. Там был дверной проём, а за ним что-то ослепляющее белое. Видимо про этот свет он говорил. Я не стал припираться и пошёл туда. Тень снова ожила:
- Знаешь, если ты начнёшь меня слушаться, нам обоим станет намного легче жить.
Стоило мне переступить за порог, я провалился. Все кирпичи с грохотом посыплись и испарились. Мне было страшно падать. Я закричал. Попытался закричать. Как бы я не выдавливал из себя вопли и не краснел, всё тщетно. Я не мог издать ни звука. Тени и отражений не было, чтобы сказать, что мне делать дальше.
Вокруг была только белая пустота. Бесконечное ничего и я посреди него, падающий куда-то. Но куда?

Мне
                снова
   стало страшно.

По привычке
                я
                за-
                крыл глаза.

Предвкушая
                боль
от падени-
                я.
Как только я открыл глаза, то снова обнаружил себя в каком-то новом незнакомом месте, лежащим на кровати. Что-то щёлкнуло у меня внутри, снова начали скользить мысли. У меня возникло чёткое ощущение и осознание того, что я нахожусь в больничной палате. Из окна, в комнату нежно тёк лунный свет. Рядом с кроватью стояла тумба с вазой из прозрачного стекла. В ней стояли цветы. Стоило мне подумать о них, я начал ощущать запахи. Эти цветы сладко пахли.
Я встал с кровати, тяжело сопя носом, делая длинный вдох. Снова появилось ощущение, что что-то не так.
На кровати лежал я. Но я стоял рядом с кроватью. Этого не могло быть. Я попятился назад, отрицая происходящее.
- Что это такое?!
- Это мы. То есть ты. То есть я. – тень снова начала говорить.
- Но я только что встал, как такое возможно?
- Это тебе кажется, что ты встал. Если бы это всё было правдой, то ты бы не видел меня. – Он всё говорил, говорил и перепрыгивал то с тени на отражение в вазе, то обратно.
- Нет-нет-нет, погоди…я… я ведь могу потрогать себя, чувствую запахи, могу трогать предметы. – Тень лишь молчала в ответ. – Не веришь?! Вот, посмотри! – Я смахнул рукой вазу, она разбилась, вода растеклась, цветы помялись. – Теперь видишь?
- Вижу что? – он был в десятках маленьких осколках от вазы. Я поднял голову и посмотрел на тумбочку. Ваза с цветами всё ещё стояла целая и невредимая.
Моё дыхание начало сбиваться, ноги подкашивались. Я упал и пополз в угол, скуля как собака. В груди сильно кололо, глаза слезились. Отражение смотрело на меня с вазы, его моё лицо не выражало никаких эмоций:
- Иди на свет. – Он снова исчез
Сразу после этого в палату вошло нечто с человеческим силуэтом. Но как ни посмотри, со всех сторон оно было такое же ослепительное белое, как и дверной проём в темнице. Силуэт подошёл к моему телу лежащему на кровати, вытащил из под головы подушку и начал душить его. Я вскочил и попытался оттолкнуть силуэт. Он был такой яркий, что даже когда я закрывал глаза, всё равно видел этот ослепляющий свет.
Что бы я ни делал, мне не удавалось даже коснуться этого силуэта и непонятно кто из нас реальнее, я или это светящееся нечто.
Когда же моё тело перестало дёргаться и издавать какие-либо звуки, силуэт бросил подушку на пол и вышел из комнаты. Я вспомнил совет моей тени: «Иди на свет» и побежал за ним. С закрытыми глазами я не видел, куда именно мы шли, я просто следовал за светом, который, казалось, прожигал мои веки. У меня никак не укладывалось в голове увиденное: силуэт, задушивший моё тело…зачем…? И если тень сказала, что это не по-настоящему значит ли это…
- Я что, умер? – Очередная мысль вслух. Я знал, что он меня услышит, мы всё-таки одно целое. Может он и ответит на этот вопрос и если я правда уже мёртв, это многое объясняет.
- Ещё нет.
- Тогда почему я только что видел, как этот…светящийся…задушил меня?
- Вернись в комнату и увидишь, что с твоим телом всё в порядке. Вспомни вазу.
- Ах да, точно… - я сделал вид, будто бы всё понял, хотя на самом деле это было не так.
- Кстати, мы пришли. Открывай глаза. – И правда, свет пропал куда-то, наверное…

***

Я опять открыл глаза. Повсюду слышалось, как трубит рог. Я был в каком-то деревянном амбаре, повсюду валялись стога сена. Доски амбара были гнилые, а вокруг меня на грязной  земле  – в этой лачуге даже пола не было – и деревянных койках лежали какие-то иссохшиеся  калеки с выбритыми головами. Помимо того, что я видел их кости, на которые была натянута кожа, у некоторых из них были выбиты глаза, отрезаны руки или ноги. Складывалось ощущение, что я лежал в горе трупов. Но нет, эти изувеченные тела стали подавать признаки жизни: в них откуда-то были силы подниматься, послышались разношёрстные и осипшие голоса. Их было так много, что я сам еле смог  вылезти. По какой-то странной причине моя нога была покрыта волдырями и сильно болела, я едва мог наступать на неё.
Внезапно, дверь с грохотом открылась, и в неё вошёл какой-то громила. Он был в латах на какую-то спешно одетую рубаху, где пуговицы местами были криво застёгнуты. Выглядел он не как мы. То есть…это был совсем не человек.
У этой твари было четыре глаза, кожа, как у ящерицы, бивни, торчащие из его вонючей пасти и какой-то…будто панцирь на голове, только шипастый. Удивительно, что это нечто не задевало свой башкой дверной косяк, когда вошло сюда.
- Подъём, ваша выходи! – Он говорил как-то очень ломано, как будто не очень хорошо знает наш язык. Его голос соответствовал виду: низкий и щёлкающий. Он поднял с земли какой-то камень, взял шлем и стал противно бить по железяке, создавая, как можно больше шума. Народ в амбаре продолжал просыпаться, пока здоровяк стоял в дверях и следил за тем, чтобы все встали. Но некоторые так и не поднимались, они вообще не двигались. Те, что были рядом, тормошили их, но после нескольких попыток махали рукой и с унылым видом отходили. – На построение. Мёртвый убирай потом. – После этих слов все стали выходить из амбара шеренгой. Я же продолжал сидеть на земле, не понимая: что происходит, где я нахожусь, куда пропала тень и… - Твоя идти! – Тварь из дверей начала громко орать и запустила мне камнем в голову. Я успел закрыться руками, и булыжник попал мне по пальцам. Что-то громко хрустнуло, может даже сломалось, кожу в некоторых местах счесало, пошла кровь. У меня не было времени думать об этом. Чтобы здоровенный ублюдок – он был значительно выше меня ростом – не сломал мне ещё что-нибудь, пришлось, охая подняться с земли, придерживая пальцы, чтобы остановить кровь. Я вышел из амбара и стал, ковыляя догонять остальных, по пути осматриваясь вокруг. Повсюду были такие же хилые то ли амбары, то ли бараки, видимо сколоченные на скорую руку и огороженные забором. За ним виднелись, горы и равнины незнакомых мне земель.
Мы остановились на какой-то площади, за нами стоял громила, кинувший в меня камень, а к площади подходили другие колонны измученных людей, которых тоже вели уроды, похожие на нашего сопровождающего. Пальцы всё ещё болели, я едва мог сгибать их. Тут, одна из непохожих на человека тварей стала громко вопить, раздавая приказы. Я внимательно его слушал, это могло помочь сориентироваться. Из его пасти доносилось что-то вроде:
-Корпус шесть! Шахты…Корпус девять! Траншеи. Госпиталь! Выноси мёртвый, жрачка, чисти корпуса! – Этот тоже говорил как-то странно. Всего я насчитал двадцать три корпуса, включая госпиталь.
После объявлений все отправились работать, как и было приказано. Если я правильно понял, то это какой-то лагерь и я один из пленных. И всё же оставалось много других вопросов, ответы на которые я сам найти не мог, поэтому мне пришлось заговорить с людьми из моей колонны. Как оказалось, «госпиталь» это и есть мы. Но госпиталем это только называлось, там никого не лечили. Это была захудалая лачуга, куда сбрасывали всех больных, травмированных и неугодных. Со всеми пленными обращались, как с собаками, но бедолаг из госпиталя даже другие пленные считали расходным материалом. Из-за того, что калек держали вместе с больными, зараза передавалась и тем, кто изначально был более-менее здоров. По этой же причине госпиталь не допускали к работам в шахтах и на других объектах, так как они могли заразить других, из-за чего количество работоспособных пленных и солдат, охраняющих их, поубавится.
Мы вернулись в наш амбар и мои братья по несчастью стали собирать мёртвые тела, завёртывая их в простыни, чтобы потом вынести за территорию лагеря и кинуть в огромную траншею к другим таким же телам. Я не мог им ничем помочь: ужасная вонь не давала мне подойти даже на десять шагов, кроме того, мне не хватало духа взять на руки бездыханную тушу. Меня всего трясло от омерзения и страха. Вдруг следующим утром и меня также вынесут…? Я стоял в углу, неспособный даже пошевелится. Громила всё также стоял в дверях и наблюдал, как собирают мёртвые тела, благо в суматохе он не замечал, что я не работаю.
Я всё ждал, что появится тень и скажет, что это тоже не по-настоящему, прикажет мне идти на свет или хоть как-то мне поможет. Минуты тянулись так медленно, но он всё не приходил.
Через какое-то время на полу госпиталя лежало двенадцать трупов, завёрнутых в грязные простыни, запачканные засохшей кровью. Почему-то никто не подавал никаких эмоций, они делали всё, как что-то должное. Их лица не выражали страха, омерзения, вообще ничего. Они разбились по парам, взвалили тела на спину: один спереди, другой сзади, и потянулись к выходу. Те, кому выпала удача не делать эту грязную работу, просто шли за ними. Мне пришлось перебороть себя и последовать примеру остальных, потому что если бы я этого не сделал, вероятно, наш сопровождающий снова кинул бы в меня чем-то тяжёлым.
Я шёл за колонной, полный непонимания и страха за свою никчёмную жизнь. Ноги прямо тряслись. Было ощущение, будто я только сегодня родился. То есть…не совсем так. Как будто я сегодня очнулся. Я знал, что небо называется небом, лес лесом и прочие банальные вещи. Но кроме этого я не знал и не помнил вообще ничего другого. Ни имени, ни своего детства, ни черта.
После этого нас стали водить по всему лагерю: мы заходили в корпуса, паковали трупы и выносили их. Через час такой ходьбы мы обошли все бараки, собрали больше сотни тел. За исключением госпиталя, люди погибали от голода, холода, истощения, бессонницы или травм полученных во время работ. Я увидел достаточно мертвецов, чтобы успеть привыкнуть к их виду. Мне всё ещё было мерзко и не по себе, но, как и все остальные, я был в колонне и тащил одно из тел. Я прибился к парню, который назвался Александром, но все звали его Алек.
Пока мы тащили мёртвые туши, он тоже многое мне рассказал. Уроды, которые заведуют всем в лагере говорят так странно, потому что и вправду почти не знают наш язык. У них какой-то свой язык, грубый и неразборчивый. Они часто переговариваются между собой, но почему-то создаётся ощущения, что они просто рычат друг на друга. Между собой все их называют беллум, как мне объяснили, это значит «война» на одном языке. Того беллума, что сопровождал нас другие беллумы называли Ханзак, однако никому так и не удалось понять – это его имя или звание? Поэтому, когда к нему хотели обратиться, то звали по-свойски – строевой. Сначала он не откликался на «строевого», однако потом выучил, что это его так пленные из госпиталя прозвали.
С Ханзаком мы вышли за ворота лагеря и почему-то встали. Был уже рассвет.
-Стой! Корпус дев..девъ…дев..ать! Ждать! – вот зачем мы остановились, точно, девятому корпусу же приказали копать траншеи. Наконец мы дождались их колонну – они все выглядели каким-то измученными и уставшими, большинство еле стояло на ногах и горбилось. В их руках были у кого лопаты, у кого только черенки, кто-то собирался копать траншею голыми руками. Видимо инструменты достались далеко не всем. Было уже светло.
Мы пошли по пересечённой местности в каком-то неизвестном мне направлении. Руки совсем устали, я сам еле стоял, волдыри на ноге повздувались, стали какими-то оранжевыми, я почти всё время прыгал на одной ноге. Тащить труп было тяжело. Да и пальцы на правой руке, которые мне побил Ханзак, посинели и совсем не сгибались. Он в свою очередь о чём-то говорил с одним из строевых колонны девятого корпуса. К ним приставили четверых беллумов, потому что в отличие от госпиталя, в девятом корпусе не было калек или больных, они выглядели несколько получше нас.
Когда мы пришли я ужаснулся ещё сильнее. Я увидел другую огромную траншею, которая тянулась далеко за горизонт, её ширина была, на глаз, в два моих роста, глубину я оценить не мог, так как траншея доверху была заполнена трупами. Дети, старики, женщины, где-то тела были ещё свежие, на них была кожа, другая часть уже начала разлагаться, вокруг летали мухи, по ним ползали белые паразиты и ветер нёс с их стороны вонь ещё более ужасную, чем та, что исходила от свежих мертвецов в лагере. Часть траншеи была засыпана, свежей землёй. Нас повели дальше, вверх по тропинкам, туда, где эта яма кончалась, и её надо было продлить.
-Карло! – кто-то кричал из девятого корпуса. – Карло-о-о!!! – голос стал ближе. И тут ко мне подошёл один из них. Какой-то чумазый мужик с рыжей щетиной и лопатой в руках. – Карло, это я, Дьярви, ты помнишь меня? – он почему-то даже улыбался.
-Э…нет…прости. Я…не узнаю вас…то есть тебя. Постой, как ты меня назвал?
-Карло…это ведь твоё имя? Если я правильно помню, ты именно так и представлялся. – Вот оно! Наконец-то хоть кто-то, знающий что-то обо мне. – Три месяца назад. Я был в отряде, который освобождал крепость на границе Белых Палисадников. Ты был одним из пленных, я помню, как доставал тебя из темницы. Угораздило же тебя попасть в плен снова!
-Снова, ага...- я буквально открыл рот, жадно слушая, всё, что он говорит. Даже если это было неправда, мне так будет легче, теперь у меня есть имя и какое-то прошлое.
-А, не волнуйся на этот счёт, может меня и мой отряд схватили, мы всё равно почти выиграли эту войну. Наши войска уже перешли границу, беллумы только и делают, что двигают войска вглубь своей империи и вообще! – Он ещё долго рассказывал мне всякое, пока девятый корпус копал траншеи. Я задавал ему вопросы, а он охотно отвечал. Информации было так много, что у меня всё в голове перемешалось, какой-то Синий барон, Палисадники, беллумы…
Когда траншея была выкопана достаточно, по мнению строевых, мы с девятым корпусом стали бросать туда трупы, а потом засыпали их землёй.
- Карло, слушай! – нас вели уже обратно, мы шли на кухню, а девятый корпус отправляли в лес неподалёку от лагеря, Дьярви снова пристал ко мне. – Тебя всё-таки вылечили от серой лихародки?
-От сер…че…чего? – отлично, теперь я знал имя причины, почему я попал в госпиталь. Видимо из-за этой лихорадки у меня и появились волдыри на ноге.
- А, так это всё-таки правда, что говорят про неё…- больше Дьярви не улыбался и стал каким-то понурым.
- А что говорят?
- Ты помнишь хоть что-то о себе, кроме того, что тебе рассказал я? Помнишь маму и папу? А вчерашний день?
- Н-н-нет…
- Вот, ты уже начал терять рассудок, а потом твои руки-ноги превратятся в странный фарш и за тобой придёт Орден Серого Моря.
- Что?! Опять заберут куда-то?! – он меня не на шутку напугал.
- Да ладно-ладно, про Орден-то я пошутил, сказки это, никто их вживую никогда не видел. А вот про твою дырявую башку и сам видишь.
Вскоре мы разошлись. Нас загнали обратно в лагерь, Дьярви и остальные ушли на лесоповал. По приказу, данному с утра,  мы должны отправиться на кухню. Но нас туда не пустили: Ханзак долго ругался с беллумом у входа и нам дали другую работу. Я не удивлён, что нас из госпиталя не допустили на кухню. Всё-таки только мы тут больные чем-то, а жрут все, вот никто и не хочет распространять наши болячки. Теперь, вместо готовки нас отправили к баракам убирать дерьмо. К сожалению, нам приходилось чистить не только барака, но и деревянные кабинки, которые насмешливо называли «санузлом». Судя по тому, что я видел, многие не успевали до них добегать или даже не пытались. Люди здесь жили как реальный скот: гадили там, где едят и спят. Мы убирали все двадцать три корпуса до захода солнца. Я ужасно устал и пропитался этим невыносимым смрадом. Было бы неплохо отмыться от этой грязи. Но на территории лагеря не было предусмотрено бань или водопровода.
Грязные и вонючие, мы отправились на отбой. Я залез на деревянную полку к остальным, пришлось, сильно ютится, чтобы всем хватило места. Госпиталь ясно не был рассчитан на такое количество людей, только это никого не волновало. Всю ночь я не могу уснуть, кто-то дёргался и бил меня по голове, свербели сломанные пальцы, волдыри на ноги горели, будто вот-вот лопнут и из них польётся моя кровь, было ужасно тесно. Несколько раз Ханзак заходил к нам ночью с фонарём, проверить и пересчитать всех.
Только я начал закрывать глаза, затрубил рог. Объявили подъём. Наш строевой зашёл в госпиталь, опять начал стучать по шлему, только в этот раз он ходил между полок и ещё что-то…кажется, напевал на своём языке. Я вылез с полки и сразу обессилено упал: нога с волдырями так сильно болела, что я не мог держать равновесие. Ханзак с презрением посмотрел, кивнул другим пленным в мою сторону. Они взяли меня на руки и потащили на построение. Всё, как и вчера: мы пришли на площадь, дождались колонны других корпусов и слушали приказы. Только сегодня никому не дали работу. Странно…беллум зачитывавший указания распределил часть корпусов перевести в другие лагеря, а госпиталь, и корпуса с седьмого по одиннадцатый на какой-то обмен.
Тех, кто определили на обмен, строевые вывели за пределы лагеря и сажали по спискам на повозки. Я снова пересёкся с Дьярви.
- Что ещё за обмен?
- Не знаю, наверное обмен военнопленными. Беллумы отдадут нас, а взамен получат своих солдат, командиров или гражданских.
Мы несколько часов ждали своей очереди, наконец, и госпиталь рассадили по повозкам. Было уже светло, туманно и небо заполнили тучи. Пока мы ехали, началась гроза, пошёл ливень. Было очень холодно, все прижимались к другу, обматывались какими-то тряпками, чтобы согреться, меня тоже всего знобило.
Кони ржали, строевые ругались, кажется, тоже на дождь. Мы ехали очень долго и далеко. Такая цена свободы…если я правильно понял, что значит этот обмен. Мы проехали через какую-то гористую местность, там было ещё холоднее, ветер сыпал на нас снег. И вот, когда мы заехали в какую-то деревню, колонна остановилась, нас стали высаживать.
 Я всё вертел головой и смотрел по сторонам. Деревня была сожжена, повсюду шёл дым, ветер разносил влажный пепел, как будто здесь недавно шёл бой. Из земли торчали стрелы, где-то лежали тела мёртвых воинов. Недалеко от колонны с очень важным видом стояли какие-то другие беллумы, непохожие на наших строевых. Не помню, чтобы они ехали с нами. Нас повели к какой-то разрушенной крепости и приставили лицом к кирпичной стене. Повсюду были дыры от мушкетных пуль. Строевые обыскали нас с верху до низу и отошли. Мы ужасно промокли. Нам приказали заложить руки за голову и не оборачиваться. Видимо какая-то формальность, как построение на площади в лагере. За нашими спинами началась какая-то возня и лязгание. Как вдруг…один из беллумов громко крикнул и что-то скомандовал. Послышался выстрел. Я с ужасом повернул голову в сторону: на земле лежало несколько только что расстрелянных узников. Я закричал. Громко и протяжно.
-МОЛЧАТЬ!!! – это был всё тот же беллум, отдававший приказы стрелять. Я потянул левую руку ко рту и вписался зубами в кулак. Я плакал и делал всё возможное, чтобы не кричать и тихо скулил, прокусывая руку. Во рту был вкус металла. Я смотрел в красную кирпичную стену. Боль отвлекла меня, на секунду я забыл про волдыри на ноге и сломанные пальцы. Команды стрелять отдавались одна за другой. Мушкеты перезаряжались и строевые опять стреляли. Когда очередное тело упало в нескольких метрах от меня, я понял, что сейчас тоже упаду и зажмурился. Веки снова стало прожигать что-то ослепительно белое. Я услышал его:
-Иди на свет.