Тошнота

Я свободен: в моей жизни нет больше никакого смысла -
все то, ради чего я пробовал жить, рухнуло,
а ничего другого я придумать не могу. (Жан-Поль Сартр «Тошнота»).

Бывает, идёшь по торговому центру, среди монструозно высоких эскалаторов, картонных колон,  держащих стеллажи и навесы магазинчиков со всякой разноцветной хренью, и где-то в фудкортах сидят школьники с огромными и уродскими колонками, изрыгающими какой-то пердёж, от которого дребезжат стёкла, где иногда можно было услышать голос, а то и два. Я никогда конкретно не вслушивался, хоть и имел некоторые представление, что там было что-то про тёлок, машины и прочие блага.
Какой хер дёрнул меня остановиться и вслушиваться -  не знаю, зато знаю, что мне это напомнило: лет семь назад играл я в группе. Это было сборище тупых подростков, которые хотели бороться с системой, играя на батином фонящем «Урале» и барабаня по кастрюлям. Я там пел, хотя пением это было назвать трудно, и если тот же Джонни Ротген научился петь, когда Sex Pistols стали выступать, то я был больше похож на Сида, потому что мне выключали микрофон.
Я иду домой, ничего не купил, наслаждаюсь ветерком и дождём из дохлых воробьиных туш. Если бы я был воробьём, я бы тоже, наверное, умер – в этом городе на каждый квадратный километр приходится если не завод, то, как минимум цех, всё постоянно гремит и взрывается, их слабенькое сердце не выдерживает и они от страха умирают. По ночам я тоже просыпаюсь в холодном поту от этих звуков. Удивительно, как я за столько лет не оглох. Когда я прихожу в местные больницы, всегда вижу в очереди людей с кровоточащими ушами.
Из-за этих же заводов зимой здесь идёт чёрный снег. Чёрный…как сажа в печи. Когда я был маленьким, снег ещё бы белым, мама ругала меня, чтобы я его не ел. Она боялась, что я заболею ангиной. Если дети будут есть снег сейчас, то они, вероятно, умрут от отравления какими-нибудь химикатами.
Ха…из-за кровоточащих в агонии ушей я вспомнил попойки в клубах, где мы приходили играть с группой. Да, собраться вновь ради этого бурлеска из фона и писка дешёвого оборудования, каши звука гитар и ударных было бы неплохо, но, спасибо воле случая, не выйдет. Ударник послал нас куда надо и пошёл в более успешную группу, перестал выходить на связь. Гитарист стал торчком, потом без вести пропал и через неделю его нашли мёртвым в каком-то подвале. В живых остались я, да басист. Кличка у него была Капюшон, потому что он любил надевать жирные толстовки и нахлобучивать на морду капюшон, чтобы не видно было ни хера.  Ещё, когда мы были в полном составе, то называли его по кличке так часто, что забыли настоящее имя. С другой стороны, он ни разу не поправил нас, значит, не видел смысла возражать.
Мы с ним не виделись с момента распада группы, только созванивались. За семь лет с ним многое успело случиться: он постоянно переезжал, подсел на героин и чтобы накопить на очередную дозу, сначала выносил из квартир мебель, технику и всё мало-мальски ценное, потом ограбил какого-то богатого чухана, но горе-медвежатника поймали и ещё пару лет мотали по судам. К несчастью, его всего лишь отправили на курс реабилитации. Стоит лишь сказать, что с тех пор он либо реально исправился, либо стал осторожнее, так как больше ни на чём не попадался. Ещё, по его словам он и внешне сильно изменился: вытянулся, побледнел и исхудал, хотя я уверен, что где-то под слоем одежды у него отслаивается кожа или что-то типа того, героиновая зависимость,  неоднократные ломки и передозировки с клиническими смертями не проходит бесследно.
Гниющие деревянные половицы в подъезде вот-вот провалятся и я упаду. Куда? Не знаю, под досками может быть что угодно. Или ничего. На съёмной квартире, где я живу, всё воняет дешёвыми табаком, пыльными коврами и свежими учебниками про машиностроение. Вместо того, чтобы мыть руки, я стоял в ванной, смотрел на себя через зеркало, кривляясь и разговаривая сам собой. На кухне, сидя за чистым от отсутствия еды столом, я думал, что если бы плесень в моём холодильнике была какой-то инородной формой жизни или просто была – я бы и её сожрал. Внезапно мне в голову пришла идея позвонить Капюшону, то ли от скуки, то ли чтобы не думать о голоде.
Была вероятность не дозвониться вовсе, так как он несколько раз менял номера, но урчащее брюхо думать не умеет и я всё-таки  набрал старого «друга». Короткие гудки всё шли и шли. Никто не брал трубку. Я решил звонить, пока мне не ответят, так я хотя бы точно буду знать, его это номер или уже нет?
-Да? – послышалось с того конца провода.
-Капюшон, ты?
-Ну, я…чего звонишь? -
-А что, уже и позвонить нельзя? – после этого повисла пауза, был слышен только треск и что-то по ту сторону трубки.
-Ох, ну здарова, «нельзя», как там твоя учёба продвигается? – Последний раз я звонил капюшону почти полгода назад, когда перешёл на второй курс.
-Всё также – денег ни черта нет, голод одолевает, бабла хватает только, чтобы оплатить квартиру и коммуналку. Уже у всех одногруппников долгов понабрал.
-Да, солидно тебя там метает, как бы ты не откинулся от такой «жизни».
-Кто бы говорил… - я снова замолчал.
Так мы и болтали до ночи, иногда переставали говорить и молчали в трубку по несколько минут, затем снова продолжали разговор. Я затирал ему типичную студенческую полемику про сессию и злых преподов, а он мне опять про передозы, дилеров и продажных волчар в погонах.
Сегодня последний день, как это модно говорить, уикенда, а я так и не успел отдохнуть, или хотя бы выспаться.
Утром я встал, как всегда рано. Как всегда ничего не ел. Как всегда шёл пешком. Первая пара – начертательная геометрия…
Посреди дня Капюшон снова позвонил мне, но я не смог ответить  ему посреди пары. А за то, что я забыл поставить телефон на беззвучный режим, меня демонстративно выгнали из аудитории, потом заставили писать объяснительную за то, что якобы «срывал» лекцию.
Вечером того же дня, мы всё-таки смогли достучаться друг до друга.
-Слушай, а ты на квартире один живёшь? – Этим вопросом долговязый застал меня врасплох.
-Один, а что ты у меня в квартире забыл?
-Не что, а кого и не у тебя в квартире, а в городе, в котором ты и живёшь. Денег хочешь, студент? Дело к тебе есть! – зная Капюшона, я сразу понял, что-то он хочет предложить что-то как минимум выходящее за рамки морали и закона.
-И…?
-Я так понимаю, ты согласен? – настойчивый сукин сын знает, что я не стану противиться.
-Ну... э…
-Отлично, тогда я начну. – Точно, припоминаю, что не только дружил с ним, но и ненавидел. Капюшону часто было плевать, что я думаю и чего я хочу. – Прямо в твоей этой инженерной шараге…
-Машиностроительном техникуме!
-Да, да, не перебивай. Там на твоём конкретно потоке есть один штрих, рыжий такой, видел?
-Видел…конечно, у нас в техникуме я знаю минимум троих рыжих парней … - я старался косить под дурака, но догадывался, о ком он, мой голос стал предательски дрожать.
-Не газуй назад, тебе делать ничего не надо. Я просто приеду на пару дней, поболтаю с тем парнем и дело с концом. Капну ещё сверху 40%, за издержки. Идёт? – Предложение Капюшона было и заманчивым и дерьмовым одновременно. Я мог слегка поднять денег и нормально пожрать впервые за последние месяцы. С другой стороны, «разговор» может плохо кончится, и я могу,  как соучастник пойти. Или вот, ещё хуже, если Капюшона уже ищут, и он у меня будет жить – тогда я пойду за сокрытие. – Ты чего это табло закрыл? Я спрашиваю: идёт?
Я промолчал в ответ.
Сижу на вокзале, уже суббота, полчаса назад он сказал, что приедет через пятнадцать минут и мне надо его встретить. Я смотрел на вечернюю Луну. Рыжую, холодную и прозрачную, как звонкое стёклышко. Тело слегка дрожало. Сегодня я вообще не видел солнца. Кроме того, я сто раз пожалел о том, что согласился на предложение Капюшона. Клянусь, если бы не деньги, я бы в жизни на такое не повёлся…
На вокзале жутко воняло мочой, это несло от голубых кабинок, которые стояли в переходе около платформ. К местным туалетам подойти страшно, не говоря о том, чтобы воспользоваться ими. Внутри всё обычно измазано засохшими испражнениями, стены исписаны непонятной ерундой и е-мейлами, где продают наркотики, а на полу валяются затоптанные и рваные презервативы. Интересно, что это за баб трахают в общественных туалетах?
Я прошёл через парадный вход вокзала, и поднялся на одну из двух несчастных платформ. Громкоговоритель объявил о скором прибытии одного из пригородных поездов. На первой платформе стояли всякие модные парни в дорогих шмотках и разукрашенные девки с раздутыми губами. На другой стояли родные моей душе дачники, бабки и деды, в лохмотьях с огромными и неподъёмными аулами. Куда они собирались, я не знаю, все, как один стояли на правой стороне, где обычно ездят товарные поезда, пассажирские там не ходят, оно и понятно – за чертой города в той стороне промышленная зона. На их фоне, я - студент в поношенном и грязном пиджаке, бычком в зубах – был прекрасным дополнением этой картины.
Пока я курил, глядя вдаль, сзади на плечи, словно скелет грохнулся: тонкие и лёгкие пальцы обхватили и стали давить мне на ключицу. Я испугался, стал размахивать кулаками, сотрясая воздух. Капюшон смеялся своим сиплым голосом и успокаивал.
Это был он, тот самый, каким я его представлял по рассказам из телефонной трубки. Действительно худой, высокий и бледный, в том же долбанном капюшоне. Разве что теперь он носил здоровенные толстовки потому, что ему надо было скрывать следы от иглы на руках и всякие болячки. Но в его роже я всё ещё угадывал что-то знакомое.
Мы купили по бутылке пива, чтобы легонько обмыть то, что мы встретились впервые за семь лет, потом решили погулять, а небо было всё чернее. Перед нами на кассе стоял какой-то убогий жирдяй, от которого за километр несло перегаром. Он был в стельку, и с трудом открывал свою благоухающую пасть, уж не знаю, как ему удавалось стоять на ногах. Он купил пятилитровую баклажку минеральной воды, пропустил нас и пока мы пробивали бутылки пива и сигареты, жадно впитывал воду, я прямо видел, как его живот разбухал. В какой-то момент он решил передохнуть, но бутыль вывалилась из рук и вода красивым фонтаном облила его самого и продавщицу, а остатки бутыли продолжали выливаться на пол. Я начал смеяться, но алкаш счёл это оскорбительным и как я понял, он хотел напасть. Не вышло. Вместо этого он подошёл чуть ближе, стал топтаться на месте, а потом его стошнило прямо на меня. Я больше не смеялся. Излив всё, что было съедено за день, пьянчуга замертво упал на кафель и уснул.
-Твою мать! – от запаха меня самого чуть не вывернуло
-Тихо, тихо, сейчас я ему легонько по морде приложусь сапогом! – У капюшона всегда чесались кулаки…и не только они.
-Я тебе как приложусь! Чтобы в мою смену! Я сейчас ментов вызову, уроды. Вынесите его отсюда и делайте с ним, там, на улице, что хотите. – Странно, но продавщица просила нас побить алкаша снаружи магазина. Видимо боится штрафов или чего-то такого. Уверен, не будь она здешней продаванкой, то первой бы отпинала этого мужика своими туфлями на каблуках.

Пока я молча стоял, весь в рвоте, Капюшон решил последовать совету тётки за кассой. Вскоре я присоединился к нему. Мы взяли спящую красавицу под руки, вынесли из магазина и около каких-то мусорных баков обшмонали с ног до головы. Капюшон хотел забрать всё от телефона до его документов. Первый предлагал сдать в ломбард, а с помощью второго взять деньги в микрозаймах. Но я настоял, что бы мы забрали только деньги. Опустошив этого бухарика, я  посадил его спиной к огромной зелёной урне и стал отдаляться. Капюшон решил напоследок пнуть пьяное тело разок-другой, как он и хотел с самого начала. Я только и слышал сзади глухие удары ногами по жирной туше, как она валиться на землю, и как лопаются капилляры в носу.
За всю ночь мы не сомкнули глаз: гуляли по набережной, прыгали на проезжавшие машины, пугая водителей, провоцировали бездомных собак. Потом пересеклись ещё с кучей какого-то пьяного быдла, но как оказалось, это были знакомые Капюшона. Такие же нарколыги и мудаки. Пока он с ними что-то обсуждал, я пускал колечки в сторонке. С сигаретами делать это не так просто, вот была бы у меня трубка…потом он подозвал меня, расписал им, мол, я ровный пацан, и если чего, то за меня впрягутся, но я не обратил на это внимание и мы пошли дальше.
На утро, за «завтраком» из лапши, мы стали обсуждать, как и чего делать с Рыжим. Ну, то есть мы недолго думали, как его обозвать. Просто, я имя не помнил, а Капюшон тем более. До его приезда, я выудил через знакомых номер Рыжего, поэтому, мы, по крайней мере, знали, как до него достучатья.
-Звони. – Капюшон пытался сбросить на меня как можно больше его обязанностей по этому «делу»
-Нет, Ты звони! – мы долго спорили, кто же всё-таки позовёт его на «разговор». – Вот тебе мобильник, вот номер, я не буду на него даже смотреть, ты обещал, что мне больше ничего не придётся делать, звони сам!
-Хер с тобой! – рявкнул капюшон и с размаху вмазал мне в плечо.
Он вырвал телефон из рук и вышел из кухни. Пока он чего-то восклицал и матерился на всю квартиру, я доел свою лапшу и даже его порцию успел поклевать. Спустя ещё минут пять он вышел с довольной гримасой и бросил телефон около моей тарелки:
-Через час в гаражном кооперативе. Ты идёшь со мной.
-А что так утвердительно?
-Потому что я не спрашиваю, идёшь ли ты, я говорю чётко и ясно: ты. Идёшь. Со. Мной!
Мне стало не по себе от этих слов, я решил ему не перечить и молча кивнул. Свою недоеденную лапшу обглоданную мной он так и не приметил.
Гаражный кооператив был примерно в километре-двух от панельки, в которой разлагалась съёмная квартира. Там был гараж, доставшийся от отца, где мы когда-то играли, сейчас же там был просто склад всякого ненужного барахла, потому что машины у меня тоже, как можно догадаться, нет. Да и по правде говоря, там не было ни одного гаража, в котором стояла бы машина, этим кооперативом уже давно никто не пользуется по назначению. Сюда обычно ходит шпона вскрывать двери и выносить металлолом. Это настолько обычное дело, что они на входе здороваются со сторожем.
Пока мы шли, Капюшон решил побаловаться с зажигалкой, и стал нагибаться над всякими кустиками или цветочками, поджигая их. Сначала я игнорировал это, но потом время начало поджимать и мне пришлось прикрикивать, чтобы он перестал заниматься этим.
У ворот уже стоял Рыжий. Мне стало ясно, что надо аккуратно отойти на второй план: я замедлил шаг, пропустил своего подельника вперёд и только шёл сзади них.
Удивительно, как Капюшон быстро нашёл контакт с Рыжим, эти двое трещали просто без умолку, да ещё и с таким энтузиазмом. Я не слушал, о чём они говорят, мне было не интересно, да и по устному  договору, не моё это  дело.
Тут, я заметил, что они стали в шутку драться. То в «кулачки» играют, то по хребту хлестают друг друга.
Мы зашли в тупик гаражей. Я хотел предложить пойти назад, но Капюшон странно посмотрел на меня…
Он с силой приложился кулаком по затылку Рыжего, тот аж взвизгнул. Мне стало не по себе. Капюшон схватил его за воротник и стал всячески заламывать, а потом, как только ему удалось обездвижить врага, он взял его за голову и со всей дури, что может быть у героинового торча, впечатал его в дверь гаража.
Я успел отвернуться, но чёткий звук лязга железной двери, звук бьющейся и трещащей кости, хлопок и брызг свежего мяса…будто я попал на скотобойню. Мерзко. Я стал представлять, как у него вытекает кровь, лопается череп, у меня начала кружиться голова и подступали рвотные позывы.
Пока я пытался совладать с собой, Рыжий каким-то чудом вырвался из лап Капюшона и ломанулся в мою сторону с кулаками. Из его лба текла кровь.
Выродок в толстовке от этого пришёл в настоящее бешенство, он прыгнул на свою жертву, схватил его за волосы и стал колотить головой об асфальт, превращая её в сплошной фарш.
Я всё ещё слышал, как бьются кости, как течёт кровь и рвётся кожа.

 Собрав всю волю воедино,
    Не сумев подавить толчок…
         Тошнота!

Меня стошнило.