когда дом

Мы снова остались вдвоем, она прижалась ко мне, положила головку на грудь.
Я стал её гладить по волосам, как когда-то она гладила меня.
Через минуту послышался звук отдёргиваемой шторки, нам пришлось разъединиться друг от друга, вышел Роберт Н., держа фотоаппарат с большим объективом в руке, вроде марки «зенит» или олимпус», в общем крутым на то время. Ведь он ещё подрабатывал в городе, фотографируя свадьбы, остальное, что подвернётся под заказ. Приходилось, ведь в детдоме платили мало всем.
— Очень жаль, но у меня только черно-белая пленка свободная, а цветной сейчас нет.
Он с огорчением цокнул языком, спросил:
— Пойдет?
— Да, нам пойдет и так.
— А как будете сниматься? Стоя?
Я немного подумал, потом прошёл к боковой стороне, взял оттуда один стул, принес его ближе к белому полотну.
— Наверно так.
Я сел на стул, а Ирочка встала рядом со мной, понимая без слов.
Теперь она была выше, потом положила мне ручку на плечо, так что чувствовал нежные пальчики через ткань рубашки.
— Готовы? — спросил фотограф, ловя нас в объектив.
Конечно, не был готов, мне очень хотелось посадить Ирочку к себе на колени, при этом теснее прижаться к ней, но…
Но сдержался, поэтому ответил, стараясь уже не моргать.
— Да готовы.
Засверкала вспышка, защёлкал фотоаппарат, — Роберт Н., сделал несколько кадров, потом сказал:
— Все свободны, будет готово примерно через неделю. А сколько вам делать снимков?
— Два или три, — ответил я.
— А мне не надо, — заявила тут Ира, — вот капризная девчонка!
— Ладно, посмотрим, может мне ёще бумаги не хватит.
Ведь бумагу, плёнку, все принадлежности, Роберт Н., покупал на свои деньги.
Он обратился ко мне.
— Зайдёшь тогда сам?
— Обязательно. Спасибо, — ответил, с Ирочкой мы вышли из кабинета.
Потом в коридоре, попытался её обнять по-настоящему, немного потискать девичье тело, но она не далась и вырвалась, пискнув:
— Ой, а у меня дела ещё. Давай потом, любимый…
И убежала прочь по этажам, оставляя меня одного.
Теперь, глядя на этот снимок, заново прокручивал в голове ту сцену, когда у нас было всё хорошо в отношениях, не так испорчено.
Через пару недель тогда её забрал у Роберта Н, он посетовал, что нет бумаги, поэтому сделал только один снимок, поблагодарил его и за такое.
Потом показал фото Ире при случае, она сделала авторучкой надпись на обороте.
Сказала, — пусть эта фотка будет храниться у тебя.
Фотографию отложил в сторону, — потом унёсу её к себе домой, — сложил остальное обратно в коробку, надел куртку с шапкой, вышел с коробкой за дверь.
Мне почему-то требовалось что-то сделать…
По этажам, а потом по лестнице поднялся на чердак, оттуда вышел через дверцу, на крышу. Ключи от чердачных замков лежали в кармане куртки.
Крыша была покатой, с наметёнными сугробами кое-где на скосах, чуть похрустывала черепицей под моими шагами.
Подошёл ближе к краю, почему-то не боялся свалиться вниз, хотя чего бояться всего третий этаж, тут при желании не убьешься.
Огляделся по сторонам, потом в задумчивости расковырял ботинками мешавшийся сугроб, уселся непосредственно задницей на крышу.
Тут, на высоте, дул легкий весенний ветерок.
Сначала мне хотелось попросту развеять содержимое коробки, но передумал.
И я стал запускать самолетики. Ну да, прямо как в детстве.
Можно было пускать их по-простому, играя сам с собой, или от нечего делать, когда все игры уже надоели.
А можно при этом загадывать всякие желания: когда мама купит мне велосипед, или чтобы сегодня показали по телику новый мультик, или ещё что-нибудь наивное и смешное, когда тебе всего от пяти до десяти лет.
Иногда раздёргивалась целая тетрадка на это дело, и мама потом ругалась.
Я брал из коробки бумажки, листики, открытки,— складывал из них бумажные самолётики и резко с отчаянием бросал один за другим в воздух.
Наверно без желаний, ведь уже давно вышел из детского возраста, когда искренне веришь во всякую ерунду, рассказанную дворовыми девочками.
Глядел на них, — самолётики вели себя по-разному: некоторые едва пролетев небольшое расстояние, сразу падали на землю сморщенными комочками, словно несбывшиеся желания, когда-то написанные на их крылышках синими чернилами детской рукой одной девчонки.
Другие же, подхватываемые воздушными потоками, долго парили над землей, улетая куда-то далеко, где их уже не мог толком разглядеть.
Наверно, в этом всё-таки что-то такое есть, — подумал тут.
Неожиданно ощутил чужое присутствие, словно кто-то разглядывал с интересом мое странное занятие.
Внимательно осмотрелся, но никого на крыше, кроме меня, конечно не было.
Может это Дом? — спросил себя, — или мне показалось, что он живой и очнулся? Ответа не последовало.
Тогда, сидя на крыше, когда уже коробка опустела, она последовали тоже вниз, стал размышлять о самом детдоме, и о Доме.
*
Детдом, — всегда был для меня в детстве очень странным местом, в городе.
Очень необычным и таинственным.
Его здания обнесёны со всех сторон высоким железным забором.
Сквозь толстые прутья, окрашенные в синий цвет, просматривались детские фигурки воспитанников.
Бегающие мальчики по двору, во что-то играющие, сплошь одеты, если холодная погода, в изношенную школьную форму, девочки наряжены тоже в школьные платьица с фартучками.
Которые ребята постарше, а такие тоже иногда виднелись, ведь они выходили тайком курить возле забора, тоже были облачены в нечто серое и мрачное.
Выглядели они все, младшие и старшие, странно безликими, — словно они изначально приходились для нас, городских, все на одно лицо.
Мы были разными, словно вышли из других миров, но почему-то приблизившимися друг к другу, сильно отличаясь на их фоне.
У нас, у городских, новая цветастая одежда, крутые игрушки, модные вещи, родители, дом, семья. А что было у них…
В детстве, такое превосходство, особенно остро ощущается.
Поэтому я, будучи мальчиком, один, или вместе с другими ребятами с моего двора, нередко приходили к детдому, будто он манил и притягивал нас своей тайной.
Когда приходили компанией, то подходили к забору, высматривали ребятишек одного с нами возраста, кричали им громко, почти хором:
— Эй, детдомовские обноски…, — потом, ещё что-то обидное для них.
Честно говоря, не помню, что именно.
Конечно, поддавался общему порыву, тоже кричал поганые слова.
Детдомовские также ввязывались в «кричалку».
Потом, мы, наоравшись, дружно хохоча, убегали прочь, пока не вышли к забору старшие пацаны, мы их боялись, ведь они были сильнее, при желании могли схватить кого-то из нас и надавать по шеям.
А когда я приходил один, то подкрадывался к забору, там прятался в кустах, откуда хорошо просматривалась внутренняя территория детдома, тихонько сидел на корточках, долго наблюдал за необычной жизнью, идущей там, за железной решёткой.
Мама с бабушкой, рассказывали мне тогда, что такое детский дом, какие там дети, почему они там, но многое в то время, было непонятно.
Странно, — думал я, — почему они сироты? Почему у них нет мамы, бабушки и папы? Разве так бывает на свете?
Бывало, когда нашалю, то мама, или бабушка, рассердившись, кричали мне:
— Вот я тебя сдам в детдом. И будешь там жить сиротой…
Для меня она стала самой страшной угрозой на свете, чего страшнее и не бывает.
Даже обещания крепко задать «ремня» по моей бедной заднице.
И вот хоронился в кустах, смотрел на детдомовских ребят, старался понять, — как они здесь живут, чем занимаются, в какие игры играют, — да вообще этот спрятанный мир, от всех нормальных людей.
Затем в молодости, когда проезжал, или проходил рядом с детдомом, то опять же внимательно смотрел на их жизнь.
Но в том мире почти ничего не менялось: забор стоял, под облупившейся краской понемногу ржавел, старые корпуса врастали вместе с фундаментом в землю, ребятня бегала в застиранной одежде, старшие ребята, собравшись группкой, курили сигареты.
Я не хотел попасть в него, жить или работать.
Для меня это выглядело какой-то слабостью.
Но Дом призвал, и я очутился в нем.
Жил как все: радовался первому пуху от одуванчиков, страдал от полученной «двойки». Ничего удивительного, ведь Дом способен и не на такие вещи.
Дом, как живой человек, он будто говорит с нами на одном языке, понятный только живущим людям в нём по причине жизненных неурядиц.
Мы его понимали, и Дом понимал нас.
Дом стал для нас отцом, матерью, сестрой, братом.
Да всем чем угодно, ведь дом это Дом.
*
Привело в себя, ощущение холода, особенно в моей нижней части тела, ведь сидел на ней уже довольно долго, прижавшись к мерзлой поверхности.
Я поднялся на ноги, отряхнулся и направился обратно, по пути закрывая за собой двери на висячий замок.
Внутри детдома было гораздо теплее, зябкое чувство быстро проходило.
От нечего делать, чтобы убить время до вечера, я решил проведать спортзал.
Спустился на первый этаж, попутно здороваясь с ребятами, затем отпер замок двери зала и вошел внутрь, оставляя дверь открытой.
Ещё светлый день стоял на улице, и я не стал включать освещение.
Снял куртку и шапку, приступил к небольшой пробежке по периметру зала.
Всё же хотел сосредоточиться перед боем с Муллой.
Когда находился спиной к двери, то услышал что в зал кто-то вошёл.
Обернулся на шум шагов, прекращая бег, — пришедшим оказался наш физрук, Алексей Витальевич.
— Я смотрю, дверь открыта, решил проверить, кто здесь. Здорово спортсмен, — хитро приветствовал меня физрук. У него свой кабинет, похожий на склад, заваленный разным спортинвентарем, находился в двух шагах от двери спортзала.
— Понятно. И вам не хворать, — ответил ему, подходя ближе и твердо здороваясь с ним за руку.
Учитель по физическому воспитанию в детдоме, — Алексей Витальевич.
Подтянутый мужчина лет за пятьдесят, с востроносым лицом, похожим на вздорную птицу галку, у него ещё на голове всегда торчит вихор, будто птичий хохолок, образовали седые волоски.
Разговаривает он быстро и много, при этом переступая на месте, словно ему требуется срочно бежать по неотложным делам.
А дела у него есть всякие и разные.
Помимо работы в детдоме физруком на полставки или на полную ставку, я точно не знаю, Алексей Витальевич занимается мелким бизнесом.
Перепродажей, то стройматериалов, то спорттоваров, в зависимости от покупательского сезона. Он отнюдь не скрывает и не стыдится, нынешней спекуляцией.
Одно время, когда между нами отношения устаканились, то он даже меня хотел приобщить к той деятельности.
А в начале, когда я стал уже проводить первые занятия карате, то тут такое началось от физрука…
Нам пришлось выяснить отношения, разумеется, только на словах, говорил с ним честно и открыто, по крайней мере, старался. Ситуация выглядела примерно так. Алексей Витальевич, почему-то решил, что я, вдобавок к своей должности, желаю занять его место физрука. Он стал по этому поводу сильно переживать, ревновать к ребятам, строить мне всяческие козни: в двери спортзала был врезан второй замок, и физрук, чтобы насолить, иногда перед уходом домой, закрывал дверь на второй замок. От одного замка ключ у меня был, полученный от тети Фаи, а от второго ни у кого нет, кроме как у Алексея Витальевича.
Мы тогда стояли точно также, вдвоём в пустом спортзале, только за закрытой дверью, чтобы никто не пришел на разговор, идущий на повышенных тонах.
Сначала физрук высказал свои подозрения, на это ответил, что ни в коем случае не стал бы претендовать на его учительское место.
Мы успокоились, далее стали говорить вполне нормально.
— Вот ты мне скажи, у тебя есть законченное педагогическое образование?
— Нет. У меня только профессионально-техническое.
— А стаж работы есть, педагогический, с детьми? Лет двадцать.
— Нет. Ведь я же недавно начал. А до этого сам был ещё пацаном.
— Ты извини, но мне непонятно одно: зачем ты тогда лезешь в эту сферу?
Без образования, без опыта… какого чёрта?!
Я задумался, потом стал отвечать, точнее, сначала пересказал ему, мои детские впечатления об этом детдоме:
— Вот поэтому, когда стал работать здесь, то решил, занять ребят нужным делом. Наверно, таким образом, искупая прошлые грехи, что ли, сам не знаю.
Я вправду не педагог, не учитель по образованию.
Но для этого, по-настоящему, не нужна «корочка», не нужен большой стаж.
Для этого нужно нечто другое, так сказать, — любовь к детям в своей душе.
Понимаешь, Витальич?
Он задумчиво покряхтел, отвернулся в сторону, но пока не уходил.
Продолжил речь:
— Мне жалко смотреть на ребятню, которая мается по вечерам до отбоя, тупо сидя перед телевизором. Им же энергию некуда девать! Ночные воспитатели сходят с ума, усмиряя детей, которые носятся по этажам и сносят всё вокруг на их пути!
И это правда, сам знаешь Витальич.
Я понимаю, у вас дом, семья, свои дела, вечерами вы при всём желании не можете проводить спортивные занятия. А мне всё равно делать нечего, до и после, ужина.
Физрук обернулся, протянул руку:
— Ты извини, ладно? Мир?
— Ничего бывает. Мир, — и пожал ему руку.
— Что ж, я услышал тебя. Но учти, — всё, под твою полную ответственность.
Он обвел рукой зал, где находились кое-какие спортивные снаряды: козлы, маты, боксерская груша, брусья, ещё что-то.
— Да мне нужен просто зал для занятий, может мяч иногда.
— Это ладно, разберёмся, но ты не понял главное: вот ведёшь ты занятие, и вдруг кто-то из детей получает травму; синяк под глаз или не дай бог перелом ноги, неважно. Вот что ты будешь делать тогда?! Понимаешь ситуацию?
И за случившееся, ответствен будешь только ты!
Я тяжело вздохнул, тут не поспоришь.
— Ладно, я предупредил тебя. Дальше решай сам. А второй ключ от зала сам себе сделай. Вот, возьми пока мой.
Он достал из кармана связку ключей, отстегнул один из них, протянул мне.
— Спасибо Витальич. Как сделаю копию, так верну.
— Ладно, бывай, — и он быстро удалился из зала.
Конечно, бывало текла кровь из носа, были синячки и ссадины, полученные на тренировках, ведь без этого не обходилось, но к счастью, более тяжелых случаев с детьми не произошло.
А уж что творилось на подпольных боях, лучше не говорит и не вспоминать.
Мне приходилось платить каждый раз одной уборщице, чтобы она утром рано, пока никто не увидел, замывала следы крови…
Настроение заниматься почему-то пропало напрочь.
Закрыл спортзал, пошел в столярку, ждать Славку.
Пока его не было, ещё нашёл Фадина, хотя, что его искать, он пробегал мимо, я спросил:
— Где Ира? Ты нашёл её?
Он ответил:
— Нет, наверно она занимается на танцах.
Тогда позвал его с собой, привел в «берлогу», там вручил мой подарок для Ирочки.
— Отдай ей, скажи от меня. Или спрячь под подушку, у неё в кровати. Она поймёт.
— Ты уходишь? — спросил он угрюмым голосом.
— А что? Ухожу, что мне делать? Дать сигареты?
Фадин покосился на меня влажными глазами, они у него всегда такие.
Но в тот момент они были, словно хотели сказать, будто поступаю неправильно.
Конечно, он не посмел мне возражать:
— Да, так сделаю, бесплатно. Не надо никаких сигарет!
Фадин повернулся и ушёл, больше не оборачиваясь.
Ну а я вернулся в столярку, там меня уже ждал Слава.
И мы отправились к нему домой.
*
Мне тогда предстояло пойти на работу, поэтому выбрался из родительского дома после сурового утра. Поздновато для прихода на работу. Но не для меня, или кого-то из нас, работающих в том месте. Были весомые причины на то, одна очень вполне уважительная: вчера вечером, или уже ночью, точно не помню, вместе со Славой, перебрал с выпивкой. Отмечали наступающий женский праздник пельменями и самогоном, приобретенным у бабок самогонщиц.
Моё состояние было ужасным, мучило похмелье, но не то, что похмельный синдром, а отравление суррогатным алкоголем. Да будь ты хоть самый молодой и здоровый, всё равно будешь сдыхать на утро от отравы.
Поэтому я, молодой и здоровый, коим считал себя, испытывал не самые лучшие моменты в жизни.
Снег, ветер, метель, — бреду куда-то по тропкам среди сугробов, поддуваемый позёмкой в спину. Сначала долгий путь лежал к многоэтажному дому, где живёт коллега по работе. Вчера, когда мы прощались, некрепко стоя на ногах перед лифтом, то твердо договорились, что зайду утром за ним, и вместе отправимся на работу. Вдвоем всегда веселее умирать. Превозмогая себя и погоду, добрался до квартиры Славы. Он ждал меня, уже был одет и наготове.
Перекинулись короткими фразами:
— Что, двинули?
— Да, наверно.
— Как по башлям? Не богат?
— У меня по нулям, ни копья, — признался я, что было правдой.
— Ладно, пошли. Курить тоже нет. Ладно, по пути возьмём.
На душе муторно, настроение сумрак, погода пасмурная, но вместе идти не столь унылое занятие занятием. Слава мужик компанейский, с лёгким характером.
Петляя по натоптанным тропинкам, мы прошли обширный пустырь.
Теперь путь ближе к людным местам.
В первом же ларьке, на последние деньги Слава купил пачку дешёвых сигарет. Потом зашли в безрадостную забегаловку вроде кафе-столовой, сейчас там ночной клуб «Белоснежка» устроен. Кушать мы не собирались.
Слава откуда-то знал, что здесь имеется пиво. А раз оно водится, то оно у нас в кармане, то есть на столе в кружке, несмотря, что у нас нет наличности.
Так и произошло. Я стоял, облокотясь на кафешный столик в пустом зале, с удивлением взирал, как неугомонный Славка несёт в руках две бутылки «жигулёвского», и два пустых стакана.
— Просроченное. Я попросил, мне бесплатно дали, — весело ответил он, глядя на мое вопросительное лицо.
Зная его общительную натуру, особенно с женским полом, нетрудно догадаться, что пара отвешенных комплиментов женщине за прилавком, решили исход просьбы.
Ага, а мне бы не дали. Не то чтобы не мог раздавать направо и налево слащавые выражения, просто считал унизительным для себя что-то просить.
Поэтому поначалу стал отказываться от пива, из гордости.
Слава понял по-своему:
— Не бойся, хоть просроченное пойло, но не отравишься.
Давай одну бутылку здесь тяпнем, а вторую вечером. Лады?
Я кивнул, соглашаясь: что-что, а Славка умеет уговаривать хоть бабу, хоть мужика. После выпитого пива, мне немного полегчало.
Оно немного просроченное на месяц, но вполне пить можно.
Пора двигаться дальше. Мы вышли из кафешки, побрели пешком, снова через пустыри, снежные равнины, а потом через частный сектор с деревенскими домишками, с баньками, сторожевыми собаками.
Из облаков вышло солнце, озаряя нам нелёгкий путь.
Вскоре зашагали твёрдым шагом по расчищенной дороге от снега, через некоторое время показался край фасада здания в три этажа, — первый корпус детдома.
Осторожно просочились внутрь, стараясь не попасться на глаза начальству.
Нам повезло, вроде нас никто не хватился, это мы быстренько узнали от Анны, у неё была сегодня смена. Потом разошлись по рабочим местам: Славка пошел в группу, а я в «берлогу», мы с ним договорились встретиться после обеда в столярке, чтобы вместе сходить в баню.
Разделся от верхней одежды и лёг на кровать, скрестил руки на груди.
Мне ничего не хотелось, даже думать об Ирочке, наверно она сейчас находится в школе. Попытался задремать, у меня получилось, со второй попытки.
Сон, в который провалился, оказался вязким и липким, с какими-то нелепыми кошмарами из детства.
Сквозь сон услышал стук в дверь, поднялся и открыл её, пришёл Слава.
Он как всегда находился в приподнятом настроении.
— Что не весел, хрен повесил?! Ты живой? Идёшь? Или раздумал?
— Да иду уже. А где мыло, мочалки, полотенца?
— Там всё найдём, — бодро ответил Славка. — Не переживай.
— Я не переживаю. Что мне уже делать, ведь у меня несколько жизней. В одной меня вечером убьют, зато воскресну в другой.
— Ну у тебя и шуточки.
— Какие уж есть. Что, погнали наших городских что ли …
В детдоме работала баня. Воспитанникам надо же где-то мыться, а в самих группах ванных комнат и душевых кабин не имелось, кроме рукомойников. Тогда мытьё не было предусмотрено. Ведь детдом довоенного образца.
Был график и расписание, что такая-то группа сегодня в такой-то час обязана прибыть на помывку. Воспитатели групп их и пригоняли, чтобы они мылись, и становились относительно чистыми.
Как описать ту баню? Можно попробовать.
Я ведь сколько раз менял перегоревшие лампочки, — там.
График мытья был плотным, а свет всегда нужен.
Поэтому приходилось работать в присутствие моющихся воспитанников.
Иной раз входил в моечное отделение со стремянкой, а там мылись мои ребята.
— О, сенсей пришёл, — прилетали прочие шутки и подначки.
Мне пофигу, это работа. И я просто менял лампы, стоя на стремянке.
Бывало попадались девчонки, младшие, и старшие, например из группы Иры.
Младшие не стеснялись ничего.
А вот старшие девчонки… Сразу пищали, закрывали грудки, куда-то убегали, сверкая попками. Хотя куда тут убегать.
Ира нет, не убегала, как ни в чём ни бывало, мылась при мне.
Уже понял потом, что она дразнила меня. Своей наготой.
Тут же бросал работу, хватал стремянку, и сбегал оттуда прочь, как черт от ладана. Я же не железный человек.
А вслед мне неслись крики и визги взбудораженных девчонок.
Что ещё сказать? Банное отделение в одном здание с прачкой.
Внутри темно, даже когда горят все лампочки.
Такой полумрак, что его никак не победишь.
Темные стены со старой кафельной плиткой, склизкие бетонные полы со сливом, бетонные ряды лавок в два ряда, несколько кранов для набора воды в тазы.
Две загородки для душа.
Ах, да. Ещё была парная. Туда подавался пар из котельной. На входе дубовая крепкая дверь.
Внутри несколько полок, по-моему, их было три: нижняя, средняя, и верхняя, где самый жар. В парной тоже менял лампочки, они очень часто перегорали.
Старая проводка, такие же светильники по всей бане, от большой влажности, били током. От каждого прикосновения к ним, меня часто неприятно дёргало.
Пощипывало даже от влажных стен.
Говорил директору, — давайте переделаем по уму. Сделаем всё безопасно, проведем заземление, поставим понижающий трансформатор, чтобы никого не убило током. Но, увы, директор мало прислушивался к моим словам.
Можно сказать, вообще никак. Наверно он был в то время сильно увлечён новой секретаршей, с длинными ножками и большим бюстом.
Не наверно, а точно. Ведь к ней сам Славка подкатывал яйца, но тут встрял, Игорь Валентинович. Или-или, Славке пришлось отступить от неприступной крепости.
Какую, охранял сам директор. А та девушка рделась как маковое солнышко, немножко гордилась в душе, что из-за неё бьются два главных самца.
По её виду, когда заходил в приемную и к директору, всегда было видно, что она очень возбуждена сексуально, на щёчках румянец, прическа в беспорядке, речь бессвязна и ни о чём, то и дело поправляет юбку под попой.
Конечно, если бы Слава был бы директором, то она бы дала бы ему во все дырки.
Но Слава не был директором, не трахал ту девушку в разные места, и это его напрягало. Не так уж, но всё же. Иногда очень заметно.
Мы, я и Славка, сидели в парной.
Славка сказал, там, в прачке, чтобы нам поддали парку, вот мы его и ждали.
Хотя и без добавки стало достаточно жарко.
Мы голыми сидели на верхней полке, Славка о чем-то говорил, пот выступал из наших тел. Я посмотрел на Славку, точнее уставился на то, что между ног.
Ни больше, ни меньше, вполне обычное.
У меня может лучше, в длине и в толщине.
Но почему??!! Все девушки выбирают его для секса!
Я готов был убить голыми руками. Шучу. Друга, — да никогда.
Оказывается, пока я не слушал, Славка пристал, как банный лист:
— Расскажи про себя, как произошло в первый раз?
— Да что там рассказывать…
— Так нечестно, ведь я рассказал, как случилось у меня. Или я не друг?!
В самом деле, было такое, Славка говорил об этом.
Сам он родом из села, там учился в школе, рос до поступления в институт.
Вроде, у него вышло после дискотеки с какой-то малолетней барышней.
— Ладно, слушай тогда; по городу были расклеены афиши о проведение концерта на стадионе, где выступят приезжие из столицы рок-группы.
Задолго до начала, отправился на стадион, там познакомился с девчонками, точнее сказать в парковой зоне, среди прогулочных аллей, где росли кустарники, деревья, и высажены травяные газоны. Сам парк и стадион составляют одно целое.
Ты же знаешь наш стадион?
— Знаю теперь, — подтвердил Славка.
— Я уж для точности тебе объяснил. Так вот, в кассе стадиона купил билет, чтобы убить время до начала концерта, стал прогуливаться по аллеям.
Девчонки тоже прогуливались, они первые обратились, что-то попросили им дать: то ли прикурить, то ли угостить сигаретой. У меня имелось и то, и то.
К тому же был неотразим, выглядел как молодой самец рыщущий в поисках самки, со стильной укладкой.
А они были страшненькие, сильно накрашенные, аляповато одетые, низенького роста. У всех разного цвета волосы.
Одна брюнетка, окрасившись под пшеничную блондинку, другая со светло-рыжими, третья тоже крашеная блондинка, но в чисто-белую расцветку.
В то, неутолённое время, почти не обращаешь внимания на изъяны девичьих прелестей: плевать, что у неё короткие ноги; не имеет значения, что нет талии, обвислые груди, слишком толстый зад.
Неважно, что у них вульгарные манеры, прокуренный голос, жидкие волосы.
Всё это мелочи, для истинной страсти и утоления сексуальных желаний, когда тебе только что исполнилось 17 лет.
Мы разговорились, познакомились. Две, из них были двоюрными сёстрами, другая являлась близкой подругой. Они учились в соседнем ПТУ на одном курсе, на маляров, младше меня на год.
Но по развязной внешности видно, что они гораздо опытнее: может уже трахались с парнями, или даже участвовали в ласках между собой.
Спросил у них, — почему пошли учиться на маляров?
Они ответили со смехом, — ну как, прикольно же, краской надышишься, и ловишь кайф весь день.
К слову сказать, наше общение текло примерно в таком русле: незатейливом и бессмысленном, когда не нужно хватать звёзд с небес: глупые шуточки про предков, нафталиновые анекдоты про учёбу, идиотские смешки.
Как вскоре выяснилось, девчонки тоже пришли на концерт, правда у них не было денег на билеты, они думали, как попасть на стадион.
Конечно, решил им помочь: ведь у меня оставались деньги.
С гордостью сказал, — проведу на концерт только двух девушек, выбирайте сами кто пойдет, угощу их мороженым, возможно пивом или лимонадом.
Они согласились. Выбор идти со мной, пал на одну сестру и подругу.
Честно говоря, у всех девчонок, уже имелись мутные парни.
Они вот-вот должны были подойти на стадион.
Но не трусил: за них платил я, а как известно, кто платит, тот с девушкой и танцует. К тому же осталась свободной та, третья девица, вот пусть ждёт типов возле прохода. Взял под ручку двух девушек, повел на концерт.
Что дальше описывать? Грохот музыки из динамиков, полный стадион молодёжи, ларёк с огромной очередью, где купил три бутылки пива. Правда, на третью бутылку немного не хватало, поэтому девчонки у кого-то одолжились мелочью.
Признаться толком не помню, был слишком возбуждён происходящим, выпитым пивом и количеством выкуренных сигарет.
Тогда сильно пьянел от одного стакана пива.
Та, третья девица, она тоже через некоторое время прошла на стадион, с чуваком, которому тут же дала от ворот поворот.
Девчонки кинулись навстречу, долго целовались, обжимались друг с другом, как после долгой разлуки. Те типы так не появились на горизонте.
После концерта, когда стало темнеть на улицах, выбрал одну девушку, брюнетку с обесцвеченными волосами, которая выглядела посимпатичней из троицы, хотя ночью все девушки кажутся симпатичными, у неё были мягкие большие груди, повел вглубь парка. Она не была девочкой, в отличие от меня, когда лишила невинности. На газоне это произошло…
— Понятно, ничего так приключение. Хочешь пива?
— Давай.
Слава принес бутылку «жигулевского» в парную.
Мы пили из горлышка бутылки, теплое пиво, теперь он уже рассказывал об интимных похождениях. Говорил о разных девушках, которых успел трахнуть.
О молоденьких воспитательницах, — когда наслаждался ими, втайне от жены.
Об одной девушке, работающей в детдоме: она была замужем, к тому же.
Но кого, и когда останавливали преграды?! Так Славку, и ту девушку.
Сам он говорит про это с упоением.
Какая была девушка, как она трахалась во все дырочки.
Когда он рассказывает, его естество напрягается, встает на всю ширь и длину.
— Э, ты чего? — я осторожно отодвигаюсь от него.
— Да не ссы, просто инсинуации.
Славка очень умный, ещё он умеет играть на гитаре и на пианино.
Поэтому он знает умные слова.
— Да подожди, — ты где её трахал? В подвалах?
— Я же тебе говорю в подвалах, — отвечает Славка. — Я тогда натаскал в подвал, в один закуток несколько списанных матрасов. Какой был офигительный траходром. Ты не представляешь, что выделывала она в сексе. Когда она задирала ноги наверх… Просто конец света, для нас… Уммм, жаль уволилась ненасытная сучка, муж заревновал вконец. «Рогатый», видно догадался, когда увидел...
— Да погоди ты, — под детдомом есть подвалы?
— А тебе зачем?
Не таясь выкладываю ему, что есть на душе, ведь Славка друг.
Да и что скрывать? Он давно знает, что между мной и Ирой любовь.
Спрашиваю совета у него, ведь он умный в таких делах.
Славка думает, потом говорит, что может поводить меня по подвалам.
Сам больше ничего не знает, ведь подвалы под детдомом очень большие и куда они ведут, — только один чёрт знает.
Славка спросил:
— Что драться будешь сегодня?
— А что ещё делать Слав?!
— Ты как бы собрался, потренировался.
— Да пофигу. Уже что есть, то есть. Ничего не изменить.
Я не пошел на вечерний концерт. Лежал в «берлоге» на кровати и думал.
Вот зачем мне идти туда, если и так знаю, что Ирочка там самая красивая на свете. И в моем платье, которое купил я.
У меня наступило отрешённое состояние, почему-то казалось, что заранее предопределено.
Знаю наперед, что она ищет тревожным взглядом только меня, в переполненном концертном зале детского дома. Ищет, но не находит. Потому что меня там нет.
За то, пришло другое чувство, ощущаю себя Непобедимой Машиной на ринге.
Мне кажется, что в силах уложить самого Федора Емельяненко на лопатки.
Откуда знаю? Просто пришло такое знание и умение.
Когда всё на свете не имеет значения, только существует одна Пустота.
Вместо души, сердца, и слов о любви.
Наступило время отбоя, когда в дверь «берлоги» постучались.
Я встал и открыл. За ней оказался «шкаф» Тони, по имени Тайсон.
— Время. Тебя ждут все, — недовольно буркнул он.
Мне плевать на его настроение, поэтому сказал:
— Передай, — я не готов, мне надо переодеться. Пять минут, и приду.
После захлопнул дверь.
Открыл шкаф, где хранилась моя экипировка, стал брать по одной вещи, выкладывая на кровати.
Кимоно, пояс, капа, спортивные трусы, к ним паховый бандаж, перчатки.
И рулон обычного скотча.
Затем разделся, надел трусы с бандажом, стал туго обматывать колени скотчем в несколько слоёв. Потом локти и запястья.
Присел, сделал несколько хуков. Всё хрустело, подвижное состояние стало немного замедленным. Скотч даст защиту от травм суставов.
В тоже время минус в движениях на миллисекунды.
Пришлось разминаться, пока скотч не принял нужную форму.
Наверно надо бы использовать лейкопластырь, но у меня его не оказалось под рукой. Как и накладок в то время.
Почти во всех кино про драки, обязательно показывают мужественного бойца, которому всё делает один друг и помощник, между ними ведутся душераздирающие диалоги, всё такое прочее.
Вплоть до суровых слёз и «обнимашек».
Потом тот отважный боец в халате с капюшоном идёт к арене, или в зал, в сопровождение того помощника и команды поддержки, которые поют, или танцуют, а может делают одновременно.
Конечно, ничего у меня этого не было: ни халата, ни помощника, ни группы поддержки. Так, — то кино, а здесь простой детдом.
И я улыбнулся своим мыслям, когда шёл туда.
Зал был полон солидных мужчин в малиновых пиджаках.
Кто-то сидел на стульях, кто-то на креслах.
Их специально завезли, для удобства зрителей.
Были и девушки в вечерних платьях, подружки тех «папиков»
Наконец я увидел Иру, в спортзале, вместе с Тони.
Он всё-таки привез её.
Тони, вальяжно сидел на удобном кресле, при всех посадил её к себе на колени.
Она была словно куклой, заторможенной и непонятной.
Куколкой наряженной в мое красивое красное платье.
Тони посмотрел на меня, — я на него.
Он уже по-хозяйски ощупывал Ирочку, за попу, за грудки, задирал подол платья и просовывал пальцы между ножек, всасывался губами в её ротик.
Она не сопротивлялась ничему, что он делал с ней, ведь она стала живой игрушкой
Тони это делал напоказ, — вот смотри, что я творю. И что ты мне сделаешь?!
—На ринг вызываются бойцы!!
Знакомый мне конферансье, по имени Валерий, проревел, — Мулл-лла!!
Валерий Бурлаков, — городская знаменитость. В то время ни одно значительное мероприятие в городе не обходилось без него.
Весельчак и балагур, знал множество фокусов и анекдотов.
Имел хороший зычный голос, актёрские данные, фотогеничную внешность, ведь его показывали по телевизору. Тони его часто привозил в детдом, где он при мне провёл новогодние концерты. Да и так по мелочи. Валера был у Тони вроде королевского шута. Поэтому он часто бывал вместе с Тони в детдоме.
Как-то раз, я, и оставшийся Валера в детдоме, решили выпить.
Так совпало. К нам присоединился Слава, тоже с желанием.
Нашли самогон, литра три. Платил Валера, мы только принесли еду из столовой.
Как раз наступил ужин. Мы уединились в столярке, закрылись на замок, включили музыку, правда негромко.
Хм, Валера был в ударе, как всегда: шутки, фокусы, байки, грузинские тосты.
Я пил наравне с мужиками, казалось, что могу перепить самого Валеру.
Конечно, мой организм не выдержал, я облевался.
Но, успел, добежать до туалета. Это я помню.
Валера, тогда всё шутил надо мной: мол, молодой ещё, не силён в спиртболе.
Он вскоре умрёт, через несколько месяцев, от цирроза печени, в 43 года…
Раздался звучный рык Валеры, раскатывающий буквы:
— Иии пррротив него, неоднократный чеееемпииоон, — Мааааакс!
Макс — это я. И мне нужно идти драться.
Почему-то именно сейчас.
Наверно так нужно, хотя какой в этом смысл.
Видимо никакой, — я медленно обернулся вокруг себя, подняв руки вверх, приветствуя нынешнюю публику.
История и ритуал, — ведь они никуда не делись, так когда-то приветствовали гладиаторы, вышедшие на арену к смерти, тех людей: сенаторов, патрициев, других важных людей.
Я посмотрел в зал, в то место, где сидели они вдвоем.
Тони уводил Ирочку, положив руку на попу.
Она оглянулась бессмысленным взглядом, наверно искала меня.
Но Тони потянул Иру к себе, стиснул её попу в моем платье.
Она даже не вскрикнула. Тони увел её, через дверь спортзала, которую перегораживали два «шкафа», телохранители Тони.
Потом между мной и Муллой встал рефери, я не знал его, какой-то мужчина.
Он свел нас вместе, напомнил правила боя, хотя тут никаких правил.
Кроме раундов по две минуты, запрос о пощаде, — вроде всё.
Затем развел в стороны.
— Бойцы, по готовности, — готов? Готов?
Я мотнул головой, Мулла тоже.