Расколоть орех

Как раньше, давно раньше и крайне изредка - недавно раньше, приходил некий человек к истинно духоносному и опытному (!) духовно старцу, говорил о своих прегрешениях, немощах, ошибках и получал цельбоносеый совет, тонкость которого сымитировать невозможно - совет будет всегда исключительно индивидуален и в то же время канонически выверен в аскетическом предании и непременно эффективен.

Ниже  - твердое слово прп. оптинского старца Илариона, в котором ни единое слово не сквозит - все сбито предельно крепко и точно - на века. Однако есть в этом слове место, которое без опытного старческого участия не "расчехлить"...

Сначала цитата...

"В случае какого-либо поползновения в делах, словах и мыслях нужно тотчас раскаиваться и, познавая свою немощь, смиряться и понуждать себя видеть свои грехи, а не исправления: от рассматривания грехов приходит человек в смирение и сердце сокрушенно и смиренно стяжавает, которого Бог не уничижит".

Вот это место: "от рассматривания грехов приходит человек в смирение" - к нему без старческого участия не подступиться, разве только, если профанировать. Тут каждая буква задает вопрос: что за "рассматривание грехов", какое оно, как протекает? 

Нас учили (старцы богоносные), что грех - это орех, который можно рассматривать снаружи, как всем видимую данность. В таком рассматривании можно даже и признать этот снаружи видимый грех и даже пойти в храм и покаяться перед аналоем, но прихлынет ли затем хоть сколько-то смирения?!

А что такое смирение - второй вопрос. Многие читали - это свойство или состояние человека, а точнее устроение - непостижимо, потому что духовно - божественного порядка, из иной реальности.  Свойство Самого Бога. А потому сплошь и рядом все происходит очень просто: увидел орех (он большой, грецкий, не кедровый), пошел покаялся и думает, что все сделал, что уже и смиряться начал чуть ли не на аршин.

И потом идет он обратно, все такой же как был, все в том же устроении, которое выдается сразу его поведением - даже хвоста  не поджал: не перевернулись внутри мироздания, не открылась бездна - язв полна... Не испугался себя человек. А даже и наоборот: похваливает себя в душе - вот, дескать, я покаялся, а батюшка "разрешил". И даже уже и гордится тем, что совершил, якобы духовно.

И вот уже герой наш (героиня) все тот же, все так же болтает - слова и речи  страшно выдают человека - есть ли в нем подлинное сокрушение или  некие душевные переживания волнуются, которые к смирению не приближают нисколько, потому что весь этот эпизод-искушение не пережито по-настоящему, духовно, так, как говорит апостол: "С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения"  (Иак. 1:2). Но тут-то чему радоваться? Ведь описанное выше - есть не подлинник величайшего события - самопознания и покаяния, а его суррогат, подделка, профанация.

А все дело в том - учили нас, - что следует орех своего греха, оступки, ошибки, поползновения... расколоть и вынуть главное - зернышко, ядро ореха, которое и есть суть и первопричина  совершенного человеком. Извлеченное на свет оно становится шагом к подлинному познанию себя и исцелению. Как же в таком случае не порадоваться? Хотя такое познание для человека - сильное испытание, всегда как последний день Помпеи: "Это - Я? Ну, не может быть! Разве этот ужас, это стыдное гадство, которое во мне живёт, - Я?!"

Извержение вулкана - как малая смерть, в который человек испытывает муки предсмертные и ужас от вИдения своей пораженной грехом сердцевины  (от своей низости, ничтожности, от степени злобности, от плотяности, а не духовности, на которую претендовал, и прочих, прочих, живущих в нем пороков)  - и помаленьку, посопротивлявшись открытому (неет, это не Я!), вдруг по милости Божией сдается человек на милость Творцу Помогающему, и признается : "Это - Я". 

И как же ему, пережившему чуть ли не смерть души, сладко тут становится, радостно: приходит врачевание, ощущения смиренности в смирившемся с тем, что он плох и как плох на самом деле, и что хорошо, что не все его видят его такого, что не  стеклянный он и не прозрачный. И человек помаленьку начинает умиряться и в своих внешних проявлениях - ведь стыдно трепаться как здоровый, а вдруг и другие увидят, что сам увидал только что?

А потом память о извержении Везувия в сердце стихает, и все по новой: раз за разом, шаг за шагом, но если орех раз за разом раскалывается, то потом количество расколотых орехов и погребений под собственным пеплом и восстаний в истинном покаянии  неминуемо человека - незаметным образом - перерабатывает, очищает и обновляет. Даже можно сказать, воскрешает. И такой человек однажды начинает видеть ядрышки других людей или догадываться о них хотя бы, - имели ли они мужество колоть свои орехи,  или в сторону отбрасывали цельными...

А старец настоящий, который много лет сам шел таким путем и обрел помимо чистоты и смирения еще и феноменальный слух на фальшь в людях, он всегда поспособствует орешек расколоть. Болезненно для тех, кто готов идти навстречу спасительному кресту, и... никак для уклоняющихся от столь тяжких испытаний своих бездн. А то, что не признано в себе как болезнь, то и не уврачевано, - давно сказано.

Но сколько ж среди нас тех, кто к своему ореху ни старца, никого не подпустит! И потому что горд, и потому что  вследствие этого упрям и никому не верит (для него нет пророков в его сердечном отечестве) , и потому что просто это очень болезненная операция, в которой наркоз действует только после извлечения ядра из ореха. 

У таких одна надежда - Господь, что возьмет за руку малодушного, да помаленьку  и подведет  к тому ореху и даст в руки нож или молоток. И скажет"" Коли!"  Правда, это "помаленьку, потихоньку" на поверку оказывается очень многими и тяжкими скорбями жизни, которые и рано или поздно заставляют колоть орех. А потому много лучше с верой и надеждой, с упорством и постоянством молиться словами великой молитвы: "Даруй ми зрети моя прегрешения"...