Холод. Часть 5

- По-моему, у него жар, - сказал мне Саня, махнув головой в сторону Женьки. Мы как раз подходили к станции со стороны леса, и ещё издали заметили, что весь перрон и вся прилегающая к крошечному вокзалу территория, заполнена людьми и вещами до такой степени, что не оставалось ни одного, даже самого малого лоскутка свободного пространства.

Взглянув на Женьку, я увидел, что он привалился к остаточной части полуразрушенного забора из бурого кирпича и надсадно кашляет.

Я дотронулся до его лба и несмотря на холод, ощутил сухое тепло его кожи. От температуры и натужного кашля, который оставлял его совершенно без сил, лицо Женьки было красным, и дышал он хрипло, с тяжелым посвистом, как будто внутри у него появилось какое-то препятствие, и он никак не может его преодолеть, чтобы свободно вздохнуть.

Мы с Саньком молча переглянулись и помогли Женьке устроиться на довольно широком, полуовальном выступе бывшего кирпичного ограждения, подложив ему под голову его рюкзак. Женька, видимо, серьёзно разболелся, потому что вопреки нашим опасениям даже не сопротивлялся, а был податливым и покорным, словно тряпичная кукла.

Я сказал ему, что мы сейчас постараемся раздобыть кипяток или хотя бы простой воды, а если повезёт, то и лекарство. Женька только слабо кивнул и прикрыл глаза.

- Это ведь вокзал, - говорил Саня, когда мы продирались с ним сквозь людскую массу, - тут обязательно должен быть буфет, ну или что-то в этом роде, а может даже аптечный пункт.

Я напомнил ему, что без денег вряд ли получится что-то приобрести, а их у нас как раз и нет.

Санёк остановился и посмотрел на меня с какой-то загадочной улыбкой.

- Ну почему же нет? Пару банкнот имеется, - он похлопал себя по нагрудному карману и в ответ на мой удивлённый взгляд пояснил:

- Я тут недавно несколько моделек своих продал одному типу, он давно у меня их просил…

Я знал, что Саня занимается судомоделированием, и вообще помешан на кораблях, но это его признание было полной неожиданностью. Хотя, надо заметить, довольно приятной.

- Ну, Санёк, ты даёшь, а не жалко?

- Нет, - он вдруг помрачнел, - с собой всё равно взять не смог бы, а деньги в походе всегда пригодятся… Остальные я в музей передал… Да сколько же людей тут, - охнул Саня, когда нас зацепили громадным тюком с чем-то мягким и мы прижались к стене.

- Вообще-то это даже хорошо, - ответил я ему, стараясь перекричать какой-то свист, невнятное бормотание динамика и побеждающий за счёт своего монотонного постоянства все остальные звуки - гомон человеческих голосов, - значит, Южный поезд уже скоро прибудет… Кстати, нужно будет уточнить, когда именно, вдруг мы ошиблись в расчётах.

На самом деле здание вокзала представляло собой небольшое помещение площадью едва ли больше тридцати-сорока квадратных метров с двумя окошками кассы, которые были, кстати, наглухо закрыты, и тремя рядами жёстких, спаянных между собой кресел.

Надо ли говорить, что не только все до единого сидения, но и вся остальная площадь была занята людьми.

Люди располагались на полу и на подоконниках, они сидели и лежали вдоль стен, подпирали двери и ножки кресел. А какой-то ребёнок спал прямо на выступе из толстой фанеры перед закрытой кассой. Руки и ноги его опасно свисали, и оставалось только диву даваться, как это он до сих пор не свалился.

Мы узнали у одной женщины, с утомлённым, но добрым лицом, что поезд ожидается к восьми вечера, но это не точно, потому что, как говорят бывалые люди, он почти всегда опаздывает. Аптеки тут отродясь не бывало, а воду, если, конечно, она не замёрзла, можно набрать у колонки, что за дощатым, уличным сортиром, но вот только за качество её она бы ни за что не поручилась.

Женщина отошла к своим детям, которые сидели прямо на полу, на большом, шерстяном платке и Санёк толкнул меня в бок и шепнул только одно слово «Жека». Я кивнул и дёрнул плечом, мол, сам знаю, но продолжал переминаться с ноги на ногу, раздумывая как лучше приступить к этому.

- Простите, - наконец обратился я к ней, - у вас не найдётся таблетки? Дело в том, что наш младший братишка заболел, у него высокая температура, он сильно кашляет и…

- Откуда вы, ребята? И где ваши родители? - тон женщины изменился, она смотрела подозрительно и вдруг начала оглядываться, как будто высматривала кого-то среди людей.

Сашка дёрнул меня за куртку, но я и без этого понял, что нам нужно как можно быстрее уходить. Мы бросились к выходу и уже через несколько секунд без всякого труда затерялись в толпе.

- Вот они плюсы многолюдного пространства, - философски заметил Сашка, когда мы подходили к колонке.

- Не волнуйся, - в тон ему отозвался я, - минусов у него тоже хватает… Давай лучше прикинем, как нам помочь Женьке, так как во-первых, это довольно опасно, ты слышал, как он кашляет? А во-вторых, нас немедленно выкинут из вагона, даже если мы туда и попадём, как только поймут, что он болен. Ты же знаешь, людям сейчас везде мерещится смертельная инфекция.

Вода в колонке не замёрзла, правда была слегка ржавого оттенка, но Санёк сказал, что это ничего, это просто значит, что в ней много железа. Мы заполнили все ёмкости, какие у нас были водой, кто знает, когда ещё удастся пополнить запасы, и направились туда, где оставили Женьку.

По дороге я увидел небольшую, кряжистую калину и нарвал целый пакет хоть и сморщенных, но всё ещё красноватых ягод. Я очень обрадовался, потому что помню, как мама перетирала калину с сахаром на зиму и говорила, что в ней таится большая сила от многих болезней.

Нужно заварить её для Женьки, - сказал я Сане, - и ему обязательно станет лучше. Но Сашке, похоже, не слишком-то верилось в это.

- Да она вот так уже года три висит, - сказал он, скривившись, - её даже птицы не клюют. Ничего же не цветёт уже несколько лет из-за холода, а значит и плодов нет. Он взял одну ягодку, раскусил и выплюнул.

- Мумифицировалась, - вынес он свой вердикт.

Я только усмехнулся и покачал головой. Сашка в своём музее ещё и не таких слов нахватался, но за калину было всё-таки обидно и я ответил ему в том смысле, мол, хорошо, что он с нами пошёл, а то такими темпами он и сам бы скоро мумифицировался.

А ещё добавил, что внешний вид у калины, может, и ухудшился, но это никак не отражается на её лечебных свойствах, и вообще, лучше бы подумал, где нам воду вскипятить, чтобы заварить лечебный настой для Женьки.

И Санька - молодец, понял всё так, как надо (вот что значит настоящий друг) и сказал, что ещё, когда мы только подходили к станции, приметил у самой кромки леса небольшую низину, где вполне можно укрыться от любопытных глаз и за хворостом далеко ходить не нужно.

Там тихо и безветренно, - сказал он, - и мы сможем развести костёр, подкрепиться и отдохнуть перед дальней дорогой… И конечно же приготовить самый полезный в мире калиновый отвар, - добавил он смеясь.

Женьку мы заметили ещё издали, он уже не лежал, а стоял, прислонившись к забору, и внимательно смотрел куда-то, будто силясь разглядеть что-то важное. Честно говоря, я почувствовал облегчение, поскольку всё указывало на то, что ему лучше.

Увидев нас, Женька обрадовался так, будто мы отсутствовали, по меньшей мере, с неделю.

Его трясло, как в лихорадке: лицо горело, глаза блестели, говорил он быстро, невнятно, и весь был в каком-то возбуждённо-взвинченном состоянии.

Всё твердил про какого-то деда, который чем-то помог ему. Мы с Саньком ничего понять не могли.

- По ходу бредит уже…- шепнул мне Саша, с тревогой поглядывая на Женьку, - Жаль, что не удалось лекарство достать.

Тот услышал и резко повернулся.

- Так ведь не нужно уже, - горячо принялся он уверять нас, - говорю же, мне дед помог… Вы как ушли, у меня кашель начался, ну сил нет просто, не кашель, а лай какой-то… Я чуть с забора этого не свалился, пришлось встать и вот, когда приступ чуть утих, я поднимаю глаза и вижу: прямо напротив меня стоит дед: белая борода…

До этого я слушал Женьку спокойно, мы уже направлялись к лесу и я тащил его рюкзак, поскольку он всё ещё был очень слабым, но при этих словах остановился и чуть не подскочил на месте.

- Как! И ты тоже его видел!?

Жека посмотрел на меня затуманенным, далёким взглядом, словно вспоминал что-то полузабытое, что имело место когда-то очень давно. Потом встрепенулся, словно наконец-то понял о чём это я и отчаянно замотал головой:

- Нет, Серый, нет, это был не твой лесник, я точно знаю, - он оглянулся по сторонам и понизил голос до шёпота, - это был… Дед Мороз…

Мы с Саньком сначала оторопело переглянулись, а потом, не сдерживаясь, прыснули, почти согнувшись пополам.

Санёк пытался что-то произнести, но от душившего его смеха у него это никак не получалось и он, хохоча во всё горло, то и дело запрокидывал голову, не переставая указывать на Женьку пальцем, чтобы ни у кого не возникло сомнений, кто именно виновник этого безудержного веселья.

Я тоже смеялся так, что не успевал глотнуть холодного воздуха. От смеха оба рюкзака свалились на землю, но я даже не заметил этого. Я вообще не помню, когда кто-нибудь из нас смеялся вот так - искренне, от души, всем телом, каждой своей клеточкой.

Мне кажется, в этом смехе нашем мы выплеснули в тот момент всё: тоску по семье и рано утраченному детству, своё безрадостное, казарменное одиночество в учреждении № 17, надежду на лучшее, тревогу, страх и отчаяние последних дней…

- Жека, - выдавил, наконец, Саня, - ой, не могу… тебе что, пять лет?

- Дед… Мороз… - выдохнул я, упёршись руками в колени и вытирая выступившие из глаз слёзы, - Особенно сейчас, в конце весны, - я натянул на уши свалившуюся от смеха шапку, - хотя у нас тут всё время холод такой, что может старик этот в красной шубе и перепутал чего…

Женька обиделся, махнул рукой и буркнул: «Да ну вас, ничего не скажу больше», - поднял с земли свой рюкзак и пошёл вперёд, пошатываясь от слабости.

Мне стало вдруг стыдно, а что если бы мне вот так же не поверили, когда я рассказывал про лесника, и подняли на смех?

Наверное, Санёк ощущал тоже самое, потому что не сговариваясь, мы с ним догнали Женьку, и я не только извинился, но и постарался убедить, что верю ему. Санёк кивал, выражая полное своё согласие со мной, и добавил, что приступ смеха наш, скорее всего, приключился от усталости и напряжения, и это неудивительно, учитывая нашу ситуацию, а также из-за беспокойства по поводу того, что Жека заболел, и вообще мыслей о том, что ждёт нас дальше.

Женька снова махнул рукой, но теперь беззаботно и даже весело, мол, да ладно, ребята, проехали. А я посмотрел на Саню и подумал про себя, как же иногда ощущения и мысли у разных людей совпадают, просто удивительно.

А вслух сказал, когда мы пришли и расположились в довольно уютной низине:

- Так, парни, Санёк прав, место здесь действительно хорошее… С одной стороны и вокзал, как на ладони, стоит только чуть подняться по склону, а с другой и мы не привлекаем внимания. Ну и в случае чего, опять же лес рядом… Но только надо помнить, что у нас часа два-три, не больше… Впереди очень трудное испытание, нужно восстановить силы и загодя вернуться на вокзал.

- Конечно, - кивнул Саня, - тем более что никто точно не знает, когда именно прибудет поезд, может глубокой ночью, а может и гораздо раньше. В любом случае, нужно быть готовыми, - он посмотрел на Женьку, который только что приходил в себя от нового приступа кашля.

- Ты как? - спросил Саня, налаживая чайник перед разгорающимся костерком.

Тот пожал плечами и слабо улыбнулся.

- Ты же сказал, что этот твой Дед… Мороз, - я нарочито хмурился, чтобы ненароком не улыбнуться, - помог тебе?

Женька несколько раз набрал в грудь воздуха, восстанавливая дыхание, и тихо произнёс:

- Так и есть… Если бы не он, мне было бы гораздо хуже, я это точно знаю, а кашель, он постепенно тоже пройдёт…

- Давай свою волшебную калину, - обратился Саня ко мне, щурясь от дыма и раздувая огонь под чайником, а затем подмигнул Женьке, - сейчас мы с Серым тебя тоже полечим, мигом на ноги встанешь. А ты пока расскажи нам, кого ты всё-таки видел.

Женька сделал неопределённое движение плечами и головой, будто не знал с чего начать и стоит ли вообще это делать.

В нашем маленьком, тесно спаянном кружке возле огня, отбрасывающим золотисто-оранжевые тени на лица, наступило тёплое, уютное молчание, которое никто не решался нарушить первым.

Пока калиновый отвар настаивался, я достал оставшийся хлеб, консервы и соорудил целую горку бутербродов.

… Затуманенный и морозный, как будто находящийся под запотевшим стеклом диск солнца постепенно спрятался за тёмно-сизым горизонтом. Слева до нас доносился приглушённый расстоянием вокзальный гул, а справа тёмным, гигантским частоколом возвышалась громада леса.

Мы смотрели на огонь и прихлёбывали в тишине горячий чай, который служил пусть временным, но надёжным заслоном от подступающего со всех сторон холода.

- Он был добрый, но… грустный, - вдруг произнёс Женька, - Тот старик, что походил на Деда Мороза, - он усмехнулся и покачал головой, - знаете, мне показалось, что он назвал моё имя, правда, я не уверен, так как вообще сначала думал, что это галлюцинация.

- Ещё бы, у тебя температура была градусов сорок, наверное, а может и больше… - вставил Санёк.

- Но он был настоящий, - словно не слыша его, продолжал Жека, - я это понял, когда он коснулся моего лба, рука была прохладная, но живая и мне сразу, вот не поверите, пацаны, почти мгновенно стало лучше. Голова прояснилась, и я смог его хорошенько разглядеть. Он высокий, худой, с длинной бородой, в овечьем тулупе. А взгляд печальный такой, будто ему что-то известно такого обо мне, чего ещё я и сам не знаю… И сверлит буравчиком, как будто проникает в самую твою душу.

Вот он по лицу моему провёл своей прохладной ладонью, - помолчав, продолжил Женька, - и точно пелену снял с глаз. Видеть я стал ясно и чётко, дышать стало легче и мысли пришли в порядок. Вот только слова его… - Женька замялся и растерянно посмотрел на нас. Мы молчали, грея руки о горячие чашки, и лишний раз боялись вздохнуть, чтобы не пропустить ни слова.

- Он мне сказал, что всё пройдёт, но произнёс грустно так, словно хорошего в этом ничего и нет. И я тут сон вспомнил свой недавний, дай, думаю, спрошу у него, стоит ли нам в поезд садиться, хотя и страшно было, а ну как скажет, что никуда нам ехать нельзя, понятно же, что это хоть и чудной, да не совсем обычный дед.

Женька снова закашлялся, а потом надолго замолчал, будто и забыл, о чём рассказывал.

- Ну и… - не выдержал я.

- Ну и спросил, - Женька усмехнулся, - а он посмотрел в сторону леса каким-то странным взглядом и ответил, что теперь уже всё равно, и добавил что-то про маховик, мол, он набрал ход и теперь уже слишком поздно… По правде говоря, я мало что понял, хотел переспросить, да тут кашель на меня напал снова, а когда очухался, его и след простыл… Выглядывал его, выглядывал, бросился даже бежать за ним, да хорошо опомнился, вернулся, а тут и вы подошли.

- Ну и почему ж он - Дед Мороз? - спросил Санёк, - Из-за бороды только?

- Нет, что ты, - отозвался с улыбкой Жека, - ну, мне так кажется, хотя, понятно, что я никогда и не видел его, даже ненастоящего, ведь всю эту новогоднюю атрибуцию запретили ещё до моего рождения… Я только читал когда-то давно, в одной старой книжке про него, с тех пор всё мечтал встретить, - он снова невесело усмехнулся, - детский сад, конечно… А борода что, это пустяк, борода у многих есть… Нет, в нём доброта была настоящая, искренняя, человеческая… Такая, знаете, какую подделать нельзя, невозможно просто, и грустный он от того был, что как ни старайся, а на всех её, доброты вот этой самой, не хватает…

- Да с чего ты это взял? - спросил Сашка с некоторым даже вызовом.

- Не знаю, - честно ответил Женька, - почувствовал как-то.

- Почувствовал он… - буркнул Санёк, - А знаете, что я чувствую? То что вам двоим, мило беседующими то с лесниками, то с дедами морозами, то мучающимися кошмарами о чёрных поездах, просто-напросто крупно повезло со мной, с тем, кто ничего такого не чувствует и не видит, а умудряется в вашем обществе сохранять реальный взгляд на вещи.

Мы с Женькой с готовностью закивали, демонстрируя всем своим видом, что и не думали сомневаться в том, что мы действительно редкостные везунчики.

- О каком маховике он говорил? Что имел в виду? - спросил я, ни к кому не обращаясь конкретно.

- Понятия не имею, - отозвался Женька, - зато я теперь знаю, кем бы хотел стать в будущем. Вот таким, как этот старик: добрым, всё понимающим и сильным. Взглянув на нас, он пояснил:

- Ну вы подумайте, как же это здорово - приходить к страдающим, напуганным детям и убирать боль, снимать мутную пелену с глаз, унимать лихорадку, приводить в порядок мысли… Но мне кажется, я был бы ещё и весёлым, если бы смог, конечно… Жаль только, что мне неизвестно, как называется такая профессия, - с улыбкой добавил он, - но может, со временем я это пойму?

- Ох, не знаю, - с хрустом потянувшись, отозвался Саня, - лично у меня всё просто, я в матросы пойду. Мне сама Адольф направление в мореходку обещала дать уже после восьмого, но теперь… - он засмеялся, - в свете, так сказать, последних событий, это уже вряд ли возможно, но я и сам справлюсь… У меня обязательно получится, - вдруг став серьёзным, твёрдо сказал он, - и я, глядя на него, даже восхитился - в нём не было ни капли сомнения, а лишь уверенность и внутренняя сила.

- С твоей любовью к кораблям и таким настроем, ты и адмиралом вполне можешь стать, - без тени улыбки или сомнения произнёс Женька.

- Ну не знаю, при нынешнем положении дел, не уверен, - грустно отозвался Санёк, - разве только что-нибудь изменится…

- А вообще, почему бы и нет, - совсем другим тоном заговорил вдруг он, - мой кумир - адмирал Нахимов, у него вся жизнь прошла на море, представляете!? - Сашкины глаза загорелись, он даже слегка подался вперёд, как будто собирался встать, - у него не было ни семьи, ни сухопутных друзей… Его домом был военный корабль, матросы уважали его за беспримерную храбрость и звали батькой, - Санька протяжно и тяжело вздохнул, - вот это жизнь, вот настоящая легенда! Вот о чём я мечтаю, а ещё о том, чтобы найти своих родителей…

- Но у тебя-то, надеюсь, будут сухопутные друзья? - осторожно спросил Женька, чтобы отвлечь его от грустных мыслей.

- Как минимум, двое - точно! - заверил нас под общий смех Саша.

- А я врачом буду, - сказал я, после небольшой паузы, - чтобы помогать таким, как моя мама, или как Женькины родители, чтобы люди не боялись больниц, чтобы выздоравливали и, уходя, говорили: «Спасибо, доктор», а я бы отвечал: «Да на здоровье!»

Я почувствовал, как мои щёки горят и глаза пощипывает, и чтобы не разнюниться, как девчонка и отогнать тревожные мысли о маме, я немного сменил тему:

- А ещё я бы хотел путешествовать, я ведь за всю жизнь только один-единственный раз был на море, очень давно, а больше нигде и никогда… А ведь мир такой огромный, в нём столько всего! Но я надеюсь, что скоро всё изменится, границы откроются и путешествия станут возможными, как когда-то раньше... Я бы посещал тогда разные места, а потом писал бы о том, что видел… И писал так, чтобы любой человек мог прочитать и подумать: «кажется, это действительно классное место, может и мне его посетить?»…

Мы снова помолчали, я посмотрел на часы и Санёк перехватив мой взгляд, понимающе кивнул:

- Да, наверное, нужно двигать к вокзалу, что-то гомон оттуда как будто посильнее стал.

Мы затушили костёр и стали собирать свои рюкзаки. Это то, что я помню очень хорошо и пишу об этом так подробно, потому что уже в следующую минуту всё это исчезло. Разрушилось непоправимо… По крайней мере, тогда мы втроём подумали именно так.

Я уже забрасывал свой рюкзак на спину, когда услышал, как вскрикнул Женька, а сразу вслед за этим, кто-то произнёс у меня за спиной сиплым и каким-то вертлявым голосом:

- А ну-ка, пацанчик, клади рюкзачок на землю, тихо, тихо, - лишь только я шевельнулся, в затылок мне упёрлось что-то ледяное и твёрдое, - не оборачивайся, - приказал голос, - заведи руки за спину…

Я словно оцепенел и тут же увидел, как Женьке зажимает рот огромной ладонью здоровенный, одноглазый детина в рваном, грубом свитере, а на ногах Сашки, лежащего животом на земле, сидит белобрысый парень в фуфайке и туго связывает его руки верёвкой.

Я почувствовал, как что-то круглое и твёрдое больно ткнулось мне в позвоночник.

- Ты никак не расслышал, касатик? - снова произнёс насмешливо тот, кто стоял у меня за спиной. Я опустил рюкзак на землю, завёл руки за спину и почувствовал, как кто-то быстро и ловко обматывает мои запястья грубой верёвкой.

- От молоде-ец… - приговаривал он своим странным, срывающимся голосом.

- Я же тебе говорил, Сиплый, - сказал ему одноглазый, - шляется кто-то по нашему участку, а ты нет, и всё тут… Я и вчера их кострище свежее надыбал, по следам, по запаху шёл… И сегодня гляди, к вокзалу уже подобрались, шкуры, - он грязно выругался, - стопудово чего-то затевают, шестёрки чернопогонные…

- Только вякни, гнида, - произнёс одноглазый, рывком встряхивая смертельно бледного Женьку и убирая свою ладонь с его рассеченного рта, - я тебя прикладом уложу прямо здесь.

… А я всё смотрел на распластанного на земле Санька, лицо которого было повёрнуто в мою сторону; его губы беззвучно, но многократно и по слогам, выговаривали только одно слово: «Бег-лы-е»…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...