Козёл-5

Ежедневно я выводила коз на пастбище – заброшенный соседний участок, который заполонили молодые сосенки и американские клёны.

Первым шествовал Насреддин. Крупный сильный зверь, он вёл меня, куда хотел сам. А хотел он в первую очередь к сложенным во дворе у гаража тючкам прошлогоднего сена. Если бы я положила это сено своим копытным в кормушки, никто из них и не взглянул бы в его сторону – они снисходили только к самому свежему. Но пройти мимо того, что им не предлагалось, было выше их сил.

Насреддин уверенно тянул меня к тючкам и вырывал клок сена. Прилагая все силы, я оттаскивала его. Жадно прожёвывая, с видом мученика, голодавшего неделю, он неохотно отходил, чтобы через несколько шагов рвануться в другую сторону – к росшему у дома большому кусту чёрной смородины. Я отчаянно натягивала верёвку, стараясь не допустить его к нежным, усыпанным ягодами веткам. И борьба получалась яростная.  Насреддин рвался к кусту, я, выгибаясь и зарываясь подошвами в траву, всё-таки принуждала его отвернуть в сторону.

С болью в сердце должна признать, что нередко проигрывала в этом единоборстве и Насреддину удавалось ущипнуть с веток листок-другой.

Дальше по курсу была настурция, вившаяся на солнышке по стене бани. Тут уж я в прямом смысле вставала грудью – заходила между козлом и яркими, как пятна солнца, цветами и толкала его, вырывающегося, в бок, отворачивала вожделеющую морду, пихала, пока он не уступал если не моей превосходящей массе, то решимости и отчаянию. С гордостью сообщаю, что отщипнуть от драгоценных и нежно любимых вьюнов никому из копытных не удалось ни разу.

Теперь мы попадали на последний на нашем пути участок искушения. Он представал в виде торцов грядок. Густая морковная ботва была столь же нестерпимо соблазнительна, как смородина, и столь же малодоступна – её отгораживал невысокий забор. Дотянуться, как правило, удавалось только до тех листьев, которые неосторожно высовывались между планками забора.

На этом полоса препятствий заканчивалась, и, втиснувшись в калитку, оставленную нами в заборе между участками, Насреддин бодро устремлялся к сосенкам на дальнем конце своего пастбища. Он сам выбрал себе это место. Клёны он уважал, но предпочитал обгладывать кору и обрывать хвою с нежных сосенок.

Здесь я привязывала Насреддина, трепала его по длинным твёрдым ушам и уходила за следующим персонажем игры-бродилки «Дорога к пастбищу».

Белочка радостно подбегала ко мне, привскакивала на задние ноги, норовя закинуть передние мне на плечи, чтобы поцеловаться. Когда она была помладше, я позволяла ей это – уж очень забавно она тянулась ко мне, пошлёпывая губками, хоть от соприкосновения её губ с моим лицом я всё-таки уклонялась. Но теперь Белочка была крупной самочкой с тяжёлым выменем и постепенно удлинявшейся бородой, и я слегка отталкивала её, чтобы избежать объятий. Она послушно давала мне надеть на неё ошейник и размеренно выходила из летника во двор.

Полоса препятствий повторялась. Прошлогоднее сено – не такое и вкусное, но нельзя же пройти мимо! Оттаскиваю с гораздо меньшими усилиями; смородина – вожделенная и прекрасная, но практически недоступная, поскольку кротость, преобладающая в характере Белочки, явно мешала ей в достижении цели; настурция – не достававшаяся даже могучему Насреддину, она маячила Белочке такая же недостижимая, как луна в небе; морковная ботва – здесь вполне удавалось отщипнуть лист-другой, но этим дело и ограничивалось. И вот калитка и любимые клёны. Подобно своему супругу, Белочка бросается вперёд, вскакивает на задние копыта, опирается передними на тонкие стволы и погружает морду в жиденькую, ещё не сощипанную листву. Счастье достигнуто!

Я привязываю Белочку на длинную верёвку к избранному ею клёну и снова возвращаюсь в стайку.

Поймать, чтобы вывести на прогулку, дикую Розу было так же трудно, как пляшущий солнечный зайчик. Роза очень хотела гулять, но попасться кому-то в руки было ниже её достоинства. Она металась по всему летнику, уклонялась от моих рук с проворством, явно превосходящим мою реакцию, и такая гонка могла длиться и не пять минут, и не десять – в отличие от меня Роза не уставала. Поэтому я давно прекратила непродуктивные соревнования. Я брала ошейник с верёвкой и вставала в слегка приоткрытой калитке. Убегать было не от кого, а гулять хотелось, и, в сомнении попереступав изящными копытцами, Роза брала разбег и врезалась рогатой головой мне в руки, как видно, решая прорваться с боем. Я тут же застёгивала ошейник вокруг изящной шеи и вытаскивала упиравшуюся пленницу, царственно гордую и непокорившуюся, из летника во двор.

Затем я запирала калитку и проводила через игровое поле своего последнего игрока.

С первых же шагов Роза отчаянно кидалась к тюкам. Она явно догадывалась о моих планах уморить её на пастбище голодом и рвалась к прошлогоднему сену, как к последнему источнику жизни, которой уже к вечеру предстояло угаснуть, вырывала из тючка клок и принималась жадно жевать, давясь и сглатывая. Поскольку она находилась в наименьшей весовой категории из всей своей семьи, я уводила её прочь без особых физических затрат. Но на пути уже вставал вожделенный куст смородины. И Роза отчаянно бросалась к нему. «Как бежала я через мосточек, ухватила кленовый листочек»!

Без больших усилий я уводила её в сторону, лишая этого богатого источника витаминов, и перед нами представала настурция.  Роза делала отчаянный рывок – но и здесь победа оставалась на моей стороне. Тогда глаз пленённой строптивицы начинала ласкать морковная ботва. На предельной скорости я волокла козу мимо – и ещё несколько сочных ажурных листьев оказывались в козьих зубах.

Проход в калитку – всем троим отчего-то всегда хотелось протиснуться в неё одновременно со мной – и вот оно, счастье!  Роза выбирала себе клён и бросалась к нему с такой силой и скоростью, что умудрялась протащить меня за собой. Тоже вспрыгивала на задние копытца и упиралась передними в тонкие стволы. Бородатая морда в листве, и на этой морде – выражение абсолютного счастья.

Привязываю, отхожу, критически осматриваю всех троих – все довольны и самозабвенно насыщаются, никто не запутался, не обмотал свою верёвку вокруг стволов – это начнётся через пять минут после того, как я уйду с пастбища, – солнышко греет, трава густая – словом, краткий миг земного рая, полное благоденствие.


Рецензии