Ленин в Польше. 2 сезон. часть 1

   После переезда в Артёмовск в 2014 году, налегке, с парой сумок, мол, недели две и вернёмся, пролетело больше семи лет. Мы пожили в одном месте, потом переехали в другое, и потребовалась машина для новых вещей. Когда переезжали на третье место пришлось делать три ходки, за одну вывезти все наши вещи было не реально. Ещё одно подтверждение того, как быстро человек обрастает вещами.
   По третьему адресу мы задержались совсем надолго, практически на семь лет, пока хозяева не решили продать этот дом. Остро стал вопрос нового жилья. Снимать с перспективой однажды снова оказаться перед выбором, казалось недостаточно основательно. На нормальный дом денег не было, оставалось рассмотреть варианты бывшего в употреблении и не совсем ушатаного строения с последовательным ремонтом на долгие годы. Так и сделали. Район попался не плохой, работа в шаговой доступности, гараж, огород, подвал, интернет на столбе у дома. В общем живи и радуйся. Заложили лишние окна, поменяли на пластик оставшиеся, позаботились о канализации, купили унитаз, раковину, переделали отопление, закрыли стены и потолки гипсокартоном, утеплили стены пенопластом и стали ждать весны с ее огородными заботами . И все бы ничего, но не спали злые люди и однажды в 5 утра нас разбудила не привычная канонада в далеке, а близкий разрыв чего-то мощного. В новостях объявили о начале крупномасштабной агрессии. В общем,"Киев бомбили, нам объявили", около месяца мы барахтались, намереваясь понять, куда это вывезет, но, к сожалению, 2014 год вернулся отсутствием лекарств, продуктов, топлива на заправках и подорожанием всего. Становилось все понятнее, что ремонт дома завершить не придётся. Охота к перемене мест замаячила на пороге и однажды мы вывалили 2000 гривен за поездку в никуда, но как оказалось, пока на 300 километров.
   Думаю, что имея небольшой  опыт беженства, могу поделиться некоторыми идеями о проблеме поездок, как писал классик, «навек, бесповоротно».
   Проблем на самом деле много, они объединяются в некие блоки, но общими остаются привычки задавать глупые вопросы и планировать жизнь на века. Всех терзает щепетильный момент расставания с прежним бытом и мы мучительно ищем ответ, а когда мы вернёмся? Но если бы только это, нас заботит, а дом, мой дом, он уцелеет? А моя работа? А мой любимый… , инструмент, посуда, игрушки, словом все привычные вещи, окружающие нашу жизнь и к которым раз за разом прикипаешь душой и телом. Тут самое время вспомнить дюжих мыслителей и популяризаторов и не только в литературе. Бывалые зеки, идя на новый срок, настраиваются никогда на увидеть свободу. Мечты о ней могут отравить жизнь и изучить до безумия, а она, подлая, будет всё дальше и дальше. За охраняемый периметр нужно идти навсегда, по крайней мере,  на срок  от звонка до звонка, как минимум. Так будет легче противостоять разным соблазнам сделать то, за что загрызет совесть. Итак, уезжайте, не надеясь вернуться назад. Это довод первый.
   Второй момент шикарно описал замечательный поет с трагической судьбой(а это плюс к его таланту) Геннадий Шпаликов:
По несчастью, или к счастью, истина проста
Никогда не возвращайтесь в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне,
Не найти того, что ищем ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно я бы запретил.
И прошу тебя, как брата, душу не пути.
А не то, скользну по снегу, кто меня возьмёт
И на валенках уеду в сорок первый год.
В сорок первом, угадаю, ах ты ж, Боже мой
Будет мама молодая и отец живой.

   Близость фронта в течении семь с лишним лет ещё ничего, близость ТВОЕГО дома, до которого не дотянуться, настоящая пытка. Там что-то осталось, что-то появилось новое, чужое. Вот же он, рядом, а не дотянуться, не вернуться. А теперь мы дважды беженцы с перспективой никогда не вернуться в оба наши дома.
   Вернусь к путешествию, которое началось в конце марта, в чужой машине, поскольку в своей снова не оказалось топлива. 300 километров противотанковых ежей, блокпостов и пустующих городов, где тоже дефицит всего. Да и в конце пути, на конечной у железнодорожного вокзала, оказалось, что и в этом городе нет лекарств, топлива, и есть только напряжённое ожидание близкого авианалета. Оставив «два пиджака кожаных, магнитофон импортный… два» ну и многое другое нажитое непосильным трудом, мы пристроились к длинной очереди не ведомо, куда ведущей.
- А на какой поезд стоите?
- На эвакуационный.
- И куда он?
- А на какой сядем, их четыре, на какой достоимся.
   Оптимизма нам не занимать, поэтому с радостью пополнили когорту беженцев отовсюду. Близкие по новостям Харьков, Мариуполь, Краматорск и прочие территории, большие и малые города и поселки. Многие с детьми, багажом из прошлой жизни, котами, собаками. На лицах узнаваемое выражение мышки, ещё не остывшей от погони, только что вырвавшейся из когтей и не вполне уверовавшей во спасение. Тут бы расспросить, это же свидетели, очевидцы, но все ушли в себя и где эти гении интервью, способные разговорить любого? Не тот случай, стоим молча, фразы односложны, максимум называется город.
   Пользуясь паузой, пробежал по аптекам, где девчонки отрицательно качают головой на мои вопросы. Вернувшись, ищу супругу в местной очереди, не нахожу и несколько раз пробегаю из конца в конец. Тут до меня доходит мысль, что те, за турникетом, уже отделены от остальных. Мир внешний на них уже глядит отрешённо. Те, за турникетом, уже чужие, уже не от мира сего, беженцы. Вливаюсь в очередь на свое место и становлюсь одним из них. Внезапно волонтеры и полиция подгоняют всех в тоннель, в темноту, и мир становится иным. Здесь полно камер, журналистов, иностранцев, которые пытаются выяснить подробности у пожилых людей, для которых единственной мыслью есть не споткнуться на ступенях. Их родственники не очень жалуют корреспондентов, не время. Сейчас не время, потом другие заботы, другие обстоятельства и что им потом до тех обстрелов?
   Молодых людей проверяют на право занять место в эвакопоезде, их родственники тревожатся, особенно тех, кого полиция заворачивает назад. Родня выходит следом за будущим солдатом.
Очередь отвечает сплоченностью рядов. Инстинктивно, люди пытаются обогнать соседей и выстроить свою, вторую линию, но тщетно. Волонтеры предлагают еду и чай.
- А бутерброд можно?
- Так он и предлагает бутерброд. И чай.
-Я не успела, эх, надо было взять. А что такое эти канапки?
   Волонтеры в тоннеле помогают с тяжёлыми сумками. Мамам с грудными детьми предлагают пройти без очереди. Детям повзрослей предлагают конфеты, доставая их из кармана, как фокусник. Дети недоверчиво жмутся к родне, стесняются. В конце тоннеля группа в камуфляже проверяет паспорта. Слегка напрягают, у нас прописка в Горловке, ДНР, и за последние годы я привык к положению людей, которым не все позволено, отдельное бюро по трудоустройству, банк только Ощад, в общем изгои. Прошедшим контроль можно подняться на перон, но и там турникеты. За время стояния в очереди бабуля стала практически родней, хочет сидеть рядом. Ну, как же иначе? Сядем рядом, так спокойней.
   В вагоны запускают мам с груднячками, потом в принципе с детьми, потом пожилых. В купе две семьи, девушка, которая тут же занимает боковую полку нашего отделения. Мы не спорим, тем более, что по вагону идёт полиция, нижние столики опускаются, усаживают по три человека на полку. В проходе полно вещей, детей, и снующих туда сюда безумных.
- Мама, ты где села?
- Я тут, в конце.
- Место рядом есть?
-Нет, все занято, ищи впереди.
   Так в суете начинается поездка в неизвестность после пяти часов ожидания. В ритмичном покачивании вагона дети в большинстве засыпают, но парочка путешествует по ногам сидящих, среди сумок и чемоданов.
  Через пару часов, привыкнув к мысли, что все плохое позади, начинаются тихие разговоры с теми, кто рядом.
- Вы откуда?
- Из Харькова.
- Досталось вам?
- Ой, мы в доме жили, четырнадцать этажей, нагнулась, голову подняла, а окон нет. Ни у кого. Чем они стреляли?
   Истории вполголоса не заканчиваются далеко за полночь. Девушка с верхней полки спускается.
-Полезайте, поспите пару часов, потом ещё кто-нибудь.
   Отказываться не стану. Жена прикорнула в углу вместе с бабулей, с удовольствием вытягиваю ноги и выключаюсь.
   На редких станциях среди ночи подсаживаются дополнительные пассажиры, от которых узнаем, что предыдущий поезд обстрелян, ранены или убиты проводницы. Пока это не официально. Между сном лежа на полке, сном сидя и сном стоя проходит долгая ночь. В сером утреннем мраке раздается внезапный громкий  голос:
 - Кому детские памперсы, канапки, кава, чай?
Даже повторенные четыре, пять раз эти слова не находят понимание, но многие начинают шевелиться и недоуменно вопрошают:
- Кому памперсы? Какие памперсы? Что он хочет?
   Те, у кого сознание потихоньку включается, пытаются объяснить, но тщетно, их логика не стыкуется с сонным разумом. А человек готовится покинуть уходящий поезд и громко объявляет, что оставляет всё проводнику, потом посмотрите, кому что надо. Сонный вагон пока не в силах адекватно реагировать, но некоторые начинают вставать на ноги и искать удобства в конце вагона.
   Неторопливо, покачиваясь из стороны в сторону, поезд въезжает на Львовский вокзал. Неспешно, пропуская остальных, выходим, попадая в ручеек, ведущий в тоннель. И тут война догоняет нас сиреной воздушной тревоги. Люди недоумевают, какая может быть тревога, мы же во Львове!? Рядом Польша! Все жмутся в тоннель, тесно прижимаются друг к другу, с тревогой подглядывают вверх. Сирена повторяется раза четыре и люди начинают потихоньку привыкать. Тем временем ручеек стремится всё глубже и в гомоне толпы сирена почти не слышна. Внимание переключается на конец ручейка, где волонтёр направляет в разные стороны многолосую и вместе с тем, однообразную людскую массу. На одну ночь у нас есть приют, но что делать дальше, пока не ясно. Западные области переполнены беженцами. И кроме жилья нужна работа. Подходим ближе и слышим распоряжение волонтёра:
- Автобусы налево, поезд направо.
- А куда автобусы?
- В Польшу.
   В Польшу? Вот тебе раз!
- А поезд куда?
- В Польшу.
   Ехать поездом привычней и мы сворачиваем направо. Снова туча репортёров пытается взять интервью у пожилых, мам с грудными детьми, но идёт с трудом. Спустя несколько часов подходим  к последнему столику. Польша, хорошо, но паспорт просрочен, действие окончилось в 2016 году, а общегражданский позволит ли пребывать в Польше? В этих раздумьях подходим к вагону, где пограничники проверяют наши паспорта. Мысль крутится о том, что сейчас завернут и зря столько времени потратили в очереди, надо было сразу ехать на ночлег, а уже завтра решать, что делать дальше. Пограничница повертела красный загранпаспорт, потом в синем поставила штамп «21.03.22».
   Вагон оказался дачным, в него набилось пол Украины с сумками, собаками, котами, детьми. Долго размещались, пытаясь втиснуть ещё немного людей. Тронулись, не до видов за окном, сидят, стоят, висят, набитые скарбом сумки отличные места для сидения. Напротив две собаки одной породы ревниво наблюдают за тем, кому достается больше внимания. По памяти понимаю, что ехать совсем не далеко, но поезд все катится, пока на какой-то станции объявили, что можно выйти подышать. Станция небольшая, вокзал старой постройки, одноэтажный, все окна открыты, на подоконниках многочисленные розетки, в одном окне раздают канапки и хербату, чай. Сначала неуверенно, потом все смелее дачники выстраиваются в очередь, с тревогой поглядывая на состав. Поезд долго стоит и несколько раз очередь в панике от проезжающего по соседней ветке поезда, бросается занимать места, но понимая, что это фальстарт, снова идёт к окну. Приходит пора отправляться по настоящему и поезд снова катит беженцев дальше. Внезапно девочка громко объявляет:
- Мама, а мы уже в Польше!
- Нет, ещё таможню не проходили, рано.
- Да смотри, надписи на польском уже!
   Снова турникеты не оставляют выбора и ручеёк очередной раз течет судьбе навстречу. Вот и таможня, длинные столы, люди в форме, много кабинок с операторами. Что предъявить? Просроченный заграничный или синий внутренний? Сумки набиты так, что сам ничего не найдёшь, как показывать? Вываливать на стол? Или будут смотреть рентгеном? Женщина из смежной комнаты с поклажей ходит кругами и пытается стать снова в очередь, напоминая Семён Семеновича Горбункова из « Бриллиантовой руки». Таможенник, довольно вежливо, проводит её на улицу. Момент истины. Даю синий с отметкой о выезде с Украины. Энтузиазма это не вызвало, скорее инстинктивно, чем дословно понимаю, что хочет что-то другое. Протягиваю загранпаспорт, с большим сомнением, не исключая скорого возвращения во Львов. На удивление дата не вызывает никаких эмоций и на страницу ложится синий штамп даты въезда. Облегчённо вздыхаем и следуем на улицу, где из-за турникета видим группу людей с логотипом встречающей организации. Теперь для нас все тревоги окончены. Сумки оставлены на асфальте, переводчик ведёт в здание вокзала, поясняя, что тут можно принять душ, поесть, выпить чай или кофе, покушать, поспать, получить польскую симку, и ещё что-то. Не веря в удачу, выбираем вариант сразу уехать подальше. Мир тесен, вскоре к нам присоединяются такие же путешественники, которые имеют  общих с нами знакомых, жили рядом с нами, работали в нашем городе или едут в нашу сторону. Наша сторона это Катовице, где мы были 16 лет назад, где переживают за нас и где уже не надеялись с нами встретиться. Но что же, так бывает, что ещё позавчера ты в самых смелых мечтах не думал оказаться вновь в Польше, вчера ты с тревогой покидал свой дом, а сегодня…
   На следующий день наши друзья проезжали мимо нашего дома в Бахмуте и с удивлением заметили, что кровля приобрела некую прозрачность. Это близким взрывом вынесло насквозь фронтон. Но мы были уже далеко.