Глава вторая. От планеты островок

1.
Стоит повзрослевший Егоров на пригорке, глядит на деревню: пруд на месте, к родному дому лес с трёх сторон подступает, ничего не изменилось. От знакомой картинки тепло по всему организму разливается. Только подумать: из-за одного опрометчивого поступка задержался в Москве на целых три года! Конечно, никто не говорит об участии в нападении на «покровских». Это – святое. А о том, что не решился он сразу вернуться домой. После того, как с самоваром накладка получилась. А кем вернуться? Переростком-неудачником? Вот сейчас вернулся степенным двадцатилетним молодым человеком. Может, оно, действительно так: всё, что ни делается…
У калитки - мама, батя… Ух, ты, а брательнику-то младшему шестнадцать уже! Давненько же ты, Серёга, дома не был. О приезде сообщил, открытку почтой отправил. Вот и баня натоплена. Ждали…

Жизнь в стране за эти три года заметно поменялась. И в Корытове, и в Киржаче. Когда уезжал – кругом запустение и разруха, а – сейчас! Быстро промышленность восстанавливается. Взамен Московского, никчемного, создан Владимирский шелкотрест, это значит, что опять заработают «на полную катушку» местные ткацкие фабрики, снова в Киржаче станет многолюдно и весело. Весело не от гулянок в трактирах, которых, к слову сказать, количественно заметно поубавилось, а оттого, что пошла, как мы сказали бы сегодня, движуха: «дела идут, контора пишут, бухгалтер деньги выдаёт». Ироничные по стране ходили куплеты в 20-х годах, однако – жизнеутверждающие.

Открыта первая школа фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), а в одном из зданий бывшего детского приюта - текстильный техникум. Для обучения на подготовительных курсах техникума губернским профсоюзным советом выделено 25 стипендий.

В газете писали, что успешно выполнен план по электрификации и водоснабжению Киржача, утверждённый местным советом рабочих и крестьянских депутатов ещё в 1920-м году. От себя добавлю, когда план тот принимали, в городе из тысячи квартир, электричество было только в 75. Конечно, я маленько привираю по поводу успешного выполнения плана, и до некоторых деревень района электрификация докатилась только в начале 50-х, но в целом прогресс был налицо. 


 ;
Читаем дальше: значительно усовершенствована технология производства на медеобрабатывающем заводе в Киржаче (впрочем, как и в Кольчугино), а также на Савинской картонной фабрике, которая теперь носила имя Ленина. 

И главное для Сергея - в Киржаче открылась мебельная фабрика, точнее, сначала была артель по распиловке леса. Но в её мастерских уже начинали изготавливать табуреты, столы, стулья, шкафы, этажерки. Представляете, какая перспектива для дипломированного специалиста? То, что нужно! Как он мечтал туда устроиться! Но тут вмешался комсомол.
Иосиф вырос, возмужал. Сергей был рад встрече, он и не догадывался, как скучает без младшего брата! Главный помощник по хозяйству родителям, тот ещё и активист, готовится к поступлению на рабфак в Москве. Уже на второй день после приезда Сергея Иосиф появился в доме с двумя своими товарищами, комсомольцами. Втроём стали убеждать Сергея устроиться работать не в артель, а инструктором по труду в ремесленное училище (так теперь называли ремесленную школу). Тот не соглашался ни в какую, ещё бы – вот она, можно сказать, мечта в руках, такое полюбившееся ему столярное дело, и вдруг – учителем. Да он и не знает с какого боку к преподавательству подступиться. И характером не подходит: слишком молчалив и застенчив. Комсомольцы напирали: сейчас подготовка специалистов для промышленных предприятий района – задача первостепенной важности, а Сергей молод, образование получил в Москве, диплом соответствует. Отбиваясь, пустил в ход веский, как ему казалось, аргумент: «В училище-то слесарей готовят, а я столяр». Не сработало: «Рабочих там готовят, пролетариев». Кстати, столярный цех в училище тоже был.
Вот так, ещё один неожиданный поворот сделала судьба в жизни Сергея, стал он учителем.  Человек предполагает, а Бог располагает - Homo proponit, sed Deus disponit. Как говорится в Священном Писании: Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом. «И комсомолом», - добавлял дед, рассказывая мне эту историю.
Ходит он теперь на работу той же дорогой, какой ходил в ненавистную школу. Какие думы у него в голове? Понятно какие: повторял по дороге учебный материал, осмысливал, как доходчиво донести его до ребят, пытался предугадать каверзные вопросы, которые те могут ему задать, чтобы «срезать» «зелёного» учителя. Тут уж не до воспоминаний.
Педагогический коллектив его принял в свою среду и оказал методическую поддержку, что было так необходимо Сергею Сергеевичу. Училище до сих пор, как это ни странно по нынешним временам, функционирует. Сейчас это ГПТУ №8. 
Но время от времени, особенно в дни, когда, ну, совсем было тяжко от недостатка опыта, от ощущения, что ничего не получается, конечно, виноватым был Иосиф. «Удружил ты мне, - выговаривал Сергей брату, - так перевернуть всё! Спасибо, однако!». Но Иосиф не соглашался: «Сам решил, силком что ли тебя тянули!» И начинались обиды. А как Егоровы обижались? Переставали общаться. Молчать могли день, два, неделю. И дед (Сергей Сергеевич), и мама моя – его единственная дочь (Наталия Сергеевна), да и сам я, с таким «егоровским наследством», могу очень даже запросто. А кто говорит, что ни разу с родными за всю жизнь не поссорился – врёт и не краснеет. 
Иосиф, хоть и младше, но сознательней. Ссора заканчивалась объяснениями. И как ни обидно было слышать от брата упрёки, Сергею приходилось с ним соглашаться.
- Ты, Сергей, три года дома не показывался, я честно по хозяйству родителям помогал, теперь моя очередь в Москву ехать. На рабфак мечтаю поступить. Потом, если получится, в техникум. На вечерний.
- Рабфак с 18-ти лет, тебе только через два года исполнится, - парировал Сергей.
- Пока на завод устроюсь рабочим, а оттуда уже – на рабфак. Если здесь два года ждать буду – вообще не выберусь. У тебя на следующий год в Красную армию призыв, так что, или сейчас, или не получится уже никогда.
Как-то, когда не было рядом посторонних ушей, Иосиф тихо сказал:
- Ещё вот что, брат, про коллективизацию слышал? Я в этих вопросах разбираюсь лучше тебя, поверь уж. Так вот процесс объединения хозяйств очень болезненный, это не приглашение на свадьбу, а классовая борьба.
- Ты прямо как на митинге выступаешь, - не удержался Сергей. Он уже достаточно наслушался разных речей, как-никак в Москве обретался. Да и в ЮРКе политинформация регулярно проводилась. Так что в политическом смысле был он очень даже подкован.
- Прости, волнуюсь за наших родителей, Серёжа, есть в деревне недоброжелатели, завистники. По разным причинам: кому лошадь не одолжили, с кого должок потребовали, а тот вместо того, чтобы одолженное на дело пустить, пропил всё. Вот и брызжет слюной в нашу сторону: мироеды, мол. Да ты и сам лучше меня знаешь некоторых, не так их много, но они народ в деревне подзуживают.
Помолчал и закончил так: - Про ремесленное я придумал. Теперь ты – пролетарский учитель, а не артельщик какой, в скором времени – красноармеец. Не должны родителей притеснить.
Что тут скажешь? Умён не по годам, грамотный. Дай-то Бог, чтобы всё так сложилось, как Иосиф спланировал. А у Сергея с той грамотой – прямо беда! Пишет он планы-конспекты уроков, старается развёрнуто, чтобы ничего не забыть, но ведь знает сам, что грамматических ошибок в них, как вшей в окопах. Одно время правила его записи преподаватель русского языка, да она пару месяцев, как вышла замуж и подалась за мужем во Владимир. Перспектива того, что кто-то – не дай, Бог! – сунет свой нос в его писанину, пугала молодого препода. Особенно, если откроется его слабое знание орфографии ученикам, уж те спуску не дадут. Ух, даже мурашки по телу!
Пришлось признаться Иосифу. И потребовать от того помощи. Именно потребовать. Что ж одному ему отдуваться? Как пришли братья к консенсусу, никому не известно, однако процесс подготовки к урокам был налажен, и страхи Сергея улеглись. Неожиданно для него оказалось, что преподавание – интересная работа. И даже подумалось, что к этому призвание у него имеется, во всяком случае, терпения возиться с ребятами хватает. 
Время, действительно, летит, вот и призыв на носу. Как стукнуло Сергею двадцать один, отправился он на срочную службу. С 1928 по 1930 год служил связистом в Московском Пролетарском полку. Так мне говорила мама. Так она запомнила то, что рассказывал её отец.
В действительности, в 1926 году на базе частей московского гарнизона была сформирована Московская Пролетарская стрелковая дивизия. В состав дивизии кроме трёх стрелковых полков входили: отдельный конный эскадрон, лёгкий артиллерийский полк и с осени 1927 года - отдельная рота связи. Дислоцировалась рота связи в Москве в Чернышевских (бывших Александровских) казармах. Сейчас это в районе станции метро «Тульская». Дивизия легендарная, в дальнейшем, переформированная в 1-ую Гвардейскую Московскую мотострелковую дивизию. Было чем гордиться. 
Чернышевские казармы можно увидеть в кино. Например, в картине «Солдат Иван Бровкин». Фильм вышел на экраны в 1955 году. Вообще тогда, практически одновременно, вышло сразу два фильма: «Солдат Иван Бровкин» и «Максим Перепелица», ну с очень похожим сюжетом. Скандал с плагиатом удалось замять (кто-то там извинился перед кем-то), а зритель тепло принял и Бровкина, и Перепелицу. Не удивительно, и один хорош, и другой. Но деду «Солдат Иван Бровкин» всё же нравился больше. Понятно, почему.

Снова Москва! Сергей вспомнил Борьку Дрындулета, его слова: «Вернёшься! Москва, как омут». Судя по всему, служилось деду хорошо. А как ещё? К казарменному быту он привычный: койки или нары в два яруса, швабра в руки – и чтобы на полу ни пылинки, дежурство по кухне. К соседскому храпу иммунитет развился давно, не беспокоит. Вот плаца - «священного места» воинской части – в ЮРКе не было, на поверку строились на пятачке у корпуса администрации колонии. Полевые учения, летние казармы, дальние стрельбища – это я по памяти слова деда воспроизвожу. Сорок лет назад (всего-то!) даже я, кадровый военный, имел об этом смутное представление, чисто теоретические познания. А он удивлялся, как это я не выезжаю в те самые летние лагеря, да ещё и без кавалерии. Непорядок. Всё вспоминал, как на тех учениях за обозными лошадьми ходил: поил, кормил, чистил.
Иосиф перебрался в Москву почти сразу за старшим братом, устроился на Электрозавод рабочим, готовился к поступлению на рабфак, как и планировал. А вот что младший брат совсем не планировал, так это встретить такую же молодую, как и он сам, девушку, свою Веру, и влюбиться. Они поженились как раз перед поступлением Иосифа на рабфак. Молодым даже выделили комнату по адресу: Главный проспект, дом 24, квартира 1. Главным проспектом тогда называлась одна из Измайловских улиц – Главная аллея.

2.
С началом 30-х новая, для кого задача, для кого - напасть: коллективизация и борьба с кулачеством. Если быть точным, коллективизация началась раньше, но к 1930-му году стало понятно, что без победы над кулаком ничего не выйдет. Необходимо было ликвидировать кулачество как класс. Постановлением ЦК партии были определены признаки кулацкого хозяйства, категории кулаков и меры, к этим категориям применяемые. Вопрос о физическом уничтожении людей не стоял, хотя в отношении первой категории, куда записывали контрреволюционный кулацкий актив, допускалось, кроме заключения в концентрационные лагеря, применение высшей меры наказания. Кулаки второй категории подлежали выселению в отдалённые районы страны, а причисленные к третьей – расселению на необжитых участках внутри области. А почему нет? Если они такие деловые и хозяйственные, рачительные и о державе пекущиеся, они и на пустыре город-сад построить в состоянии.
Кулаки сопротивлялись яростно. В этом сопротивлении их поддерживала часть крестьян. Были случаи и поджогов колхозного имущества, и срывов колхозных собраний, попытки вступать в колхозы и разваливать их изнутри, даже убийства активистов колхозного дела. Однако, к насильственным методам борьбы против коллективизации и раскулачивания крестьяне бывшей Владимирской губернии прибегали редко, в основном они старались найти справедливость законными способами.

Списки кулаков составлялись с учетом рекомендаций собраний или комитетов бедноты, что давало колоссальную возможность сводить счёты. То, о чём говорил Иосиф. Усердие таких комитетов было вполне объяснимо, так как бедняки получали четвёртую часть конфискованного имущества, пусть даже через колхоз, следовательно, имели заинтересованность в большем количестве раскулаченных хозяйств (эту практику потом осудили, как вредную и антипартийную).

В тридцатых годах по многим объективным причинам, происходило обеднение зажиточных крестьян, поэтому в списки на раскулачивание попадали середняки и даже бедняки. Закон сохранения энергии, в просторечии если где-то убыло, значит где-то прибыло, действовать временно перестал. Богатые богаче не становились, многие из них, напротив, теряли достаток, пополняя ряды простых односельчан, которыми они вчера ещё помыкали. Обидно, конечно, понимаю.

Действия местных властей во время коллективизации и раскулачивания вызывали огромное количество жалоб. Крестьяне жаловались на незаконное изъятие земли, коров, лошадей, передачу изъятого у них колхозам, куда самих пострадавших отказывались принимать. Жалобы посылались в разные инстанции: в прокуратуру, областные, окружные органы Советской власти, редакции газет. Однако они чаще всего оставались без ответа.

 Ну, куды крестьянину податься?  Фильм «Чапаев», 1934 года.

Что удивительно, тогда было «куды» - обращались крестьяне прямо к председателю ВЦИК СССР Калинину. В результате в марте 1930 года секретариат ЦК даже направил письмо председателю окружного исполкома, в котором указывал, что Владимирский округ является одним из неблагополучных округов по числу письменных жалоб и ходоков, обращающихся к Михаилу Ивановичу. Ваш округ дал свыше 150 жалобщиков, говорилось в письме, и их число в последние дни имеет тенденцию к увеличению.

Окружной комитет партии назначил тогда специальную прокурорскую комиссию, которая провела проверку и обнаружила неприглядную картину. В одном районе «по ошибке» раскулачили 12 крестьянских семей, в другом – 18. Но всё это были, как говорится, «брызги», по сравнению с результатами властей Суздальского района, где «необоснованно» репрессировали 144 крестьянских хозяйства из 482 раскулаченных. Во дают, церковники!

До абсурда порой доходило. В деревне Неверково по первой категории раскулачили Никиту Михайловича Паншина как бывшего торговца. Комиссия установила, что тот никогда торговцем не был, а работал извозчиком со своей лошадью у торговца Афонина. И до извозчиков добрались! Какая опасная профессия! В другой деревне ликвидировали по первой категории хозяйство Ежовой Евдокии Васильевны как жены бывшего крупного подрядчика. Позже выяснилось, что муж Ежовый умер 20 лет назад, оставив вдове в наследство шестерых детей, один из которых служит в Красной армии. В уже упомянутом Постановлении ЦК прямо говорилось: Выселению и конфискации имущества не подлежат семьи красноармейцев и командного состава РККА. И тут прав был Иосиф.
У Егоровых к тому времени уже и от хозяйства почти ничего не осталось, уже и последнюю лошадь продали на Сергиевской ярмарке, но от греха подальше без лишнего шума, а значит, без вещей, налегке, решили они перебраться к Иосифу в Москву. А в Москве и старшая дочь, Нюра, с божьей помощью не пропадём. Может, и перестраховались Егоровы, но, как считали в бытность мою пограничником коллеги, лучше перебдеть, чем недобдеть.
 «За что Горбушкина замели?.. Чё-нить за ним было?» - спрашивает сестру персонаж Вячеслава Невинного в фильме Гайдая «Не может быть!»
«Да было, конечно, мало ли…»

Был ли прадед кулаком в классовом смысле? То есть, носил ли под полой зипуна обрез, чтобы стрелять красных комиссаров, где ни попадя? Нет, конечно. Тысячу раз – нет! Могли его записать в ряды врагов советской власти? А как же! Очень даже легко. Знаю точно, что хозяйство Егоровы имели не бедное: держали не меньше двух лошадей, несколько коров. Козы были, поросята, гуси, куры, усадьба ухоженная. Откуда? Ответ имеется: хорошее приданное получил Сергей Егоров-старший за женой Татьяной. А вот с ответом на следующий вопрос – как умудрялся такое хозяйство в порядке содержать? – заминка очевидная. У самого только две руки да две ноги. А с помощниками не получается: старшая дочь, Нюра, семью дополнительными рабочими руками не усилила, а, напротив, в Москву за мужем уехала, от деревенской жизни подальше. Сыновья поначалу малы были, чтобы всерьёз на их помощь рассчитывать. Иосиф болел часто, жалко его. А Серёжка – тот как с неба свалился, такого равнодушного к земле человека ещё поискать! Что-то делать заставить – только силком да окриком. Да и что нынче об этом разговор заводить, оба ведь тоже в Москву подались. Могли бы их отец с матерью удержать? Силой? Слезами? Кулаком по столу? На какое-то время – вероятно. Но не стали. Добрый был у меня прадед, а прабабушка слушалась его во всём, любила…Такая получается картина. Подозрительная, прямо скажем, когда борьба с кулачеством по всей стране объявлена. Уж не попахивает ли тут мелким ростовщичеством или ещё какими чуждыми социалистическому строю отношениями, типа «ты – мне, я – тебе»? Допустим, одолжу тебе лошадь на недельку, а ты мне потом с покосом управиться подсобишь?
Так что думаю, правильно сделали, что уехали. Хочу отметить также, что односельчане с пониманием отнеслись к такому решению моих предков, зла на них не держали. Ведь прабабушка Татьяна Алексеевна, вернувшись через несколько лет, прожила в Корытове до последнего своего дня и всегда пользовалась уважением соседей.
Как пережили коллективизацию брат Сергея Егорова-старшего, Осип, и его семья, я не знаю.
Власти спешили. Егоровы же не одни такие умные, ситуация и интуиция заставляли зажиточных крестьян распродавать имущество и уезжать из родных мест на производство. Местные власти заносили их в списки скрывающихся от раскулачивания. В городах даже на самую неквалифицированную работу классово чуждые элементы принимались в последнюю очередь, к чему обязывал циркуляр Владимирского окрисполкома «О мерах борьбы с переселением на территорию городов и рабочих поселков кулацкого и чуждого Советской власти элемента».

Но напомню, что с 1929 года Киржачский район вошёл в состав Александровского округа. Поэтому, видимо, не сработали те директивы Владимирской власти. А, может, повлияло ещё и то, что уехали Егоровы в Москву, а не в Кольчугино, например, Муром или Ковров. Москва – это же ого-го, найти кого – всё равно, что иголку в стоге сена.

3.
Так нежданно-негаданно семья Егоровых в полном составе оказалась в столице. Сергей, уже «дед» по армейской иерархии, а также отличник боевой и политической подготовки бывал в увольнениях, виделся с родителями, сестрой, а уж с Иосифом они использовали любую возможность, чтобы поговорить, поделиться тем, что на душе. Много гуляли, а за разговорами и не замечали, как проходили Главный проспект из конца в конец. Не знаю, ходили тогда по нему трамваи или ещё нет. Наверное, нет. Это же ещё была не Москва. Хотя, стоп! Нашёл в интернете информацию о том, что уже с 1925 года Измайлово было связано с Москвой трамвайным маршрутом №14. Правда, откуда и куда он ходил, так и не разобрался.
Иосиф взахлёб рассказывал о заводе, твёрдо собираясь вернуться туда после учёбы на рабфаке. 
Электрозавод к тому времени назывался уже Московский электроламповый завод (МЭЛЗ) и, собрав к 1929 году под одной крышей (в прямом смысле слова) все электроламповые фабрики Москвы, стал крупнейшим в стране предприятием. Цеха и конторы размещались в здании, построенном в виде готического замка.
Естественно, завод нуждался в жилищном фонде, чтобы было, куда селить работающих, а таковых уже насчитывалось несколько тысяч. Общежитий, находившихся неподалёку, не хватало. И тогда было принято решение предоставить Электроламповому заводу под жильё помещения в сохранившихся постройках военной богадельни на острове Серебряно-Виноградного пруда в Измайлове. Теперь там находился Измайловский рабочий посёлок «Городок имени Баумана».
- А там что такое? – как-то спросил Иосифа рядовой Егоров, показывая рукой на поднимающиеся над тополями купола. Они как раз прошли Главный проспект до конца.
- Городок Баумана...
Одной из любимых шуток моего брата был тост за город Петра Первого. Он так красиво говорил, что все «тостуемые» или лучше - «внимающие тостующему» - уже готовы были хором грянуть «За Питер», но тост был – «За Москву!»
Не знаю, любил ли царь Пётр Москву, но думаю, что в детстве такими вопросами обычно не задаёшься, воспринимаешь мир, таким, каким он тебе дан. А детство и юность его – это Лефортово, Преображенское, Семёновское и, конечно, Измайлово.
Отец Петра – Алексей Михайлович – развернулся в Измайлове «по-царски»: задумал там хозяйство организовать, до той поры невиданное. Для нужд задуманного специально переселённые в Измайлово сотни костромских, валдайских, переяславских крестьянских семей выкопали не то 20, не то 37 прудов. Из Стеклянного вода шла на нужды построенного тут же стекольного завода, из Зверинецкого – большому Измайловскому зверинцу, где собрали редких зверей и птиц. В Пиявочном пиявок выращивали, в Ольняном лён вымачивали для открывшихся там же ткацких заведений. В остальных разводили рыбу, а на острове Серебряно-Виноградного пруда построили деревянный царский дворец, к которому вёл широкий каменный мост. По задумке государя Измайловская усадьба должна была стать не только местом семейного отдыха, но и служить хозяйственным нуждам царского двора. Тут были и пашни, и пасеки, конюшни и «скотские» дворы, птичники и винокурня. А какие сады! Там и виноград, и дыни, и арбузы, и грецкий орех – царский размах.
Я первые почти тридцать лет своей жизни прожил на улице Зверинецкая и всё своё детство не понимал, что смешного было в моём адресе. И до сих пор не понимаю.
- Ты на какой улице живёшь? – спрашивали сверстники.
- На улице Зверинецкая, - отвечал, а они ржут. Принимался рассказывать про зверинец, который пострадал в Отечественную войну 1812 года и вскоре после пожара в Москве был закрыт, про улицу, которая к нему вела – всё без толку. «Зоопарк, - говорили - у нас один, на Краснопресненской, не заливай».
После смерти Алексея Михайловича правил его сын Фёдор Алексеевич, который, как писали в церковных летописях: отличался благочестием и большой любовью к каменному церковному зодчеству. При нём на острове завершилось строительство Покровского собора и каменной церкви Иоасафа царевича Индийского, а также церкви в честь Рождества Христова в Новой слободе села Измайлова.   Там, кстати, меня дед потом и крестил. Лет этак через двести семьдесят пять.
Тем временем подрастал царевич Пётр. С десятилетнего возраста он занимался своими потешными полками, и постепенно эта детская забава из игры в солдатики перешла в полноценное военно-практическое обучение. В пятнадцать лет в амбаре у Ольняного пруда Пётр нашёл деревянное судно – ботик. Ботик при помощи голландского корабельного мастера поставили, как сегодня говорят, «на ход»: соорудили мачту, парус, подправили, подмазали, спустили на воду. Сначала плавали по Яузе, потом по измайловскому Просяному пруду. Сегодня тот ботик мы знаем, как «дедушку русского флота», а увидеть его можно в Центральном военно-морском музее в Санкт-Петербурге.
А Ольняный пруд назывался уже Оленьим, я помню. Летом бегали туда купаться, бычков ловить, а зимой на лыжах с горок спускаться. Не на горных, конечно, таких из нас тогда никто ещё не видел. На беговых.  Откуда там были горки? Так на одной из ткацких фабрик разместили потом пороховой завод, вот там и рвануло однажды. Из вывороченной земли горки получились. Пруд-то высох давно, а фундамент порохового завода можно ещё разглядеть.
После строительства Санкт-Петербурга интерес к Измайлову у членов царской семьи пошёл на спад, ну, разве что использовалось наследство Алексея Михайловича как загородная дача. Хотя при Анне Иоановне там заводится новый обширный зверинец. При Елизавете Петровне в измайловской роще прорубается проезжая просека (та самая Главная аллея), которая от острова ведёт прямо к дворцу Алексея Разумовского в Перово. При Екатерине II становится совсем печально, без должного присмотра на острове всё это ныне обветшало, и императрица подписывает указ о разборке деревянного царского дворца.
После этого полвека прошло, и только в 1837 году император Николай I решает построить на острове военную богадельню для инвалидов Отечественной войны 1812 года и Кавказских войн. В Измайлово приехал любимчик императора – архитектор Константин Андреевич Тон. Это его творения: храм Христа Спасителя, Большой Кремлёвский дворец, здания железнодорожных вокзалов в Москве и Санкт-Петербурге, соответственно, Ленинградский и Московский вокзалы и много-много чего ещё. Академик всё внимательно осмотрел и принял решение по возможности максимально сохранить старые постройки, по существу развалины царской усадьбы, те, что ещё можно было спасти. И спас. С трёх сторон сделали пристройки к Покровскому собору (полное наименование Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Измайлове), а также возвели новые здания: офицерский корпус, северный и южный солдатские корпуса, комендантский дом, цейхгауз и прочие хозяйственные постройки. Николаевская богадельня по замыслу императора должна была стать подобием парижского Дома инвалидов.
Тогда же, сразу после принятия решения об организации на острове богадельни Покровский собор и церковь преподобного Иоасафа царевича Индийского были переданы в военное ведомство. К тому времени оба храма были в аварийном состоянии. Церковь Иоасафа закрыли ещё в конце XVIII века после того, как молния во время грозы попала в купол. В Покровском соборе в начале XIX века прекратились регулярные богослужения, поэтому в 1804 году чудотворная икона Иерусалимской Божией матери, главная реликвия, перенесена в церковь Рождества Христова. 
Что вытворяли в этих храмах образованные европейцы после того, как наполеоновская армия в сентябре 1812 года вошла в Москву, одному Богу известно (ему-то уж точно!). Судя по состоянию построек, которые осматривал К.А.Тон, в них жгли костры и держали лошадей. В одном из донесений священника Григорьева сообщалось, что в связи с разрушением крыши над алтарём Покровского собора в летнее время летают птички и во алтаре делают гнёзда, которых никак не можно удержать.
В ходе строительства богадельни храмы (во всяком случае Храм Покрова Пресвятой Богородицы) были восстановлены.
Информация, которую можно найти в Интернете, о происходящем на острове после событий 1917 года, разнообразием не блещет, да и достоверность её сомнительна. В основном, костерят большевиков за то, что размещали там воинские части и другие учреждения, в результате чего всё внутреннее убранство храма безвозвратно утеряно и так далее.
Помилуйте, граждане, как же безвозвратно? Сами же пишете, что в Покровском соборе был устроен овощной склад, и для хранения овощей и фруктов в качестве полок использовались большие иконы (охренеть, фантазия!), а потом, якобы, эти иконы в кровоподтёках гниющей свёклы были переданы в Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублёва. Получается - с возвратом!
Ещё «вся правда» про ленинский гараж. Якобы стоял в Измайлове роллс-ройс Ленина. Для начала, хорошо бы определиться, какой из трёх? Пролистав электронную версию книжки воспоминаний Степана Гиля, личного шофёра Ленина, я не нашёл ни одного упоминания о гараже в Измайлово. Странно, да? Про кремлёвский гараж Гиль пишет. То, что последние годы жизни провёл Ленин, в основном, в Горках – факт исторический. Машина и водитель почти всегда оставались, как говорится, при нём. А ещё интересно, как Гиль до гаража мог в то время добраться? На «Яндекс.Такси»?
В 1919-1924 годах на острове был расквартирован саперный полк инженерных частей Московского военного округа РККА. Смею напомнить, что шла Гражданская война, и вопрос размещения военных имел первостепенное значение. Однако, как только опасность миновала, новые власти вспомнили о культурном значении Измайлова, а скорее всего, они об этом и не забывали. В июне 1922 года Измайлово осмотрели члены комиссии «Старая Москва» под руководством художника Аполлинария Васнецова. В заключении комиссии указывалось, что памятники измайловской старины в опасности. И вскоре воинские части были оттуда выведены.
Особое возмущение «любителей старины» вызывает передача помещений, находящихся на острове, Электроламповому заводу и использование этих помещений в качестве жилья для рабочих. Устроили общежитие в царских хоромах… Одно тут можно сказать: зачем я читаю всякую дрянь? А о хоромах поговорим позже.
Где-то к середине 20-х годов остров получил свой адрес: Измайловский рабочий посёлок Городок имени Баумана. Городок имени Баумана – такой почтовый адрес сохранился до сегодняшнего дня.
Здесь самое время поговорить о названиях, топонимах. Как говорится, есть повод. Не знаю, кто как относится к переименованию городов, улиц и даже домов культуры, мне, не скрою, смешно. Причём, смех такие действия у меня вызывают злорадный.
Помните, актёр Шакуров в роли Брежнева в одноимённом сериале реагирует на просьбу жены Суслова об увековечении памяти Михаила Андреевича в виде переименования города Саратова в Суслов: «А то у нас тут никаких Саратовых не хватит, улицу или проспект какой, ещё куда ни шло».
И впрямь, где они сейчас, такие названия городов русских, как Калинин, Куйбышев, Горький, Молотов, Свердловск? Вернулись Тверь, Самара, Нижний Новгород, Пермь, Екатеринбург. Всё-таки скромнее надо быть.
Вот, например, есть такой город Лакинск, небольшой городок, бывший рабочий посёлок с ткацкой мануфактурой недалеко от Владимира, назван в честь революционера Лакина Михаила Игнатьевича, убитого черносотенцами в 1905 году. Сам из Иваново (Иваново-Вознесенска), участвовал там в организации стачек, можно сказать, чудом не пострадал во время разгона и расстрела царскими войсками митингующих на реке Талка. Аккурат перед теми событиями был арестован, сидел в тюрьме. Приехал агитировать рабочих мануфактуры, был убит. Посёлок Ундол переименовали в Лакинск, а со временем, посёлок получил статус города. Ну, не Ундолом же называться, в самом деле. Главное, что никто о переименовании сегодня не помышляет, всех существующее название устраивает. Есть ещё версия, что каторжане, следуя через Ундол во Владимирский централ, делали там остановку и жаловались на свою унылую долю. Отсюда – Ундол. Я, конечно, не историк, не Евгений Юрьевич Спицын, но кажется мне, что любовь к сокращениям и аббревиатурам появилась у нас позже, уже в советское время (тяжмашпромзвонамвон и т.д.), а посёлок так назывался по речке, которая там текла – Ундолка.
Похожая история и с Городком имени Баумана. Кем был Бауман? Николай Эрнестович Бауман тоже был революционером, активным деятелем большевистского крыла РСДРП, одним из организаторов подпольной типографии, в которой печаталась газета «Искра» на деньги фабриканта Морозова, про которого я уже постарался здесь подробно рассказать. Савва Тимофеевич не раз прятал от полиции и самого Баумана, и друга его Красина. Такой он был человек. Может, простого человеческого счастья желал? Деньги же счастью – не помеха. Хотя и не гарантия. Напомню, что нашли Савву Морозова застреленным в Каннах в конце мая 1905 года. А в октябре Баумана обрезком трубы убил очередной черносотенный отморозок. Всякие сказки про то, что гражданин Михалин был чуть ли не пролетарием, но при этом очень царя-батюшку любил, за что и с убитым сцепился (лозунг «Долой самодержавие» ему не понравился), ну, слушайте, это на кого расчёт вообще? Или такая ещё версия по этому поводу: был убивец комендантом рабочего общежития, в тот день выпил и прогуливался по окрестностям с обрезком железной трубы в руках взамен изящной аристократической трости. Потом, бухой, сумел на ходу вскочить в пролётку, в которой следовал революционер Бауман, попытался вырвать из рук последнего так не понравившейся ему лозунг, увернулся от револьверного выстрела в упор, который Бауман в него произвёл, раскроил тому череп в трёх местах и умудрился скрыться от друзей Николая Эрнестовича, открывших по нему прицельную стрельбу из револьверов. Да это просто Рэмбо какой-то! Готов согласиться, что не был Михалин черносотенцем, но что охранка в этом деле не замешана, не поверю ни за что. Бауман же всего неделю, как откинулся в очередной раз. Что ж вы думаете, его совсем без присмотра оставили? 
Имя Баумана носит не только Городок в Измайлове. Ещё и высший технический университет, и станция метро в Москве, и улица, и даже ОПГ. Периодически кого-то этот факт, видимо, раздражает, и тогда начинаются определённые действия: переименовали Бауманский район в Басманный, зачистили одноимённую ОПГ. Уже раздаются нездоровые вопли (хорошо – в интернете, можно звук отключить): «Почто высший технический университет имя Баумана носит? Тот даже не инженер вовсе, а ветеринар!» Так, глядишь, и до Городка доберутся. Не дам!  Я до первых седин дожил, а всё ещё сбивался на слове «шлагбаум». Говорил «шлагбауман», как в детстве. Да вы сами послушайте, как звучит: ба-у-ман, ба-у-ман. Словно колокол звонит. Умиротворение в этом звуке для меня, малая родина. Выражаясь высокопарно, Городок – это не только место на карте Москвы, это судьба и история нашей семьи.
Есть в стихотворении «Два велосипеда» Евгения Евтушенко такая строчка будто мы от планеты себе островок отрубили. Само стихотворение, честно говоря, так себе. Автор ко времени его написания уже не был поэтом-глашатаем целого поколения, жил себе в США, да и «шестидесятники» к середине девяностых большей частью сдулись, спились, продались. Но строчка мне нравится. Как фигура речи, разумеется.  «От планеты островок» - так я решил назвать эту главу.
P.S. А островки нынче народ себе «отрубает» направо-налево, и совсем даже не в переносном смысле. Были бы деньги…

4.
- Так вот он какой, Городок Баумана, - не удержавшись, прошептал Сергей, стоя на мосту, по которому через чугунную триумфальную арку проходил парадный, он же единственный, въезд в Городок. Транспорт, однако, заезжал туда редко, жители больше передвигались пешим порядком. 
- Постой, постой, братец! Так ты всё о Насте думаешь? – догадался смышлёный Иосиф.
Конечно, о ней! Неужели такую девушку забыть можно? Красавица: русые волосы, собранные в косу, большие серые глаза и совершенно завораживающая улыбка.  Небольшого роста, хрупкая, как ребёнок.
Однажды, может быть, с месяц до того Сергей, получив увольнительную, приехал к брату в гости. Иосиф и Вера уговорили пойти с ними на танцы в парк. «Напрасно ты смущаешься, Серёжа, военная форма тебе к лицу, любая от танца с таким кавалером не откажется» - эти слова невестки поставили точку в уговорах. Только-только наступила осень, по Круглому пруду в лодках катались парочки, на танцевальной веранде играл оркестр. Очень романтическая обстановка. В тот день Иосиф и познакомил брата с Настей, которая забежала туда с подружками в воскресный день.  Иосиф и Настя вместе учились на рабфаке. Она тоже была комсомолкой, непримиримой ко всякого рода проявлениям мещанства и отсталости. А ещё очень хорошо пела и посещала с сестрой кружок художественной самодеятельности. «Ты не смотри, что она маленькой кажется. Характер у неё – скала» - именно такими словами представил Иосиф девушку Сергею. Тот, конечно, очень смущался, но на танец пригласил. А потом ещё раз и ещё.
 Я в детстве несколько раз видел деда танцующим. Несмотря на хромоту и перебор в весе, в танце он оставался элегантным, хорошо ведущим даму партнёром. Где он этому научился, никогда его не спрашивал. Не удосужился. А зря. Теперь вот жалею. Как и о многом другом. Столько их, белых пятен, в нашей семейной истории! Волей-неволей начинаешь себя тюкать: почему не спросил, почему не записал, почему не запомнил?
В тот первый день знакомства Настя от провожаний симпатичного военного отказалась, сославшись на то, что подружкам обещала ещё и в кино на вечерний сеанс успеть. Но немножко рассказала о себе. Ей восемнадцать, учится на рабфаке, живёт в Городке Баумана с родителями, старшими братом и сестрой, что у брата есть невеста и скоро свадьба. Она убежала после того, как закончился последний танец, подарив Сергею на прощание свою удивительную улыбку. А тот так оторопел, что пискнуть был не в состоянии, где уж там о новой встрече условиться.
И вот стоит Сергей, смотрит сквозь редеющую осеннюю листву на вроде как спрятанный от чужих любопытных глаз островок и точно знает, что там его судьба, его счастье. Бывает так, больше скажу, именно так и должно быть в жизни – когда на один миг открывается будущее. Человек тогда удар чувствует. Кто-то потом скажет, что как током долбануло, другому показалось, что вилкой в одно место, не важно, главное не прозевать, не прошляпить, не профукать. А о Насте – дня не прошло, чтобы он не вспоминал. Ругал себя, винил за то, что отпустил так, даже не попытался о встрече договориться.   
- Между прочим, она о тебе спрашивала. Интересовалась, когда ещё у тебя увольнительная будет.
- Так сегодня последняя, демобилизация скоро, - совсем упал духом Сергей.
Соображал Иосиф быстро, потому как душевные муки его к тому времени не терзали. Да и вообще был смышлён с детских лет. Сергею оставалось только дивиться такой сообразительности младшего брата.
- А если тебе, Серёжа, остаться с нами в Москве? Можно работу найти, хорошие педагоги всюду требуются. И с Настей решите, как вам дальше дружить.
Сказано – сделано. Иосиф провёл разведку, выяснил, какая школа расположена в городке, есть ли вакансия трудовика, всё сообщил брату.
В 30-е годы по адресу Измайловский рабочий городок располагалась московская школа №12 (директор – Сазонов П.Ф.).  Я нашёл такую информацию в сети. Демобилизовавшись, рядовой Егоров направился прямиком туда. На двери в кабинет – две таблички: директор школы и (он же) депутат местного совета. Шёл как раз приём населения, то бишь избирателей. Ждать пришлось прилично, но наконец просеменила мимо старушенция, что-то ворча себе под нос, и Сергей вошёл в кабинет.
Директор записывал суть только что состоявшегося разговора в специальный журнал, коротко взглянул на вошедшего, махнул на стул, приглашая садиться, видимо, закончил писать и ещё под впечатлением поделился с Сергеем:
- Жалуется, что ограду кладбищенскую разобрали. Так разобрали кирпичную, деревянную взамен поставили. А кирпич пошёл на фундамент для детского садика. Ох, люди, люди…
Захлопнул журнал, достал папиросы, посетителю предложил закурить, и только потом спросил, по какому тот вопросу. Сергей, как всегда, смущаясь от того, что беспокойство может кому доставить, достал свои документы и передал директору.
- Сергей Сергеевич! Так что же молчал? Пришёл бы на пару часов пораньше!
- Время перепутал, - выдавил из себя дед.
Директор провёл нового преподавателя труда по школе, показал классы, мастерские, они обсудили потребность в дополнительном оборудовании и инструментах, затем вернулись в кабинет. Было видно, что директор воодушевлён и доволен появлением в школе нового педагога. Предложил чаю, Сергей не отказался. Разговор соскочил на депутатскую деятельность директора. Никак тот не мог успокоиться. «Видно, недавно депутатствует, - подумал дед, - близко к сердцу всё принимает».
- С чем приходят? – спросил осторожно.
- Верующих здесь много ещё, старики в основном, вот и ходят. Церковь рядом древняя. Не трогают же её, а им всё не так! Ты сам как к религии относишься?
Сергей пожал плечами. Он и не задумывался на эту тему. Жил, как воспитали: родился – надо покреститься, пасха – надо яйца покрасить да кулич освятить, поздравить близких с днём ангела, ну, а преставившихся проводить по-людски в последний путь.
- Агитацию тут церковную не позволю, - продолжал директор, прихлёбывая из стакана в серебряном подстаканнике, - а что для себя лично – каждый волен. Здесь богадельня была, знаешь? Для солдат-инвалидов, участников войны с Наполеоном 1812 года. А сейчас – рабочий посёлок, так как не хватает рабочих рук. Так кудахчут: ой, закрыли богадельню, страдальцев кормить перестали… Кого кормить? Участников войны с Наполеоном? А про потомков героев скажу одно: они же не инвалидами рождены…- тут директор на секунду задумался, -  то есть рождены, конечно, ими, но если целы руки-ноги, то будьте любезны на работу устроиться, а не на шее у государства сидеть.
А уже при расставании неожиданно предложил:
- Сергей Сергеевич, а не хочешь на киномеханика отучиться? Есть возможность в Городке летний кинотеатр организовать, будешь кино крутить. Насчёт курсов подскажу.
Кино Сергей любил. В Киржаче немое кино крутить начали, когда ему пять исполнилось. С тех пор не упускал случая попасть на сеанс, посмотреть картину.
С работой будущее определилось, а про жильё демобилизованный Егоров даже не спросил, как-то неудобно было. Не удивительно, зная его характер.
Городок к тому времени был уже достаточно обжитым и удобным местом для проживания. К услугам населения – а это почти три тысячи человек – имелись магазины, аптека, детский сад, школа, баня. Да, ещё москательная лавка, проще говоря «москательня». Слева от главного моста. Говорят, построили её из кирпича разрушенной церкви Иоасафа, вроде – святотатство, только как людям в то время без керосина? Вообще, если современным языком, то назвали бы сегодня эту лавку «хозяйственный магазин». Отличие, пожалуй, в керосине, который из бочки помпой (а иногда и с помпой) наливали в бидончики покупателям.
А вот где дед ночевал эти несколько лет, я лично не знаю. Общежития не было, у Иосифа – жена и родители. Принимали, конечно, но не на длительный постой. У Нюры? Иногда и у Нюры. Скорее всего где-то угол снимал. А то и в мастерской оставался. С молчаливого согласия директора.
Так в очередной раз началась у Егорова «столичная» жизнь. Хотя, надо сказать, что Измайлово тогда ещё не было городским районом. Чуть позже, в 1935-м, оно войдёт в состав Москвы. Наверное, поэтому, любимый нами актёр Леонид Куравлёв, вспоминая о детстве, говорит об Измайлове, как о задворках. Но деду Измайлово нравилось, особенно Городок имени Баумана: и родные рядом, и мегаполис, как сейчас говорят, не напирает. За плечами какой-никакой учительский опыт у него уже был, работалось не то, чтобы легко, но на подъёме, с воодушевлением. Назад, в деревню, не тянуло совсем. Раньше по родным скучал, а теперь – все вместе, как пальцы на руке.
Но самое главное - жила в Городке Настя, цветочек его. Они, конечно, встретились, как только его срочная служба закончилась. Правда, пришлось снова прибегнуть к посредничеству Иосифа, так тот с радостью: пожалуйста! Посредничество – не сводничество. А вообще, для любимого брата ничего не жалко. 
Настя, действительно, как-то поинтересовалась у Иосифа, мол, как Сергею служится, с кем дружится. Привет просила передать. Запомнился ей, видать, молчаливый тот военный. Но на самом деле, долго думать о всяких там ухажёрах Настя позволить себе не могла. Не до того. Такие дела вокруг творятся – голова кругом! Первая пятилетка, индустриализация, по всей стране комсомольские стройки, возводятся современные промышленные предприятия. Только в Москве – и машиностроение, и металлургия, и химическая промышленность, и пищевая! Везде требуется грамотная молодёжь, инженеры, экономисты, врачи, педагоги. Сейчас первоочередная задача – закончить рабфак. Нет, встречаться, конечно, можно, на свидания иногда ходить. Если учёбе не во вред. Почему бы и не с Сергеем? Он совсем не похож на её знакомых. Тем только волю дай – заговорят. А этот молчаливый такой. И взрослый. А ещё он надёжный. Настя в этом убедилась, когда в одну из встреч они решили покататься по пруду. Сергей первым спустился в лодку, подал ей руку, а она потеряла прюнелевый ботиночек. Расстегнулась застёжка, и он упал. Обувка старшей сестры, больше размером. Сергей, не раздумывая, прыгнул в ледяную воду. Успел схватить ботинок, а то бы тот утонул. «Сергей ещё и лодку рукой придерживал, чтобы я не кувыркнулась. В лодке на одной ноге неудобно всё-таки», - вспоминала Настя тот случай.
 А дед ведь плавать так и не научился. Я помню, он рассказывал, что на учениях в армии больше всего напрягали его переправы. Предпочитал он водные преграды преодолевать, вцепившись в конскую гриву. Благо лошади в обозе были.
Потом сушились у костра и смеялись. Настя ценила в Сергее его юмор, его реакцию на то, что могло произойти в любой момент с ними или с кем-то ещё. Он вовсе не был угрюмым, как это часто с молчунами бывает. Напротив, всегда смеялся от души, чаще распознавая шутку первым. Правда, был случай, когда Настя юмор Сергея не оценила. Однажды ждали они трамвая (пригласил её Сергей в кино), а народу на остановке – тьма, день выходной, погожий. Один трамвай подходит – битком, не втиснуться, второй – та же история. А тогда правила были очень строгие, прямо-таки железные: вход через переднюю дверь разрешается пассажирам с детьми, беременным женщинам, инвалидам и работникам городского пассажирского транспорта при исполнении ими служебных обязанностей. Нарушение недопустимо. Но Сергей сообразил, как им быть: подхватил Настю на руки (как если б малыш «на ручки» попросился) и с криком «Пропустите с ребёнком», прорвался в трамвай через переднюю дверь. Да, был он таким: когда ему хорошо, когда счастье гладит, на любые дерзости и шутки способен. Но в тот раз счастье не погладило, Настя отвесила ему хорошую оплеуху. Скала! Потом, однако, всегда вспоминала тот случай и смеялась. А ведь, и правда, смешно получилось!
В тот ли раз отправлялись Настя с Сергеем в кино на звуковой фильм «Путёвка в жизнь», или просмотр его состоялся во время другого свидания, не скажу. Думаю, точность тут не очень-то и важна. Хотя по времени всё складно выходит: в 1930-м в Москве в кинотеатре «Художественный» открылся специальный зал для просмотров звукового кино. А в следующем году для демонстрации таких картин специально построили целый кинотеатр -«Ударник». В том же году на экраны вышла «Путёвка в жизнь». Теперь понятно, совпадение в чём? Первый же фильм – о беспризорниках. Сергей, провожая Настю после сеанса, всё о себе рассказал. Серьёзность его намерений по поводу их с Настей отношений была такова, что не хотел он ничего от неё скрывать. И про ночёвки у горячих котлов с асфальтом, и про «подвиги» на рынках, и про колонию для несовершеннолетних преступников «Юный рабочий коммунар» - всё рассказал. В тот вечер они в первый раз поцеловались… 
В Городке получали жильё работники Московского электролампового завода, что находился в районе станции «Электрозаводская». Будучи ещё молодым поэтом, Юлий Гуголев когда-то давно срифмовал очередь за водкой со станцией «Электрозаводской». На том же заводе работал Иосиф, брат Сергея.  Теперь вынужден это уточнять, так как в повествование вступает Иосиф, брат Насти. Имя какое распространённое, прямо модное! Иосиф Матвеев тоже работал на Московском электроламповом заводе. Но жили они на острове ещё задолго до передачи помещений богадельни заводу. То есть были прямыми потомками тех самых инвалидов-ветеранов войн XIX века. Почему я так решил?
«Элементарно, Ватсон!»
На обороте фотографии, на которой, как я определил, в свой двадцать девятый день рождения снялся Семён Матвеев, отец Насти, указаны дата и адрес: 27 февраля 1911 года, Черкизовская фотография А.К. Макарова Б. улица, против трактира Обухова д.№58. А это же недалеко от Измайлова. На извозчике минут пятнадцать. И ещё. В другом найденном мной документе значится, что Матвеев Иосиф Семёнович - уроженец Москва, Измайловский рабочий посёлок им. Баумана. Уроженец! Значит, там родился. А было это в 1908 году, ни о каком заводе и речи ещё не было. Документ выдан позже гораздо, когда уже новый адрес имелся, его и указали.
Итак, семья Матвеевых. Родители – Семён и Авдотья. Ничего о них не знаю. Мама, вроде, бабу Дуню помнила смутно, даже никаких подробностей вспомнить не смогла, чтобы мне рассказать. Старшая сестра Насти (Анастасии Семёновны Матвеевой) – Надежда Васильевна Захарова (для меня баба Надя) – дочь Авдотьи от первого брака. У Надежды был сын (тоже от первого брака) – Лев (дядя Лёва).  Брат Насти - Иосиф, 1908 года рождения - был на четыре года её старше, работал, как я уже говорил, на электроламповом заводе, не так давно женился на Пелагее Ивановне (баба Поля), а совсем недавно у них по сроку, как и положено, родился первенец: Анатолий.
Все Матвеевы в начале 30-х жили в Городке.
Матвеевы деда не приняли. Считали, что не ровня он Насте. Почему? Если догадка моя верна, и на острове к тому времени проживало далеко не первое поколение Матвеевых, то кем был для них этот деревенский тип? И не от сохи, и не из раскулаченных, не похож ни на одних, ни на других, да ещё колония за плечами. Уголовник, одним словом. Категорическое: «Нет!»
Навязать свою волю Насте было невозможно, перечить - бесполезно. Или всё-таки – почти невозможно и почти бесполезно? Она не сдавалась и отстаивала своё право на любовь и семейное счастье. Но родительское слово тогда ещё во многих семьях почиталось как закон. А тут ещё брату Иосифу поручили отец с матерью решение своё Сергею озвучить, дать ему, как тогда говорили, полный отлуп. Настя места себе не находила: как два её любимых человека станут отношения выяснять?
Что Иосиф по поводу той своей миссии думал, можно только предполагать. Сергея он ни с какой стороны не знал: ни с хорошей, ни с плохой. Не потому, что тот такой хамелеон, а просто не общались, виделись всего пару раз, когда тот Настю до дверей провожал. Ровесники они с ним, по всему – парень серьёзный, цель правильную в жизни имеет и к этой цели идёт. Специальность, опять же у него, стоящая: и столяр, и педагог. Лично у Иосифа претензий к Настиному парню нет, но родителей ослушаться он никак не может.
Чем неприятный для обоих разговор завершился, неизвестно. Только мне кажется, что миром не разошлись. Представляю: ждёт дед Настю у калитки, а тут братец её выходит и заявляет, чтобы тот и дорогу к их дому, и Настю подобру-поздорову забыл, и до конца дней своих, и чем раньше - тем лучше. Выдержанным, конечно, был мой дед человеком, но такие слова, да ещё эффект полной неожиданности могли и до драки довести. А как ещё объяснить обиду Пелагеи на него, которую через долгие годы она пронесла? Наверное, фингал будущему своему шурину дед всё-таки поставил.
И как объяснить тот факт, что, в срочном порядке получив расчёт в школе, дед тогда неожиданно, как казалось со стороны, распрощался с городской жизнью и вернулся в Корытово, хотя вся семья Егоровых была к тому времени в Москве, ну, почти в Москве? Разные версии мы с матерью туда-сюда крутили, но как-то оно всё неубедительно складывалось. Можно было предположить, что болела душа у Егоровых за дом, за брошенное имущество, коего и осталось-то с гулькин нос, но своими руками заработанное, не одним годом нажитое. Сергею разобраться с тем, что происходило дома, проще всего: демобилизованный красноармеец после службы, к тому же пролетарский учитель, не старорежимный интеллигент, никто не тронет, а если что там не так – местная власть должна навстречу пойти.
С имуществом, слава богу, обошлось.  Может, председателя Сельсовета чутьё не подвело, а, может, Иосиф (Егоров) с кем из своих комсомольцев в переписке состоял, только дом оставался пустым, никем не занятым, хотя был одним из самых видных в Корытове. Живности на дворе, естественно, не было никакой, по соседям разошлась. И спасибо им за то, добрым людям, что не дали коровам да козам с голодухи копыта отбросить, а гусям и курам от безысходности в хищных гарпий превратиться. Или в птеродактилей.
В ремесленном приняли Сергея Сергеевича с воодушевлением, неужели скучали, подумалось ему. Настроение у него было хуже некуда, верить никому душа долго не позволяла. С головой ушёл в работу. А что ещё оставалось? Как он там в одиночку столько времени продержался? Не представляю. Больше года длилась эта его добровольная ссылка. Ни время, ни желания заниматься хозяйством у Сергея не было. Малочисленные бывшие приятели да остатки не уехавших в Москву родственников – вот и всё его общение. Ни о каких девушках, даже от скуки, и речи быть не могло, в сердце его место только для Насти. Кто из них первым примирительное письмо написал, не знаю, думаю, что всё-таки она.
Я, конечно, с дедом на такие темы разговаривать не дорос, но сейчас, думая, о них – Сергее и Насте, моих дедушке и бабушке – уверен, это была настоящая любовь, чувство, в котором ни он, ни она не в состоянии были сами разобраться, не то, что кому-то рассказать. Время было такое: некогда копаться в себе. Сами себе бы не признались.
Сочетание какое: «самисебебы»! Чудно звучит. Как язык неоткрытой цивилизации.
Решили совместно: от отношений своих, от дружбы и любви, не отступаться, писали друг другу письма (Сергей – на адрес Иосифа Егорова, тому снова роль посредника выпала). Раза два-три, в каникулы, Сергей приезжал на пару дней в Москву. Встречались тайком. Не по-комсомольски это. Настю необходимость скрывать отношения расстраивала. Она, в конце концов, взрослая и самостоятельная. Но приходилось терпеть. Не потому, что смирилась и ждала у моря погоды, в её случае – у Серебряно-Виноградного пруда. Оказалось, что смертельно болен отец. Врачи определили у него туберкулёз. Он таял на глазах и в скором времени скончался.   
Почти в то же самое время неожиданно умирает Сергей Егоров-старший, мой прадед. Там в Измайлове и похоронен. В чём причина? Что случилось? Был ли какой несчастный случай? Ничего этого я не знаю, да и вряд ли узнаю теперь.
 Я даже не знаю, где его могила. Это мама могилам учёт вела: кто где лежит, где оградку подкрасить, где памятник укрепить. А я был против захоронений, всегда с ней спорил: зачем привязывать близких к могильным холмикам, от них же, как и от плит гранитных только холодом тянет. Безнадёжностью, пустотой. Надо делать так, чтобы дорогие нам люди, уходя, в памяти живыми оставались.
- Хорошо, - согласилась мама после очередного спора, - Когда умру, меня, пожалуйста, кремируйте, а пепел над Городком развейте.
Посмеялись тогда, выпили коньяку по рюмке, по сигарете выкурили…
Только сегодня один я остался таким «смотрящим». На мне и Догопрудненское, и Николо-Архангельское, и Измайловское, и Головинское… Несть числа.

5.
Уходят из жизни Семён Матвеев и Сергей Егоров-старший. Сергей и Настя остаются без любимых своих отцов. Нелепое совпадение, жуткое. В стране в те годы голод был, как сыр в масле никто не катался, если только во сне на пустой желудок. В Москве последствия голода чувствовались, конечно, но так, чтобы до смерти довести… Всё-таки не Украина, не Южный Урал или Поволжье. Несчастья ещё больше сближают. Сергей и Настя дали друг другу слово не расставаться.
Когда похоронные и поминальные мероприятия остались позади, Татьяна Алексеевна со старшим сыном уехала назад в Корытово. Кампанию по раскулачиванию уже свернули и всё успокоилось. Сергей помог ей обустроиться и, как только окончился учебный год, вернулся в Городок.
Аккуратно отодрав вклеенную в старый альбом фотографию, я на обороте разобрал такую надпись: На память Серёже от Насти Матвеевой и дата: число, месяц неразборчиво, но 33-й год читается чётко. Сергею было 26, а Насте – 21 год. Настя уже окончила рабфак, поступила в техникум, училась на экономиста, устроилась кассиром на завод «Кристалл», что в Лефортово. Работа ей нравилась, хотя одно только упоминание о заводе всегда вызывало нездоровый ажиотаж у знакомых мужчин, причём, независимо от их возраста. Кто подмигивал, кто понимающе качал головой, кто по горлу себя щёлкал. Можно подумать, что Настя дегустатором на «Кристалле» работала, а не кассиром. По роду своей деятельности она никакого отношения к алкогольной продукции не имела.
Деньги, как говорится, не пахнут. Хотя, на самом деле, запах есть. У новых – краской типографской, а у замусоленных, мятых и жёванных – отвратительный такой запах. Несвежестью, чужими руками, захватанностью от таких купюр воняет. Кто-то возразит: потом трудовым. Может быть. Но мне лично всегда хочется побыстрей от таких денег избавиться. Вот пластиковые карты – те точно без запаха.
А на «Кристалле» друг у нас работал, ещё до развала, по сигнализации был специалист. Мы ему иногда завидовали…
Иосиф тоже закончил своё обучение на рабфаке, вернулся на МЭЛЗ. Обучение продолжал в вечернем техникуме, как и Настя. Но только учился не на экономиста, а на электротехника. На заводе близко познакомился с Иосифом Матвеевым и, получается, снова в качестве посредника выступил: помирил того с Сергеем.
Надо сказать, что Матвеевы после смерти главы семейства помягче стали, встречам Насти с Сергеем не препятствовали, единственное, что Авдотья попросила – со свадьбой не торопиться. Траур ещё. Да и не отпускает Семён, как будто наблюдает за ними. Так что ещё больше года Сергей в женихах ходил.
Как на свадьбе гуляли, никто не расскажет. Шиковать было не на что, но гармонь была. Да и не сидели в Городке по домам – «хоромы»-то тесные! Словом, свадьба как свадьба: пели, плясали, молодым желали долгой счастливой жизни да ребятишек побольше.

 


В августе 1936-го у молодой семьи Егоровых родилась дочь, моя мама.
Деду от школы выделили под комнату небольшое помещение, в котором до того размещалась мойка школьной столовой. Нашли выход, перенесли мойку в другое место. Комнатка – полуподвальное помещение, площадью одиннадцать квадратных метров. Дед, пока Настя с новорождённой дочкой были в больнице, сделал ремонт: побелил, покрасил стены, что-то раздобыл, что-то смастерил из мебели, словом, устроились. Школьной кухней можно было пользоваться. Но только после закрытия школы, то есть вечером. Поэтому готовили сразу на весь следующий день. Туалет – загадка. Скорее всего использовали какую-то под эти цели приспособленную посудину или ведро. В течение дня. А вечером и ночью - так же пользовались школьным.
Спальное место для грудного дитя придумали такое: связали два стула сиденьями друг к другу, обмотали конструкцию простынями (чтобы ребёнок не вывалился), внутрь этой конструкции положили матрасик, на матрасик - ребёнка. Проснулись в первую ночь – запищала девочка – смотрят, а ребёнка не видно, только месиво из тараканов. Дед тогда стал под ножки стульев класть пустые консервные банки, в банки наливал керосин. Таким образом от тараканов спасались. Что было делать: кухня рядом… Потом, конечно, травили, как-то с ними боролись. Но в первые дни жизни матери – спасительный керосин.
Мне до сих пор нравится запах керосина. Когда обзавелись мы первыми дачами, у каждого в обязательном порядке появилась керосиновая лампа. Кому от прежних хозяев досталась, кто новодел на рынке приобрёл. Когда после ночных посиделок утром выходишь на веранду, а там ещё стоит этот керосиновый аромат, так становится уютно на душе. Какое-то ощущение непоколебимости устоев, всего того, что было до нас хорошего. Трудно самому понять, ещё труднее кому-то объяснить. Признался как-то матери:
- Мам, что такое? От запаха керосина я – как кот от валерьянки. Дурею. Но так, что очень это приятно. С чего?..
-  Очень всё просто, - объяснила мне мама, - Знаешь анекдоты про беременных женщин, которым то апельсинов подай, то говна на палочке, то солёных огурцов, то мороженого. Мне капризничать было некому. Когда совсем уж прижмёт, бегала в «москательню» и дышала там керосином. Отпускало. Поэтому ты такой и получился.   

Настя хотела назвать дочку Сюзанна. Поддержки у близких и родных не нашла, наверное, обижалась. Назвали Наташей, Наткой. Мать вспоминала, всегда смеялась: «Вот была бы я сейчас Сюзанна!» Кто назвал? Ну, допустим бабка, Татьяна Алексеевна. Думаю, с маленьким ребёнком, да ещё и летом Настя уехала в Корытово. На свежий воздух, огород и молоко. Коровы тогда уже не было, но коза была. Если ещё говорить об именах, вспоминала мать свою подружку по босоногому детству там же, в Городке, Люську. Ну, Люська и Люська. А потом оказалось, что полное имя девочки – Люция. Их родилось двое – близнецы-двойняшки, одну назвали Рева, вторую – Люция. Рева в младенчестве умерла.
Сергей со всей ответственностью принял на себя обязанности главы семейства. Всё старался на себя затянуть, даже то, что бесспорно считалось исключительно женским делом: готовка, стирка, особенно кипячение белья, заготовка продуктов. Из деревни привёз картошки про запас, луку, репы. А в школе начался новый учебный год, и позиций своих одного из лучших её педагогов Егоров сдавать не собирался. К занятиям готовился тщательно. Какой бы бессонной ночь ни выдалась, утром на работу являлся аккуратно одетым, гладковыбритым.
Не забросил он и столярничество. Со временем молва о нём, как о классном столяре, разошлась по Городку, потянулись жаждущие починить, а то и обновить «свои мебеля». От заказов дед не отказывался. Делал не только табуретки, но и красивые буфеты, шифоньеры, столы. На курсах киномехаников, кстати, он тоже отучился и время от времени крутил кино в летнем кинотеатре, который, действительно, в Городке открыли. Занятие сезонное, но пришло время, и нужда в киномеханике появилась в одной из соседних с Городком школ. Так он и совмещал: зимой – в школе кино, а в летние каникулы – площадка в Городке. 
Удивительное было время. Казалось, столько счастья на их с Настей долю выпало, и всё как-то разом, даже не верится: и свадьба, и рождение дочери, и угол свой долгожданный. А в конце года ещё и новую Конституцию приняли. В стране построен социализм! Уничтожена эксплуатация человека человеком! Впервые всем гражданам предоставлены равные права: право на труд и отдых, материальное обеспечение в старости и болезни, право на бесплатное образование. Женщинам – равные права с мужчинами. Гарантировались законом свободы: слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций, а также неприкосновенность личности и тайна переписки. Но про это ни дед, ни Настя даже не думали, скрывать-то было нечего.
В шестой статье Конституции объявлялось, что Земля, её недра, воды, леса, заводы, фабрики, шахты, рудники, железнодорожный, водный и воздушный транспорт, банки, средства связи, организованные государством крупные сельскохозяйственные предприятия (совхозы, машинно-тракторные станции и т.п.). а также коммунальные предприятия и основной жилищный фонд в городах и промышленных пунктах являются государственной собственностью, то есть всенародным достоянием. Земля, занимаемая колхозами, передавалась им в вечное пользование. А ещё в Конституции была статья 10 следующего содержания: Право личной собственности граждан на их трудовые доходы и сбережения, на жилой дом и подсобное домашнее хозяйство, на предметы домашнего хозяйства и обихода, на предметы личного потребления и удобства, равно как право наследования личной собственности граждан – охраняется законом.
Впервые в мире всем гражданам СССР предоставлялось всеобщее, равное и прямое избирательное право при тайном голосовании. День, когда была принята Конституция - 5 декабря - объявлялся праздничным выходным днём. Таким он оставался в течение сорока лет. Мирных, разумеется, лет.
У отчима моего день рождения приходился как раз на 5-е декабря. Как же он был горд, что именно этот день – выходной. Выглядело это наивно. А кому-то даже казалось вызывающим: они же, он и родня его, сами из деревни рязанской. Потом, когда новую Конституцию приняли в конце 70-х, праздничный статус у 5-го декабря отобрали. Расстроился… Переживал, как ребёнок. У него как раз полоса такая чёрная, несчастливая пошла. Всё один к одному, а тут ещё и праздник отобрали…

Встретились братья – Сергей и Иосиф – в Измайловском парке, взяли по кружке пива и задумались. А подумать было над чем: пришло из Корытова от матери письмо, в котором Татьяна Алексеевна задавала сыновьям вопрос, не хотят ли те вернуться в отчий дом, принять на себя хозяйство. Мол, теперь по закону никто ни дом, ни усадьбу не отберёт. Ей одной сложно управиться: возраст не тот, да и мужских рук не достаёт. Спрашивала, а сама и не надеялась на их возвращение. Новая жизнь у её мальчиков, другая. «Мальчики» стояли за столиком, в глаза друг другу не смотрели, молча пену сдували. Что сказать они могли? «Мать, какая деревня»? Они и сами городскими себя уже чувствуют. Не в плане какого-то зазнайства, а по причине потери всякого навыка и интереса к сельской жизни. А что уж о жёнах говорить? И Вера, и Настя – городские девчонки, образование получили. Какая им деревенская жизнь? Они, в гостях бывая у свекрови, через неделю уже места себя не находят. По всей стране - стахановское движение. Энтузиазм невероятный. Все хотят быть победителями соцсоревнования. Конечно, и на тракторе можно рекорды ставить, но тогда потребуется профессию поменять… Не очень убедительно. Оба это понимали, но Москву променять на родное Корытово ни тот, ни другой не желал. Ведь столько всего нового и интересного в городе происходит. В мае 1935-го открыта первая линия метро. Всего десять станций. Как в старой песне – «От Сокольников до Парка на метро». Грандиозное событие. А первая поездка на эскалаторе – испытание, выброс адреналина от которого ни с одним аттракционом не сравнится. Страшно, аж дух захватывает! А когда доехал, не оплошал, считай, по-настоящему москвичом стал.
В 1935 году принят генеральный план реконструкции Москвы, подготовка над которым шла уже несколько лет. Согласно тому плану, кроме всего прочего предполагалось, что город из конца в конец прорежут три широченные магистрали. Первая – от Химок к заводу имени Сталина по Ленинградскому шоссе, улице Горького, Новой и Старой площади, по Солянке, Яузской и Велозаводской улицам, Симоновскому валу. Автомобилист поправит: сначала по Симоновскому валу, а потом уже по Велозаводской улице. Спорить не буду. Магистраль должна была быть в 128 метров шириной. Ого! У Агнии Барто стихотворение есть, мы его в детстве учили: «Захотим — и дом подвинем, если нам мешает дом!» Вот на улице Горького и подвинули несколько домов, чтобы её расширить. На самое большое расстояние – на 100 метров – подвинули здание Саввинского подворья. Конечно, достичь запланированной ширины магистрали так и не получилось, да и магистралью по большому счёту можно считать только участок от Химок до Охотного ряда, но облик города преобразился здорово.
Одним из трёх магистральных направлений должна была стать трасса от Измайлово до Ленинских гор. Через Большую Черкизовскую, Преображенскую, Стромынку, Русаковскую, Каланчёвскую, Кировскую, Охотный ряд, и дальше – по Моховой, Остоженке, улице Большие Кочки в Лужники. Что за Большие Кочки? Улица такая. Сейчас это часть Комсомольского проспекта. А были ещё Малые – улица Доватора теперь. Зачем в Лужники, спросите – не отвечу. Тогда там кроме огородов, по большому счёту, ничего и не было. Зато огурцам солёным равных лужниковским во всём свете было не сыскать ещё при царе-батюшке. Стадион-то там строить решат только перед первым фестивалем молодёжи и студентов, во второй половине 50-х. А в то время, в 1930-е, центральный стадион начали строить в Измайлове. Совсем недалеко от Городка. Для этого даже ближайшую станцию метро («Измайловский парк», сегодня – «Партизанская») спланировали трёхпутной, чтобы разгружать по два состава перед спортивными мероприятиями и отпускать по два состава после них. На стадионе должны были не только спортивные состязания проходить, а вообще все массовые мероприятия: парады, праздничные демонстрации, народные гуляния, и жители Городка, получается - в самой гуще событий. Ну, о каком Корытове можно тут говорить? 
Стремительно меняет облик столица. В гранит убирают Москва-река и Яуза свои берега. С десяток новых мостов, красивые набережные, а вдоль них новые современные дома вырастают.
В фильме «Верные друзья» есть такой диалог главных героев: - Вот она, наша Яуза!
- Да разве это наша Яуза? От прежней Яузы ничего не осталось.
- Наша. Приукрасилась, оделась в каменные берега…
Фильм 1954 года. Что за водоём в роли Яузы снимается, не знаю, но представить, как она выглядела раньше, очень даже можно.

В 1937 году… Да, именно в 37-м, я не оговорился, на башнях Кремля зажглись рубиновые звёзды. Двумя годами ранее с кремлёвских башен сняли царских орлов. Заменили на звёзды. Но те еще были не рубиновыми. Они не крутились и не светились, получились слишком большими и плохо вписывались в архитектурный ансамбль Кремля. Да и драгоценные камни, которыми были выложены серпы и молоты на звёздах, потускнели. В мае 1937-го на самом высоком уровне было принято решение о замене звёзд. За полгода была проделана титаническая работа, и в канун 20-летия революции над пятью кремлёвскими башнями зажглись новые, рубиновые звёзды.
Городок праздновал. Ведь Московский электроламповый завод имел к этому событию самое непосредственное отношение. 
Нашёл тоненькую книжку про кремлёвские звёзды. Её автор - Тополин Михаил Александрович - в течение тридцати лет руководил службой эксплуатации звёзд Кремля. Вот что он пишет: на Московском электроламповом заводе были разработаны и изготовлены специальные лампы накаливания мощностью в 5000 вт для звезд Спасской, Никольской и Троицкой башен и в 3700 вт для звезд Боровицкой и Водовзводной башен. Эти лампы и поныне являются уникальными.
Почему разная мощность? Могу объяснить. Согласитесь, что с земли нам все звёзды кажутся одинаковыми, а ведь у башен, на которых они установлены, высота различная. Так вот, чтобы достичь эффекта одинаковости, звёзды спроектировали разных размеров. Так, на Спасской и Никольской башнях, расположенных на возвышенностях, расстояние между концами лучей звезд составляет 3,75 м, на Троицкой башне - 3,5 м, а на расположенных в низине Боровицкой и Водовзводной башнях - 3,2 и 3 метра.
Чтобы световой поток более равномерно распределялся по всей внутренней поверхности звезды и особенно в концы лучей, - пишет Тополин, - лампа заключена в специальную оптическую систему - рефрактор.
Серьезная задача была поставлена перед стекольной промышленностью: сварить рубиновое стекло для кремлевских звезд. До этого в нашей стране в больших объемах такого стекла не варили. Рецепт для варки стекла был составлен известным московским специалистом-стекольщиком Н. И. Курочкиным. Это его умелыми руками был собран первый саркофаг для Мавзолея В. И. Ленина.
Сколько же весит звезда такого размера? Больше тонны. Чтобы звёзды чувствовали себя безопасно на шпилях, строители скрупулёзно обследовали состояние верхних этажей и шатры всех башен, усилили кирпичную кладку, заново соорудили шатёр башни Никольская, который оказался таким ветхим, что того и гляди – развалится. В основании каждой звезды установлены специальные подшипники, и звёзды могут вращаться, как флюгеры. Но есть существенное различие: флюгеры поворачиваются туда, куда ветер дует, а наши звёзды всегда упрямо становятся в лоб против любого ветра, вплоть до урагана. Вот это символ Страны Советов! Это я понимаю! И никакой мистики в этом. Такие инженерные решения были нашим специалистам по зубам.
Что ещё придумали электрики? В каждой лампе смонтировано по две нити накаливания, которые включаются параллельно. Если одна перегорает, то лампа продолжает светиться с уменьшенной яркостью. На пульт управления сразу поступает сигнал о неисправности. А как тогдашняя инженерная мысль сработала? Великолепно! Для замены лампы к звезде с риском для жизни подниматься не надо. Лампа спускается вниз на специальной штанге прямо через подшипник. Её меняют, вся процедура занимает 30-35 минут. Там ещё специальная система вентиляции, но я уже об этом не буду ничего говорить, потому что мало чего понимаю в инженерных науках. Вот так. На дворе – вторая половина 30-х годов прошлого века. 
И Егоровы, и Матвеевы за одним столом празднуют. Старые обиды забыты, во всяком случае, мужчины о них не вспоминают. Да и зачем? Что других забот нет? Голова и так кругом идёт – столько дел. Страна торопит, да и дома на месте не топчемся. Вон, у Матвеевых вроде недавно только дочь родилась, а Пелагея опять на сносях.  У Егоровых Натка маленькая, недавно ходить начала. Сергей и Настя не отказались бы ещё от ребёнка, да только при такой загрузке духу на это не хватает. Настя повышение по работе получила, теперь старший кассир. А Сергей заказами завален – дальше некуда. Хорошо, договорился в местном Совете о выделении под мастерскую бесхозного сарая. Теперь есть, где материал хранить.
В выходной стараются дома не сидеть. Ведь так хочется посмотреть, как меняется огромная Москва! А посмотреть было на что. В 1938 году на Семёновской площади открылся кинотеатр «Родина», который на долгие-долгие годы станет любимым местом проведения досуга для всей нашей семьи. Из Городка до кинотеатра пешком можно дойти, на красоту здания полюбоваться и картину новую посмотреть.
Первый двухзальный кинотеатр в Москве. Так у меня с детства в голове отложилось. Мы, пацаны, проживающие в Первомайском районе, этим очень гордились. Не тем, что у меня что-то наконец в голове отложилось, а тем, что кинотеатр такой первый, и построен он у нас в районе. Потом будут ещё «первые». Первый универсам, по которому сновали покупатели, набивая     свои тележки разом всем необходимым. Овощи, фрукты, бакалея, молочка, мясные изделия и даже пиво – всё это хваталось с полок и лотков, бросалось в корзину, а платили за всё сразу на кассе при выходе. Сейчас этим не удивишь никого, по-другому магазины и не работают, а тогда открытие универсама на Щербаковской улице можно было сравнить с революцией. Научно-технической. Ведь как было до этого: небольшие магазинчики, в которых встаёшь, например, в очередь в отдел молочной продукции, очередь подошла, тебе всё, что попросил, взвесят, пустые бутылки из-под молока заберут, напишут на бумажке сумму, которую в кассу нужно оплатить (во всяком случае, нам, детям, писали, взрослые могли и так запомнить, зачем на них бумагу переводить), идёшь в кассу. Если мама наказала ещё что-то в бакалее купить, встаёшь в очередь в отдел бакалейных товаров, там тоже бумажку получаешь. Ну, и та же схема с мясным отделом, с кондитерским, если нужно, конечно. Потом со всеми этими бумажками идёшь в кассу, оплачиваешь и забираешь взвешенные и отложенные продукты по отделам. Уже без очереди. Были и специализированные магазины: овощные, булочные, вино-водочные (со временем). Но принцип везде одинаковый: взвесил, заплатил, забрал.
Что ещё? Около Измайловского леса, сразу за Окружной железной дорогой, там, где в зимнее время начиналась лыжня, открыли пивной бар-автомат. Фантастика! Герберт Уэллс, Александр Беляев! Опустил в автомат 20 копеек и тебе в кружку пиво наливается, не надо требовать долива после отстоя, проходи к свободному столику и наслаждайся. Правда, мы, мелюзга, обо всех этих преимуществах могли судить только по разговорам взрослых. Однако достижения научно-технического прогресса мы тоже могли оценить по достоинству. Весь наш предыдущий жизненный опыт опирался только на пивную палатку, к которой отцы, сняв лыжи после прогулки, подходили вразвалочку пивка попить. Максимум, что там могло перепасть – сушки с солью. А в новом баре-автомате! Во-первых, тепло. Во-вторых, есть автоматы с газировкой и даже с лимонадом. А главное, стоят совершенно фантастические устройства, которые за десять копеек выдают тебе бутерброд с сыром или с копчённой колбасой, по желанию. Сейчас трудно представить, а тогда – было трудно проверить, даже если всё своими глазами видел и своими руками щупал.
Так вот, уверен, что открытие нового кинотеатра – «Родина» - произвело такое же неизгладимое впечатление на моих дедушку и бабушку. Роскошная архитектура, два зала, синий и красный, огромное фойе с колоннами, буфеты, перед сеансом играет оркестр. Залов поначалу было даже не два, а три. Третий разместили на крыше. Но рисковать на случай дождя или снега оказалось мало желающих, поэтому кино там крутить перестали. Зал демонтировали, убрали зрительные ряды, экран, устроили на освободившемся месте огромную декоративную клумбу и зачем-то установили гипсовую скульптурную композицию «Защитник дальневосточных рубежей». Тогда у нас с Японией не всё было гладко, да и бывшие колчаковцы наши границы с Китаем и Маньчжурией на прочность проверяли. Пограничник, видимо по замыслу творцов, там, на крыше, в засаде находился.
Прототипами композиции послужили знаменитый на вся страну пограничник Карацюпа и его служебная собака Индус. Сколько времени такой памятник на «Родине» простоял, я не знаю. Да там и не видел его никто. Обидно должно быть за пограничника-героя. Но не будем спешить с выводами. На самом деле Никита Фёдорович и его собаки вовсе не обделены вниманием народных масс. Ведь именно с Карацюпы скульптор Манизер создал своего «Пограничника с собакой», бронзовую скульптуру, которая установлена на станции метро «Площадь революции» в Москве. Да ещё и в четырёх экземплярах! Можно считать, что это памятники Карацюпе и всем его собакам, которых он называл одинаково: Индус. К пограничным «индусам» судьба не так благоволила, как к их хозяину - убивали их враги: травили, стреляли. Но Никита Фёдорович в долгу не остался. За годы службы задержал свыше 300 нарушителей (читай: диверсантов), 129 из них – ликвидировал. То есть, уничтожил физически.
Приехал как-то давно один мой товарищ в Москву с детьми, дочке его лет шесть или семь было, вышли из поезда на «Площади революции», она застыла, как вкопанная, и говорит: - Папа, они здесь все похоронены?   
Сейчас морды у псов до блеска отполированы. Пошла такая мода, вроде как желание загадываешь и, чтобы исполнилось, надо морду пограничной собаки потереть. Я с детства по метро туда-сюда, не припомню, чтобы кто-то такой ерундой занимался. Всё это из-за бугра к нам пришло. Я первый раз за границу попал в 90-м, в Югославию поехал за нашу баскетбольную сборную на чемпионате Европы болеть. Так вот тогда, не помню уже на какой экскурсии, памятник там был здоровый, дед какой-то стоит (кто же его посадит, он же памятник), так вот все, как сумасшедшие, тёрли большой палец на его ноге. А потом уже была Джульетта в Вероне с отполированной до блеска грудью, кабан во Флоренции, даже медведь в Перми. Лет пятнадцать назад договорились с братом встретиться, удобней было как раз на перроне станции «Площадь революции». Пока ждал его волей-неволей наблюдал за людьми, прибывающими на станцию и спешащими по своим делам. Ну, студенты – это понятно, у них сессии, им зачёты и экзамены сдавать. Но выходят из вагонов на вид степенные серьёзные люди, идут уверенно, даже целеустремлённо, вдруг прыг в сторону – и рукой за собачью морду хвать. Сделают своё дело и опять с серьёзным видом - по своим делам. А некоторые – пилон обойдут и на перрон возвращаются, народ к тому времени с перрона уже схлынет, можно, не торопясь, совершить обряд. Только вот к чему? Для меня загадка. Во Флоренции – нам объяснили, что морду кабану трут женщины, у которых мужья пьют. Потёрла – и мужик завязал. Логично. Боюсь предположить, в чём смысл манипуляций с памятником юной Джульетте в Вероне… Станцию метро «Площадь революции» открыли тоже в 1938 году. Пишут в интернете: Ах, студенты Высшего технического училища имени Баумана с 1938 года носы собакам трут, чтобы, значит, сессии сдавать!  Брехня! Меня самого в 1938 году ещё на свете не было, но вот в конце 50-х, в 60-е, 70-е и 80-е морды у собак не блестели, это я как свидетель утверждаю, и вообще уровень культур-мультур у советского народа так низко не падал.
Что-то в этой главе много у меня отступлений. Но так всегда получается: когда в жизни у героев повествования всё хорошо и счастливо складывается, рассказывать особо нечего.
В декабре 1938 года вышел новый художественный фильм «Александр Невский». Хороший фильм, Черкасов там молодой. Школа, в которой дед кино крутил, была легальной точкой кинопроката. Это значит, что бобины с лентами дед где-то официально получал. Были такие специальные базы. За «Невским» очередь была на долгие месяцы вперёд, но деду удалось по счастливому стечению обстоятельств (так он поначалу думал) получить плёнку ещё до летних каникул. Картина произвела огромное впечатление на учащихся: поголовно играли в рыцарей. Но после того, как один, одев на голову ведро, был оглушён дубиной «русского дружинника», началось разбирательство. У горе-рыцаря случилась лёгкая контузия, однако это не помешало ему назвать «виновника» – Сергеич. Он такую фильму крутил. И смех, и грех! Понятно, что киномеханик за содержательную часть картины ответственности не несёт, да и в сюжете никакого криминала, воспитание патриотических чувств и только. Однако, дабы скандала избежать, директор решил на время, на полгодика, от кинопоказов у себя в школе отказаться. Вряд ли расстроило это деда, хотя приработок он потерял, скорее всего вздохнул с облегчением, что ситуация таким образом разрешилась. Добавлю от себя, что после подписания пакта Молотова-Риббентропа в конце августа 1939 года, «Александра Невского» вообще сняли с проката. Временно.
1 августа 1939 года открылась Всесоюзная Сельскохозяйственная Выставка (ВСХВ, позже – ВДНХ). Ещё одно место в Москве, которое стало любимым для всей нашей семьи на долгие годы. За 86 дней работы её посетило более пяти миллионов человек. В один из августовских дней решили поехать на ВСХВ и Сергей с Настей. В этот раз в трамвай удалось втиснуться без трюков. И без оплеух.
Живи да радуйся! Однако, первый звоночек прозвенел уже во второй половине сентября. Советский Союз без объявления войны вступил на территорию Польши. По «Договору о ненападении», тому самому пакту Молотова-Риббентропа, Советский Союз обязался атаковать Польшу в случае польско-немецкого военного конфликта. А так как гитлеровские войска напали на Польшу 1 сентября (Вторая мировая война началась), то пришёл черёд и СССР в конфликт ввязываться. Можно порыться в интернете, фотографии найти тех времён, на которых фашисты частям нашей армии Брест передают, честь отдают и ручки пожимают. Польская кампания вошла в историю как Освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину.
В начале сентября объявлена частичная мобилизация и дед был призван по своей военной специальности – связист. Были они в походе всего-то с неделю. Рассказывал мне такую историю:
- Однажды догоняли часть, четыре подводы было, проезжали через хутор, домов раз-два и обчёлся, вдруг по нам начинают стрелять, попрыгали на землю, вчетвером под одну телегу забились, затворы у винтовок передёрнули. А одного нашего зацепило, пуля в ногу попала, кровь течёт – не остановить. Стрельба - то часто-часто, то раз и стихнет, только выбраться попробуешь – опять пальба. Лежим, а лошади – они ведь живые, им страшно, ногами переступают, удержать из-под телеги долго не получится. Раненый затих, то ли сознание потерял, то ли умер. И тут вижу, в доме напротив света нет, но в одном окне вдруг раз – и свет мелькнул, вверх-вниз, слева-направо, и сразу стрельба начинается. Потом тишина, кто-то из наших заворочался, опять свет, керосинкой, керосиновой лампой, кто-то машет, сигналы подаёт.  Я на мушку окно взял и жду. Когда в очередной раз лампа замаячила, выстрелил. Наверное, попал: стекло звякнуло, лампа упала, пожар начался. Перед тем распределились так: я стреляю, один из нас из-под телеги выскакивает и лошадей вперёд немного, так, чтобы не понесли, удерживает. Мы вдвоём хватаем раненого, закидываем в телегу, сами запрыгиваем и ходу. Так и вырвались.
- Дедушка, так ты – герой, - поражённый рассказом, восклицал тогда я, - Доложил командиру?
- Да ты что! Тогда так за мародёрство наказывали… Попробуй, докажи, что тот хуторянин заодно с бандитами был. Нет, жив остался – и то хорошо.
Вступление РККА в Польшу сопровождалось большим беспорядком. Хотя сопротивление поляков было эпизодическим, неразбериха и большое количество небоевых потерь сопровождали кампанию. В результате РККА потеряла 1173 человека убитыми, 2002 раненными, 302 пропавшими без вести, 17 танков, 6 самолётов, 6 орудий и 36 автомашин.

Такие цифры нашёл в Интернете. Не проверял.
В конце ноября – ещё одна маленькая победоносная война. На этот раз с Финляндией. Там получилось всё не так быстро и не так просто, как в Польше. Потери Советского Союза превысили 125 тыс. военнослужащих. Дед в той войне участия не принимал. Считай, повезло: живой в Городок вернулся. Впереди – долгая счастливая жизнь. Но, бывало, не спалось деду. Тогда, набросив на плечи ватник, выходил он покурить на улицу, смотрел в тёмное небо, как будто чего-то ждал, а чего, сам не понимал и Насте объяснить не мог. Решили: нервы шалят. Наверное, так оно и было. К лету показалось, что забылось всё, кануло безвозвратно, и жизнь опять вошла в своё привычное русло.
Мама несколько раз показывала мне, где было наше окно, но я, конечно, не вспомню, только очень приблизительно. Где баба Поля жила, помню лучше, потому что часто по выходным, особенно летом ходили к ним в гости, сидели в палисаднике, на столе стоял самовар, летали надоедливые осы и потрескивала акация. Всё это из детства.
Даже после того, как всех жителей расселили, предоставив современное жильё в новостройках, Городок ещё долго оставался нашим пристанищем. Каждый год, как только начиналось лето, отправлялись мы с родителями в пункт проката и выбирали мне велосипед. Начинались каникулы, начинались ежедневные поездки на остров, купание до посиневших губ, прыжки в воду с «горбатого» моста. Постепенно компания редела по мере того, как кого-то из ребят родители пристраивали или в пионерский лагерь, или к бабушке в деревню, или ещё куда – например, на море! Потом и моя очередь приходила, и я отправлялся чаще всего на всё лето в пионерлагерь. Но иногда и на море!
И к вопросу о «хоромах». Летом в начале 70-х мы своей компанией уезжали в «Кочевник». Так назывался туристко-трудовой лагерь под Можайском на реке Протва. Сейчас такого словосочетания и не найти, а тогда это было частью воспитательной работы. Лагерь существовал под эгидой Дома комсомольца и школьника (ДКШ) Первомайского района и был на полном самообслуживании: мы устанавливали палатки, рыли уборные, дежурили по кухне, а ещё мы ходили в походы и полностью обеспечивали свой досуг.
Так вот я помню, как мы ездили в Городок разбирать антресоли в пристройке к Покровскому собору. Там до расселения жили люди. Ну вот, там – да, похоже было на царские хоромы! Комната – на одну семью, но они, комнаты, были огромными, высота потолка метров шесть, поэтому антресоль – ещё одна полноценная комната, туда вела деревянная мощная лестница. Мы снимали с антресолей половые доски, грузили на ЗИЛок с большим кузовом и перевозили всё это под Можайск, в туристско-трудовой лагерь «Кочевник», где доски разгружали и сколачивали из них полы под палатки. Очень удобно было с такими полами в палатках жить, сухо в любой дождь. Но повозиться с ними, с полами, пришлось. И, главное, ноги уберечь было невозможно, везде гвозди, поэтому каждый из нас хоть по разу, да наступал ногой на огромный ржавый гвоздь, который сквозь резиновую подошву кеда входил в ногу как в масло. Бр-р-р, вспоминать не очень приятно. Но Городок тут не при чём. Приехал я тем летом из «Кочевника» – в квартире ни души. Соседей нет, мои ещё тоже не вернулись, гостили у Шуры в Корытово. Брат ещё маленький совсем был, вывозили на лето на природу, оздоравливать. В холодильнике пусто, в карманах – тоже. Что делать? Побрёл в Городок. Там ещё брошенные в палисадниках яблони плодоносили. На яблоках весь день и продержался. Но главное, было не в том, что брюхо я себе набил и с голодухи не тронулся. Успокоенность наступила, чувство защищённости что ли. Уже не пугали и будущая встреча с родителями, и необходимость объяснений. А объяснять было что. Нас же на пять суток в лагере задержали за пьянку. В тот вечер понимание пришло, что теперь сам за свои поступки отвечать должен. И Городок, получается, мне в этом помог.