Самый большой и самый белый

Самый большой и белый на волне Регаты

Попасть на борт этого красавца, имеющего уже третье имя, считалось невероятным везением. Или мне только это казалось, везением. Платили там мало. Лазить по мачтам приходилось много.
 
А слабО обнять рею «Магдалины»? Подобрать грот-трюмсель, взяв рифы, и под стакселями и всеми кливерами въехать в Лиссабон. На волне регаты. А там парад. Волынки играют, барабаны бьют. Какой-то, простите за выражение, праздник жизни. В кают-компании столы накрывают, гостей ждут. Спичи жгучи, живот от закусок пучит. Капитан редкий, в морской кепке. Водку пьёт, не оглядываясь. Все пьяны. И рьяны. А он – как стекло. И нерьян. И фамилиё у него на Ё –  Извозчикоф. Или что-то в этом духе. В начале 90-х увёл он красавца из порта приписки в Мурманск. И был таков. Кое кто локти до сих пор кусает. А самый большой и самый белый, обретя новое имя после "Магдалины" и «Йонсона», до сих пор бродит по свету, бороздит моря всем на зависть: сталь крупповская, корпус клёпаный – листы накладкой. Более ста лет красавцу. Столько и не живут. А он всё тут. – Загадка…

– Все наверх! Паруса ставить!
 
Контршкоты травить! Бизань-шкоты выбирать!
 
Стаксель-гик на топенант! Сказка!

Жизнь продолжается…

Но я забежал вперёд.

Желание попасть на борт самого большого в мире было тоже большим. Не из-за престижа, не-е-е-т. Ещё из-за чего-то, словами невыразимого. И я – попал. Не прилагая к этому особых усилий. Просто – БОЛЬШОЕ ЖЕЛАНИЕ. И всё.

Вот он – промысел Божий, который я ощутил тогда на себе, но осознал через много-много лет. Говорят, что Воля Божия и произволение человеческое образуют ПРЕДО-ПРЕДЕЛЕНИЕ. Судьбу! Насколько это точно, не берусь судить. Однако ПРЕДО мною встал мир Парусов: Стакселей, Кливеров, Брамселей, Крюйс-Топселей и многого другого, о чём я даже помыслить не мог.  ОПРЕДЕЛЕНИЕ же моё состоялось в носовой каюте по левому борту. Два иллюминатора с видом на море, в основном – на Атлантику. Койка верхняя. Диван. Сосед-электрик с высшим морским образованием. При выходе на палубу турник: десять подтягиваний, пять переворотов с выходом в упор, один жим на одной руке. Вахта «собачья». Что ещё надо человеку?

Капитан самого большого в мире невысокий, в обширной мицеподобной фуражке, в самом начале рейса призывал к себе артельного с ящиком водки для тренинга в питие. Чтобы не стушеваться на предстоящих банкетах в портах захода и соблюсти видимую трезвость перед иностранными гостями и вэри импортмент персонами, которые частенько не выдерживали навязанного темпа возлияний и обилия снеди на столах всемирно известного и самого большого. Чтобы не ударить лицом в грязь, на это средств не жалели. Особенно при участии в международных регатах.

В портах захода приглашались пэры, мэры, а иногда даже члены королевских фамилий с их помощниками и помощницами. Произносились речи и пожелания:

Миру мир! Да здравствует дружба народов! Бзиала шэаабеит! Инди-руси пхай пхай! Но пасаран! Рот фронт» и прочее подобное.

После каждого лозунга или короткого тоста с пожеланием здоровья всем присутствующим, следовал звон бокалов. Дамы запивали шартрез грушевым лимонадом. Мужчины коньяк заедали дольками тонко нарезанного лимона. Члены королевских фамилий, как птицы, клевали носами выставленные горками салаты. Капитан, подбавляя водки ближайшим соседям, и ни в коем случае не забывая себя, с каждым бокалом становился всё трезвее и трезвее, что поражало многих. Особенно членов королевской семьи.

Артельный только и успевал подносить ящики со Столичной, с Араратом и Советским шампанским.

Потом пели русские народные песни:

«Приятели скорей разворачивай парус! Йо-хо-хо, веселись как чёрт!...»

Члены королевской династии, доедая молочного поросёнка и шлёпая жирными лоснящимися губами, подпевали:

«Одни упиты пульями, труких упила старрость! Ё-хо-хо, всё равно са порт!..»

Капитан, сдвинув мицу на затылок, только посмеивался над англичанами, и добродушно глядя на пэра палаты лордов, приговаривал:

– Куда тебе с твоей немощью и хилой грудью разворачивать парус? Тебя гиком подцепит и сбросит за борт в два счёта. Кто тебя спасать будет? У барка 18-тиузловой ход. Тормозить нечем. А у нас ещё ни в одном глазу. Йо-хо-хо, и бутылка рому!

– Люплю русише народны песни! – признавался пэр палаты лордов.

– Налей ему ещё водки, – обратился капитан к артельному, – а то по-русски не чисто выговаривает...

Регата явно удавалась.

В гонке Лиссабон – Саутгемптон мы заняли первое место. Чтобы его наверняка заполучить, немного подработали движком. Хотя он по условиям регаты и был запломбирован. Но что такое для русского механика пломба? – тьфу!
Лиссабон, конечно, поразил. Хотелось в нём остаться. Лечь у подножия статуи Христа Искупителя, свернуться калачиком и так проспать до Второго Пришествия.

Пусть дорога к тебе не проста,
Но зовёт меня звон колоколен.
Как твой мир над рекою спокоен
Под недремлющим оком Христа.

Город-памятник, город черепичных крыш и трамваев, ползущих в гору и летящих с горы. Марши экипажей парусников всех стран и народов. Барабан, тербука, волынка, укулеле, маракасы… Всё играет и поёт. И мы, – сошедшие на берег с самого большого и престижного, на который любуется лиссабонская публика, фланируя по причалам, – мы посреди всего этого. Чему-то улыбаемся, подмигиваем, строим рожи, кооптируемся, мимикрируем под среду, сливаемся, живём и дышим. Вот здесь и сейчас. И всегда…

На набережной народ. Тусуется. Трётся. Тоже живёт. Своей жизнью. Непонятной для нас. Мы – пришельцы.  У них, и у нас разные структуры. Мы по-разному структурированы. Нам завтра лезть на мачты, разворачивать паруса, а им продолжать тусоваться, пить пиво, вспоминать парады экипажей, изготавливать своё азулежу, ловить рыбу, собирать раковины, варить их в подсоленной воде и есть, есть и есть, выковыривая из них специальным крючком мягкое содержимое пока не закончится очередная бутылка "Tempranillo".

И когда в старом квартале, на склоне горы, в уличном кафе породистая крупная дама, в широкополой белой шляпе и белом брючном костюме, будет грациозно вытаскивать из речных ракушек их внутренности и лакомиться ими, мы будем уноситься по бурной Атлантике в сторону Великобритании с постоянным и стабильным креном в 15 градусов на левый борт. Этот крен создают поставленные на ветер паруса, которые являются ещё и стабилизаторами качки. Поэтому плавание на паруснике проходит почти в полной тишине под мерный плеск волны, под шёпот попутного ветра, под нечастые удары судовой рынды, отбивающие положенные склянки. Это хронос напоминает нам о миге нашей жизни, встроенной в вечность.

Так и плывём мы, встречая восходы и провожая закаты. Плывём к горизонту наших надежд и чаяний. На белом большом четырёхмачтовом барке с набитыми под ветер парусами, с мечтой о счастье, которое уже было...
И наверняка будет, если мы не разучимся  взбираться по вантам, лазать по реям, травить шкоты, набивать ветром прочные паруса, несущие нас в даль неизведанную, манящую и светлую.