Страсти по Андрею. роман-вальс 1-4 главы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

При закладке Петербурга, в самом еще начале эта сволочная дорога, ведшая к Прачечному городку, называлась Хамовая, но вовсе не потому, что там жили хамы - хамом называлось льняное полотно, именно так поначалу обозвали  месторасположение полотняных мастеров новообретенной столицы империи, полотно неустанно ткали для парусного флота государя императора Петра I.
Потом, много позже, в 1826 году, в царствование его величества Николая Павловича Хамовую дорогу переименовали благозвучней - Моховая улица, придав фешенебельной улочке, где уже селились банкиры и промышленники, респектабельное звучание, связанное со мхом, а вовсе не с хамами.
Но пусть этот поздний внешний лоск не обманывает никого, что-то неуловимо "хамовое" несмываемой краскою отложилось на ней, нечто полотняное и грубоватое. По крайней мере, иной наблюдатель часто ощущал похожие на льняные узоры в душе, глядя на предвечернюю Моховую со стороны улицы Чайковского, там, где тяжелым, торжественным бархатом сиял величавый, зеленый с белым особняк фрейлины Бутурлиной с громадными екатерининскими лоджиями и черными ажурными балконами, с пышущим великолепием позднего барокко, повторяющего Зимний дворец, хотя и, конечно, гораздо скромнее оригинала.
Впрочем, упомянутое льняное чувство от Моховой слишком субъективно, а значит и не может служить безусловным камертоном для истинных знатоков Петербурга или считающих себя таковыми.
Аккурат посредине Моховой знаменитое на всю российскую империю Тенишевское училище потом тоже упразднили, учредив на его месте то, что  ныне существует как театральная академия.
И вот сейчас, вышедши из знакомой всякому без исключения театральному студиозусу и даже, страшно сказать, многим театральным институткам, то бишь из известной рюмочной, расположенной в полуподвале на той же Моховой улице, где во времена оные толстая, милая буфетчица с плутоватым глазом и яркими карминовыми губами, раскрашенными в пол-лица, по своему буфетному обыкновению вопрошала очередного клиента "для вас?", где вдохновленный весной и хорошим настроением, студент этого учебного заведения укреплял после лекций свой дух небольшой рюмкой армянского коньяка, бодро направился в сторону Невского проспекта.
Душа предвкушала расслабление перед вечерними занятиями, но начнутся они еще нескоро, часа через три. Коньячное послевкусие придавало жизни и ее смыслам какое-то особенно приятное звучание в legato.
Но тут пение души внезапно прервалось на мощной ноте.
Студент Андрей увидел... нет, не увидел.
Ощутил!
В его сознание мягкой волной ударил чей-то знакомый взгляд.
Нет, опять не так: взгляд даже не ударил, он вонзился в душу когтями милой кошечки, которая играя, делает вид, что выпускает когти, а на самом деле ласково почесывает (как ей кажется) предмет своей игры. Вот примерно с такими нежными коготками в сердце и ощутил Андрюшка этот знакомый взгляд.
Это была ОНА.
Та самая.
Копаясь в своей творческой душе, Андрей не раз выстраивал иерархию великих мировых актеров и актрис, очень часто она с ее магическим взглядом оказывалась на вершине этой пирамиды, по крайней мере, если это касалось актрис.
Среди мужчин Андрей считал вершиной актерского мастерства Джека Николсона.
Среди женщин - ее. Питерскую актрису. Она представлялась безусловной царицей его творческих предпочтений. И вот сейчас ее волшебные глазки внезапно застопорили окропленнное коньяком сознание.
Остановился как вкопанный, отчего великая артистка как-то нелепо, даже слегка кухонно хихикнула и заулыбалась, не переставая ходко переставлять ножки в невысоких кожаных на шпильках ботиках по направлению к театральной академии.
Хихиканье богини вернуло к жизни молодого человека, вдруг обретшего смелость и какую-то особенную отвагу, к которой в Северной Пальмире иногда прицепляют слово "неглиже", то есть "неглиже с отвагой", придавая выражению ту особую лихость как в последний день жизни - пропадать так с музыкой.
– Алина Борисовна!
Алина Борисовна остановилась и все так же смеясь над незадачливым молодым человеком, спросила с вызовом, чуть подняв бровки, слегка потрясывая головкой, покрытой косынкой, из-под нее выбивалась завитая и уложенная прическа знаменитой артистки:
– Да?
Далее Андрей себя почти не контролировал, речь лилась из него помимо воли, причем, это были явно не его слова, а чьи-то чужие, посторонние слова, Андрей их только озвучивал, хотя и делал это столь залихватски и нагло, что в глубине души ужасался собственному безрассудству, той самой отваге с уже упомянутым неглиже.
– Алина Борисовна, позвольте мне вас проводить!
– Вы полагаете, я сама не смогу дойти до института? Тут совсем рядом, две минуты!
Блестящая дама улыбалась, будучи явно заинтересованной, нарочито быстро хлопая глазками, отчего мужское актерское естество, имея свойство усиливаться, коли не встречает особенного сопротивления, только подстегивает эту обезьянью смелость:
– А вдруг злой, лихой человек нападет на вас из подворотни? А я вот он! Рядом! Имейте ввиду: я вас непременно защищу! Аки лев!
Андрей так растянул и приглушил последний звук в слове "лев", что получилось чрезмерно кокетливо даже для женского уха: "леффф..."
Но Алине Борисовне как раз понравился этот густой, шипящий звук, она хохотнула еще громче и сочнее, а душа Андрея быстро и игриво затрепетала разными красками как в детском калейдоскопе, артистка же ловко выудила из кармана золоченый портсигар, вытащила длинную, тонкую сигарету, потискала ее подушечками пальцев, украшенных мелкими, блестючими камушками, затем резко остановила этот процесс, подумав, вероятно, о неуместности уличного курения, так же быстро и ловко вложила сигарету обратно в портсигар, убрала уже не в карман, а в сумочку, кокетливо проворковала:
– Ну что ж! Давайте вашу руку! А то ведь и вправду: мало ли что! Но только вы должны биться именно как леффф, если такое действительно произойдет!
Великая актриса легонько подтрунивала:
– Как вас зовут, зверь-защитник?
– Андрей.
– Ну, раз уж меня вы знаете, представляться не буду, но признаюсь, вы меня приятно удивили!
А Андрея уже несла мутная волна вдохновения:
– Боже! Слово "приятно" прозвучало от вас как фиоритура великого Баха, звучащая grazioso из вышины Домского собора! Но чем же удивил ваш преданный рыцарь, о божественная?
– Нахалином! Нахалин, любезный Андрей, - очень важная приправа в крови любого молодого человека! Особенно, если он набивается ко мне в телохранители! Правда, тут важно не переборщить, нахалин - как перчик, знаете ли, чуть больше сыпанул и всё! Суп несъедобен!
Артистка уже вовсю раскатывала по Моховой свой особенный, с хрипотцой хохоток.
Доведя довольную примадонну до двери главного здания театральной академии, там где располагается ректорат, а равно и прочие ответственные товарищи, Андрей, рыцарственно склонив голову, распахнул перед своей королевой дверь, пропуская ее.
Дальше идти вслед уже не имело смысла.
Запал рыцаря потух.
– Ну, спасибо, Андрюша! Вы сегодня практически спасли мне жизнь, проведя сквозь страшный темный лес, кишащий змеями и бородатыми убийцами.
И кинодива опять хохотнула каким-то совсем не свойственным народной артистке простоватым смешком питерской коммуналки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Будучи музыкально образованным, если за таковое образование считать рижскую музыкальную школу, Андрей подрабатывал в питерской гимназии аккомпаниатором на внеклассных занятиях, играя детям на пианино и гитаре. Разумеется, вовлеченность детей тех родителей, что могут себе позволить гимназию в центре Петербурга, должна быть полной, детишек надо занимать любовью к играм и к музыке. Потому полтора часа после основных уроков гимназистов, четыре раза в неделю - отдай и не греши. Правда, деньги небольшие, мороки много, надо выстраивать свой студенческий график, ухитряясь выкроить время для халтурки, а начальство гимназии, относясь к музыкальному творчеству своих подопечных как к занятию второстепенному, не обращало внимания на старание студента-музыканта, принимая всё как должное.
Собственно, именно в гимназию, к детям сейчас и направлялся наш тапёр Андрюша, пока не увидел блистательную актрису и остаток дня его прошел под соусом этой встречи, внутренне подрагивая, юноша вдруг останавливался и замирал, вспоминая глаза богини его творческих грёз, да так входил в процесс гармонии мира, что со стороны в этот момент его можно счесть за слегка тронутого.
В этот день детский аккомпаниатор терзал клавиши инструмента особенно истово, а даже и ласково. Перед его глазами, в лучах весеннего солнца сверкали перстни великой артистки, внутренним зрением щурился от этого блеска, а простенькие музыкальные темы, выскальзывающие из-под пальцев, звучали сегодня как-то особенно курчаво.
Но все проходяще в этом мире, юношеские впечатления переменчивы, новые события всегда стараются стереть старые.
Через три дня, придя поздно вечером в общежитие, где он коротал ночи, произошло непредвиденное и необъяснимое ни с какой логической точки зрения событие.
На своей койке обнаружил записку, беспрекословным тоном обязывающую его точно назначенным временем явиться в актерский отдел Ленфильма.
Это волнующе странное и неожиданное обстоятельство объяснить рассудочно невозможно даже и в малейшей мере: на киностудии не знают о существовании Андрея Прибылова, студента театральной академии! Он всё откладывал и откладывал свою регистрацию в актерской картотеке Ленфильма, внутренне страшась этого шага, отчаянно прокрастинируя, оправдывая свою нерасторопность неимением нужных и ярких фотографий, могущих заинтересовать кинорежиссеров, но ровным счетом ничего не делал для того, чтобы получить такие профессиональные снимки для портфолио, положившись, вероятно, на печку, которая, как доподлинно известно всякому русскому человеку, непременно вывезет лежащего на ней Емелюшку.
И тут такая совершенно немотивированная пруха: поневоле поверишь в то, что самодвижущийся отопительный агрегат существует не только в сказках, но и в действительности.
Да еще и точное время назначили, а пропуск на Ленфильм будет лежать в бюро пропусков на его имя.
А не сильно знаменитый, но уже весьма модный к тому времени кинорежиссер сам будет смотреть на Андрея Прибылова и сам делать кинопробы для нового фильма. К записке желтой пластмассовой скрепкой прибавлен небольшой, на пару страничек текст роли, которую ему придется исполнять на кинопробах. Андрей чуть подрагивающими руками с жадностью развернул сложенные пополам листки и стал вчитываться.
Не понял ничего.
Чушь какая-то. Бред собачий. Краткий синопсис предуведомлял, что будущая кинолента про то как желающая забеременеть тетка уже пожилых, за сорок с хвостиком лет, выбирает спермодонора из тех фотографий, что ей предлагает брендовая и дорогая экстракорпоральная клиника. И именно он должен будет исполнить роль того самого донора.
Записка сообщала между прочим и о том, что никакого настоящего, то есть, обычного оплодотворения по замыслу будущего фильма не будет, а только лишь предполагаемый, "за кадром" самостоятельный отбор биологического семянного материала, а потом клиническое введение его в яйцеклетку богатой клиентки. Тоже "за кадром", разумеется.
Только вот клиентка по сценарию при этом еще и капризна как чертова невеста, потому хочет видеть спермодонора вживую, оценить его, так сказать, пощупать умозрительно, но со стороны, как бы инкогнито.
Потому юноше по сценарию надо будет в кафе встретиться не с самой будущей мамочкой, а с ее подружкой, а та уж точно оценит потенциального "папаню", имея богатый опыт общения с мужским полом, тонкую, проницательную и живую дамскую натуру. А если что-то покажется ей подозрительным, то непременно сообщит своей задушевной товарке, та будет наблюдать всё чуть издали, как бы из-за кулисы. И подавать рукою знаки.
Ну, вот такое сценарист выдумал.
Ага.
Нет, ну а что вы хотите?
Если подобное происходило бы в действительности, любая разумная женщина сделала именно это: будущий ребенок, твоя родная кровиночка должен быть если и не идеален, то надобно всеми силами хотя бы организовать такое приближение к идеальности! Что может быть для будущей мамочки органичней - представить свое будущее дитя, глядя на предполагаемого папу?
На ручки-ножки!
На цвет волосиков!
На чувство юмора и форму носика?
Будущей маме тут следует все тщательно взвесить, оценить, понюхать и вынести вердикт. Кто ж из умных, современных дам станет покупать кота в мешке?
Вот встреча в кафе и предполагала такую визуальную, а по возможности и легкую тактильную оценку.
По сценарию, написанному каким-то мутным чудаком.
Девочка-ассистентка на Ленфильме уже ждала у входа, нервно теребя пропуск, резким движением врученный Андрею, чуть опешившему таким вниманием:
– Я Света! Вы Андрей Прибылов?
Он кивнул.
Быстрым шагом, цокая каблучками по беломраморным плиткам киностудии, чуть заметно дергая левым плечиком, будто поправляя что-то там из внутренней одежды, повела за собой в киногруппу, потом остановилась, обернулась, прошептала:
– Андрей, я честно говоря, не в курсе почему, но режиссер хочет на эту роль именно вас! Вы знакомы с Олегом Сергеевичем?
– Нет! Никогда не видел вживую...
– Да? Хм... В любом случае будьте смелее на пробе, считайте, что роль у вас в кармане! Вы уже стоите в предварительном списке на утверждение, но только прошу вас!
Ассистентка Света, имея явно холерический темперамент, округлила глаза:
– Тсс! Никому! О том, что я вам сейчас сказала!
– Хорошо, Света!
Всплеснула руками:
– Ох, дура... зачем я вам это сказала?! Вода в жопе не держится... Ладно! Просто будьте смелее и не зажимайтесь, окей?
Андрей, слегка опешивший от такого напора, бормотал невнятно:
– Ну... ладно...
Света опять остановилась в длинном коридоре, пока никого не было рядом прошептала очень энергически:
– Не забудьте! Никому ни слова! Иначе он меня убьет!
– Кто?!
– Режиссер! Не будьте дурой, как я!
Андрей, слегка удивленный напором барышни Светы, думая о чем-то своем, протяжно, но скорее автоматически откомментировал ее реплику:
– Я не могу быть дурой по определению...
Света внезапно и резко остановилась, недоуменно, с нажимом спросила:
– В смысле?!
Андрей улыбался:
– Ну... я могу быть только дураком! Быть дурой - это женская привилегия.
Света на миг задумалась, даже приоткрыла накрашенный ротик:
– А! В этом смысле!
Режиссер - высокий, худощавый, даже долговязый мужчина средних лет, с внимательными глазами, при появлении Андрея вскочил со своего места и стал всматриваться в гостя.
Взгляд режиссера напоминал рентгеновский аппарат, то есть, не то чтобы аппарат, точнее это взгляд лошадиного барышника, глядящего как бы сквозь и оценивающего какого-нибудь недавно рожденного, завалящего жеребенка в надежде вырастить из него прекрасного коня, а потом выгодно сбыть лошадёнка богатенькой дуре в поместье на Рублевку: ибо именно такие дамы составляют основную клиентуру, чтобы на встрече с подружками - единственной и главной цели их золотого бытия делано небрежно уронить:
– Я себе вчера ахалтекинца прикупила...
– Кобылу?
- Жеребца...
А ее собеседница-подружка в таких случаях отвечает примерно следующее:
– Счастливая... А мне мой только брюлики на уши повесил! Ну куда мне столько бриллиантов!
– Ах, подруга, ты же знаешь, друзей среди бриллиантов много не бывает, их бывает только мало!
И в этом месте обе задушевные кумушки мило, но чуть устало похихикивают.
Режиссер Олег Антрацитов после "рентгеновского" осмотра, сопровожденного долгой паузой, остался удовлетворенным новоприбывшим киноартистом, жестом, ладонью вверх пригласил:
– Присаживайтесь, Андрей! Так... роль прочли?!
– Да... прочел...
Нажал кнопку какого-то прибора на столе, излишне строго крикнул в микрофон:
– Света! Площадка готова?
Из аппарата послышался женский голос:
– Да, Олег Сергеевич!
– Свет?
– Да, Олег Сергеевич!
– Что да Олег Сергеевич?
– Я слушаю вас!
Режиссер продолжал слегка театрально бушевать:
– Я спросил не про Свету! Я спрашиваю про свет! Свет выведен на площадке?!
– Ой, сейчас спрошу! Да! Свет стоит!
Режиссер уже беззвучно хохотал, потом усилием воли принял строгое выражение лица:
– Точно стоит?!
– Да стоит! Точно!
– Ладно, следите за тем, чтобы стоял, я через пять минут приду, пробуем актера Прибылова! Всех на площадку!
– Хорошо, Олег Сергеевич!
Режиссер отключил громкую связь, продолжая хихикать, быстро поводя головой то вправо, то влево:
– Вот дура!
Отсмеявшись, режиссер вспомнил, что он не один в комнате, повесил на лицо некоторую строгость, снова обратил взор к Андрею:
– Снимались когда-нибудь в кино?
– Нет, никогда...
– Зажимами страдаете?
– Даже запорами не страдаю.
Антрацитов опять заулыбался:
– Чувство юмора - это хорошо! Всё! Вперед, Андрей! К сияющим вершинам нетленного киноискусства! Будем делать пробу!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Но что же делала Алина Борисовна при посещении театральной академии спросите вы, мои наилучшие и наивнимательные читатели, а особливо читательницы?
И я отвечу вам, сделав это с большим удовольствием!
Перво-наперво знаменитая артистка прошла к проректору по хозяйственной части и с очаровательной улыбкой, коей пользовалась всегда, когда надо было что-то от кого-то получить, заинтересовать, попросить, ласково  замотивировала начальственного мужчину посмотреть свежие записи видеорегистратора при входе в здание академии и выяснить для нее (только для нее лично!) кто же этот нахальный молодой студентик, открывший ей дверь? С легкими жалостливыми интонациями сообщила проректору, что бездумно и легкомысленно пообещала юному поклоннику на свой премьерный спектакль контрамарку, но тот оказался столь безголов, что не оставил своих данных, а поскольку она подобна честной булгаковской Маргарите, каковая чувствовала себя обязанной выполнить обещание, данное Фриде, то и Алина не может не исполнять впопыхах брошенных обязательств, даже легкомысленных, также должна сдержать слово и послать этому мальчику контрамарку.
На что проректор, млея от восторга, вскричал чуть более громко, чем это необходимо:
– Этим великие артисты и отличаются - изумительной честностью!
– Ну уж, прям изумительной, скажете тоже! Вы меня в краску вгоняете! - отвечала Маргарита-Алина с той же очаровательной улыбкой, впрочем, про величину таланта, упомянутую собеседником, у актрисы сомнений не возникло.
На мгновение у нее коварно и весело сверкнули глазки, добавила игриво:
- Так ведь и до оскорбления недалеко!
Проректор сперва не понял этого контрастного юмора, собрал мысли на лице, чуть подняв подбородок потолку, но, увидев хитрое выражение глаз Алины Борисовны, понял, что та шутит:
- Если только мое искреннее восхищение вы сочтете за оскорбление! Но до этого, надеюсь, не дойдет!
Какой мужчина устоит, когда глаза собеседницы светятся глубоким жемчужным блеском, а голос столь проникновенен, что рождает легкий трепет и восторг?
Гостья поинтересовалась у проректора: не нужно ли и ему посетить премьеру, посверкивая шармом, уверяла, что будет рада, если тот придет в театр с супругой на те места в бельэтаж, которые она ему обеспечит.
Просьбу знаменитости проректор с большим удовольствием исполнил: оказать услугу такой выдающейся культурной величине, да если это не будет ему стоить ровным счетом ничего, да получить кроме неотразимой улыбки и приглашение на премьерный спектакль - может ли быть что-то приятней?
Выяснилось, что студентишко этот - некто Андрей Прибылов. Попутно проректор дал приме краткую, распечатанную секретаршей на принтере справку во всех необходимых подробностях.
"Ага! - подумалось Алине, - весенняя рыбалка, кажется, неумолимо приближается, пора проверять рыболовные снасти! Что у меня с крючками? Хороши ли мои поплавки? Достаточно ли мягко ходит спиннинговая катушка и надо ли ее смазать? И где сейчас можно приобрести самую свежую наживку? И главное: хороша ли моя рыболовная амуниция соответственно текущему моменту?"

Придя домой, потерла ладони одна о другую, взяла в руки сценарий. Алина всегда терла ладошки в то мгновение, когда бралась за новую работу, ей казалось (возможно, не без основания), что нервные окончания в пальцах каким-то образом включают созидательный процесс: то есть, активируя их, - активируешь свою творческую душу. Ну, оставим таланту право на убеждение, даже если оно и не проверено сугубо научным способом.
– Так, что у нас тут с нетленным искусством...
В процессе чтения иногда покачивала головой, моментами всхрюкивала презрительно, изредка улыбалась, но особенно благоприятного впечатления печатное кинопроизведение на артистку явно не произвело, лицо оставалось раздумчивым, на нем гуляла легкая недоуменная усмешка, которую можно легко счесть за отказ от роли.
Но не в этот раз.
Сейчас, когда сердце исполнено легким нетерпением, когда весенние запахи рождают весенне предчувствие счастья, надо улучшить ту скучную хрень, что ей предлагают, до состояния высокого искусства. Нетерпеливо схватила карандаш и стала с удовольствием делать наброски на полях сценария, ибо весна всегда способствует творческому процессу, это общеизвестный феномен.

Положив перед собой iPhone последней модели, голосом приказала электронной помощнице набрать телефоный номер директора киностудии Ленфильм:
– Привет дорогой! Узнал!
– Ну как же, как же! Алина Борисовна! Кто же не узнает твой неподражаемый тембр?
Засмеялась:
– Ага! Прокуренный, как у бомжихи, ты это хотел сказать? Но я кратко... Намедни родственница моя дальняя звонила, хлопотала за своего мальчика, он учится в нашей театральной академии, я ей, конечно, отказала в помощи такого рода! Ты же знаешь - чудесам стоит только начаться, а потом хлопот от просителей не оберешься... Всё же потом, при зрелом размышлении поняла, что молодым талантам надо помогать, но только тайно, инкогнито! То есть, каждый художник имеет право на шанс.
– Да какие проблемы, Алина? У нас сейчас запускаются пару картин, что-нибудь подберем ему.
– Ой, спасибо дорогой, только я тебя очень прошу - не упоминай меня как благотворительницу никому, а особенно этому юноше, а то потом опять обрушится шквал просьб! Я же не могу названивать тебе каждый раз и каждый раз за кого то просить! Тем более, что далее всё будет в его руках: талант, если он есть - обязательно прорвется!
– Без проблем, для тебя что угодно! Ты же наш золотой фонд! Да что я говорю! Алмазный фонд!
– Ах, золотце мое, оставь сладкие комплименты, их сегодня было так много, что в гортани приторно до ужаса, хочется уже глотнуть водки с перцем! Данные мальчика я тебе пришлю. Антрацитов у тебя, кажется, запускается с какой-то странной темой?
– Да.
– Он мне тут прислал сценарий, главную роль я играть там, конечно, не буду, но эпизодик, пожалуй, сварганю!
– Ох, ты ж наша спасительница! Теперь касса обеспечена!
– Ради тебя! Исключительно ради тебя и как алаверды на мою просьбу! Кстати, и Антрацитову необязательно знать о нашем разговоре, лады?
– Обижаешь! Конечно, можешь быть уверенной!

Дела такого тонкого свойства нельзя доверять своему агенту, решила сама позвонить и в киногруппу:
– Здравствуйте! Вас беспокоит актриса Дружникова... да-да, она самая! Я почитала ваш сценарий, к сожалению, времени на главную роль у меня нету, но эпизодик, пожалуй, я в вашей ленте сыграю! Какой эпизод? Эпизод встречи подружки с молодым человеком... да-да, в кафе. Надеюсь, пробы не нужны? Хорошо! Все остальные вопросы к моему агенту!
Подумала с нетерпеливым душевным трепетом :
"Ну вот, юноша! При правильно расставленных силках ты обязательно в них угодишь!"
А что у нас неотразимостью?
– Одеваться в их протухший костюм я, конечно, не стану, надо что-то из своего гардеробчика подобрать... Что-то такое, под девизом "Смерть Андрюшке!" Ага!
Вот это подойдет! Dolce & Gabbana! Или как говорят продавцы-грузины на своем Центральном рынке Тбилиси - "Дольше Габуния!".
Примерила. Забавно, что артистка, купив платье в Париже, ни разу его не надевала в свет, находя прикид чересчур тинейджерским, не соответствующим статусу пожившей всласть "девушки за сороковник", тут... есть причина: кожа стала уже немножко свисать с плечевой кости. А это неэстетично. Но сейчас у Алины жесткая диета, кожица эта чуть усохла, что радовало дополнительно.
Длинное, черное платьице бросалось в глаза стилем молодой алчной пантеры, желающей непременно царствовать в своем ареале обитания. Приятно-офигительно облегало фигуру, но от самой крутой его фишки уже заранее играла кровь даже глядя на саму себя в зеркало: от верхнего треугольного выреза до самого низа платье имело длинный, сексапильный замок-молнию.
Ну, что ж тут рассуждать излишне... Мужчины нетерпеливы, особенно юные. Такие быстрые и резвые способы женского обнажения тотчас рождают в них соответствующие мысли и образы.
- Да! Пожалуй! Прекрасный крючок. Чудесный!
Стоя перед зеркалом, характерным движением поправила груди:
- Поплавки все еще прекрасны как у Дианы, респект пластическому хирургу!
Великолепные, мягкие из превосходной, легкой замши, такие же черные сапоги со шнуровкой доводили до совершенства картину, созданную Dolce & Gabbana.
Стоящая  перед зеркалом Багира хищно улыбнулась:
– Ах, ты мой сладкий кабанчик! Я тебя измочалю!
Последнее произнесла чуть хищно, но с нежным придыханием.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Алина Дружникова не имела детей. Мужья были, это да, целых три штуки, если считать официальных.
А вот потомством не обзавелась.
Не то, чтобы она не хотела родить себе детеныша, но всё не хватало то времени, то желания. В какой-то момент кружения в вальсе жизни Алина поняла, что рожать надо только тогда, когда стопроцентно уверена, а вот этой уверенности и не было: чем далее Алина шла по пути познания мужского начала, тем менее ясный конец этим поискам виделся в перспективе, полной разочарований, огорчений, набитых на лбу шишек.
А потом и вовсе перестала искать Того Самого Мужчину, стала бояться простого бабьего инстинкта: родить?! Но от кого?
Мужчина быстро надоедает, а та при первой  встрече хрустальная мечта о манящем  супружеском идеале: "прожить всю жизнь вместе, в согласии, любви  и умереть в один день" пропадает уже через пару месяцев; все чаще видеть не хочется это вечно сопящее толстокожее  существо, у коего возникают только очень простые физиологические потребности: пожрать, попить, посмотреть по ящику футбол, потом пристроиться к жене только тогда - когда ему приспичит, не спрашивая и не интересуясь - хочется ли ей ласки и дойдет ли кувыркание до того самого эмоционального хлопка, завершающего процесс. Но существо, как правило, пребывает в мире только своих личных хотелок, оно занято головкой, в голову даже зайти не может мысль, что женщина тоже homo sententias. Человек чувствующий.
Потому у Алины и окончились ничем те неоднократные попытки построить свое семейное благополучие, нарожать детей, повесить на лицо неизбывное женское выражение легкой благости, флёра едва уловимой пресыщенности, которое так отличает замужнюю женщину от незамужней.
Тут, ясный хрен, есть и еще одно наиважнейшее обстоятельство: строго говоря, столь непостоянная и многообразная актерская профессия диктует свои условия и жизненные алгоритмы, таланту вообще трудно выбраться из суеты ролей, купания в сиропе славы, внимания посторонних мужчин, которые иногда кажутся "Именно Тем Принцем". На том самом белом коне.
Потом случайно или закономерно выясняется, что он и не принц вовсе, а так... в лучшем случае паж. Да и конь оказывается не молодым красавцем-жеребцом, а старым заморышем-доходягой, которого надо обихаживать больше времени, чем он того заслуживает, с трудом мотивируя даже не на галоп, а на тихий аллюр.
Уже много веков тяжелая дамская доля устроена именно таким подлым манером: надо постоянно отдавать себя, соразмеряя перспективу мужчины, что норовит быть рядом с тобой  и его реальное соответствие нежному женскому нутру.
Потому и сосредоточилась на профессии, в которой  изначально чувствовала большой потенциал и теплую отдачу. Любимое ремесло никогда не предаст, не бросит тебя на полпути, если ты к нему относишься серьезно.
Нет, недостатка мужчин и сейчас не ощущалось, пожалуй, даже наоборот, волнами возникал их явный переизбыток, особенно после удачно сыгранной кинороли, но природным женским умом Алина понимала, что любят не ее, любят ту героиню, оболочку, которую она представила зрителю, а это огорчало: "Разве я хуже той сучки, которую сыграла? Да я лучше! О мужчины, сколь вы слепы!"
Сперва подсознательно, а потом уже и сознательно  искала того, кто будет восхищаться именно ею, не ее талантом, спущенным сверху, или сыгранными ролями, а ею, простой душевной женчиной! Чтобы именно ее достоинства и недостатки были бы любимы и лелеяны! Чтобы мужчина восхищался ямочкой на ее щеке или на попе, а не той дорогущей косметикой, с помощью которой она создает себе имидж неотразимости, хотя, без косметики, конечно, нынче не обойтись.
Алине надоели слащавые мужчины со слащавыми улыбками, слащаво изрекающие комплименты. Она хотела уже грубоватого самца, немытого три дня (но не больше!), от которого несет тестостероном, а не модными мужскими духами, который может схватить ее за волосы (но не очень, цуко, больно!), притянуть к себе и грубо (но не очень, цуко, грубо!), низким голосом, от которого чуть-чуть "плывёт" рассудок, приказать:
- Иди сюда, сучка! Я из тебя бешбармак сделаю! Отлюблю как шлюху!
Чтоб облапал как служанку и только серьги звякали в такт ритмичности!
И чтобы посетил ее в этот момент сладкий испуг - "а вдруг он действительно сделает бешбармак?", хотя вторая часть и уравновешивала первую, потом, когда нежные прикосновения будут не такими как его грубые слова, либидо быстро успокоится и, ощутив полноту любовных переживаний, уверится в том, что вот оно и пришло! Счастье.
Но чтобы потом всё так же нежно и со всяческими женскими удовольствиями и вскрикиваниями.
Только... вот беда: все мужчины относятся к ней как к королеве.
А она желала чувствовать себя иногда и простой крестьянкой, черт вас всех дураков побери!
Впрочем, такое понимают лишь немногие мужчины - ту самую, неуловимую грань между нежностью и грубостью, между желанием взлететь до головокружения вверх, ощутив страх высоты и пасть низко (но мягко), а сверху чтобы этот сладко-терпкий грубоватый наглец. При одном неустранимом условии: в ее животе должно роиться чувство щекотки и глазки слегка закатываться.
В этом юноше, который недавно попался на глаза, интуитивно почувствовала такой мужской экземпляр, ту самую смесь нежности и грубости, льда и пламени, мёда и перчика-чили, при одной мысли о нем в голове и животе порхают бабочки, а голос юного наглеца затекает куда-то в область сердца. Минуя уши.