Кажись, влип

Виктор Матюк

Кажись, влип

Слышен на всю округу всхлип, кажись, старик окончательно влип,
Ему не стоило бабе хамить, уж лучше оскорбить, но легко,
Чтобы слегка вспотело женское чело, потому что скрыта бесовская смесь!
По сути, кто же наши судьи? О чем они воркуют третьи сутки?
На дворе жара, вопросов нерешённых больше чем до хрена,
В углу валяется с бананов кожура! То же самое было вчера!
Мусорная корзина забита до верха, а соседская сноха уже нашла для себя нового лоха!
Не велика потеря, на ловца бегут все звери, успей открывать перед ними массивные двери!
Тот старик росточком не велик, плохо буквы говорит, не выговаривает букву эр,
Особенно в слове – СССР! Он сам бывший царский офицер, мыслит на свой манер,
Ему один хер, как и где и с кем, но зачем? Хочу сказать к слову,
Что гражданину Иванову лезет в голову стариковский бред,
Спасения от него нет! Что за галиматья происходит здесь три ночи и три дня?
Она непосредственно коснулась намедни меня! Облокотившись на левый локоть,
Устремляю тупой взгляд на треснувший потолок, авось, Господь-бог услышит молитвы мои,
И я смогу защитить права гражданские свои! Здесь собрались мои враги,
как не суди и как не ряди, только безвестность впереди! Много мышиной возни,
трудные дни впереди, кажись, старик попал в очередной скандал, но он своё слово ещё не сказал,
Пару слов пролепетал в суде, его завтра грохнут приговором по седой голове, он окажется в трубе!
Вся жизнь смешалась, коль так сталось, тогда надо идти в ногу со всеми,
Пришло время понять, куда идти, куда шагать и кому козырять?
Соседке помогая, своего скакуна изредка седлаю и ей исподволь напоминаю,
Что с ней я в прятки не играю, нарушен стройный распорядок отношений,
Было принято верное решение, но не убран камень преткновения из-под ног,
И вот нашелся предлог исказить авторский слог! Видит бог, что невиновен он,
Завтра судья натравит на старика огромного минотавра, по сути древнего динозавра!
Вся его горячая природа будет закована в разбойничью колоду, но не сразу и сходу,
А немного погодя, когда с ним попрощается его семья!
Гром и молнии, на старика обрушив, враги готовы рассечь его тушу,
Он не мчится без оглядки и не станет ложиться на обе лопатки,
Не стану строить догадки: что и как? Бог подаст ему знак
Разогнать толпу зевак, он не принадлежит к роду воровскому,
Старик – выходец из приличного дома и потому достоин - встать вровень
 На него нападавшими и его едва не заклевавшими людьми, он заодно со всеми павшими,
И безвинно пострадавшими и на себя обет судьбы стремглав принявшими,
Ему же в ответ судьи говорят, что он незаконно решился взять в жёны
Чужую вдову, но она позарез нужна ему! Он склонил её к греху,
И не смог пресечь людскую молву, теперь старику в суде хотят оторвать муде,
Ну, где такое видано? Ну, где такое слыхано? Многое перевидано, немало куплено,
Но любое воспоминание жухнет, и пропадает его весомый след,
Если доблестный воитель – не избавитель и не покровитель грешных душ,
Он хапнул куш и мигом в душ отмываться от греха, коль кишка тонка!
Ежедневная борьба святости и греха выходит за рамки обыденного бытия,
Без неё жизнь тиха, как мелководная река, несущая свои воды и тоны песка по законам природы!
Иногда любой соблазн, пролетев мимо виска, взирает на грешника свысока,
А тот себя ведёт, как конченый идиот, не ест, не пьёт, только бабу стережёт:
Когда же она мимо пройдёт? Любому герою от женщин надо совсем иное,
Объятия раскинув, он выглядит властелином, остановившись у входа на краю небосвода,
Смотрит презренно на толпу народа, и не позволяет ей судить о доле своей!
Смотрю на мир глазами старого барана через ложе кожаного дивана,
Он выглядит нелепо и странно, там немало изъянов, какая-то досада душу гнетёт,
И затыкает рот, восставшее бурление телесных вод, бурлит живот, давит на него небосвод,
Перед глазами маячит небосвод! Он вмешался в общий говор толпы,
И взял в свои руки бразды правления, и ничего кроме удивления не привнёс,
Только произнёс странный тост из давно избитых фраз, повторенных не раз,
И выставленных напоказ в неурочный час! Рано поседевший брюнет понял,
Что  для него лишнего билета давно уже нет, его опередил моложавый с виду сосед!
На краткое время погас перед глазами свет, но сейчас былое время ожило,
Его огненное жерло через душу и сердце стремглав прошло,
Да, все люди скоты и что лично ты сможешь им доказать,
Ведь им ровным счётом наплевать даже на божью благодать!
Не так принято в Европе, здесь главное - насытить ненасытную утробу,
На дело державное всем наплевать и некто не станет горевать,
Когда занята чужая кровать, главное – член кверху поднять
И его голову от земли оторвать, он должен стоять,
Чтобы потом и кровью себе хлеб на ужин добывать!
Да, нервы у старика изрядно шалят, он пробил больше средины от отведенных лет,
Былое оставило в памяти неизгладимый след, затвердившие седины на половине голове
Были определены свыше: двигаться по жизненной пустыне тише, но он голос свыше не слышит!
Он смотрит взад-вперёд, на его пути встретилось немало жирных господ,
Каждый свою линию гнёт, и на уступки не идёт! Стареющий мужик имеет поношенный вид,
Хотя чувствуется полный шик, когда он рядом с женщиной на улице стоит и что-то тихо говорит,
Лишь дергается изредка  его кадык, да голос слегка сипит,
Он ходит в новой косоворотке, лёгкий запах самопальной водки
Доносится из носоглотки, он гонит самогон бесплатно,
Поверчивать обратно поздно, да и вокруг темно, не видно ничего!
Голову высоко держа, он может легко запустить леща
И пройтись по лезвию ножа, он трудится не покладая рук,
У него осталось много преданных подруг, друзей среди местных людей – нет,
Некому дать старику дельный совет! Он благодарит судьбу, что не спирает дыхание в зобу
И бог жизнь дарит ему! Он мог с кем угодно случайно переспать, а утром встать
И за собой кровать убрать! Тогда ему было лет тридцать пять,
Он не думает ни о стенокардии, ни о параличе, изредка ходит на УВЧ,
Когда беспокоит боль в плече, они сверлит стареющие мозги
И разрывает грудь на куски, изредка сердце сжимает тиски,
Если говорить чисто по-людски, то вокруг него враги плетут интриги,
Преуспевают в этом деле базарные барыги! Даже лобковая вошь и та
Пытается его достать с утра, жалит и жалит в лобок, я бы мог ей посвятить несколько строк,
Но передо мной висит иконостас, он не позволяет в таком тоне продолжить будничный рассказ!
В вечерний час старик вспомнил старый тюремный матрас, он мужика от холода и ветра спас
Уже в который раз, всему виною страсть и половая связь, потому что молодые мамки,
То есть самки сами проходят в дамки, раздвигают ноги без всякой тревоги,
Видать по всему, что они одиноки, верх берут врождённые пороки,
А распри и склоки встают посреди проезжей дороги,
Но их ограничивают сроки! В том скуле и вое замешаны двое, он и она,
У них судьба была одна,  теперь порвалась общая струна, наступили плохие времена!
Лязг! Хряск! Ах, вот так! Тогда темница ожидает вас! Не поднимая чела, я пашу с раннего утра,
На дворе холод или жара пытаюсь истину постичь, так нас учил когда-то Ильич!
Кому бы молодая баба ни дала, кого бы она с ума не свела, в чём её вина?
Она привыкла по своему усмотрению жить, при случае может грех сотворить,
На ней модный жакет, когда яркий свет падает на новенький паркет в судебном зале,
Лучи света его на части рвали и в шею толкали,
Ничем, не скрасив тьмы прозябания, из сострадания взяли грешницу себе на воспитание,
Теперь она смотрит исподлобья на спасителей своих,
Что ей не нравится в них, они губами своими порочат господнее имя!
Вдыхая запахи степной травы, мужчина выслушал от чужой жены речи таковы:
«Тебя твоё желание сгубило, ты не щадил свои силы, пытался прыгнуть выше головы,
Увы, реалии бытия таковы, что ты потерял всё, оно сквозь пальцы утекло,
Как яркий свет через чистое стекло! Я тебя любила, мы вместе немного жили,
И грех сообща творили, я ходила в неглиже, грешны мы все! Ты же не стремился создавать семью
И продолжал гнуть линию свою, пел песню одну и ту, подобно молодому соловью!
Готовься к народному суду, встречай судью! Он ровесник твой, но не изгой,
Не говорю тебе: «Прощай и меня плохими словами ты не поминай!»
Старик силён и мощью в переизбытке наделён, немного староват был он,
Но кто такого свойства из людей лишён? Что мне скажешь ты о смятении тщеты?
Молчи, мысли твои мне загодя известны, раб ты грешный и паяц потешный,
Ты с выводами поспешил, и в бабьи сети стремглав угодил, свою цель не сокрушил,
Но согрешил у мира на виду, накликал на себя беду! Теперь расскажешь всё суду,
Как оказалось, правда под тремя амбарными замками осталась!
Наверху появилась женская ложь, что посеешь, то пожнёшь!
Так оно и было, старик не экономил силы и перестарался,
Выдохся и с носом остался, матерно ругался до утра, вытирал липкий пот с чела!
Его роза отцвела, его спешка сгубила, надорвала жилы, когда мы молоды были,
Тоже верили в себя, как оказалось, зря, молодость прошла, её сменило разочарованье,
Есть прежнее желанье, но здоровья того давно уж нет, простыл его след!
Неважно сколько, важно как он любил и ласкал в своей жизни баб?
Бесконечность времени для нас на этой земле дарит всего лишь счастья час,
Кто знает, что бог предполагает и сколько пиров в грядущем
Подарит нам купол бегущий? Кому победу, кому поражение,
А кому-то новое грехопадение сулит в грядущем времени нам стремление?
Кто света любви и страсти лишён, не человек он, ибо инстинктами природой обделён!
Стоит отвернуться на миг, как прекрасный женский лик к тебе тотчас прилип,
Разум её поступков не понимает, но нутро воспринимает всё, что мимо не прошло,
Всем приятно жить грешно! Мужик изменился ликом, уязвлённый судом несправедливым,
Он был философом великим, и говорит открыто об изъянах рабов и тиранов!
Они встретились в суде, она думала, что он в её узде, он сделал единственный поклон,
Он был таков, что уважал не только друзей, но и врагов! Она его когда-то любила,
Н8о когда всё это было? Жадность её очи затмила, бабе старику изменила,
Другого нашла и опосля сама по рукам пошла! Она пела ему подобно соловью,
Потом подложила свинью, теперь  гнёт линию свою, не всё ли одно,
С кем ты жил грешно и как? Тьма и мрак очи застили, облик людской изменили,
Ругают мужика невзначай, ты же на них не серчай! На все педали нажимай и мчись без оглядки,
Соблюдая приличный вид  для порядка, пусть соседи по околотку дерут лужёную глотку,
Обвиняя тебя в грехе несусветном, истина тонет в сумраке безответном,
Нет возврата к чувствам нежным людям грубым и грешным!
Только успешным много открывается, оно огромным трудом достигается,
На этот раз не обошлось, несуразная ложь бросает разум в дрожь!
Когда же сердце взыграло, он в ребячество впал сначала,
Ему вся округа в те минуты громко рукоплескала!
Он был взят пронырливой женщиной в полон,
Пленник он! Он порочную даму в свой дом принял,
Не безумец ли он? Дыбом стала у судей на теле шерсть,
Ему грозит годков шесть и. бог весть, как сложится его судьба,
Когда с гор сойдут сибирские снега? Что она предоставляет суду?
Враждебную среду! Внутренняя цензура спустила со старика шкуру,
У бабы губа – не дурра, он не считал себя белоснежным, робким и нежным,
Движением небрежным он сгрёб сокровищ груды, если бы они не были разбросаны повсюду!
Старику и горько и обидно, что его усилий нигде не видно, но ему не стыдно за себя,
Свет ночного фонаря добавил душе огня, чтобы она не мучилась в безутешном горе зря,
Любя и скорбя, сердцем скрипя, вдруг старик услышал трель старенького соловья,
Рассеялся туман тьмы печальной, старик изменил план первоначальный
И снял с правой кисти перстень обручальный, да, этот вариант далеко не идеальный,
Но когда прозвучит приговор финальный, тогда не уйдёшь в бега, хотя рядом тайга!
Там воля, рядом с городом дикое поле, он припрятал мешок с добычей своей,
Вытолкнул в шею мысли те, что раннее вертелись в седой голове,
Ночь была без всякого просвета, старик вспомнил женские обеты,
Нынче баба сживает мужика с белого света! Его королевна
Клялась ему в любви и преданности ежедневно,
Нынче она от жалости к нему и сердечной боли не дала слезами волю,
Все, кто были в зале, под властью слов его сидели и молчали, те слова женскую ложь обличали!
Ему уготовано бесчестье, но слава, короткой будет с ним расправа,
Сколько ты тайну будешь скрывать, хитрить и бесстыдно лгать?
От противоборства такого, когда суд верит женщине на слово,
Нет выхода иного, как затаится, иначе тебе дивный сон стремглав приснится
И ты окажешься в сырой темнице! Той девице на чужую судьбу наплевать,
Она не станет на весь околоток рыдать и не будет громко причитать,
Её смех рассыплется в ярах, его будет слышно в сто шагах,
Эта моложавая блондинка задумала растоптать мужика,
Как былинку во время судебного поединка! У них однажды уже была тяжба в суде,
Тогда она привела мужика в узде на праведный суд, но он продлился всего несколько минут,
Верховный суд выяснил суть вопроса, и женщина осталась с носом! В её словах пустыня,
У его ног нынче иная покорная рабыня, она чтит семейные устои и почитает героя!
Муж вольнолюбивый был рождён под звездой счастливой, но стихия ревности страшна,
Она, как девятибалльная волна готова разбить на щепки корабль крепкий,
А прогнившие ветки на древе любви сжечь в пламени вражды! Как не суди, как не ряди,
Безвестность впереди! Старик, объятый жуткой думой,
Смотрит с прищуром на бывшую любовницу угрюмо,
Вот-вот его голова на деревянный настил с плахи падёт,
И никто ему на помощь не придёт, времени потерян счёт!
Баба устоит, и бывшему сожителю, наконец, отомстит, она его когда-то любила,
Теперь готова без лишнего слова извести в могилу, собрав силы в кулак,
Призвала себе на помощь тьму и мрак, чтобы принудить силой бывалого мужика
Вступить в повторный брак, но он не соглашается никак, знаток баб – не слуга и раб
Любительниц утех, у них грех – один на всех! Любительниц утех, у них грех – один на всех!
Тяжбе нет ни конца, ни края, одно и то же бесконечно повторяя, баба молодая
Чужой судьбой играет средь тьмы печальной, в памятные дни любви первоначально
Все было наоборот, постельным сценам был потерян счёт, сейчас приутихла мужская страсть,
А женская власть снизошла ниже плинтуса и во избежание греха прекратилась мышиная игра!
Когда он уходил, бабу в дальнейшие планы не посвятил, лишь господа молил,
Чтобы он ему грехи простил и заживо не погубил! Его долг перед женщиной не велик,
Он уже почтенный старик, выпал правый клык, вместо него торчит золотая фикса,
Через два часа колокол суда возвестит, что ему грозит?
По крайней мере, в любом случае перед ним закроются тюремные двери,
Озвучены цели в сугубо бабьей манере, она оказалась на самом дне,
А когда-то с ним спала на белоснежной простыне! Затерявшись в болотах,
Потеряла семью и работу, погрязла в заботах мирских, что хорошего в них?
Облака на небе, мысль о воде и хлебе, да бьют тебя безбожно по репе,
Слова произносишь осторожно – всякое возможно на том пути,
По которому женщина решила ползком ползти,
Едва ли не донашивали последние сандалии,
И доживала свои дни в сыром подвале!
Не о такой жизни она и её подруги когда-то мечтали!
Ночь без всякого просвета, пролетела весна, а следом холодное лето
Сорок третьего года, забыты прежние обеты, докучает промозглая погода
Впадать в рассужденья, и почувствовать отменной жизни прикосновенье!
Она – любящая мать и жена была совсем не в того мужчину влюблена,
Те мгновенья миновали, страсти в ужасе в тот миг молчали,
Она лишь воочию увидела того, чья мощь сильнее его самого!
Он даже в день суда, когда над головой висит беда, не стал просить прощения,
И не вступил в прения с женщиной той, что была белокурой и не была дуррой,
Нынче выглядит понурой, он тоже отнял у судьбы последний луч надежды и благодати божьей!
Этот старый лоботряс своим умением любить баб молодую женщину потряс,
Её двигала страсть, безгранична её власть, легко долу упасть, подняться тяжело,
Коль всё сикось-накось пошло, баб лежит, как бревно, невозможно пилить его,
Оно не дымит и не горит, но у него взгляд до сих пор на неё стоит, близок миг заката,
Но на поле рати ты не думал браком сочетаться, прикрывшись мраком, рычал подобно собаке
И утешался, она не сильно кричала и громко не причитала, в основном, молчала и тихо стонала!
Неужто она вновь в его объятия стремится и ей тот давнишний стон ночами снится?
Только в судебном коридоре старик вспомнил о душевном просторе,
Сделано полдела, едва шуршит портьера, в кармане лежит расчёска,
Приглажена торчащая причёска, ему докучает бывшая соска,
Хватает член за горло и руки небу загодя простёрла!
Намок порох в её пороховницах, морщины появились на обоих лицах,
Ей уже давно за сорок, грехов огромный ворох, трещат голосовые связки,
Она повышает голос не впервые, просто так – для утряски текущих дел,
Кто смел, тот первым съел и уцелел, несмотря ни на что, а кому-то не повезло!
Видать время ещё не подошло утихомирить вездесущее зло!
Куда бы он ни пытался позвонить, тут же прерывается тончайшая нить телефонной связи,
Вокруг полно бытовой грязи, словно не выбросить из текста, хотя им неуютно и тесно,
Ему же седую прядь с правого виска никак не убрать, он слышит сквозь хруст в кости:
«Ещё, ещё меня люби! Сильнее к себе прижми и мою жажду утоли!»
Когда же страсть вырвалась изнутри, в душе запели соловьи,
Они так сшибались дважды, что языки потрескались от жажды,
В душах теплилась любовь, но уже молчала взбешённая кровь!
Прошла страстей отрада, её сменила пора густого листопада,
Не с кем любовь разделить и благо оргазма, как полную чашу испить,
Он может грешников исцелить, этот благостный миг трудно забыть!
Плоть уже пуста, там нет ни травинки, ни куста, ни деревца,
Вокруг растёт пожухлая трава, баба раздета догола, но та страсть,
Что была в давнишние времена быстро прошла, они насладились впрок,
Оплатили небесам оброк, зазря сжигали самих себя! Теперь у бабы ни кола, ни двора,
Да и он на этот раз не смог воспрясть, покинула все члены страсть,
Она отказалась наотрез на своих плечах нести сей тяжкий судьбоносный крест!
Накачан пресс и что? Разлито на пол терпкое вино, раскрыто настежь окно,
Нее мыто давно оно, полыхай и греши, под бабью дудку до утра пляши,
Эти часы на диво прекрасны и хороши, когда есть море любви вдали от девственной глуши!
Боже еси на небеси, свой воз сам тащи, не отпирайся и оболгать грешницу даже не пытайся!
Прошлое прошло, как дым, ты выглядишь тощим и худым, немощным и больным,
Не горят уже твои уста, любовь без жарких поцелуев пуста, а страсть уходит со двора!
Солнечный ожог опалил размягчённый мозг, и поток мыслей простых
Задержался между бабьих ног, чтобы в тот миг не думать о немощах своих!
Вот так наломаешь дров, правда ударит не в глаз, а бровь,
Исчерпает себя любовь, тебе скажут: «Буль здоров! Живи себе во благо!
Пусть страстей ватага средь белого дня добавит твоей плоти огня!»
Томимый думой смутной, он не метил, как изменился ветер,
Подул бриз попутный, но он менял своё направление ежеминутно,
Положение трудно, и что? Не поможет никто! В его бюджете брешь,
Хочешь, пей, хочешь, лебеду ешь, и веселись до упаду, такая жизнь много лет кряду
Подобно горному водопаду разрушала и горесть, и усладу, трудно заставить себя,
Оставшись в кармане без рубля, жизнь начать с нуля! Не видно не хрена,
Околица пуста, только множество греха кружится вокруг безлюдного пустыря,
Стараясь в вихрь перерасти часам к пяти, он должен все мирские передряги унести,
Но узы крепки, старику как-то не с руки самому избавляться от тоски!
Предмет радостей любимых был светочем неугасимым,
Он парил во сне, шёл со стариком по одной и той же стезе,
Излучал тепло, но что-то не так пошло по накатанной колее,
Дело было в сентябре, щека покрылась горькой слезой,
Она передала поклон большой путеводной звезде,
Страсть царит везде! Вспомнился жуткий мандраж, пустынный пляж,
Страсть, выплывшая из мглы, не было долгой любовной игры,
Чувства сами в тела вошли, подобно огню яркой свечи,
Доски на лавке скрипят, да ещё так, что даже старый дурак
Услышит знак, что что-то не так пошло, и женщина не стало источать тепло,
Многие из бывших постояльцев оставили её жильё, они туда проникли в виде зайцев,
Или нищих скитальцев! Полчаса спустя, пыхтя и свистя, мужик присел у высокого куста,
Но прежде, чем на землю сесть, показал девице неприличный жест,
Он не смог в заповедное место войти и стал искать обходные пути!
Момент опасный, дивный и страшный, спасенья не было, всё сикось-накось пошло,
Холодным потом покрылось мужское чело, неужто всё напрасно? Ничто грозу не предвещало,
Вложен труд немалый в истоки отношений, не хватило бабе терпения,
Чтобы получить наслаждение? Бабы в тот миг выстроились гуськом, и каждая мечтала о своём,
Кто-то хотел с ним пообщаться днём, а кто-то мечтал о бессонной ночи,
Чтобы оргазм ощутить воочию! Кто-то иной порывался встать за широкой мужской спиной,
Надеясь ощутить покой средь суеты мирской! Напрягая взор, старик, как вор бегал глазами,
Он не был наглецом и хамом, однако, затаив дыхание в груди, он припомнил все выходки свои,
Когда из зала суда подышать на улицу вышел, тут же край облака над ним нависший,
Взметнул его мысли намного выше, чем железные двускатные крыши!
Жизнь изменила цвет, справедливости в бренном мире нет,
Любое творение людских рук угасает, как пустой звук,
Он бы зашёл в буфет, купил бы бабе конфет, но денег нет!
Страсти встали на дыбы, бились яростней судьбы, вспотели чубы,
Липкий пот заполонил рот, лёгкая дрожь протёрла свои клешни к горлу,
Дыхание спёрло в зобу, легче стало только к утру! Ему не укусить, ни поцеловать ни одну из баб,
А рядом скрипит железная кровать, болит яйцо, исцарапано лицо, не завидует никто!
Всё, что осталась от прошедшей любви одним росчерком пера зачеркни,
То есть сотри и не пудри себе зазря мозги, ты в тот момент был незряч и слеп,
И потому былая страсть оставила неизгладимый след в твоей душе, ты утонул в грехе!
Баба та была снята с креста и не была горяча, как расплавленная восковая свеча,
Он же бросился к глубинам отвесным, но оказался в стенах убогих и тесных!
Там то холодно, то голодно, то жарко, туда хрен войдёшь без подарка,
Вышвырнут в один момент, уже был такой прецедент! Она ласкала его член ладонью,
Потом открыла пасть воронью и раздалось: «Кар, кар, как же ты наивен и стар!
У тебя едва встал, не набух его шар, а меня не бросило в жар!»
О, боже, неужто я тоже никчемным стал, как же я от бабьих прихотей устал!
Вздохнув, утёр слезинки, они крупные как январские снежинки,
Женщина жалость у старика вызывает, но же её помоями не обливает,
Он ей только счастья желает, но у неё собственная тропка, она святость уже вынесла за скобки!
Он присел у окошка, помедлив немножко, с лавки привстал, сзади уже стоял тот,
Кто полжизни таскал следом за собой чужой рояль! Мужику таких не жаль,
Они в бою и в сраженье не способны сами принимать решенье!
Он встал со скамьи, собрал воедино мысли свои, бросил взор прощальный
На быт печальный и в безмолвии ночном туже подпоясался солдатским ремнём!
Возненавидя шумный свет, прижал к груди старенький портрет,
На нём прошлое оставило заметный след, он волен творить, жить и любить,
Но как ему жизнь сохранить? Он застыл в раздумье глубоком, почувствовал себя одиноким,
Он не слыл пророком, но пытался общаться с господом-богом! Старик видел явь очами,
Она породнилась со снами, а очи наполнились слезами, сражён был он содроганием,
Суд ждал слов признания, сложив крестообразно руки, он издал нечленораздельные звуки!
Его хотели предать тюремной муке, об этом по околотку поползли гнусные слухи,
Смутный страх в его душе царит, грустная тьма по околотку бежит,
Он же сидит в одиночке и срывает с женского платочка синие цветочки,
Ставит жирную точку на былом, и впадает в летаргический сон!
Когда же проснулся он, от прежних дум был освобождён,
После его возвращения к минутам бытия из долго сна,
Истина к нему без разрешения вошла в виде полымя,
Рекомендовало жить бестревожно, но возможно ли это?
На белом свете всякое бывает, кто-то смеётся, кто-то рыдает,
Судьба напомнила тебе напоследок, что твой предок тоже грешил,
И себя заживо сгубил, в краях далёких он бал проводником пороков,
Распри и склоки, как ливневые потоки смыли добро на пути,
Мимо них не проехать, ни пройти! Баба была не ахти, но страсть кипела в женской груди,
Он попал в её силки, что-то изнутри вырывалось наружу, любовь царила и в холод и в стужу!
Ничего мне уже не надо, горела бы в святом углу старинная лампада,
Никого не обвиняю, слезу наземь робко роняю, спешу, обгоняю время,
И сею собственное семя в почву ту, что всегда сопровождает бытовую мишуру!
Неумолимое слово из приговора звучало, как убивание былого,
Предмет его воспевания в мирской жизни потерял своё название!
Старик с ним без сожаления расстался и на чужой земле без любимой женщины остался!
Да, он обманулся, к другой бабе переметнулся, и назад уже не вернулся только потому,
Что никто уже не поверил ему, остаётся одно: присесть на старое трухлявое бревно,
И пить терпкое вино, слегка прокисло оно! Проснувшись от собачьего лая,
Он своё сердце на амбарные замки запирает, тот сладострастный миг остановив,
Вычеркнул из своей памяти странный негатив!

Г. Ржищев
12 июля 2019г.
15:43