Дубненский генезис

Институтская Дубна родилась в декабре 1949 года, вместе с пуском протонного ускорителя на 480 МэВ, самого крупного в мире на тот момент. Это был чисто исследовательский ускоритель. Парадокс заключается в том, что он был построен, так сказать, на оборонные деньги, был частью Атомного проекта и оставался секретным до середины 1950-х годов.

Строить этот ускоритель предложил Игорь Васильевич Курчатов, научный руководитель Атомного проекта СССР. Оцените нетривиальность такого предложения. Январь 1946 года. Страна только что вышла из кровопролитной и разрушительной войны. Задача № 1 — создать собственную ядерную бомбу. Строятся заводы по обогащению урана, налаживается производство сверхчистого графита, разрабатывается промышленная технология извлечения плутония из облучённых урановых блоков — первая советская атомная бомба была плутониевой, еще не построен ядерный реактор, продолжаются поиски новых месторождений урана — предстоит в исторически сжатые сроки, за четыре, года создать новую, атомную промышленность. А академик Курчатов предлагает строить исследовательский ускоритель!

Чем аргументировал Курчатов? В письме Л. П. Берии от 26 января 1946 года он указывает на то, что плутоний, ставший топливом для первой американской бомбы, был открыт как раз на ускорителе, и мы не можем предугадать, какие еще сюрпризы готовит нам природа на ускорителях более высоких энергий, а именно такой ускоритель строят американцы в Беркли.

Были у Курчатова, по-видимому, и другие, невысказанные соображения, более высокого порядка. Он был государственный человек и мыслил государственными категориями. После ядерных бомбардировок японских городов даже далекие от науки люди осознали, что открытия в физике могут изменить ход истории. Страна, которая называет себя великой державой, должна тратить деньги не только на оборону, но и на научные исследования, даже если от них нельзя требовать немедленной отдачи — то есть, вкладывать деньги в фундаментальные исследования. Сейчас для нас это азбучная истина — хотя не для всех — но это понимали и тогда. Уже через полгода, после двух-трех заседаний Спецкомитета и резолюции Сталина, в августе 1946 года правительственная комиссия СССР приняла решение о строительстве ускорителя, и в 20-х числах августа генерал-майор инженерно-технической службы Александр Павлович Лепилов — начальник строительства и по совместительству начальник исправительно-трудового лагеря, основной рабочей силы — выехал к месту будущего города физиков.

Место выбирал Берия. Достаточно близко к Москве с её научно-техническим потенциалом. И в то же время достаточно далеко, учёные не будут отвлекаться от основной работы. По каналу Москва-Волга можно доставлять тяжёлое оборудование. Есть Иваньковская ГЭС — стабильный источник питания. Нет автомобильной дороги? Проложим. Разобрана железная дорога от Вербилок до Большой Волги? Восстановим. А главное — медвежий угол, некуда бежать. Побеги потом были, но не один не имел успеха. Высказывались и сомнения. В первую очередь насчёт выбранного места. В дубненском фольклоре есть несколько версий, вот самая короткая. Будущий академик Александр Львович Минц позволил себе усомниться в прочности грунта — местность была сильно заболочена. Вы не верите в Советскую власть? — спросил Берия. 

А в это время будущий научный руководитель строительства ускорителя М. Г. Мещеряков работал в Америке — экспертом Атомной комиссии ООН. О новом назначении он узнал, вернувшись в феврале 1947-го, непосредственно от Берии. Разговор был такой, вспоминал Михаил Григорьевич: «Тэбэ переводим в Москву (Мещеряков был заместителем директора Радиевого института в Ленинграде). Будешь строить большой циклотрон. Но ты понимаешь это поручение? Нет, я вижу, что ты не понимаешь. Ну так вот, если ты его не сделаешь, ты поймёшь это на Колыме».

И 27 марта 1947 года МГ, как его потом стало называть, впервые выехал «на объект». Что же он увидел? 30 лет спустя, сидя на больничном, он написал свои воспоминания «О времени неповторимом и незабываемом» — процитирую, потому что Михаил Григорьевич был тонкий стилист, и не хотелось бы искажать оригинал: «Кругом был сырой, без каких-либо просветов лес. Несколько десятков рабочих, возглавляемых начальником строительства А. П. Лепиловым, прокладывали просеки для дорог и торопились до вскрытия Волги соорудить деревянный причал. Группа геодезистов производила трассировку улиц будущего научного городка и железнодорожной ветки от станции Большая Волга до технической площадки...» Один из его сотрудников, пожелавший остаться неизвестным, потом напишет: «В эти топи, в эти грязи послан был удельным князем наш крутой Мещеряков…»

Кандидатура Мещерякова возникла неслучайно. Он был учеником Курчатова, его аспирантом во второй половине 1930-х годов. В составе так называемой циклотронной бригады он, тогда просто Мишель, приводил в действие первый в Советском Союзе и в Европе циклотрон. И этот опыт пригодился. Дубненский ускоритель был построен в рекордно короткий срок: от утверждения технического проекта ускорителя в августе 1946 года до его пуска в декабре 1949-го прошло неполных два с половиной года. Это был самый крупный ускоритель в мире — и оставался таковым до 1953 года.

О работе на нём физикам можно было только мечтать. Мечтал поработать на нём и Игорь Васильевич. Ему хотелось отвлечься от административных дел, снова надеть лабораторный халат и прильнуть к окуляру микроскопа… И по крайней мере однажды это ему удалось. Вот коротенькая история на этот счёт. 1951 год, в Гидротехнической лаборатории, как её называют из соображений секретности, вовсю работает ускоритель — идут исследования нуклон-нуклонных взаимодействий. У Игоря Васильевича в корпусе № 1 — своя комната на втором этаже, и к ней приставлен часовой. Приезжает Лаврентий Павлович. Ходит по первому этажу, ждет, когда Игорь Васильевич спустится, встретит дорогого гостя. А тот своими делами занят, погрузился в загадочный микромир и совершенно забыл о субординации и о своём месте в макромире. Берия походил-походил — и стал подниматься на второй этаж. Так — ну, или почти так, — рассказывал первый начальник первого отдела Гидротехнической лаборатории Сергей Тимофеевич Денисов. 

В порядке послесловия.   

В 1953 году была испытана первая термоядерная бомба. Для закрытых советских физиков это был их триумф. Они опередили американцев. Многие после этого, сочтя свою миссию выполненной, покинули Атомный проект.

А Курчатов наметил возвращение к нормальной научной деятельности.  Так, он инициировал работу над созданием управляемой термоядерной реакции, он поддержал Георгия Николаевича Флёрова, другого своего ученика, который, отдав 10 лет Атомному проекту, решил заняться синтезом трансурановых элементов.

И примерно в это же время, летом 1954 года в Обнинске состоялось рождение мирного атома: была пущена первая в мире атомная электростанция, построенная под научным руководством Дмитрия Ивановича Блохинцева. 

А сам Дмитрий Иванович через два года возглавил новый международный научный центр — Объединённый институт ядерных исследований. И бывшая ГТЛ, этот гадкий утёнок Атомного проекта, стала одной из его Лабораторий.