Просьба брата

Сага о Викторе. Просьба брата

-  Миша, здравствуй! - Виктор бросился навстречу старшему брату, как только тот вышел из своего кабинета в коридор. Вокруг было шумно, множество людей сидели, стояли, ходили, разговаривали, ожидая своей очереди. За дверями кабинетов нервно стучали пишущие машинки, трезвонили на разные голоса телефоны. Здесь, в Ворошиловградском горкоме партии, каждый час и каждую минуту решалось множество вопросов. Над городом нависла опасность вражеской оккупации, и каждый день она становилась всё реальней.  Виктор понимал, что старший брат слишком загружен работой, а потому был готов напоминать ему о своей просьбе снова и снова:
- Миша, здравствуй!  Ну что, ты ещё не звонил военкомат?
 Михаил, поневоле замедляя шаг, остановил на младшем брате красные от хронического недосыпания глаза:
- А, Витя?  Ну, здравствуй, - он  обхватил Виктора  за плечи, увлекая его с собой вперёд по коридору. - Нет, в военкомат я не звонил. Ты же знаешь, что мы завод Октябрьской Революции эвакуируем...
- Да, Миша, я всё понимаю, - с готовностью закивал Виктор. - Знаю, что ты занят и тебе некогда. Но, может быть, ты позвонишь прямо сейчас, пока я тут? А я подожду. Ну, чтобы ты не забыл опять. Ведь это займёт всего каких-нибудь три минуты от силы! От тебя нужно буквально пару слов, и дело решится в мою пользу.
 Михаил вдруг пристально и испытующе глянул на Виктора, словно желая пригвоздить его взглядом.
- Когда ты жил в Краснодоне, ты стеснялся пользоваться тем, что у тебя брат в райкоме партии в Ворошиловграде работает, - заметил он укоризненно. - А теперь, я смотрю, твоя скромность тебя покинула, и ты готов воспользоваться своими родственными связями без всякого стеснения. Не думал, что ты так легко отступишь от своих принципов!
- Ну, я же ведь не в эвакуацию в солнечный Узбекистан прошусь через родственные связи, а на фронт рядовым! - горячо возразил Виктор, при этом густо заливаясь краской. Михаил надавил на самое больное место, упомянув о его принципах.
- Тебе восемнадцать будет только через год, но ты отчего-то считаешь себя лучше других таких же как ты, которые тоже возомнили, будто без них наша армия с фашистами ни за что не справиться. У тех других нет брата в горкоме партии, как у тебя, и ты надеешься обойти их за мой счёт?
- Ну, зачем ты всё так переворачиваешь! - воскликнул Виктор, чувствуя, что теряет почву под ногами. - Немцы уже под Москвой, а ты хочешь, чтобы я ждал ещё целый год? Разве это плохо, что я Родину защищать хочу и думать ни о чём другом не могу? Разве это повод надо мной смеяться?
- Я вовсе над тобой не смеюсь, - возразил Михаил невозмутимо. - То, что ты Родину защищать хочешь, это очень хорошо. Но защищать её можно по-разному, не только на фронте. Сейчас работа в тылу врага не менее важна, как ты не понимаешь? Ты же знаешь про блокаду Ленинграда? Там голодные женщины и дети стоят у станка по две смены подряд, чтобы дать фронту снаряды и патроны. Без их труда Победы не будет. Только желторотые мальчишки могут считать, будто Родину защищают лишь те, кто стреляет. Не думал я, что тебе, во всём остальном такому умному, придётся это растолковывать.
 Михаил с сожалением поглядел на младшего брата и сокрушенно вздохнул. Видя, что добился желаемого эффекта, лишив Виктора его напора и уверенности в своей правоте хотя бы на время, старший брат сменил назидательный тон на искренне дружественный, доверительный и тёплый, мягко обнял младшего за плечи и проговорил:
- У меня, Витя, есть к тебе разговор. Очень личный, человеческий. И большая просьба. На тебя одного вся моя надежда. Пойдём, я расскажу тебе...
 Они спустились по лестнице на первый этаж. В буфете давали горячий чай с сахаром, и это было как раз то, что всегда помогало Михаилу начать непростой разговор с младшим братом.
- Ты вот по поводу солнечного Узбекистана только что шутил, - заметил он, удобно расположившись за столом и придвинув к себе гранёный стакан, над которым поднимался горячий пар. - Тебе кажется, что Ташкент это какое-то райское место. Так думают многие. Поэтому в Ташкент и рвутся всеми правдами и неправдами те, кто ищет легкой жизни. Только для нас, коммунистов, нет на Земле такого уголка, где от нас не требовалась бы работа на пределе наших сил, особенно сейчас. Знаешь ли ты, сколько предприятий эвакуируется в Узбекистан? В Ташкент перевозят Ростсельмаш, и это очень непросто. Не всё идёт как задумано с транспортировкой оборудования. Есть вероятность, что сроки его доставки окажутся сорваны. А это значит, что со сбором и запуском придется поспешить, увеличить темпы как минимум вдвое. Там нужно будет строить производственные площадки,  цеха, быстро обучать людей новому для них делу. И особенно важно работать с молодёжью...
 Михаил говорил озабоченно и серьёзно, глядя на младшего брата усталыми глазами.
- К чему ты клонишь? -  подозрительно спросил Виктор, одновременно чувствуя, как у него сжимается сердце от сострадания к брату, который рассказывает ему про Ростсельмаш и Ташкент, а у самого глаза слипаются. А как Миша похудел и осунулся! Наверное, не спит уже не одну ночь и только взбадривает себя чаем, а если позволит себе поесть досыта, то тотчас и уснёт на месте, и тогда его пушками не разбудишь.
- Помнишь Коваленко? - ответил Михаил брату вопросом на вопрос.
- Это который с тобой в Октябрьском райкоме работал? - уточнил Виктор. - Иван Кириллович, кажется?
- Значит, помнишь! - удовлетворенно кивнул Михаил. - И он тебя тоже помнит, представь себе. Прославился ты тогда своей речью на конференции. Мы в райкоме с товарищами даже поспорили, и Коваленко знаешь как тебя защищал? Говорил, что только таким как ты и можно доверять по-настоящему. А теперь он в Ташкенте, и на нём запуск завода. Сроки срывать никак нельзя, сам понимаешь, а надёжных людей вокруг мало. Это его собственные слова. Мне их один наш общий товарищ передал, он с Иваном Кирилловичем по телефону разговаривал. Очень, очень трудное там положение, молодёжь толковую организовать как следует никому. Вот Иван Кириллович тебя и вспомнил. Видно, не хватает в Ташкенте такого комсомольского вожака!
 Виктор недоверчиво глядел на брата, сощурив глаза.
- Так-таки и не хватает? - усмехнулся он. - Вот прямо во всём Ташкенте не сыскать!
- Может быть, если бы у Коваленко была на это время, он бы и сыскал! - веско заметил Михаил. - Но такие хлопцы, что ему нужны, все как один рвутся не в Ташкент, а на фронт, или это тебе не ясно? И потом, как ни крути, твои организаторские способности - талант, который не так уж часто встречается, это уже я тебе сказать могу, не спрашивая, хочешь ты слышать правду или нет. Или ты человеку душу тогда вывернул своей речью, он словам твоим поверил, принял их за чистую монету, а как до дела дошло - ты в кусты? Разве за свои слова ты уже не в ответе?
- Почему не в ответе? - удивился Виктор. - Разве я от слов своих отказываюсь?
- А если не отказываешься, значит, после того, как ты узнал, в каком положении Иван Кириллович и как бы ты мог быть полезен там, рядом с ним, ты поедешь в Ташкент, потому что это сейчас для тебя  самый лучший способ выразить свою любовь к Родине.
 Виктор чувствовал, что ещё немного - и у него уже не будет сил возражать и сопротивляться. Но пока он всё же уточнил:
- Я, Миша, не понимаю только: чего я такого говорил на той конференции, из-за чего теперь вот прямо обязан ехать в Ташкент?
- А то ты забыл? - воскликнул Михаил. - Ты ж так красочно расписывал, как трудно, да и вовсе невозможно работать, когда руководитель не местный, только что приехавший на место и никого там не знает! Так убедительно разложил, что все это запомнили сразу, а про инициативу снизу и самоорганизацию уж потом. Так вот в Ташкенте ты найдёшь кое-кого из своих прежних товарищей по комсомольской работе и сможешь привлечь на помощь, а там и местные ребята подтянутся. У тебя есть шанс самому осуществить на практике всё, о чём ты тогда говорил.
- Что ж, это аргумент, - со вздохом согласился Виктор. - Если всё действительно так, как ты говоришь! - Однако тотчас же заметил: -  Но тогда, Миша, я предпочёл бы остаться здесь и делать то же самое, помогая тебе. На тебе вон лица нет. Чем ты хуже Коваленко?
 Михаил сурово сдвинул брови.
- Что ты дурачка-то всё из себя строишь?  Не похож ты на дурачка, не пройдёт! Тут у меня на подхвате и без тебя надёжные хлопцы найдутся! Без тебя я прекрасно обойдусь. Ты не смотри, что выгляжу я не огурчиком. Ничего, потом отосплюсь. Моё положение с положением Коваленко даже сравнивать нельзя! Я-то здесь у себя дома, и люди меня знают и уважают. Конечно, и спешка тоже у нас, да и жалко рабочим станки демонтировать, уничтожать то, что своими руками создавали. Людям важно понимать, что ничего не пропадёт, всё будет восстановлено заново на новом месте, а после войны все наши заводы домой вернутся. А с Ростсельмашем вот как раз сейчас происходит то, чего рабочие опасаются: дорога слишком длинная, и война, и бомбёжки, и неразбериха - тут как бы не растерять всё хозяйство по пути! Ну, ничего! Я думаю, Витя, пока ты в Ташкент доедешь, всё заводское оборудование тоже на место прибудет, - заключил старший брат на неожиданно уверенной мажорной ноте, глядя на Виктора так, словно это дело уже решено и никаких возражений быть не может в принципе. И, оценив произведённый эффект по озадаченному выражению лица младшего брата, Михаил заверил его:
- Ты, Витюша, и десятый класс там закончишь, с Лелей в одну школу ходить будешь. И  поселишься вместе с ними там. Ну, так я напишу Марусе, что ты к ним едешь? И товарищу Коваленко тоже. Договорились?
 Виктор молчал, глядя в свой стакан с чаем невидящими глазами. Он чувствовал на сердце тяжесть, почти боль.
- Почему ты так со мной, Миша? - спросил он, подняв наконец на старшего брата взгляд, полный неизбывной горечи. - Ведь даже если всё правда про Ростсельмаш и  товарища Коваленко, ты меня не потому отсылаешь.  Это же только повод. Я и в самом деле не такой дурак, чтобы не видеть...
- Ну, хорошо, - ласково улыбнулся Михаил под этим вымученным взглядом брата, словно снег от соли растаял. - Хорошо, я скажу. Я и так хотел тебе сказать. Конечно, я и за Коваленко переживаю, и думаю, что ты как раз тот, кто там сейчас нужен. Кто справится. Это правда. Но есть ещё одно, Витя. Лилечка. Не знаю, как тебе объяснить. Ты ведь тоже её любишь. Знаешь, мне сон про неё приснился. Нехороший. Страшный даже. Не стал бы я с тобой о таком никогда говорить. Я же не баба старая. Но у меня никого роднее нет. Знаю, что всё могу тебе доверить, и это останется между нами. Так вот, понимаешь, не в самом сне дело, а в чувстве, что после него у меня осталось. Никогда раньше ничего похожего со мной не было. Тревожно мне за Лелю. Как будто что-то ей там угрожает. И почему-то если ты будешь с ней, то всё обойдётся. Это из моего сна. Только ты не смейся, - Михаил посмотрел на него так обезоруживающе  просто и открыто, что теперь уже никак нельзя было заподозрить его во лжи. - Она - моя любимая единственная дочь, моя кровь и плоть. И ты - мой любимый брат, самый родной. Да, это моя слабость - мой страх. Сейчас ты её видишь. Надеюсь, ты во мне не разочаруешься. А я могу только просить тебя: пожалуйста, приезжай в Ташкент. Там ты будешь полезнее, чем здесь. Ты сможешь сделать очень важное для Родины дело. И ты будешь там с ними, с Марусей и Лелей. Тогда и со мной всё будет хорошо. Согласен?
 Виктор уже не мог ответить «нет». Никогда ещё его любимый брат Миша не был с ним так откровенен, не обнажил так глубоко своей души, не делал таких признаний. Михаил всегда был для него примером для подражания, почти кумиром, где-то высоко или далеко впереди, вечно занятый, в последнее время трудно досягаемый в своём кабинете - ведь и отвлекать-то его от таких важных дел было совестно. И вот теперь старший брат открыл перед ним самое сокровенное, что носил к себе, чем мучился, в чём чувствовал себя уязвимым. Как ещё можно было ему ответить?
- Хорошо Миша. Я поеду в Ташкент, - ответил Виктор.
 Если бы брат попросил его умереть сию же минуту, он и тогда ответил бы "да". И, наверное, с ещё большей готовностью. Сейчас он ясно это сознавал и радовался тому, что любит, способен ответить на Мишину любовь своей любовью.
- Ну, вот и отлично! -  Михаил горячо и крепко сжал обе его руки в своих. - Тогда не теряй времени, собирайся. Я всё устрою.