Тихая поступь Ноября

В две тысячи шестом году в наш город пришёл Ноябрь. Особенный, неповторимый и как будто присыпанный пеплом. В нём синева загадочных, чуть-чуть запретных сумерек смешивалась с золотистыми подковами листьев на угольно-чёрном ковре Матушки-Земли. Свинцовые утра переходили в серебристые дни, после следовали сапфировые вечера и агатовые ночи. О сколько затаённой грусти было в этих сонных часах! Где-то в полях выл ветер, и тосковали волки. Чувствуя эту далёкую душевную боль, горожане ворочались в мягких белых постелях и тяжко становилось им в душных, натопленных комнатах. Сны приходили тревожные, шелестящие и нецветные...

В ту серо-жёлто-синюю осень к нам на каникулы приехал из Москвы мой двоюродный брат Артём.

- Завтра я покажу тебе наш город, - мои глаза так и блестели. За пятнадцать лет своей жизни мне ещё не приходилось выполнять роль гида. - Свожу тебя в наш сквер, покажу центральные улицы, а потом отправимся на стадион.

- Угу, - бормотал Артём, доставая футболки, носки, спортивные штаны и прочие элементы нехитрого мужского гардероба из вишнёвой сумки с белой надписью «Найк». Прогулка по фабричному городку не внушала ему особенного энтузиазма.

- На стадионе вам делать нечего, - вмешался в разговор папа. - Там полгода назад избили Альпенштока.

- Туда ему и дорога, - как и все подростки, я смотрела на мир цинично, а порой и жестоко. - Я бы его сама отколотила.

Мама неодобрительно покачала головой, папа пробормотал что-то неразборчивое, а Артём расхохотался. Альпенштоком звали папиного коллегу по работе, помешанного на спорте и походах. Осенью он каждые выходные отправлялся на Октябрятские скалы. Зимой ходил в лес на лыжах, весной сплавлялся на плоту по опасной горной реке с красивым фольгово-шуршащим названием Серебрянка. Летом катался на скейте по городским бульварам. За всю свою жизнь он не выпил ни одного бокала пива, не говоря уже о более крепких напитках, не выкурил ни единой сигареты. Питался Альпеншток лишь полезной, сбалансированной едой.

И добро бы делал всё это молча. Но нет, такие люди просто не способны держать язык за зубами. Стоило кому-нибудь из коллег разогреть себе «Доширак» или съесть пачку «Кириешек», как он разражался целой лекцией о вреде подобной пищи для фигуры, внутренних органов и самооценки. Стоит ли уточнять, как Альпеншток относился к курильщикам? Своё прозвище этот скучно-правильный парень получил после того, как целый месяц рассказывал о выписанном из Германии или иной гнило-западной страны альпенштоке.

Но мы отвлеклись. Так вот, после долгих споров и препирательств было решено, что я покажу Артёму самые безопасные и многолюдные кварталы нашего городка. Улицу Петербургскую, проспект Свободы и безымянный сквер на бульваре Виктория.

Когда чёрная, словно глаза Шахерезады, ночь перетекла в звенящее от ожидания зимы утро, Артём решил отправиться на пробежку. Вернулся он минут через сорок. Злой, окровавленный, с подбитым глазом, в выпачканном собачьими экскрементами ботинке.

- Не город, а дыра, - выпалил Артёмка. - Серость, грязь и кругом одни дебилы.

И Артём скучно, неудобоваримо, с ненужными подробностями, принялся рассказывать о драке с каким-то парнем, обозвавшим его, Великого Артемия, Гребнем.

- Шапка ему моя, видите ли, не понравилась, - угреватое лицо Тёмы приобрело малиновый оттенок. - Красная она, видите ли. Я – Гребень! Это же додуматься надо!

- Прекрати выражаться! - вскипел папа. - Женщин бы постыдился.

- А что такое Гребень? - в том возрасте я понятия не имела, что так в определённых местах называют нежных, словно кисейные барышни, мужчин.

Мама переводила взгляд с отца на Артема, тоже, как и я, теряясь в догадках. Но сильная половина человечества решила оставить нас в счастливом неведении. Папа отправился в магазин, а мой брат — дезинфицировать боевые раны и отмывать пострадавший от рук, точнее, зада какого-то пса ботинок.

Стоит ли говорить, что после этого печального инцидента Артём наотрез отказался осматривать «населённую имбецилами деревню»? До полудня брат мой нежился в постели, а после садился за компьютер и пытался погубить злющего, как сама смерть, Кощея Бессмертного и его армию скелетов. Казалось, осень проникла по ту сторону монитора. Чёрный замок Злодея в красном плаще и окружавшие его надгробия скрывала от геймеров пелена мелкого, безнадёжного дождя. Фиолетовый вечер завывал замогильным голосом и хохотал противным, визгливым смехом. Все эти игровые эффекты перекрывали малоцензурные сетования Тёмы.

Возможно, какая-нибудь цыганка или наша русская ясновидящая в далёкой и шумной Москве сказала Артёму: «Если победишь Неживого, на тебя свалится неземное богатство, и ты встретишь девушку своей мечты. А ещё сможешь без экзаменов поступить в самый престижный российский ВУЗ». Иначе чем объяснить нездоровую одержимость моего брата нехитрой и однообразной компьютерной стрелялкой? Он побледнел, осунулся, периодически забывал поесть. Веки у Тёмки покраснели, он пропускал наши вопросы мимо ушей, а разговоры по мобильному телефону с матерью, моей далёкой тёткой Агафьей, старался пресекать на корню.

Мои родители пробовали отвлечь Артёма от компьютерного безумия, но потерпели фиаско и махнули на брата рукой. Я же продолжала вести ту же жизнь, что и до его приезда. За год до визита Тёмы я сдружилась с парнем из соседнего подъезда, двадцатидвухлетним Димариком.

В Диму я была давно и безнадёжно влюблена. Для меня он был кем-то вроде божества. Я ловила каждое его слово. Будь то плоская шутка, пересказ нового фильма или городская сплетня. Как-то я даже нарисовала Димитриуса на фоне нашего дома. Сентябрьский ветер, словно шаловливый котёнок, играл его золотистыми кудрями, а кругом танцевали жёлтые листья. В серых глазах застыло нечто сродни поэтическому вдохновению. Рисунок вышел наивным и довольно-таки посредственным. Но за неимением фотографии Димы я каждый вечер вынимала из тайника сию нешедевральную мазню и подолгу любовалась ангельским ликом.

Димон же относился ко мне, как к другу. Одалживал диски с музыкой и фильмами, скачивал компьютерные игры. Интернета у меня в те далёкие годы ещё не было.

За Димой, словно тень, следовал его брат Матвей. Я по глупости думала, что он так же, как и я, восхищается Димоном и хочет во всём быть на него похожим. Только позже, много позже поняла, что причина его визитов кроется в другом.

Дима и Матвей не раз приглашали меня прогуляться по городу. Но моя мама, обладавшая повышенной тревожностью, выступала против таких эскапад. «У нас дома общайтесь сколько угодно. А на улицах... Нет, это слишком рискованно», - говорила она. Я тихо злилась, но перечить не решалась. Тем более, что в глубине души понимала её опасения. Моя одноклассница Лиза Деревяженко как-то отправилась на прогулку со своим бойфрендом и его друзьями. И... не вернулась.

И вот в пасмурный ноябрьский день Димка в очередной раз позвал меня полюбоваться панорамой нашего городка. И в голову мне пришла одна мысль.

- Мама, а можно мне прогуляться вместе с Тёмой, Димариком и Матвеем? Я ведь буду не одна, а с Артёмом, - сказала я.

После долгих уговоров и обещаний вести себя осторожно мама наконец-то согласилась. И каковы же были мои разочарование и обида, когда Тёма, увлечённый компьютерной стрелялкой, категорически отказался принимать участие в культпоходе!

- А, я понимаю. Ты боишься того парня. И какой же ты после этого мужик? - взорвалась я. - Может, ты и есть этот... Ну... Гребешок или как там его?

Лицо Тёмы побагровело, потом приняло нездоровый жёлтый оттенок, а после посерело.

- Думай, что говоришь. Я просто хотел поиграть. Но... но если тебе так приспичило, пойдём, - он молча оделся, и вместе со мной вышел из квартиры.

Внизу нас ждали Дима и Матвей.

- Ну куда теперь? Киношка на реконструкции да и кафе путных не осталось, - заметил Димас.

- Давайте прогуляемся по центральным улицам. Тёмка ещё здесь ничего не видел, а завтра он уезжает, - заметила я.

- Я тоже скоро уеду. К отцу. В Петропавловск-Камчатский, - глаза Матвея затуманились.

Их родители развелись несколько лет назад, и отношения парней с матерью как-то не заладились. Она была настоящим домашним тираном, контролировавшим каждый шаг сыновей. Димка, трудясь на двух работах, снимал отдельную квартиру и кое-как сводил концы концами. А его пятнадцатилетний брат стоял перед выбором: терпеть каждодневное давление и недовольство или уезжать на другой конец страны. После долгих мучительных месяцев он выбрал второе.

Мы долго и довольно бесцельно слонялись по проспектам и серединным, ничем не примечательным улочкам. Проиграли сто рублей в автомате, стоявшем возле магазина, показали Тёмке развалины старого военкомата, побывали на злополучном стадионе, где чуть не пал смертью храбрых поборник здорового образа жизни по кличке Альпеншток. И в конце концов отправились к нашей городской реке.

В тот день водоём представлял собой невесёлое зрелище. По зеленовато-серым водам медленно плыли сигаретные пачки, пустые бутылки и прочий сор. Берега были усыпаны мусором. Казалось, мы вдруг очутились на свалке или в постапокалиптическом мире. А тут ещё Димка принялся рассказывать страшные истории, связанные с печальной, никем не любимой рекой.

- Как-то в октябре, я ещё в школе учился, какая-то девка родила на этом самом берегу ребёнка и тут же, на месте его утопила. А недавно жена одного местного авторитета заказала мужа. Ну и киллеры того... Голову ему проломили и сюда скинули. Деньги благоверного жене отошли, и она открыла салон красоты. Называется «Этель», - вещал он.

Тёма иронически улыбался, а Матвей, погружённый в невесёлые раздумия, казалось, вообще не слушал старшего брата. В этот день он вообще был грустен и неразговорчив. Мне же стало не по себе. Начинало темнеть. В надвигающихся, ползущих по грязным унылым полям сумерках река напоминала декорации из фильмов ужасов. Мне вдруг показалось, что воды вот-вот раздвинутся, и оттуда выйдет череда призраков. Голая водяная дева без носа и рта вынесет того самого младенца. Мёртвого, синего и сморщенного. Мужчина в чёрной кожаной куртке с проломленной головой утащит нас в тёмный подводный мир. Это теперь я знаю, что большинство рассказанных Димариком историй — выдумка от начала и до конца. А тогда... Тогда я верила каждому слову своего божества. И... На какой-то момент мне показалось, что из зеленоватых вод высунулась окровавленная рука.

- Пойдёмте. Уже поздно. И холодно, - забормотала я.

Болтая обо всём на свете, двинулись вдоль берегов нелетней Леты. В сумерках мы не сразу заметили парня, стиравшего что-то, кажется, куртку, в реке.

- Интересно, что это он делает? Уж не смывает ли кровь со своих одежд? - с присущим ему чёрным юмором заметил Димка.

- Пойдём, он какой-то странный, - взмолилась я.

Мне опять стало не по себе.

И тут парень вскочил на ноги и бросился к нам, словно пантера из мультфильма «Маугли». Синий купол неба, черная земля и блестящая в полумраке вода смешались в какую-то тошнотворную карусель. Кто-то, тяжело дыша, бросился в сторону леска, послышались звуки борьбы, а потом я, полумёртвая от страха, стояла чуть поодаль вместе с Тёмой и Матвеем.

- Г-где Д-димка? - онемевшими от страха и вечерней прохлады губами пробормотала я.

- Смылся. Испугался этого психа, - Артём невесело рассмеялся. – Если бы Матвей не ударил его по голове кастетом, почикал бы он нас ножичком.

- Смылся? - я не могла поверить своим ушам.

Я была потрясена, раздавлена, морально убита. И не встречей с сумасшедшим или кем он там был, нет. Образ золотоволосого героя в одно мгновение истлел и рассыпался, словно старая, никому не нужная тряпка. Так превращаются в пыль вампиры и привидения, стоит солнечному лучу упасть на их измождённый лик. Так...

Следующий день был скучным и суетливым. Мы с мамой проводили Тёмку, я сыграла в любимую стрелялку двоюродного брата и, к своему удивлению, сразу же расправилась с Кощеем и его слугами. Наступил чернильно-грустный вечер, перетекший в холодную, осеннюю ночь. Где-то плакали волки, а ветер метался в полях, не находя себе места от тоски и одиночества.

Наступили школьные будни с бесконечными уроками, занудными или истеричными учителями, глупыми шуточками одноклассников и тихими вечерами за книгами. Нашей дружбе с Димариком пришёл конец да и Матвей, занятый подготовкой к отъезду, перестал заходить.

***

- Матвей передал тебе диск с какой-то игрой, - сказала мама, когда я вернулась из школы. - Он сегодня уезжает.

Я открыла коробочку, но вместо диска там оказался туго свёрнутый тетрадный листок. Это было страстное, отчаянное и горькое признание в любви, полное скрытых слёз и неизбывной тоски.

Я читала эту исповедь, и глаза мои наполнялись слезами. «Я любила не того. Ах, если бы я обратила внимание на Матвея, я бы, он бы... мы были бы счастливы. Он, только он — настоящий герой, не дрогнувший перед лицом опасности. А его брат... Жалкий трус», - и много ещё крутилось в моей голове мыслей. Безотрадных и запоздалых, словно отставшие от товарищей перелётные птицы.

В тот вечер Ноябрь покинул наш город. Тихо и незаметно, чтобы никого не потревожить. Он совсем не походил на своего белобрового деда, сковавшего город снегами и морозами. Ничего общего не имел Ноябрь две тысячи шестого и с отцом. Истеричным, плаксивым и мелочным. Этот бледный и печальный молодец в длинном, пепельно-сером плаще тихо ступал по улочкам нашего невзрачного фабричного городка. Он дарил людям молочно-белые рассветы и ежевичные вечера. Но никто не замечал его стараний. Точно так же и я игнорировала Матвея. Для меня он был всего лишь тенью Димарика. Живым призраком, довеском...

Иногда мне кажется, что и Ноябрь две тысячи шестого года мучился от неразделённой любви. Может быть, прежде чем исчезнуть он тоже оставил возлюбленной записку. На чьём-то оконном стекле, на усыпанной листьями скамейке или на стене серого, как бессонница, дома? Прочитала ли Она его послание? Не знаю. Да и никто никогда не узнает.

С тех пор миновало почти тринадцать лет. За это время Димарик успел жениться, развестись и стать законченным алкоголиком, Матвей вернулся в наш город вместе с женой и ребёнком и теперь работает стоматологом в частном медицинском центре. Артём занимает неплохую должность в рекламном агентстве.

Всё стало другим. Город изменился до неузнаваемости. Появились красно-серые и яично-жёлтые торговые центры, на бульварах разбили клумбы, канули в Лету игровые автоматы. И только река осталась прежней. Грязной, одинокой и пугающей.

А мне периодически хочется вернуться в две тысячи шестой. Чтобы исправить ошибки и вновь насладиться тем счастливым и немного мучительным временем. Наверное, и у тебя, дорогой читатель, есть такие памятные года. Но не дано нам перенестись в прошлое. Машина времени так и осталась элементом фантастических романов и зрелищных кинофильмов. А жаль. Ведь у каждого из нас есть свой ноябрь две тысячи шестого года.