Ефрейтор Киреева

Мой интерес к фронтовой жизни моих родных продолжал расти, хотелось понять, за что же их всё-таки забыли?
Оказывается, на войне моя мама дослужилась до ефрейтора, согласно наградной книжке на медаль. Боец Киреева Мария, не раз спасала от смерти солдат, часто смерть угрожала ей самой.
На войне нет скидок для девушек, поблажек. На войне тяжелая фронтовая каждодневная служба - Родину защищать. Моя мама с этим достойно справилась. Не важно, в какие даты происходили события, описанные ниже, эти воспоминания уже не стереть из моей памяти. Может быть, где-то ещё хранятся семейные архивы документов, фото¬графий в Астрахани, России или за границей, в которых Мария Киреева отмечена, как патриот своей страны.
Мы же в семье документы, фотографии, воспоминания сберегли для истории.
Главное, каждый служащий эвакогоспиталя-2114 не только спасал раненных бойцов в несчетном количестве, но и воевал на своем трудовом фронте за жизни бойцов, помогал воспрять духом и вернуться в боевой строй. Все приближали Победу, каждый на своем рабочем месте. Все служащие эвакогоспиталя, тоже омыли медали и ордена своим потом, кровью.
Очередной месяц Май.
Я опять у мамы спрашиваю о войне. Ну, ведь интересно же? Молча глядя на меня, мама перевела дух, собралась с силами, потихоньку начала рассказывать.
– Мы все дружно, слаженно много работали не покладая рук.
Например, если бой на исходе, нашему командованию порой с нарочным, или по специальной связи на железнодорожной станции передавали приказ срочно отбыть с точки нашего ожидания в точку заканчивающегося боя. Наш госпитальный эшелон выезжал по специальным секретным координатам. Путейщики заранее совершали обход, проверяли, сообщали о повреждении железнодорожных путей, сколько придется ждать, куда надо ехать.
Каждый машинист паровоза оперативно оценивал возможности, схему железных дорог, докладывал начальнику поезда. В трудных случаях могли дать сопровождающего, посадить прямо в кабину паровоза, чтобы, так сказать, проводил до нужной ветки или развилки. Так мы работали.
Как приедем на место боя, если есть транспорт, нам могли на грузовиках раненых подвозить, на подводах, но так бывало не часто. В основном весь состав служащих эвакогоспиталя участвует в обнаружении раненных, погрузке в вагоны. Сразу или потом, судя по обстановке, врачи разбираются, сортируют больных по специализированным вагонам, проверяют документы. Дальше, как всегда, госпиталь по железнодорожным путям везет раненных в тыл страны. В пути лечим, выхаживаем, сдаем в стационарный госпиталь. 
Маме всегда трудно давались подобные рассказы, да и не только ей. Я с детства всегда знала, где дома стоят капли валерианы, чтобы срочно накапать и успокоить её.
Понимала, ждала, когда подействует лекарство. Мама понимала, как важно было, до рассказать фронтовые истории, ответить на мои вопросы.
По радио в 60-ые годы в новостях постоянно говорили, что на СССР скоро нападет Америка. Меня шестилетнюю девочку готовили к войне. По случаю периодически учила раны обрабатывать, бинты накладывать, кровь останавливать, я знала правила первой доврачебной помощи с детства.
Нервная система фронтовиков – это вечно открытая рана, болела и болит, кровоточит, обливаясь горючими слезами до последних дней жизни.
После тяжелых воспоминаний, мама потихоньку приходила в себя, продолжала говорить о войне:
– Обычно загрузили мы народ, все сопутствующие службы работают, солдат раненых спасаем.
Как-то случилось, наш наполовину заполненный состав по другой ветке направили. Приехали в тупик, оказывается, здесь давно закончен бой, надо спешить, солдаты ждут помощи, торопимся людей собрать. Состав подгоняют ближе к нужному месту, все наготове принимать народ, а тут перестрелка возобновилась.
Работа закипела. У нас задача – как можно быстрее людей раненых собрать на поле боя. С медицинскими сумками наперевес, вот, как у меня с твоей бабулей, видела? Без оружия с поезда спрыгнули, бежим врассыпную, по разбомблённому полю.
После боя, солдаты, видя приближение нашего эшелона с Красным Крестом, сами старались доползти из последних сил до железной дороги. Санитары кого-то уже на носилках несут, в поезд грузят. Бежим туда, где раненные голос подают, стонут, помощи ждут. Среди убитых надо определить живых, может, кто-то без сознания лежит, его надо проверить, может ещё дышит? Он же наш солдат, спасать всех надо, главное, успеть в вагон загрузить, в дороге можно разобраться.
Были и фашисты переодетые, притворявшиеся, но мне такие не попадались.
Мы грузимся, а тут фашист начал строчить из пулеметов, головы не поднять, ждем затишки, хоть на минутку, и опять вперёд за ранеными.
Затихло вокруг. Слушаем тишину. Вроде, теперь бой точно закончен. Спешить надо. Сама в воронке сижу, громко имя кричу вверх «Ва-ся-я-я», звук над полем несется, вдруг, кто отзовется? Слышу едва различимый голос, а зовет меня Федя, глаза кровью залиты, не видит ничего, хорошо, хоть сам цел. Ох, и страшно нам было, а мне всего 18 лет.
Двигаюсь в центр поля, найду другого бойца без признаков жизни, подползу, всегда сомнения берут, вдруг просто без сознания? Ухом к носу, слушаю, вокруг опять шрапнель, то взрыв, крики, пульс не слышу. Ищу артерию на шее, ага, нашла, бьется, значит живой, дышит, хлопаю по щекам, не реагирует. Нашатырь с бинтом к носу поднесла, вроде зашевелился. Ищу место ранения, переворачиваю, ведь замолчал же, сказать ничего не может, нашла рану, перевязываю его сразу, оказываю первую медицинскую помощь.
Зову санитаров они от поезда с носилками передвигаются по окопам до моего маячка. Мы так договаривались с девчатами и санитарами ставить маячки, порой палку в землю воткнем с чем-нибудь, хоть с пилоткой, вот и маячок, это и есть место, где человека пора забирать. Санитары кладут раненого бойца на носилки, перебежками двигаются к составу, грузят, опять бегут по полю собирать раненых.
Медицинских инструкторов всегда было мало, а ждать-то нельзя, какую сестричку уже подстрелили, а людей полно лежит на земле, не успеют они всех обойти. Нас из разных служб госпиталя, порой не медицинских работников, обучили оказывать первую медицинскую помощь прямо на поле боя. Мы выносили с полей боев солдат не меньше, а может и больше, чем санинструкторы.
Паровоз стоит на парах, свисток свистит. По цепочке передали, что через 20 минут бомбить нас будут, летят бомбардировщики. Надо торопиться, отправляться будем через пять минут, а то после бомбежки ещё больше люду погибнет. 
Главное, успеть умчаться с паровозом. Спасали раненных солдат, о себе вообще не думали. Там на передовой, ведь им никто не поможет кроме нашего эвакогоспиталя, так и выносили солдатиков на себе, перевязывали раны, сразу, как нашли.
В другой раз, если, конечно, начальник кухни перед высадкой на поле боя скажет лично каждому задание.
Например, мне говорит:
– Боец Киреева, вам задание. У нас здесь стоянка до утра. Задача такова: печи разбомбили, они непригодны для приготовления пищи. Надо из кирпичей, или из чего придется, печь сложить, огонь развести, воды в котле накипятить, вот тебе под командование два штрафника.
– Ты хоть понимаешь, сказала она мне, что такое в незнакомой местности найти питьевую воду? Колодец? Чего этот риск стоит? Чтоб годная была чистая, не отравленная.
Вздохнула и продолжила.
Иногда у нас были рабочие, штрафники. Всегда были нарасхват, ведь тяжелой работы по госпиталю всегда много, и на кухне тяжести носить обычное дело. Порой надо спешить, а подсобных людей всех разобрали, не дождаться. Носилки, котлы на весь госпиталь были неподъемные, но все старались, помогали друг дружке их устанавливать, если незаняты. Вот, от таких разных тяжестей и я надорвалась на фронте, у меня желудок после войны был опущен на тринадцать сантиметров, боли постоянные, а работать надо. Представь себе, я сильная, молодая, а стала не пригодная для выполнения физической работы, негодная для гражданской жизни... Очень больно и страшно об этом вспоминать, говорить.
Боже, а что творилось с доставкой продуктов! Война есть война: то в дороге разбомбили, то везут, то не привезут, может к утру, а если в дороге испортились, а может опять разбомбят?
Однажды получаю приказ. Надо найти свежее мясо. Срочно.
Спрашиваю у начальника:
– Разрешите обратиться?
– Обращайтесь.
– А где же, товарищ начальник, найти то мясо?
– А не знаю, товарищ Киреева. Где хотите, но найдите! Бульон свежий, наваристый надо раненым и всё.
– Приказ ясен?
– Ясен.
– Выполнять!
– Есть.
Тогда, первым делом, надо помочь котел с водой вскипятить, дрова найти, печь из чего попало собрать, хорошо, если есть кирпичи, крупные камни у железной дороги. Всё шло в ход, и куски железа от авиабомб тоже могли пригодиться. Вымешиваем раствор для кладки, если глина, из глины, если земля, то из земли, с коровьим навозом и так далее, надо сказать, малоприятная вещь. Главное, чтобы котел устойчиво стоял. Так я и освоила профессию печника. Раз разбомбили походную печь, сложим, из чего придется, розжигом огня обычно занимаются выздоравливающие, мне своё задание выполнять надо. Вот и смотрю по сторонам, котел греется, ищу глазами корову или коня палого. Суета вокруг, все заняты своим делом. А приказ есть приказ, мясо искать надо и быстро. Так я на дерево заберусь, оттуда высматриваю, где же я могу взять то мясо? Да на пулю бы не нарваться. Кукушки-снайперы могут рядом быть.
Высмотрю тушу у дороги, а помощников порой уже не дозваться, далеко ушли, да тяжело несут.
Чтобы накормить весь госпиталь, приходилось кухонным работникам таких печей добывать или делать постоянно. Легкораненые порой сами просились помогать, кому врач разрешит, могли понемногу принимать участие. Ведь только через 2-3 часа вода в котле закипает.
Чаще убитым оказывается не корова, не баран, а конь. Найду несчастного, а он ещё жив. Разделывать надо. Животное ранено, нельзя, не могу-у-у тронуть. Прошу: Господи, помоги. Ведь тварь Божья, встать не может, ноги переломаны, слезы из глаз у него, у меня тоже. Вот пристрелят его по моей просьбе, чтоб не мучился, сяду рядом с ним, поплачу. Жду, чтоб у того коня хотя бы предсмертные судороги закончились, минут двадцать надо ждать. Спешить тоже надо, вдруг опять бомбардировщики прилетят, и так всё бегом, везде бегом.
Ну, вот вроде конь признаков жизни не подаёт. Нож всегда был при мне, паховые артерии коню вскрываю, кровь с туши спускаю, вдруг кому ещё пригодится это мясо убитого животного, голяшку отрезаю и туда к печурке, нами сложенной, несу, волоку по земле. Транспорта нет, так я пробую взять ношу на плечо. Если получается, так хоть быстрее идти смогу, через шинель с голяшки всё ещё сочится кровь. Весу в той задней ноге примерно двадцать килограмм, я сама весила 50 килограмм. Бульон бойцам очень нужен. Силы надо быстро восстанавливать, для этого не только лечение помогает, чистое белье, хороший спокойный сон, культурное доброжелательное обхождение, перелитая здоровая кровь, а ещё сытная, свежеприготовленная еда.

РАНЕНИЕ
Когда и где это было, не помню, вроде до 44-го года. Ведь порой состав госпиталя мчится на большой скорости, и мы не знаем, куда нас везут, какие города проехали, полустанки, какая страна за окнами. Некогда было с расспросами приставать, работали, спины не разгибали.
Приехали. Вот уже два часа, как закончен бой, наш госпиталь стоит на железнодорожных путях. Вагоны заполнены раненными людьми. Шеф-повар рискнул дать команду разжигать печи прямо в 20-ти метрах от железнодорожного состава. От постоянных преследований, бомбежек с самолетов, все никак не получалось сготовить горячую еду. Только приедем на полустанок, опять летят по нашу душу, бомбить состав. Так две недели от бомбардировщиков увозили раненых, на сухпайках держались, всё бои были, да смена дислокаций. Нельзя задерживаться в одном месте больше часа. Артналеты, бомбежки, диверсии постоянно. Охота ведется за нашим госпиталем.
Как случится затишка после боя, получаем команду другую печь сложить из камней, котел с водой вскипятить. Все устали, голодные, доваривается мясной бульон. Пока состав стоит без движения, в операционных идет работа, ампутации, операции одна за другой. Раненых спасаем. Опять летят самолеты фашистов, нас бомбить.
И началось. Дали команду: по вагона-а-а-ам, отправляемся. Мне так было жалко оставлять вареное мясо! Солдаты же голодные, хотела посмотреть его готовность, может, с собой успеем забрать?
Меня научили понимать по звуку падающей бомбы, что надо бежать в противоположную сторону от звука воющего снаряда. Такая тактика была у нас на войне, иногда могли от бомбы убежать, особенно если её ветром сносит, пока до земли долетит.
А то мясо было жалко оставлять.
Тут бомба разорвалась, с котла крышка слетела, я в этот момент рядом стояла, глянула, куда бомбы летят. Весь пар от кипящего бульона, воздушной волной мне в лицо бросило. Хорошо только пар. Боль дикая, ничего не, вижу, полная темнота, сознание теряю. Кто-то меня за руку взял, да и вывел к вагонам, теперь и я поступила в разряд раненых.
Лечили меня наши доктора долго, три месяца я ничего не видела. Через месяц хотели меня комиссовать. Раненых положено довезти в тыл и сдать в стационарный госпиталь. Земляки пожалели мою маму и меня. Тогда мы с начальством, девчатами договорились, чтобы на моё место никого не взяли, я буду любую работу руками выполнять, без зрения, наощупь. Главное, со своими быть, не потеряться. Работала вслепую, картошку чистила, бинты стираные разбирала, скатывала, бельё выжимала, тампоны мотала, разную поддержку оказывала, и так все три месяца. Подруги помогали. Глаза мои всё лечили, лечили, разными примочками, мазями. Повезло, прозрела. В один день утром, как будто кто-то пелену снял с моих глаз, вот радости-то было у всех.
Спасибо землякам, выходили. Эта травма в гражданской жизни меня беспокоила всегда. Особенно на мороз мои глаза, плакали сами, не переставая, ручьем. Зато можно было видеть своими глазами, работать, маму содержать, это главное. Ведь пенсии у неё, двадцать два года после войны, не было.Так жила и выживала настоящая Маруся-Огонёк.