Мира, где мы 7. В театре

Фред молчал. Он молчал, когда готовил обед, и за столом, и после еды. Он не знал, что говорить человеку, который помыл стены парадной рубашкой. Тем более, что человека этого он считал взрослым. В комнате потемнело, тени опять начали выползать из своих укрытий.
 
Мира тоже молчала. Ей было очень грустно: она ведь столько сделала, а Фред не обрадовался!.. Девушка чуть не плакала.
 
Незаметно стемнело. Телевизор смотрели молча.
 
Мира заговорила первой.
 
— А завтра ты дома?
 
Юноша кивнул; завтра была суббота.
 
— Давай сходим в театр?
 
На экране говорили о премьере какого-то спектакля.
 
Юноша задумался. Честно говоря, он сам не помнил, когда он вообще в последний раз был в театре. Наконец он сказал:
 
— Не знаю. Может быть. Я подумаю. И на что вообще ходить?
 
— На что угодно! — пожала плечами Мира. — На что придем!
 
Фред понял, что от него не отстанут, и ему пришлось смотреть билеты. Он, конечно, понимал, что глупо идти куда-то с тем, кто моет стены парадной рубашкой. Лучше было бы оставить Миру дома — пусть поймет, что должны делать нормальные люди! — но… Но он не мог. В конце концов, не взорвала же она дом!
 
—
Выбирай!
  У девушки загорелись глаза. Столько всего удивительного! Тут и любовь, и месть, и сказки, и быль!.. Она хотела на все сразу, особенно, если название было какое-нибудь неожиданное. «Игры на крыше старой мельницы» — о чем это может быть?
 
Фред же выбирал что-нибудь всем известное: он предлагал «Ромео и Джульетту» или «Лебединое озеро».

Пошли они неожиданно на «Принца и нищего»: достаточно известно для Фреда и достаточно сказочно для Миры.
 
— Только не светиться, хорошо? — предупредил юноша. — И не разговаривать. И не бегать, — и еще куча «не», с которыми девушке пришлось смириться.
 
Люди отправились прямо с утра. Было тепло и солнечно; Мире даже удалось уговорить Фреда не спешить и полюбоваться на сверкающий ручеек.
 
Метро осталось таким же, каким было в рыжую ночь. Мира решила, что люди построили подземные дороги, чтобы не видеть, как меняется мир. Здесь ведь непонятно, дождь на улице или солнце, зима или весна…

Они подошли к театру, больше похожему на дворец. Мира смотрела на огромные белые колонны, на высокие тонкие окна, на стража в черном у дверей — и не могла наглядеться. Жаль, они с Фредом не жили тут! Каждый день бы Мира выходила на балкон, а на ней было бы голубое, как небо, платье — почти такое же, как сейчас, но с пышной юбкой и длинным-длинным шлейфом. А Фред бы встречал ее в короне и черной длинной мантии; хотя, конечно, его серый фрак тоже был ничего.
 
Девушка подала юноше руку — ах, как красиво эта тонкая рука выглядела бы в белой перчатке! — и пошла по ступеням. Мира придерживала подол платья так, будто юбка и впрямь была до пола.
 
Фред взглянул на свою спутницу, и что-то дрогнуло у него в груди; и весь спекталь, даже когда зал темнел и только на сцене горел свет, юноша видел только этот образ. Волны черных волос — ни коса, ни хвост, ни пучок, просто водопад почти до земли; синее платье — ах, были бы деньги, Фред бы купил ей наряд в сотню раз лучше, с пышной юбкой и длинным-длинным шлейфом; бледная кожа — может, эта девушка родилась из снега, потому что не бывают люди такими белыми…
 
А еще ее глаза. Только сейчас юноша понял, почему Мира отличалась от большинства девушек: у многих глаза были пустые, как у рыб. Серые, голубые, зеленые — какие угодно, но в них не было чего-то очень важного. И как Фред раньше не замечал этого? Более того — некоторые пустоглазые ему нравились. Как? Почему?..
 
А Мира смотрела, как свет медленно гаснет, и это казалось ей чудом из чудес. Как будто ночь наступала; только солнце закатывалось всегда незаметно, а тут темнело на глазах.
 
На несколько секунд воцарился мрак, а затем занавес тяжело поднялся. О небо! За ним был целый город! Там светило еще одно солнце, и рядом висела еще одна луна, и дома были меньше живших в них людей!
 
Наверное, во дворце жили те, кто стоял сейчас на сцене. Тем более, на них были наряды настоящих королей и королев! А еще у одного мужчины была не то странная гитара, не то еще что-то. Какие удивительные звуки издавал этот инструмент! Словно капель. Мире даже завидно стало, что у нее нет такой штуки.
 
Ну ничего, зато она сидела на балконе — у него было какое-то странное название, но девушка его забыла — рядом со своим собственным королем! И у них история будет еще волшебнее, чем у тех людей на сцене.
 
И она так долго об этом думала, что начала светиться. Фред быстро снял фрак и накинул его на свою спутницу, как порой набрасывают шаль на слишком яркую лампу; а там уже и антракт наступил.
 
Юноша даже не рассердился: он понимал, что Мира сама не хотела светиться. Тем более, что скоро сияние угасло.
 
Весь второй акт и всю дорогу домой Фреду было тепло — как всегда после этого света. Он быстро забыл спектакль; ему, честно говоря, было даже все равно, про что была эта история. Он мог пойти куда угодно и на что угодно, только бы Мира была рядом.
 
Было непривычно светло: в театре почему-то всегда кажется, что на улице ночь.
 
— Слушай, а помнишь ту штуку? Ну, как маленькая гитара?
 
Фред помнил смутно; только через некоторое время он понял, о чем говорит Мира.
 
— А, да, это… Кажется, это лютня.
 
Честно говоря, юноша не очень разбирался в музыке, так что с такой же вероятностью эта лютня могла быть чем-нибудь другим.
 
— А давай я на ней играть научусь! Или ты. Ты же умеешь. Ты же в музыкальную школу ходил!
 
Фред неожиданно подумал, что и правда хорошо бы было играть на лютне. Хотя бы ради Миры. Хотя ни в какую музыкальную школу он не ходил: просто его однажды потащили на какой-то кружок по фортепиано. Сначала все шло хорошо, и Фреду даже понравилось — он легко запомнил всякие непонятные названия вроде септ и квинт — а вот потом оказалось, что слуха у него нет. Совсем. На этом, собственно, обучение и закончилось. После этого юноша ни разу не взял в руки гитару и не сел за пианино. И вообще ему было неловко вспоминать о том кружке и о музыке в целом. Он не смотрел концерты, не ходил на оперы, не слушал песен. Он понимал, что они — те, что играли и пели — были лучше него; а каждый раз, когда юноше начинало нравиться что-нибудь, в его голове звучали странные слова: смотри, ты мог стать таким, а почему не стал?..
 
Хотя почему сейчас нельзя было попробовать снова? В конце концов, Фред часто слышал, что слух тоже можно развить…
 
— Попробую. Только я на рояле играл.
 
— Да ничего! Знаешь, лютня — это почти рояль!
 
Юноша даже посмотрел, сколько эта лютня стоит.
 
— Придется подождать, — сказал он затем. — Но я обязательно научусь!
 
А Мира глубоко задумалась. Дома она после обеда заперлась на кухне и сидела там.
 
Вышла она только вечером. Она чуть не падала от усталости, а ее руки дрожали. Она, сидевшая в темноте, щурилась от света лампы.
 
Девушка держала лютню. Гриф оказался ручкой от швабры, а струны были лесками; но все же это была настоящая лютня. Мира коснулась ее — и словно капли посыпались. Инструмент засветился, как раньше светилась сама девушка.
 
— Смотри, это я для тебя сделала… — девушка без сил опустилась на стул.
 
Фред не знал, что и говорить. Это было настоящее чудо; но какой ценой это чудо родилось?
 
— Спасибо, — ласково сказал он.
 
Юноша проводил Миру в спальню и помог лечь. Он понимал, что девушка могла справиться сама, но решил, что так будет лучше. Кожа Миры была ледяной, но — удивительно — Фреду понравилось прикасаться к белым рукам и тонким плечам. А еще только сейчас он понял, какие же изящные у нее ладони.

 
Ночью юноша осторожно, чтобы не разбудить давно уже спящую Миру, лег рядом. Это было так необычно — лежать и чувствовать другого человека рядом. Слышать его дыхание. Даже ощущать тепло его тела.
 
Этой ночью Фреду снилось что-то очень светлое, теплое и чуть-чуть волшебное. Вроде фонаря в темноте или возвращения домой. А еще, кажется, он слышал прекрасную музыку, похожую на капель.