Чёрный хорь

                Чёрный хорь.

          Ярко-малиновый диск солнца медленно выползал из-за горизонта. Несмотря на середину мая, утро выдалось холодным и туманным. На траве у речки поблёскивал иней. Птицы молчали, и зябко распушив перья, превратились в живые разноцветные колобки. Даже прилетевшая на днях кукушка, уже напомнившая о себе звонким отсчётом времени, сегодня молчала, забившись под еловые лапы. Ничто не нарушало гулкую тишину.
          Под корягой, нависшей над речным обрывом что-то еле заметно шевельнулось и спряталось, но через мгновенье появилась белая усатая мордочка с большой чёрной маской на глазах . Блеснули коричневые бусинки глаз. А вот и всё длинное приземистое тело на коротких лапках выскользнуло из норы. Зверёк потянулся, показав в улыбке тонкие, но длинные белые зубы. Но кто же это такой, явный представитель семейства куньих? У него два имени. Одни называют его чёрным хорем, другие лесным хорьком. И оба имени верные. Чёрный потому, что его спина и бока имеют чёрно – бурую окраску, а горло, грудь, лапы и хвост абсолютно чёрные. А лесной потому, что он обитатель речных долин и лесных опушек, несмотря на то, что плавает неохотно и глубоко в лес не забирается. Не любит он и открытых пространств: полей и лугов.
          Обычно хорьки активны даже не в утренние и вечерние сумерки, а в ночное время, днём выгнать его из любого временного убежища могут только чрезвычайные обстоятельства. Так почему же сегодня он выбрался из норы с рассветом. Кстати и нора-то была не его, а чужая, неизвестно чья. Хорьки сами себе убежища не строят, предпочитая занимать чужие, например заброшенные барсучьи или лисьи.
          Через полтора месяца  зверьку исполнится три года. И вот впервые инстинкт поднял его в столь раннее утро. Он почувствовал себя взрослым и сильным самцом. Наступила пора искать подругу. Всё это время, после распада семьи, он прожил в одиночестве, не желая видеть себе подобных, и нисколько не сожалел об этом. Ни один хорёк не проникал на его территорию,
а пищи ему вполне хватало.
            Но сегодня что-то взволновало зверька и не давало ему покоя. Он легко поднялся на обрыв, и оглядевшись ещё раз, уверенно поскакал через мелкий ивняк к опушке ближайшего леса. Здесь всё ему было знакомо, каждый кустик, каждая кочка, каждый пенёк. Не останавливаясь, он продолжал скакать вдоль опушки, изредка заглубляясь недалеко в лес, но тут же возвращался к кромке луга. Ни резкий запах мышиной семейки копошащейся в прошлогодней сухой листве, ни пронзительный стрёкот пары дроздов-белобровиков, опасавшихся за гнездо с яйцами под трухлявым пнём, не отвлекали хорька от его цели. Перекусив на ходу, попавшейся под лапы полёвкой он продолжал свой путь.
         Вот уже и граница его владений. Он остановился возле трухлявого полуразвалившегося пня. Принюхался. Резкий запах втянулся в ноздри. Но это был родной, его запах, его метка. Медленно обошёл пень и понюхал с другой стороны. Почувствовал слабый запах сородича-самца. Похоже, что его сосед давно не отмечался. В другое время хорёк ни за что бы не зашёл на чужую территорию. Вот уже год, как они мирно уживались, хотя ещё ни разу не видели друг друга. Каждый чётко соблюдал границы, поскольку пищи хватало на своём участке. Хорёк  некоторое время с сомнением перебирая лапами, а затем решительно направился на чужую территорию. Здесь всё для него было ново и незнакомо, поэтому он продвигался вперёд значительно медленнее, чаще останавливался, принюхивался и прислушивался.
         Он скакал уже три часа, когда на лесной опушке его привлёк слабый запах. Запах был незнакомый, но завлекающий. Теперь он с прыжков перешёл на шаг, но уверенно  двигался в сторону всё усиливающего запаха. Так он добрался до развалившегося пня, в основании которого обнаружил раскопки. Кто-то раскопал мышиную норку и явно позавтракал хозяйкой. Мышиный запах, помёт и несколько затвердевшх капелек крови подтверждали это. Запах и повадки чужого охотника смутно напоминали родной запах го матери. Хорёк удовлетворённо заурчал, и низко держа голову к земле, побежал по ещё плохо различимому следу.
         След привёл его к старой, давно просевшей куче хвороста  и скользнул внутрь её. Хорёк, с трудом протискиваясь сквозь хворостины, добрался до пустоты, напоминающую маленькую пещерку. В ней тот, которого он преследовал, совсем недавно, возможно вчера, устроил себе дневку. Запах зверька был настолько сильным, что хорёк уже не сомневался – здесь день провела самка, и только прошедшей ночью она покинула это уютное местечко. Не раздумывая, хорёк помчался следом, который всё дальше уводил его от родной территории. След петлял между кучами валежника и трухлявыми пнями, вдоль стволов поваленных деревьев, уводил в лес и вновь возвращался на опушку, выходил на поляну к остаткам сена и, наконец, вывел к лежащей дуплистой осине. Пройдясь по стволу, след исчез в одном из дупел.
         Хорёк просунул голову внутрь и втянул в себя воздух. Сильный устойчивый запах буквально ошеломил его. Самка была здесь! Он заурчал сначала тихо, затем всё громче и громче. Его урчание отдалённо напоминало то квохтание курицы, то воркование голубя. Вначале было тихо, но вскоре послышалось более мелодичное урчание, слабый шорох, и показалась мордочка самки. Ни формой, ни цветом окраски она ничем не отличалась, только была несколько миниатюрнее.
         Они обнюхались. Самец, продолжая урчать, закружился вокруг самки. Она молча смотрела на него, затем потёрлась мордочкой об его голову и поскакала прочь. Самец последовал за ней, всё так же продолжая урчать. Несколько раз он пытался остановить самку, но она упорно и целеустремлённо продолжала двигаться к одному, лишь ей известному месту.  Хорёк оставил бесполезные попытки и следовал за ней. Наконец, самка вывела его к небольшой покосной лужайке, с невывезенной по какой-то причине людьми копной сена. Обежав копну, самка остановилась и опять потёрлась мордочкой о голову хорька. Тот перестал урчать и недоумённо смотрел на неё. Самка повернулась и нырнула под копну. Только сейчас хорёк заметил узкий лаз рядом с бастрыком. С трудом втиснувшись в него, он пополз следом.
         Лаз завершался обширной пустотой, в которой можно  было встать на лапы и вытянуться во весь рост, не касаясь ни потолка, ни стен. Подруга находилась здесь и приветливо урчала-мурлыкала. Она потянулась, легла и закрыла глаза. Напряжение спало, хорёк прилёг рядом, усталость взяла своё, и он неожиданно для себя заснул. Сколько он проспал, неизвестно, а проснулся, почувствовав, что носа коснулось что-то тёплое и влажное, подруга ешё раз лизнула ему нос. От неожиданности он чихнул и развеселился.
           В этой уютной камере они провели остатки дня и покинули гостеприимную копну, когда на чёрном бархате неба загорались первые звёзды. Хорёк очень хотел есть, так что даже в животе урчало, но первой же добычей он поделился с подругой. Ему удалось раскопать мышиное гнездо с шестью голенькими мышатами. Он раскатистым урчаньем подозвал самку и разрешил первой начать трапезу. Вскоре, на краю болотца они неплохо поохотились на лягушек. Первый голод был удовлетворён, и надо было искать добычу покрупнее. Пытались совместно напасть на молодого зайчишку, но тот вовремя заметил хищников и легко убежал от них.  Долго ничего съедобного не попадало. На лесной тропинке хорёк задавил землеройку, но есть её не стал из-за противного запаха. Самка тоже отказалась от такой добычи.
           И только перед рассветом он и наткнулись на тетёрку, спящую на гнезде. Осторожно подкрались и одновременно бросились на неё. Этим они только помешали друг другу. Тетёрка была для них довольно крупной добычей и очнувшись, сильными ударами крепких крыльев сумела отбиться. Оставив во рту нападавших по нескольку перьев, она взлетела и громко квохча, скрылась за деревьями. Хорьки не очень расстроились, так как в гнезде лежало девять оливковых с бурым крапом яиц. Это был настоящий пир. Скорлупа не сразу поддалась их острым зубам, но их настойчивость быстро дала плоды. Наелись, как говорится, от пуза.На днёвку самка опять привела хорька к тому же стогу. Так провели они четверо суток. Хорёк уже стал тяготиться их дружбой. Ему захотелось вновь увидеть родные места, и на пятую ночь, во время охоты он незаметно скрылся. По одному ему знакомому маршруту, к утру он уже обнюхивал пограничный его с соседом пень. Забравшись в кучу хвороста, устроился на днёвку. О самке он уже не вспоминал, полностью оставив заботу о будущем потомстве на неё.