Зима не лето...

   Зоя ругалась со своим начальником, а начальник ругался с Зоей практически ежедневно. У Зои и ее начальника не совпадали их биологические ритмы. Может быть в больших коллективах это не так заметно, но в коллективе, где всего два человека, это несовпадение очень бросается в глаза.
   В частном издательстве «Апрель» работало всего два человека – Зоя и ее начальник Добров, фамилия которого совсем не оправдывала ожиданий.
   Зоя была хронической совой. Для нее встать в семь часов утра – просто физически невозможный подвиг. Она ложилась спать в два или в три часа ночи и вставала не раньше десяти часов утра, а на работу заявлялась в полдень. Зато она могла вкалывать, не разгибаясь, без всяких перерывов на обед, до самой ночи.
   Добров был жаворонком и тоже хроническим. Для него встать в шесть часов утра, а в восемь уже быть на рабочем месте – ничего не стоило. Зато уже с пяти часов вечера он намыливался на очередное свидание со своей очередной пассией и в шесть часов испарялся в неизвестном направлении, оставив Зойку одну.
   Зойка и Добров совпадали в своих биологических ритмах лишь с двенадцати часов дня до шести часов вечера. Причем, первый час из этого времени он орал на нее, ругая за опоздание, а последний час она орала на него за слишком раннее дезертирство с рабочего места. Оставалось ровно четыре часа плодотворного времени, за которое они успевали сделать все важные дела и решить все проблемы. Так продолжалось изо дня в день и по тому, что их издательство еще не разорилось, а даже наоборот, можно было сделать вывод, что главное не количество рабочих часов, а качество выполняемой работы.
   Сегодня все четыре часа полезного времени ушли на обсуждение повести одного автора из Сибири. Повесть понравилась и Зойке, и Доброву, что бывало не так часто. Чаще дело доходило до надрыва голосовых связок, когда каждый, доказывая свою правоту, орет во всю свою глотку.
   Традиционно поругавшись с Добровым на прощанье, Зойка уселась за компьютер. Корректировка и набор текстов входили в ее обязанности. Повесть была интересная и Зойка не заметила, как пролетело время. В начале двенадцатого она закончила работу и разогнулась, почувствовав как все тело затекло от неподвижного сидения. Ругнув про себя Доброва, который сидит сейчас где-нибудь в ресторане и ест всякие вкусности на пару с какой-нибудь длинноногой моделью, а Зойка тут вкалывает за двоих, она оделась и вышла на улицу.
   Дожив почти до тридцати лет, Зойка так и не научилась разгадывать шарады и ребусы непредсказуемой московской погоды и жила строго по календарю. Раз написано  ноябрь  - значит, еще осень. Увидев под ногами снег, Зойка в который раз вспомнила недобрым словом Доброва и его шикарную машину, в которой тепло и уютно. Подняв воротник своей несерьезной для такой серьезной погоды куртки, Зойка поплелась на троллейбусную остановку. Хорошо, что ей ехать до самого дома без пересадки.
   Напротив остановки чернела махина нового, еще недостроенного дома, выросшего на глазах за несколько месяцев буквально из ничего. На уровне примерно седьмого этажа горело одно единственное окно. Маляры, наверное, на сверхурочную работу остались, подумала Зойка. Она притулилась на краешке скамейки и съежилась, как обиженный суслик. Если я простужусь и заболею, подумала Зойка, убью Доброва на месте…
   Болеть Зойка не любила и не умела, поэтому старалась задушить любую болезнь на корню. Продрогнув до самых костей в своей хиленькой курточке, Зойка запихнула в себя целую горсть таблеток сразу ото всего, съела половину литровой банки меда и, запив все это горячим молоком, нырнула под верблюжий плед, не раздеваясь.
   Зойке снилась пустыня, и она точно знала, что это Сахара. Перед Зойкой мелькали лица родных и знакомых и все говорили ей одно только слово – Сахара, Сахара, Сахара… Вдруг появился Добров и менторским тоном заявил:
   - Два тебе, Редискина, по географии. Никакая это не Сахара, а Кара-Кум.
  Зойка увидела близко, близко над собой бархатные глаза каракумского верблюда с фантика шоколадных конфет и проснулась.
   - Ку-ку, Редискина.
   Верблюд оказался Добровым и Зойка расстроилась.
   Сознание было ясным и Добров логично связался с запасными ключами от квартиры в Зойкином рабочем столе.
   - Пневмония, причем острая. Нужно госпитализировать, - сказал Белый Халат позади Доброва.
   Зойка схватила Доброва за руку мертвой хваткой.
   - Добров, я больницы боюсь. Я там умру.
   - Если, конечно, есть, кому за ней ухаживать, - добавил Белый Халат, - можно все процедуры делать на дому.
   Сердце Доброва царапнула жалость.
   - Ладно, Редискина, зима не лето, переживем и это…
   Зойка провалялась дома с воспалением легких целых три недели. Добров приезжал и уезжал по своим делам, а ухаживала за Зойкой его последняя любовница – длинноногая и красивая как кукла  Вика из Киева. Вика готовила Зойке украинские борщи, картофельные драники и читала ей вслух любовные романы, от которых у Зойки распухли все мозги.
   Болезнь и любовные романы надавили на какую-то спящую до сих пор железу в Зойкиной голове, и после выздоровления Зойке смертельно захотелось влюбиться. Единственным доступным чисто технически и территориально кандидатом был Добров, но этот опыт Зойка уже проходила. Дохлый номер. Один раз несколько лет назад они с Добровым попробовали пожить вместе. У Доброва как раз был период затишья на его любовном, все время действующем фронте, и кроме Зойки, чисто технически, из женского пола никого рядом не было.
   - А почему бы и нет ? – подумал Добров, глядя на Зойкины ключицы, торчащие из открытого сарафана.
    Добров привез Зойку к себе домой и в первый же вечер они друг друга чуть не убили. Добров от самого порога потащил Зойку в постель, а ей необходима была долгая прелюдия… Они и в интимных биоритмах совсем не совпадали…
   Зойка опять сидела на троллейбусной остановке совсем одна. Махина недостроенного дома  подмигивала ей одним своим горящим окном где-то на уровне седьмого этажа. Скорее всего, там живут влюбленные, подумала Зойка. Он и Она. И им никто не нужен… И они никому не нужны…
   В супермаркете около Зойкиного дома милая девушка приглашала всех посетителей продегустировать французские вина. Зойка на дегустировалась на голодный желудок от души и прикорнула прямо там же в бакалейном отделе. Проснулась она уже в вытрезвителе и назвала телефонный номер Доброва. Он приехал за ней очень быстро…
   Когда Добров увидел позеленевшую за ночь Редискину,  с запавшими глазами грустного суслика, его сердце ухнуло в нежность…
   - Ладно, Редискина, зима не лето…
   Добров прижал Зойку к себе. Нежность накрыла его с головой и перекрыла кислород…
   На следующий день Добров не стал ругать Зойку за опоздание и не стал сматываться на свидание.
   - Я тебя провожу, - сказал он Зойке. – А то ты опять в какую-нибудь историю вляпаешься.
   Вышли на улицу.
   - А вон там, - Зойка кивнула на темный силуэт недостроенного дома, - влюбленные живут.  Может быть даже Ромео и Джульетта.
   - Не выдумывай, фантазерка. Просто свет забыли выключить.
   Зойка взглянула на Доброва и ничего не сказала.
   Молчали всю дорогу… Не попрощались, не поругались. Просто она вышла, а он просто уехал.
   Зойка слишком поздно поняла, что Добров уехал вместе с ее сумкой и ключами от подъезда и от квартиры.
   Зойка присела на лавочку. «Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанье столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле», - пронеслось в ее голове. Вот холод, голод и одиночество точно существуют, добавила Зойка от себя к авторскому тексту и пошла ломать дверь в свой родной подъезд. Один уголок от стального листа она уже отодрала, когда подъехал милицейский патруль…
   Мобильный зазвонил у Доброва прямо в ресторане, когда уже подавали горячее. Зойку ввели в зал под конвоем и сдали Доброву с рук на руки под честное слово.
   Зойка не была в ресторане сто лет и с удовольствием уплетала и горячее, и холодное, думая о том, как быстро меняются условия ее существования. Как на качелях. То вверх, то вниз… Подали десерт.
   Добров курил. Его оккупированное любовью к Зойке сердце делало удары через два пропуска на третий, раздумывая, быть ему, Доброву, или не быть…
   Зойку пригласили танцевать. Она не танцевала двести лет, а, может и больше…
   Телефонный Звонок разбудил Зойку под утро. Она поймала попутку и приехала в одно из отделений милиции Центрального округа. Доброва отдали ей с рук на руки под честное слово. На его шикарном кашемировом пальто не хватала одной пуговицы.
   - Ладно, Добров, - сказала Зойка, поправляя ему шарф, - зима не лето…
   - Знаешь, а я проверил.
   - Что ?
   - Кто там живет ?
   - Где ?
   - В том окне. «Вот опять окно, где опять не спят…».
   - Нечего было и проверять. Я же тебе сразу сказала – влюбленные.
   - Бомжи там живут, Редискина. Простые московские бомжи.
   - Как будто бомжи не могут быть влюбленными…
   Совсем расцвело. Зеленый тополиный молодняк заигрывал с  ледяным северным осенним ветром. Молодняк еще думал, что это игра…
  - Выходи за меня замуж, Редискина, - сказал Добров, поежившись. – Как-то страшно мне в зиму оставаться совсем одному.
   - У нас с тобой биоритмы разные, Добров. Мы поубиваем друг друга в первый же день.
   - А, может, и ничего. Пятый год уже бок о бок и, вроде бы, еще живы. Как поругаемся, так и помиримся. Зима не лето…
   Добров как в воду глядел. За целый год совместной жизни им много раз хотелось прибить друг друга, но развестись не хотелось ни разу. По крупному они цапнулись и чуть не подрались лишь один раз, когда придумывали имя своей новорожденной дочери. Зойка хотела назвать дочку Анной, в честь своей любимой Ахматовой, а Добров хотел назвать дочку Мариной, в честь своей любимой Цветаевой. Целый месяц они ругались, пока обе бабки не возмутились.
   - Ироды, ребенок уже целый месяц на свете без имени живет !
   Бабки взяли инициативу в свои руки и записали девочку на имя Надежда.
   - Ладно, зима не лето, - сказал Добров и побежал на детскую кухню за детским кефирчиком.
   На улице почему-то пахло весной, хотя еще даже не было зимы…