Дым

Влад Родионов – типичный столичный молодой человек, обыкновенный представитель поколения Y. Он знает массу ресторанов, музеев, торговых центров, выставочных залов, клубов и прочих мест отдыха в Москве, но понятия не имеет, как до них добираться без доступа к Интернету. Понастроили развязок – в родном городе заблудишься. МЦК – это вообще страх и ужас, хотя и очень удобно. Влад ещё не все старые станции метро выучил, а тут куча новых!.. Поэтому, навигатор, ворох разных мобильных карт и приложений и – обязательно! – иконки трех крупных социальных сетей всегда светились в экране смартфона. Собственно, друзей и коллег по совместительству он отслеживал посредством соцсетей, пусть и делал это скрыто.

До встречи с рабочей группой юмористического шоу «Дайджест» жизнь текла в спокойном и мирном русле «голубой мечты»: у выпускника театрального училища Владислава Родионова были неплохие перспективы стать действительным служителем Мельпомены, но также в комплекте к таланту шел дурной характер. По авторитетному мнению Эмиля, Родионов три вещи в этой жизни делал в совершенстве: принимал поспешные решения, а потом мучился от их последствий, делая вид, что ему вообще всё до лампочки; раздражал своим поведением и так доведенных до крайности людей и нон-стоп играл роль любимца зрителей Влада Родионова, периодически чересчур переигрывая. Влад только отплевывался, отшучивался или нецензурно ругался на коллегу, но, по сути, был с ним совершенно согласен.

Именно первый антиталант и сделал его известным во всей стране. То есть, слепой случай привел его на телевидение. То есть, сначала это был малобюджетный проект комиков-самоучек в полуподвальном прокуренном баре. То есть, сначала была ссора с художественным руководителем, который видел в ученике потенциал и на которого возлагал надежды на своё светлое будущее сам Влад. Родионов, к которому со второго курса так и липли роли смазливых героев-любовников, просил помочь ему раскрыться в другом плане – драмы или комедии, предпочитая последнюю, но худрук уперся: твой типаж определен, не надо бросаться в омут с головой. Из упрямства, а также дурацкого мальчишества, Влад отказался от служения в небольшом театре-студии наставника после получения диплома, а больше никуда и не пытался пойти.
 
Затянутый сигаретным дымом обшарпанный полуподвальный бар, куда его позвал кто-то из знакомых, был явно не тем местом, где Влад хотел оказаться после выпуска. С его-то перспективами!.. но гордость брала своё, заставляя глотать более чем на шестьдесят процентов вероятности поддельный ром. Идти и извиняться перед худруком?.. да за что?! За то, что хотел попробовать расширить свой диапазон ролей? Что хотел большего, нежели одноплановые герои?.. даже сама мысль эта невыносимо жгла самолюбие.

– Не заходит? – участливо поинтересовались справа, а затем дымовая завеса колыхнулась. Кто-то сел на соседний барный стул.

– Голяк, – признался Влад, прекрасно понимая, что это не самое эмоционально окрашенное слово в палитре его выражений.

– Не боись, прорвемся, - блестящим черным глазом подмигнул небритый кавказец, зажимая в зубах сигарету и протягивая Родионову широкую ладонь. – Эмиль.

Из всех его коллег, внезапно ставших друзьями, самым близким товарищем оказался именно Миль. Ну, и Антон. Еще Олежа. И Тата. Ну, Жданов тоже пусть приписывается. Вторым эшелоном идут девочки гримерши-костюмерши, работники бэкстейджа... Еще была Марианна Брагина, которая не вписывалась ни в одну из мысленных «кучек», на которых Влад делил всех своих знакомых. Почему-то именно концертному директору Рине Влад писал и звонил с завидной регулярностью, выдумывая всевозможные дурацкие предлоги, хотя потом с тяжелым сердцем отбрасывал смартфон в темном чехле.

Особенно муторно становится, когда он приезжает в этот бар. Ведь Родионов знает, что у него есть еще один чертовски мешающий жить антиталант, о котором друзьям ничего неизвестно.

Влад – творческая натура, ему необходимо постоянно чувствовать влюбленность. В человека, в предмет искусства, в природу, в цвет, в музыку – без разницы. Ощущать, что его захватывает целиком. Влад влюбляется до ломоты в костях. Он погружается в своё чувство с головой и не приемлет полумеры: всем существом отдается сам, поэтому желает получить всё до последней капли от предмета своей любви. И получает, а если нет – заряжается противоположной эмоцией.

И весь этот поэтичный Влад не созидатель, он – разрушитель. Всегда после захватывающих страстей наступает апатия и скука. Его надтреснутые чувства крушат всё, когда ему надоедает. Своей любовью он опустошает. Он это знает, поэтому всегда старается уходить постепенно. Но рубить кошке хвост по частям… в какой-то момент собственные нервы не выдерживают, и все сгорает за его спиной синим пламенем. Влад никогда не оборачивается.

И сейчас ему нравится наблюдать за Марианной: дурачиться, пересекаться взглядами, неоднозначно пожимать плечами на двусмысленные шуточки Эмиля, писать сообщения, отдыхать и работать вместе. Точнее, ему нравится быть с Марианной. Но он прекрасно знает, что это тоже пройдет, как проходило в его жизни практически все. И заранее себя за это презирает.

Когда Рина звонит, возвращаясь из Питера, он сидит в баре на Китай-Городе, из-за стеклянной витрины разглядывая, как моют поблекшие от столичной грязи светофоры, поднимая в воздух столбы пыли. Ветер сносит дымное облако, развевающееся по извилистым улочкам старого центра. Еще слишком раннее утро, но в этом заведении работает одна его хорошая знакомая. Слишком знакомая, но, увы, уже не такая хорошая, как несколько лет назад, когда они были вместе.

Влад никогда не понимал почему разбежавшиеся пары обязательно должны друг друга ненавидеть до стертых в крошку зубов? Но, расставшись с Евой, осознал, что лучше бы она его огрела чем-нибудь тяжёлым по голове пару раз, чем каждый раз видеть счастливые от самого того факта, что он пришел, глаза и знать, что ему ответить нечем кроме отрепетированной улыбки.

Ева была фотографом. Ей хотелось снимать архитектуру старинных европейских городов и городков, запечатлевая на снимках неизменность и статичность величественных крепостных стен и горделивых дворцов. Ева с запалом и страстью рассказывала о своих мечтах и почему-то видела рядом с собой Влада. В Валенсии, в Риме, в Тулузе… о, как она красочно описывала радужное будущее. Влад практически видел, как они гуляют по узким улочкам старых городов, но заранее знал, что в какой-то момент и Ева, и прекрасные прогулки останутся только на снимках и в воспоминаниях. Не стоит говорить о том, что грезам девушки не суждено было сбыться.

Теперь Ева работает официанткой в этом атмосферном кафе-баре на Китай-Городе. Дорогой фотоаппарат валяется без дела в коробке. Сама девушка отмахивается и говорит, что фотографией денег не заработать, но Влад прекрасно понимает, что ей просто не хочется снимать. Её работы всегда были наполнены смыслом – стабильность, статичность и незыблемость, но в нынешней ее жизни нет ничего постоянного. Ей совсем не идет этот фартук, эта форменная клетчатая - красно-зеленая – рубашка, и имя на бейджике выглядит фальшивым. Хотя ему никогда не нравилось ее имя, что-то было в нем неестественное, будто бы бутафорское.

– Ты очень изменился, – с наивным прямодушием, присущим детям, произносит Ева, с рассеянной улыбкой разглядывая его и подвигая высокий стакан.

Влад был актером, которого непросто смутить взглядом, но мягкий, пронизывающий взор девушки с вытравленными до состояния обесцвечивания сухими волосами и прозрачными глазами заставляет почувствовать себя как минимум неуютно. Казалось, Ева впитывает его, скользя взглядом по каждой черточке лица, по самой незначительной детали образа, чтобы сохранить где-то глубоко-глубоко в себе.
 
– А ты совсем нет, – врет Влад, прокручивая по часовой стрелке запотевший стакан.

Ева беззвучно смеется. Родионов прекрасно знает, насколько ненатуральна его ложь и даже не пытается её скрыть. Ева, которую он знал, была подобна майскому ветру – она смеялась и мечтала, будто заранее зная, что всё осуществимо, падала в чувства, не боялась обжечься, но, кажется, напрасно. Та Ева была зеленой с белым, немного розовой, как яблоневый цвет, мятной, и бронзово-золотистой, как весенний закат. Эта Ева не имеет цвета и скорее напоминает клочковатое приведение, а не ветер.

– Мне всегда нравилось, что ты пытаешься обойти острые углы.

– Но один раз я не обошел, – напоминает Влад.

– И это было самой простой истиной в моей жизни, – снова грустно улыбается девушка, а Родионову кажется, что она мазохистка.

Популярностью у девушек он пользовался всегда, а не только с появлением собственной физиономии на экранах и рекламных плакатах, но, к своему стыду, даже самая пылкая, болезненно-страстная и романтическая влюбленность прошла точно так же, как рассеивается под утро туман. Постепенно развеялась и забылась. Он плохо помнил, что это была за девушка. Какой она была в действительности, а не какой он ее себе выдумал.
 
Вот и сейчас ему кажется, что Ева с болезненным наслаждением вспоминает о романе, который закончился полным крахом для нее. Почему-то она ему не поверила, когда Влад сказал, что в один прекрасный день он уйдет и не вернется. Девушка только пожала плечами.

– Зачем я тебе?..

Он задавал этот вопрос не надеясь получить внятного ответа. Это сродни женскому: «Ты меня любишь?» - по любому поводу. Но неожиданно услышал:

– Это я – тебе. Ты же просто позволяешь мне быть рядом. Когда я тебе надоем, ты уйдешь, но пока тебе со мной не скучно.

– Тебе будет больно.

– Я хочу насладиться тем временем, пока этот момент не настанет.

Ева верила, что этого никогда не случится. А Владу, действительно, надоело.

Скандал был. С битьем посуды, слезами и хлопаньем дверями. Но через полгода Ева позвонила, попросила остаться друзьями и иногда встречаться. Влад просто выполнял настойчивую слезливую просьбу, как работу, надеясь, что спустя время ей станет легче. Легче и свободнее его отпустить из своей жизни. Время шло, но этого не происходило, а пропасть насовсем у Влада не хватало духа. Эта похожая на клочковатое облачко девушка – целиком и полностью его рук дело. И Влад практически ненавидел себя за свою модную одежду, брелок-ключи от машины в кармане пиджака, новый телефон и популярность, когда находился рядом с ней. Но противнее было осознание того, что, выйдя из бара, он попросту переключится на свою повседневную жизнь: съемки, офис, встречи с фанатами, гастроли, фотки в соцсетях, свои друзья, интересы, жизнь, - а жизнь Евы закончится в тот момент, когда за ним захлопнется дверь, и начнется вновь, когда над входом переливчато зазвенят колокольчики. Нашлось красно-солнышко…

Влад не любил и, честно говоря, побаивался выгоревших изнутри людей, а поэтому старался держать их от себя подальше. Среди его знакомых такие попадались, и от них веяло скрываемым, глубинным сумасшествием и обреченностью. Большинство из них постили депрессивные картинки и цитаты, беспричинно курили и строили из себя понявших жизнь во всех ее проявлениях. И эта группа была самой безобидной. Реальную опасность представляли такие, как Ева – тихо и безропотно тонущие в своих собственных воспоминаниях и терзаниях, не делающие попытки сделать гребок к поверхности. Но одно дело наблюдать эти феномены со стороны, а совсем другое – знать, что первопричиной являешься ты.

– Я каждый твой выпуск смотрю и фотки с коллегами. Вы выглядите такими счастливыми. Наверное, они тоже любят свою работу?.. Ты такой молодец.

Ну, почему она не ругает? Почему не проклинает и не посылает?.. В его жизни было много всего: адреналин, эмоции, предательства и верность, скука и жажда жизни. Он постоянно находился в поиске и ни на чем подолгу не зацикливался. Его поверхностность спасала от глубоких душевных ран, но в то же время не давала близко сходиться с людьми. Все изменилось, когда появился «Дайджест». Когда целыми днями приходилось проводить на съемках в компании одних и тех же людей при любой погоде и в любом настроении. Иногда они друг друга невозможно раздражали, но Влад прекрасно понимал, что если убрать кого-то, то нарушится гармония и дестабилизируется механизм «Дайджеста». Наверное, именно поэтому на фотографиях они и выглядели так позитивно, потому что вместе создавали единое целое – ведь любили их не по отдельности, а команду, - но Еве же этого не объяснишь.

Невообразимо трудно осознавать, что человек ждет от тебя того, что ты не можешь ему дать. Влад не мог её любить, поэтому её болезненная любовь по отношению к нему самому казалась низкой кражей. Будто у нищенки последнее отбирал.

– Тебе, наверное, трудно будет теперь приходить? У тебя же график, - поборов приступы хрипоты произносит Ева.

– Ты, наконец-то, хочешь зажить нормальной жизнью? – усмехается он, чувствуя, что слабо, но еще на это надеется.

– А все в порядке. Ты – самая большая авантюра в моей жизни.

Он действительно не желал девушке ничего подобного. Кто же знал, что она так глубоко увязнет? И, положа руку на сердце, он не считал, что он сам может заменить кому-то всё. Но откуда-то взялась Ева. Сам Влад и представить себе не мог, как мир может сузиться до одного-единственного человека. По крайней мере, полтора года назад это казалось ему нереальным.

Еву подзывает администратор. В это время посетителей практически нет, поэтому официантам позволяются такие фривольности, как болтовня с гостями. Влад, покрутив перед собой опустевший стакан, вытягивает из кармана мобильный. Рина же звонила, надо набрать, вдруг что-то важное?.. Отговорка хорошая, но Влад всегда прячется от прошлого в настоящем, временно забывая, что и оно когда-нибудь пройдет.

Марианна отвечает ломким, наигранно-деловым тоном, как будто старается что-то скрыть. Владу хватает пары интонаций, чтобы понять, что в её жизни произошли перемены неопределенного характера: может, к лучшему, может, - нет. И он к этому никакого отношения не имеет и не будет иметь. Для этого нужно быть хотя бы кем-то в ее жизни кроме актера, шутника и коллеги. Рина – бордово-золотая, белая с благородным темно-синим, коралловая с насыщенным фиолетовым. Такие цвета не блекнут даже с течением времени. Будто краски холи на индийском фестивале.

Влад понимает, что это все тоже может быть несерьезно. Что в его жизни вообще можно назвать серьезным? Он слишком вжился в роль – комик, шут, паяц, юморист, комедиант и еще куча синонимов. Даже боится, что может своей поверхностностью сделать хуже, лучше с ним-то будет вряд ли. Так что пусть у него кости ломит от очередной его страсти. Но чем-то более глубоким осознает, что все же на этот раз попался сам. И Марианна – будет самой большой его авантюрой.
 
Родионов ловит взглядом хрупкую в необъятной рубашке фигуру выцветшей Евы. Девушка, будто физически ощутив его взгляд, смотрит на него. На её лице застывает странное выражение, будто ее ударило током.

– Я за тебя рада, – вымученно произносит Ева, протягивая ему счет в кожаной книжке.

– В смысле?

– Ты кого-то любишь, – неопределенно отзывается она.

– Ты же знаешь, я всегда во что-то влюблен, – наигранно усмехается Влад. – Сейчас мне безумно нравится фортепиано Рахманинова. Старею и поддаюсь внезапным порывам меланхолии.

– Нет, – качает головой Ева, вскидывая на него упрямый взгляд. – Это другое. Это все – искусственное, ты сам себя этим подстегиваешь. А тут…

– Брось, – отмахивается он, вкладывая в счет деньги. – Не загружай голову.
 
Влад – разрушитель. Он снова уходил, не желая возвращаться. Сам стремился к тому, кто отдалялся от него.
Не обязательно взять крепостные стены, чтобы уничтожить город. Можно пусть одну-единственную горящую стрелу, которая сожжет все внутри, оставив фасад нетронутым. Только, кажется, один тлеющий уголек он уносил с собой, пока, не замечая жара.