Внутри головы

Москва – город грехов. Город денег и похоти. Обитель наполняющих своё брюхо завистливых жуков, что готовы стереть в порошок любого, кто заденет их гордыню. Город идущих к самоуничтожению и уже пришедших к нему. Те, кто уже потерял всё человеческое, впадают в уныние, потопая в своём же болоте, давясь своей же желчью, что выпускали из себя долгие годы. Эта атмосфера захватила город, как смог – проникла в каждую щель, в каждую душу. Я один из них, от этого не убежать. Но она... кажется, она другая, просто связалась не с тем. А могла ли она найти среди бесконечных груд мусора, такую же чистую душу, что была бы достойна её? Вряд ли.

Мы мчим по широкой дороги центрального города. Над головой бескрайнее тёмное небо. Рёв мотоцикла оглушает, наполняет всё тело странной энергией, что побуждает увеличивать скорость до предела. Она сидит у меня за спиной, прижимается ко мне, будто я способен её уберечь. Я одержим скоростью и, кажется, заразил её. Она всё ещё боится этой скорости, но я знаю, что за страхом скрывается наслаждение. Адреналин бьющий нескончаемыми потоками наполняет всё тело и вызывает приятную дрожь. Без таких ощущений жизнь была бы пресной.

Пока мы стоим на одном из светофоров, она опускает правую руку мне на штанину и нежно проводит по ноге ногтями. Что-то сжимает горло изнутри, сердце начинает биться быстрее, эти удары отдаются по всему телу. Она чувствует это, поэтому сжимает мою ногу. Она не может больше ждать. Я тоже. Весь вечер мы то и дело дразнили друг друга, разжигая внутри огонь, способный сжечь нас дотла. Загорается зелёный и мы взлетаем. Мы парим над дорогой, оставив мир позади, есть только я и она, остальное неважно.

Голова чуть одурманена алкоголем, я чувствую, как терпкое красное вино пустило мне в глаза клубок сладкого пара. В ресторане я делаю первый глоток, красная жидкость обволакивает полость моего рта и медленно стекает по горлу, чуть обжигая его. Прочувствовав вкус красного полусладкого, делаю второй глоток.

Эффект уже не тот.

Затем осушаю полностью бокал и сосуд вновь наполняется жидкостью.

Какой приятный звук.

Бокал за бокалом и вот я уже смотрю на мир сквозь пелену, что как линза окутала мои глаза, показывая мир в других оттенках. Мозг начинает работать иначе – переходит в режим покоя. Все процессы вокруг меня замедляются. Я смотрю на неё. Она держит в руке бокал и пальцами изящно постукивает по стеклу. Её взгляд направлен в мою сторону, кажется, она изучает меня, как будто видит впервые. В её взгляде я чувствую расслабленность и сосредоточенность одновременно. Она немного щурится, пытается проникнуть вглубь моей души, кажется, у неё это получается, я чувствую себя слабым, чувствую незащищённость. Я сижу перед ней голым, мне нечего скрывать.

Что ты нашла там?

Кадр сменяется и вот мы уже мчим по бесконечной дороге. Жизнь прекрасна, когда ты чувствуешь контрасты. Покой сменяется скоростью. Приглушённая музыка фортепиано на рёв мотора. Глоток вина на глоток свежего холодного воздуха. Неизменно лишь то, что рядом она. Она всегда рядом.

На дороге появляется тень. Она выбегает из неоткуда, в том самом месте, где дорожный фонарь не горит. Я не успеваю среагировать и на полной скорости врезаюсь в это тёмное пятно. Кажется, это была собака.

Следует удар. Я улетаю вперёд, я правда лечу. Всё как в замедленной съёмке, всё и вправду так, как говорят жертвы аварий. Время останавливается. Я лечу вдоль дороги, чувствую резкую боль в ноге, а потом на губах возникает вкус её губ. Мир крутится вокруг меня, вместо неба дорога – значит я упаду на бескрайнее ночное небо? Меня ждёт бесконечное падение, а вокруг только темнота. Следует второй удар, затем ещё и ещё. Столкнувшись с землёй, меня несёт дальше. Боль сводит всё тело, а на губах всё ещё сладкий вкус её губ.

Прокатившись по земле, я наконец-таки замираю на одном месте. Голову разрывает звон в ушах, этот звук сильнее рёва мотора в сотни раз, кажется, я сейчас взорвусь, бомба словно не во мне, а это я и есть. И я сейчас разлечусь на маленькие кусочки от своей же взрывной волны. Может быть, хоть часть долетит до неба?

Звон стихает, я пытаюсь пошевелиться. Ноги меня не слушаются, пытаюсь пошевелить пальцами левой руки, вроде выходит, ощущение будто я шевелю не своей рукой. Потихоньку силы возвращаются, и у меня выходит перевернуться на живот. Голова неподъёмная, но мне повезло, мой взгляд направлен в нужную сторону. Я ползу к ней. Поначалу выходит неплохо, перебирая руками, я тащу парализованное тело по мокрому асфальту. Вокруг чьи-то крики, становится светло, фары словно прожекторы на концерте освещают место аварии. Мы в центре внимания, мы – главное шоу сегодняшнего дня. Руки наливаются слабостью, я замечаю, что уже давным-давно не продвигаюсь вперёд. Голова начинает кружиться. Меня накрывает холодным одеялом, а на губах всё ещё вкус...



Я вижу только тень. Она мелькает перед закрытыми глазами и исчезает. Потом появляется вновь и снова исчезает. Открыть глаза я не могу. Веки лежат на глазах неподъёмным грузом, я чувствую их тяжесть – она вызывает головную боль. Мозг посылает импульсы в различные участки тела, но ни одна не отзывается. Я чувствую только веки, они выжигают глаза, давят на голову, лишают меня возможности видеть. Однако, всё не так плохо, ведь я могу слышать. В левом ухе остался всё ещё звон, после той аварии, а вот правое слышит идеально. Скорее всего тень была медсестрой (я ведь в больнице?), которая, наверное, открыла окошко, потому что тогда я почувствовал запах улицы, слабый ветерок долетел до моего лица, я хотел поймать его ртом, но предатель отказался открываться, сухие губы склеены, а челюсть отзывается резкой болью, при малейшем напряжении. Медсестра, открыв окно и второй раз мелькнув перед моим взором, вышла из палаты – до меня донёсся грохот двери. Прежде чем дверь закрылась, кто-то шёпотом поблагодарил её.

Мама?

Послышались всхлипы, кто-то плакал совсем недалеко от меня. Это точно мама. Я попытался визуализировать палату: слева большое окно, поток ветра колышет прозрачную занавеску, на подоконнике стоят несколько ваз с цветами; скорее всего, родители устроили меня в одиночную палату, поэтому окно совсем близко, слева от кровати капельница и кардиомонитор, возможно, также прочая больничная приблуда; стена напротив меня мне представляется нежно бежевой, с небольшими трещинами от отходящей краски, на стене висят картины: на одной из которых живописный пейзаж Альпийских гор, а на другой изображён пляж с бескрайним океаном; по правую руку расположен стул для посетителей, на котором в данный момент сидит моя мама, впитывая в салфетку слёзы горя.

Мы скоро поговорим, не волнуйся.

Дверь открывается, и в палату кто-то входит. Всё помещение заполняется стуком мужских туфлей об пол, что эхом разлетается во все стороны. Тук, тук, тук, тук, тук. Он останавливается, видимо, около мамы, в воздухе замирает тишина, а потом хриплый, но такой нежный голос произносит:

– Дорогая, пойдём домой.

Это папа. Наверное, только вернулся с работы. Он в своём классическом костюме, поверх которого дорогое коричневое пальто. Я слышу, как он целует маму, наверное, как всегда в весок. Она всхлипывает ещё громче и дрожащим голосом говорит:

– Не могу... не могу оставить его одного. Вторые сутки уже не приходит в себя. Не могу я уйти... просто не могу.

Вторые сутки. Да уж, что-то я залежался. Но что я могу поделать? Тело не выходит на связь.

Слышишь, мам? Я бы с удовольствием очнулся, но я не могу! Я стараюсь, но у меня не выходит. Прости.

Отец не сдаёт позиции и продолжает уговаривать маму поехать домой. Я чувствую, как она истерично машет головой, не принимая никакие аргументы. Она считает, что я смогу проснуться, только если она будет рядом, поэтому она готова сидеть тут сутки напролёт, лишь бы я открыл глаза.

Я открою... обещаю.

Вдруг всё сжимается в одну точку, все звуки, запахи, боль – всё исчезает. Разум заполняется темнотой. Я словно падаю в бездну, словно...



Такое странное чувство, словно кадр сменяется на старинном прожекторе. Прошлая картинка бесследно исчезает где-то в сознании, и я сразу же вижу следующую. Точнее не вижу, а участвую в ней в слепую. Веки всё ещё неподвижны. А вот руки, кажется, я их чувствую, но они словно далеко от меня и вообще не мои. Напрягаю мозг в попытках пошевелить указательным пальцем, подать сигнал, что в теле ещё сохранилась жизнь, но ничего не выходит.

Я тут! Я всё слышу!

Много голос. И мужские, и женские голоса окружили меня. Думаю, в палате около пяти человек. Две девушки и трое мужчин. Они стоят полукругом у моей кровати и о чём-то говорят. Странно, я не могу уловить смысл их слов. Меня охватывает паника, ощущение безысходности, неужели я так и буду лежать мёртвым грузом на этой чёртовой кровати? Они окружили меня, словно провожают в последний путь. Я чувствую себя погибшим вождем, чьё тело положили в лодку и сейчас оттолкнут к центру водоёма, затем, пустив подожжённую стрелу, будут наблюдать, как я сгораю вместе с лодкой, и моя душа вместе дымом переносится в Вальхаллу.

Что-то холодное прикасается к моему лбу, ускоряя сердцебиение. Внутри что-то взрывается. Грудную клетку охватывает вибрация. Видно ли это снаружи? Или это моя душа разрывается на маленькие частицы.

Это были губы? Поцелуй на прощание? Господи, ну хватит! Прекратите!

Подъём!

Подъём!

ПОДЪЁМ!



Какое странное место. Здесь абсолютно ничего не видно. Меня окружает густой белый туман. Пахнет сыростью. Я делаю шаг вперёд, нога неуверенно поддаётся и вываливается вперёд, словно тряпичная кукла я делаю шаг за шагом, пошатываясь от каждого движения. Ноги потопают в мокрой почве. Я смотрю вниз и вижу чёрную мокрую землю, наполненную разной живностью: в основном это черви. Огромные мерзкие черви вырываются из недр земли и тянутся к моим ступням. Они пролезают меж пальцев и ползут выше и выше, оставляя за собой мокрый след, прожигающий кожу. В панике я начинаю трясти ногами, пытаясь скинуть с себя всех этих отвратительных насекомых. На левой ноге я чувствую, как маленькие лапки бегут по моей икре. Маленький чёрный паучок уверенно бежит вверх по моему телу. Я начинаю кричать, ужас парализует моё тело, полностью захватывает сознание. Вдруг я слышу крик, не мой, женский крик. Кто-то кричит мне: “БЕГИ!”. Голос доносится из ниоткуда и отовсюду одновременно, словно он раздался в моей голове, но я знаю, что это не так. Здесь кто-то есть, и он хочет мне помочь.

Крик скидывает с меня оковы ужаса, и я начинаю бежать. Бегу прямо, не отклоняясь ни на шаг. Всюду туман, я вытягиваю руку вперёд, и она по локоть исчезает в белизне. Махая перед собой руками, я бегу прямо в надежде, что у этого тумана есть конец. Дышать становится всё тяжелее и тяжелее. Кислорода сильно не хватает. Я начинаю задыхаться, но продолжаю бежать.

Передо мной в тумане возникает её лицо. Только оно совсем иное. Из глаз течёт кровь, волосы ободраны и все в грязи, впалые щёки и белая-белая кожа делает из её когда-то прекрасного личика отвратительное, вселяющее ужас лицо мертвеца. От страха я теряю равновесие и падаю лицом в чёрную землю. Я начинаю тонуть. Чёрная гуща проникает в нос, уши; черви начинают проедать мне щёки и веки, они лезут внутрь хотят съесть меня изнутри. Крик вырывается из моего рта, крик ужаса и отчаяния. Тогда чёрная гуща проникает мне в рот и заполняет всё пространство, а затем ползёт дальше: в горло, кишечник, лёгкие... душу.

Я куда-то проваливаюсь. Чёрная гуща выплёвывает меня, и я начинаю падать. Бесконечное падение в белом тумане, а потом вновь чёрная земля, крик, бег, и всё по кругу – может это и есть ад? Нос щекочет железный запах, живот сводит, и меня тошнит прямо на лету.

Перед взором на мгновение возникает красное пятно, и я тут же оказываюсь в нём. Я тону. Горячая красная жидкость поглощает меня и тянет ко дну. Видимо, сейчас мои последние секунды, скоро я задохнусь, и моё мёртвое тело достигнет дна. За пару дней красная жидкость полностью разъест моё тело, и я исчезну навсегда.

Какой-то импульс доносится со дна, толчок подхватывает моё тело и несёт к поверхности. Пробкой я вылетаю из красного океана и приземляюсь на мелководье. Только сейчас я понимаю, что стою в океане крови, отсюда характерный запах и температура. Живот сводит, кажется, меня снова тошнит. Однако я сдерживаю этот позыв, и тошнота отходит.

Я пытаюсь определиться с дальнейшими действиями. Я могу пойти на берег, а могу остаться стоять здесь в ожидании дальнейших феноменов. Или же вовсе обернуться и поплыть прочь по красному океану. Наверное, стоит смириться, что от меня здесь ничего не зависит. Это игра в одну сторону. Мною играются. Я ничего не могу сделать.

Туман немного рассеивается, и с берега ко мне навстречу выходят несколько одинаковых фигур. Три женских силуэта приближаются ко мне, и я уже понимаю, что это всё она. Белое платье лежит на каждом костлявом теле небрежно и точь-в-точь одинаково. На лице у них застыла одинаковая гримаса: смесь страха и ненависти. Они уже совсем близко, я вижу, что их губы синхронно произносят какие-то слова, но они шепчут и я не могу их услышать. Я неподвижен, я смирился. Мне уже всё равно на происходящее. Если я здесь навсегда, то чем раньше я смирюсь, тем будет лучше для меня.

Три тела проходят мимо меня, и я наконец-таки улавливаю смысл их шёпота. Они повторяют одно и то же слово: “Убийца”.

– Я не убивал её! – Кричу я туману. – Не убивал! Мы попали в аварию! Я не виноват!

Одна из женщин хватает меня за плечи костлявыми белыми руками и кричит:

– Убил! Убил именно ты! Не отрицай! Не смей это отрицать!

– Нет, я бы так не поступил! Я любил её!

Меня разворачивает на 180 градусов, и уже другая женщина, схватив меня за горло, кричит:

– Ты был пьян в ту ночь! Ты испортил её! Наполнил тьмой! Она погибла из-за тебя ещё задолго до той аварии!

– НЕТ! ЭТО НЕПРАВДА! ОНА НЕ ТАКАЯ! ОНА ДРУГАЯ! В НЕЙ НЕТ ТЬМЫ!

– В ней не было тьмы, пока она не встретила тебя, и ты не запудрил ей мозги! Развратник! УБИЙЦА!

– Я НЕ УБИВАЛ!

Третья женщина запрыгивает мне на спину и, обволакивая лицо холодными кистями рук, начинает истошно кричать мне на ухо:

– НЕТ! УБИЛ! ТЫ УБИЛ МЕНЯ!!!



Я открываю глаза. Всё почти так, как я себе представлял. Слева окно, прозрачная занавеска сейчас не колышется от порывов ветра, потому что окно закрыто. На улице светло, солнце проникает в палату, оставляя на стене красивые тени. В углу справа от окна стоит высокая напольная подставка для цветов. В красных горшках растут чуть завявшие домашние цветы. Солнце бросает свои лучи на опустившиеся лепестки циссуса, оставляя на стене блики, из которых вырисовываются красивые узоры. Ломанными движениями я провожу взгляд слева направо и вижу маму. Она сидит на стуле, одной рукой придерживая спящую голову, а другой держась за мою руку. Я пытаюсь всмотреться в черты её лица, это даётся с трудом, картинка немного плывёт, то ли от продолжительного сна, то ли от многочисленных травм. Я резко устремляю взгляд на своё тело. Ноги в гипсе, левая руку тоже в гипсе и зафиксирована чуть над кроватью, правая рука лежит на кровати, но и она покрыта толщей гипса. Я не вижу, что с грудной клеткой, но примерно представляю насколько всё плохо. Рёбра, позвоночник – всё сломано. Я сломан. Меня накрывает волна паники. Из рта начинает доноситься хрипение. Мне хочется кричать, звать на помощь, но из рта вытекает лишь слабый хрип. Однако его было достаточно, чтобы потревожить чуткий сон мамы. Она медленно открывает глаза. Взор фокусируется на мне, и зрачки резко расширяются, она подпрыгивает со стула и начинает кричать:

– Господи! Сыночек, родненький, очнулся! – Она пытается меня обнять, но услышав хрип боли из моего рта, она отстраняется и бежит к двери, открывает и кричит, отбросив все рамки приличия. – Врача! Скорее врача! Мой сынок проснулся!

Она пропадает за дверной проём. Я вновь один. Глаза мечутся от одной загипсованной ноге к другой. Грудь сводит колющей болью. Голова начинает кружиться, и картина мира пропадает будто бы в водовороте. Всё скручивается в одну чёрную точку. В темноту.



Прошло несколько дней, прежде чем я заговорил. До этого общались только со мной. А я лишь внимательно слушал и утвердительно моргал, что понимаю сказанные мне слова. Чувство безысходности и беспомощности только усугублялось. Я чувствовал себя каким-то глупым зверьком, которому пытаются объяснить, что мол сюда писать плохо ай-ай-яй, кушать можно только корм, а грызть мебель нельзя даже при невыносимом желании. А я слушал всё это и послушно моргал.

В основном со мной общались врачи, они говорили, что смертельных травм у меня нет, но ситуация очень сложная. Множественные переломы позвоночника, в том числе трещина в копчике. Переломы семи рёбер. Переломы ног и рук. А также, конечно, сотрясение мозга и значительное ухудшение зрения в купе с временными проблемами со слухом у левого уха –  до сих пор не слышал им ничего кроме писка – всё это говорило о затяжном восстановлении. В моменты общения с врачом я закрывал глаза и пытался улететь отсюда подальше. Сильно-сильно жмурился и в надежде увидеть другое место открывал глаза. Всё та же палата, всё те же врачи, всё те же переломы. Всё та же беспомощность.

Почти всегда рядом была мама. Она говорила на разные темы, пытаясь меня всячески отвлекать от происходящего. Рассказывала, как дела у отца, у моего брата. Читала мне новости и книги. В общем старалась как могла. Мне было тяжело смотреть на её уставшее, усеянное морщинами лицо, что как будто за эти десять дней постарело на несколько лет. По вечерам приезжал отец, говорил о работе, о политике, каждый день рассказывал новый анекдот, который вычитал утром в газете. Рассказывал и стыдливо смеялся, как будто не имел на это право, но мне было приятно слышать его смех, я пытался улыбаться, но думаю выходило у меня дерьмово. Он забирал маму домой, и я оставался на ночь один.

Ночью, в тот день, утром которого я впервые за долгое время заговорил, меня начал очень сильно напрягать один момент, на который я по началу закрывал глаза. Никто ничего не говорит о ней. Как она пережила аварию и пережила ли вообще? Сон, в котором меня называли убийцей не выходил у меня из головы. Я отказывался верить, что она погибла. Но почему никто не говорит о ней? В эту ночь я совсем не спал, много плакал и готовил себя к худшему сценарию, но верил... верил я в лучшее.

                ***
– Мам... – произношу свои первые слова, мама тогда только пришла и готовилась к очередному дню с парализованным сыном. Она никак не ожидала, что сегодня я заговорю, ведь врачи говорили, что ближайшую неделю рассчитывать на это не стоит. – Слышишь, мам?

– Да, сынок, божечки, я так рада, что ты вновь говоришь, – она прильнула к не покрытой гипсом кисти правой руки и начала её целовать. – Не говори много, это вредно, не напрягай горлышко.

– Мам, как она?

– Кто, сынок?

– Мы вместе... попали в аварию... в ту ночь, она... была со мной... Скажи, что... с ней всё... хорошо... Прошу тебя.

– С-сынок, я.. я не понимаю о чём ты. В день аварии ты был один.



В день аварии ты был один.

Эти слова крутились в моей голове сутки напролёт. Я не понимал их смысла. Что значит один? Она была со мной в ту ночь. Она сидела, прижавшись всем телом к моей спине. Мы мчались на полной скорости к нам домой, чтобы раствориться в темноте на мягкой кровати, стать один целым. Но тогда на дорогу выбежала собака, и я не успел среагировать, мотоцикл влетел в неё на полной скорости, и нас отбросило в разные стороны.

В день аварии ты был один.

Из последних сил я полз по мокрому асфальту к её обездвиженному телу. Я точно это помню, какая глупость, конечно же, она была со мной в ту ночь. Она всегда была рядом со мной.

В день аварии ты был один.

Что самое удивительное, мама делала вид, что вообще не знает о ком речь. И не только мама, отец тоже говорил, что не понимает о какой девушке я постоянно твержу. В какой-то день пришла компания моих друзей, и все пятеро отрицали, что знают о ком речь. Всё внутри кипело, я не понимал, зачем они так со мной поступают. Я был уверен, что это какая-то терапия, и она на самом деле умерла, а, чтобы я не убивался горем, все вокруг отрицают её существование, делая из меня психа.

“Им меня не сломать!” – думал я, борясь с постоянным давлением. Им не отнять у меня память о ней. Никогда. Они хотят превратить её образ в психологическую травму, сбой в системе, но у них это не выйдет. Я помню, как она выглядела: тёмные волосы, длиной чуть не достают плечей, большие карие глаза с изумрудным оттенком у самого центра, тоненький острый носик, с чуть приподнятым кончиком, длинные ресницы, хлопая которыми она всегда щекотала мне щёки, бледные маленькие губки, всегда намазанные сладким бальзамом, вкус которого я до сих пор чувствую. Я же не мог придумать её? Я могу описать каждый миллиметр её тела, я помню каждую родинку, каждый шрамик. Помню запах и тепло её тела. Да я даже могу назвать шампунь, которым она пользовалась! Манго и алоэ.

Спустя несколько дней моральных пыток со стороны окружающих, голову наконец-то посетила очевидная мысль.

– Послушай, мам, – перебил я её, она сидела в этот момент рядом и вслух решала кроссворд, – у меня есть её фотографии, – она подняла на меня красные от слёз глаза, в которых я прочитал страх. Она считала меня сумасшедшим, я увидел в её глазах, каким она видит меня. Сломанный физически и морально, двинутый на образе несуществующей девушки, как какой-то асоциальный подросток, я вызывал только жалость и страх. – Принесите мне мой телефон, я покажу её вам. Вот увидите, она существует! Я не псих!

– Сынок, перестань, никто не считает тебя психом. – Нежно поглаживая мою руку, она пыталась произносить слова в одном, спокойном, темпе, чтобы не разозлить меня.

– ВЫ СЧИТАЕТЕ! ВСЕ ЗДЕСЬ ДО ЕДИНОГО СЧИТАЕТЕ МЕНЯ ПОЕХАВШИМ! – Начал кричать я на неё, обрызгивая её лицо слюнями ярости.

Агрессия резко пропала, когда я увидел, как резко сменилось выражение лица моей мамы. Когда я начал кричать, она подпрыгнула от неожиданности и сразу же поникла, опустив взгляд на дрожащие руки. Я напугал её. Господи, я накричал на свою маму, на человека, который ни на день не отходил от моей койки. Я чудовище.

– Прости меня... – умоляюще протянул я, ощущая, как горло заполняет ком. Я начинаю плакать и молить маму о прощении. – Я не хотел на тебя кричать. Прости, прошу не обижайся на меня. Просто вы все твердите, что её не существует. А она есть, мам..., и я люблю её.

– Твой телефон пытались восстановить, но ущерб слишком сильный, поэтому его выбросили. – Абсолютно спокойным голосом произнесла мама.

– Тогда, съездите к нам домой, – не сдавался я. – Там уйма её вещей. И фотографий тоже...

– Сын! – Повысив голос равнодушно произнесла она. – Мы были у тебя дома, там нет ни намёка на сожительство с какой-либо девушкой. Это холостяцкая берлога.



– Расскажите, как вы познакомились? – Спокойно, как будто бы даже механически, спросил психолог.

Все были обеспокоены моим психологическим состоянием. Врачи были уверены, что это временная травма, и я совсем скоро откажусь от своей бредовой версии, что тогда в аварии со мной была девушка. Но ситуация только усугублялась и обрастала подробностями, которые противоречили фактам. Никто, никогда о ней не слышал. В квартире ни малейшего намёка на проживание хоть кого-то вместе со мной. На месте аварии был только я. И единственным шансом доказать всем, что я не свихнулся, был телефон, а точнее фотографии, которые он хранил. Но телефон уничтожен, и все фотографии утеряны, а значит я проиграл.

Родители вытащили туз из рукава в виде психолога, который должен был раз и навсегда выбить из моей головы её образ, убедить меня, что я всё это внушил себе. Она – всего лишь больная фантазия.

– Она проходила стажировку в компании, в которой я работал, – начал я свой рассказ, стараясь не упустить никаких деталей. – Как сейчас помню, она была в бежевом свитере и чёрной юбке, которая слегка оголяла колени. Я тут же её приметил и решил, что обязан с ней познакомиться. Тогда я поймал её у автомата с едой и, узнав её имя, предложил отобедать вместе со мной в одном японском ресторане неподалёку от офиса. Прошло буквально две недели, и мы стали парой. Как вы поняли, чувства нас захватили полностью, особо долго мы не церемонились.

– Как вы говорите, её зовут?

– Что?

– Ах, прошу простить, наверное, вы не упоминали ещё её имени. Как зовут вашу девушку?

– Её... её зовут...

Вопрос уничтожил меня раз и навсегда. Холодный пот выступил на лбу, и всё вокруг закружилось. Я понял, что не могу вспомнить её имени. Неужели они заставили меня забыть её имя? Или я его и не знал? Она. Она красивая, от её волос всегда пахнет манго и алоэ, на губах сладкий бальзам, а духи всегда новые, но, кажется, я чувствую мои любимые сейчас в этой угрюмой палате, я чувствую этот запах. Но не могу вспомнить её имени. Я погружаюсь в глубины свой памяти, перебираю все моменты с ней. Ничего нет. Всё стёрто.

– Вы ещё здесь? – проникает в моё сознание голос психолога.

– Да, я ещё здесь.

– Так как её имя?

– Я не помню.

– Вы не помните её имени?

– Не помню.

– Сколько вы были вместе?

– Почти 2 года.

– Вам не кажется странным, что вы не помните имени человека, с которым были вместе почти 2 года?

– Да, – соглашаюсь я, – это очень странно.

– Хорошо, – мужчина в клетчатой жилетке меняет ноги местами и, поправляя упавший на лоб волос, записывает что-то в тетрадь. – Своей маме вы говорили, что вы испортили её, цитирую: “я погубил её задолго до аварии”. Что вы хотели этим сказать?

– Когда мы познакомились, она была ещё неокрепшим росточком. Такая чистая и светлая душа, будто с другой планеты. Таких в этом городе я никогда не встречал. Меня поражала её любовь к людям, её доброта ко всем вокруг. Для меня люди – это инструменты для достижения своих целей. Всегда так было, я всегда шёл по головам. В этом мы с ней кардинально отличались. Я жил материальными ценностями. Жил моментом, веселился, грешил по мелочам и не только. В общем развлекался, как мог. И тут появляется она. Луч света в непроглядной тьме. По началу мы были очень разными, представить нас вместе было немыслимым. Но что-то тянуло нас друг к другу. Неподвластная нам сила любви и страсти. И вместо того, чтобы луч света пробил тьму и осветил всё вокруг, очистил прогнившую душу, темнота поглотила этот луч. Я изменил генетический код этого росточка, и вместо полевой ромашки выросла шипастая роза. Я показал ей свободную от оков морали жизнь, показал, как можно веселиться. Я втолкнул её в другую жизнь: сумасшедшую, наполненную эмоциями, лицемерную, грязную и неподконтрольную. И эта жизнь поглотила её целиком. Она стала практически полной копией меня.

– Вы употребляете наркотики?

– Никогда.

– Много пьёте?

– Достаточно.

– А все моменты, связанные с ней... вы можете сказать, что они отложились в памяти под влиянием алкоголя?

– Что? Нет... не знаю. К чему вы клоните?

– Нет, нет, нет. Ничего такого, давайте перейдём к следующему вопросу.

– На сегодня хватит.

– Но...

– Выметайтесь к чёрту из моей палаты!



Несмотря на то, что психолога я больше к себе не подпускал, родители совместно с врачами уговорили меня начать курс таблеток, которые якобы должны вернуть меня в настоящую реальность и выбить из моей головы образ несуществующей девушки, да и в принципе всю прошлую жизнь, связанную с ней. Я называю это переписка памяти. Мне пытаются постепенно удалить все фрагменты памяти и записать в освобождённые ячейки новую “настоящую” информацию. Каждый день ко мне приглашают моих друзей, близких родственников и даже обыкновенных знакомых, которые рассказывают о “моей” жизни. Сегодня, например, приходил мой сосед, одинокий мужчина лет тридцати, с которым мы периодически пересекались на лестничной клетке. Он рассказал мне историю о том, как однажды я пригласил его выпить пива у себя дома. Тогда он осмотрел мою квартиру, в которой царила атмосфера беспорядка и одиночества и сделал вывод, что я живу один. Дилемма заключается в том, что этот момент я прекрасно помню. Вот только в моей версии нас было трое. Мы и вправду сидели на кухне, попивая крафтовое пиво. Она сидела рядом со мной, а сосед по другую сторону стола.

В те моменты, что мне пытались перезаписать память, я старался заглушить слова. Лёжа на своей койке я смотрел в единственное окно моей палаты и наблюдал очень удручающую картину. Начались серые будни. Из окна виднелся второй корпус больницы, в которой я лежал уже не первую неделю. Это был серый блок – коробка с маленькими чёрными окнами. Мой взгляд замирал на стенах этого пугающего здания. Смотря на него появлялись ощущения, что людей кладут туда не для того, чтобы вылечить, подарить шанс на продолжение здоровой жизни, а для того, чтобы они там медленно умирали, исчезая навсегда с общей картины мироздания. Я знал, что лежу в точно таком же блоке. Я чувствовал серость внешних стен. Чувствовал, как умираю морально и физически в одной из ячеек этого блока.

Порой я видел её. Она появлялась после короткого сна – каждый день я впадал в непродолжительный сон, обычно по 2-3 раза в день – я открывал глаза и видел её, сидящую на краешке моей кровати. Её тело было немного повёрнуто ко мне, а взгляд был направлен чуть ниже моих глаз. Она молча сидела у моих ног в той самой одежде, которая была на ней в день аварии. Появлялась она на пару минут и резко пропадала после мимолётного моргания. Когда я видел её, тело пробивало дрожью, а из глаз лились жгучие слёзы, которые я не мог стереть с своего лица из-за загипсованных рук. Я не понимал, зачем она приходит ко мне. Чтобы напомнить о своём существовании и помочь мне не забыть её? Или для того, чтобы убедить меня в моём психозе? Ведь я понимаю, что её появление нереально, это лишь галлюцинация, но ведь она на чём-то основывается, а значит я её не выдумал.

Через неделю после начала курса, появились новые таблетки, а вместе с ними пришли сны.



Я проснулся в нашей квартире. В той квартире, которую я помню, а не ту, которую мне пытаются навязать остальные. Рядом лежала она, ещё погружённая в сон. Обнажённое тело, чуть прикрытое большим белым одеялом, впервые за долгое время наполнило мою душу теплом. Она спала с чуть приоткрытым ртом и сладко посапывала. Раньше я бы лежал рядом и любовался своей любимой, ожидая её пробуждения, но сейчас не мог удержаться. Я хотел услышать её голос.

– Дорогая? – произнёс я, проводя по её спине рукой, тело излучало жар, руку будто обожгло приятным огнём. Она начала постанывать и веки её глаз приоткрылись. – Это правда ты?

– Конечно, я, что за вопрос? – хриплым удивлённым голосом ответила она, и прижала свою руку к моей щеке – ещё один ожог. – Доброе утро, солнце.

Солнце.

Это слово, плёткой ударило по сердцу. Челюсть начала дрожать от подступающих слёз. Я бросился в её объятия и начал целовать её в шею. Ожоги уже были по всему телу.

– Ты чего? Что-то случилось? – Обеспокоенно спросила она.

– Нет... ничего... доброе утро, дорогая.

Началось обыкновенное утро. Мы по очереди сходили в душ, позавтракали. Всё это время я был, как в тумане. Я не понимал, что это: долгожданная реальность, в которую я так хотел вернуться или обыкновенный сон. Если это сон, то я не хочу просыпаться. Хочу остаться здесь навсегда.

После завтрака мы начали обсуждать, как проведём этот день.

– Предлагаю взять бутылочку вина и покататься на байке. – Предложила она.

– Нет, нет, нет, только не это! – испуганно произнёс я. Её слова вызвали вспышки воспоминаний той ужасной аварии, мне показалось, что я оказался здесь, чтобы вновь пережить этот момент. Вновь потерять её. – Давай лучше останемся дома... и-или сходим в парк... пикник, точно давай устроим пикник! – в панике начал я предлагать альтернативы.

– Дорогой, что с тобой? Ты случаем не заболел? – Она устремила на меня удивлённый взгляд.

– Всё хорошо, правда, просто не хочу сегодня чудить.

– Я тебя не узнаю, что за скучные мысли появились в твоей голове?

– Прошу, – взял я её за руку, – давай останемся дома, пролежим в обнимку на кровати, посмотрим какой-нибудь сериал, закажем еду.

– Что за бред? Погнали в клуб, я не хочу торчать дома.

– Я бы не хотел...

– Да господи, хочешь торчать дома. Оставайся один, а я пойду веселиться. Без тебя!

Она резко встала из-за стола и раздражённо ушла в комнату. Меня она больше не слышала. Оделась и выбежала из дома. Я остался один.

Пролежав некоторое время на нашей кровати, вдыхая с её подушки запах её тела, я решил выйти на улицу и немного пройтись. Мир за пределами квартиры казался обыкновенным, ничего не говорила о нереальности происходящего. Было приятно впервые со дня аварии вновь ощутить здоровое тело. Я ходил и наслаждался этим. Но мысль о том, что её поведение мне теперь чуждо пожирало меня изнутри. Я сделал её такой и теперь сам же не принимаю. Вечный угар, аморальность поступков и те идеи, что я посеял в её голове, вызывали омерзение. Она продолжала жить той жизнью, которая для меня стала чуждой. Куда она ушла? Чем сейчас занимается? Кто с ней рядом? Эти вопросы не выходили у меня из головы, пока я бродил по улицам, вдыхая запах свежего воздуха полной грудью.

Так я провёл весь день. Гулял, ел вредную еду, по которой очень соскучился и боялся. Боялся в любую секунду очнуться в палате. Домой я вернулся, когда уже стемнело. Квартира оказалась пустой. Я ждал её до самой поздней ночи. Звонил – она не отвечала. В какой-то момент меня начало клонить в сон. Неведомая сила пыталась отключить моё сознание, и я не мог ей противиться. Уснув на нашей кровати с её подушкой у груди, я открыл глаза в палате больницы.




– Сынок, на тебе сегодня как будто лица нет, – озабоченно произнесла мама, стирая большим пальцем слёзы с моих щёк. – Ты утром принимал таблетки?

– Да, мам.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Правда?

– Нет, мам, – я повысил немного голос, чувствуя, как закипаю. – Ты можешь уйти?

– Я... ну да... хорошо, – расстроенно произнесла она и начала подниматься со стула. Она пришла буквально минуту назад, а до больницы добираться около часа. Я почувствовал стыд, несмотря на ярость, которая постоянно овладевала мной. Я знал, что несмотря ни на что я не могу так поступать с матерью.

– Постой, прости, ладно? – заглушив в себе злость, произнёс я. – Можешь ответить на один вопрос?

– Да, конечно, – она вновь уселась на стул и направила на меня внимательный взгляд.

– Как ты относилась к моему образу жизни? Вечные пьянки, аморальные высказывания, пьяная езда, о которой ты прекрасно знала, эта отвратительная компания, в которой я проводил свободное время и прочие мерзости, что наполняли мою жизнь. Что ты о них думала?

Какое-то время она сидела молча, переваривая мой вопрос. А потом сделав дрожащий глубокий вдох начала говорить:

– Я винила в этом себя. Винила себя за то, что не смогла уберечь твою голову от этих мыслей, уберечь тебя от такой жизни. Мне казалось, что я воспитываю тебя правильно, в моей голове я всё делала верно. Но оказалось, что все мои нравоучения встали тебе поперёк горла. Я не знаю, что я делала не так. Правда не знаю, но ты не принимал мои советы, не соглашался с моим видением жизни. Я не растила тебя полной копией себя, я лишь хотела, чтобы у тебя сформировались правильные ценности. И всё вроде как по началу было именно так. Однако по исполнению шестнадцати лет ты ушёл в отрыв и совсем пропал из семьи. Начал жить своей жизнью и воспитывать себя сам. Возможно, это произошло из-за моих запретов, которые исходили только из моей заботы и обеспокоенности. Я боялась дать тебе полную свободу, и ты решил взять её сам. В те ночи, что ты не приходил домой, я тихо плакала на кухне, проверяя каждую минуту телефон, в надежде, что ты прочитаешь моё сообщение. Господи, мне так было страшно тогда. Мне и по сей день страшно. А в день аварии, мой кошмар стал явью. Что-то погибло во мне в ту минуту, когда мне позвонили из больницы, – она не сдержала слёз и начала плакать, продолжая свою речь сквозь рыдания. – Я окончательно возненавидела себя в тот момент, ведь всё, что с тобой произошло моя вина. Сынок, прости меня, что я не смогла... даже не знаю... правильно воспитать тебя, хотя я старалась! Прости, что в какой-то момент опустила руки, я просто устала стучать в закрытую дверь.

С минуту я лежал молча, глядя на плачущую маму, и не мог подобрать слова. Мне хотелось сбросить с себя весь этот чёртов гипс и заключить её в объятия. Я так давно её не обнимал.

– Мам, ты не виновата. Я дурак, во всём виноват только я. Прошу не убивайся из-за моей глупости. Ты всё делала верно. Ты хорошая мать, а вот сын у тебя кусок дерьма.

– Не говори так! В глубине души у тебя столько света, и сейчас оно начинает пробиваться сквозь толщу тьмы. К сожалению, чтобы это произошло потребовалась такая ужасная ситуация. Мне так жаль, сынок, мне очень жаль.

– Как же глупо, что человеку нужно уничтожить себя до конца, чтобы заметить проблему. А потом выбираться с самого дна, разгребая накопившееся дерьмо. И ведь не факт, что выберешься. Может быть так и останешься на дне ни в силах решить то, что раньше казалось пустяком. Наверное, в этом вся наша сущность.

– Я помогу тебе выбраться. Мы с отцом поможем. И твои друзья помогут. Всё будет хорошо, обещаю. Скоро ты войдёшь в новую жизнь, – произнесла мама, даже немного улыбнувшись. – Всё ещё хочешь, чтобы я ушла?

– Нет, останься пожалуйста. Я хочу, чтобы ты была рядом.

Я встал на путь исправления. Сейчас я не сомневался в том, что моя жизнь заиграет другими красками, более светлыми. Но прежде чем начать новую жизнь, у меня оставалось одно незаконченное дело. Я должен помочь ей, встать на путь исправления. Если я её загубил, значит мне её и спасать. Уже неважно, существует она или нет. Как бы то ни было, я должен всё исправить.

Ночью, когда я вновь остался один, я начал готовиться ко сну. Не знаю почему, но я был уверен, что вновь попаду в ту реальность, где она жива. Я не ошибся.



Открыв глаза, я обнаружил, что квартира пуста. Я не знал, как здесь течёт время. Может быть с того дня, когда она ушла, прошло несколько суток или даже недель. Но когда дверь открылась, и в комнату, пошатываясь от влияния алкоголя вошла она, я понял, что прошла всего лишь ночь.

– Боже, ну и рожа у тебя! Ты будто призрака увидал. – Произнесла она с трудом выговаривая слова.

– Где ты была? Почему не отвечала на звонки?

– Не хотела заразиться от тебя занудством, – язвительно произнесла она, закатив глаза. – Или ты уже излечился?

– Давай поговорим, – произнёс я, постукивая по постели. – Садись.

– Ну начало-о-ось, – она плюхнулась на кровать и уставила на меня абсолютно пустой, полный безразличия взгляд. – Говори, я тебя о-о-очень внимательно слушаю.

Заглушив в себе приступ гнева, вызванный её поведением, я начал говорить:

– Ты помнишь себя до того, как мы познакомились? Какой ты была?

– Помню. Я была скучной, вся из себя правильная, ну просто пай девочка.

– Нет. Сейчас это кажется именно таким, но на самом деле ты была хорошим человеком, с правильными принципами и установками, именно я внушил тебе, что это неправильный подход к жизни. Я принёс тебе в жизнь эти грязные мысли, что заполнили всё твоё сознание. И мне так жаль, что это произошло...

– Господи ну к чему ты клонишь? – перебила она меня.

– Ты весь день провела в компании Геры?

– Ну да и что?

– Господи, он же наркоман, так ещё и продаёт! Тебе не кажется это омерзительным?

– Да что за моралист в тебе проснулся? Ты всегда был против морали, а сейчас сидишь тут весь такой белый и пушистый. Я вчера словно проснулась с другим человеком!

– Так и есть. Того меня, которого ты всегда знала больше нет. Он погиб в аварии...

– Что ты несёшь?!

– Послушай, просто слушай и не перебивай. Как бы это не прозвучало, ты должна услышать меня и поверить всему, что я сейчас скажу, – я сделал глубокий вдох, а затем выдохнув продолжил. – Выпив пару бутылок вина, мы как всегда сели на байк и, набрав полную скорость, помчали по дороге. Но если такие поездки всегда заканчивались благополучно, то в этот раз мы попали в аварию. Я проснулся через несколько дней в палате больницы с множественными переломами по всему телу, а все вокруг делали вид, что тебя не существует. Я пролежал в палате, парализованный, напичканный таблетками и уколами почти месяц, пока вдруг не проснулся в нашей квартире... рядом с тобой. – Я остановился, чтобы узнать её реакцию на мой сумасшедший рассказ. На её лице застыл ужас.

– Как... как это возможно? Ты... ты пересказал мой вчерашний сон!

Ужас с её лица мгновенно перенёсся на меня. Казалось бы, меня уже ничем не удивить, но услышанное подвергло меня в шок. Мой мир раскрошился ещё на несколько частей. Жизнь, в которой я родился и попал в аварию. Затем жизнь в больнице, в мире, в которой её не существует. Затем жизнь, в которой она есть, но никакой аварии никогда не было. Теперь ещё и её сон, в котором произошла аварии из моей настоящей жизни. Возможно, внутри её сна всё повторялось, создавая бесконечный цикл. От этих мыслей голова кружилась, и тело сковывало неизвестным страхом. Мне хотелось расплакаться, спрятаться в уголок и молить, чтобы всё это кончилось. Что чёрт подери всё-таки происходит?

– Как ты узнал о моём сне? – Продолжила она.

– Потому что это был не сон. Это то, что по-настоящему произошло со мной. Я не могу ответить на твои вопросы, потому сам ничего не понимаю. Но могу сказать точно, авария была настоящей, и она – исход нашей безответственной жизни. Пора всё изменить. Пора взглянуть на жизнь иначе. Я не предлагаю запереться дома и оградиться от мира. Я лишь хочу, чтобы мы вместе пересмотрели наши взгляды на окружающий нас мир, на людей и в первую очередь на самих себя. Ты готова вместе со мной...

Какой-то толчок в затылок прервал меня и лишил сознания. Я открыл глаза в палате, жадно вдыхая воздух. Сердце вырывалось из груди, его стук заполонил всё тело. Меня выгнали из той реальности. Не знаю кто или что, но оно, кажется, не хочет, чтобы я что-то менял. Пульсация пронизывала тело насквозь, заставляя тело разрываться на части. У меня было чёткое ощущение, что я умираю, а пульсация – это тик моих часов, которые могут остановиться в любую секунду. Я чувствовал себя канатом, который тянут из одной реальности в другую. Я начал кричать, крик исходил из самых недр души. Пространство вокруг меня сужалось, какая-то неподконтрольная невидимая сила вдавливала моё тело в кровать. Непроизвольный крик ужаса не покидал меня, я чувствовал, как вены набухают по всему телу, а кровь кипит, нагревая тело до смертельной температуры.

Вот сейчас, ещё немного и я умру.

В глазах потемнело, а потом я вновь оказался в кровати рядом с ней. Всё тело болело, а чувство близкой смерти никуда не ушло.

– Господи, ты очнулся! – она сидела рядом со мной вся в слезах. – Я так испугалась, когда ты потерял сознание. Я... я даже подумала, что ты умер! Что чёрт возьми произошло?

– Не знаю, дорогая, но я снова тут, рядом с тобой, перестань плакать. Сколько я был в отключке?

– Всего несколько минут, но я до чёртиков испугалась!

Я подтянул её к себе и крепко обнял, поглаживая по спине, она продолжала плакать, паника не покидала её тело.

– Ну всё, тише-тише, я снова здесь, всё хорошо.

Немного успокоившись, она легла мне на грудь, я начал гладить её по голове. Через некоторое время дрожь окончательно покинуло её тело.

– Тот сон. Это было так страшно. Мы во что-то врезались на полной скорости, а потом пустота, и ты меня будишь с таким странным вопросом, точно ли это я. Сна будто бы и не было, он не отложился в моей памяти, хотя это настоящий кошмар! И вот сейчас ты его пересказал, и я вспомнила, вспомнила всё. Боже мой, как это страшно!

– Я знаю, я пережил это по-настоящему.

– Но как такое возможно?

– Я не знаю. Да это и неважно. Важно только то, что происходит сейчас. Мы рядом друг с другом, живые и здоровые. Ты ведь понимаешь, что мы могли попасть в такую аварию, каждый раз, когда садились пьяными на байк?

– Да. Я больше никогда не сяду на него. Ни за что на свете!

– Послушай, любимая, та жизнь, которой мы жили не была по-настоящему наполнена счастьем. Да нам было весело, но это грязное веселье. Из-за меня мы были окружены опасностью. Те люди, с которыми мы водились, могли загубить нашу жизнь из-за малейшей случайности. Ты помнишь, как Гера один раз втюхал нам тот пакет на хранение. И мы не задумываясь согласились. Мы нарушили закон и переступили через рамки человечности, и это не единственный случай. Такие, как Гера, отвратительные лицемеры, идущие по головам слабых людей. Он поставщик смерти, и мы водились с ним. Господи, да мы работаем в компании, которая наживается на людях, выкачивает из них деньги из-за их некомпетентности! Мы окружили себя желчным болотом и стали с ним одним целым. Раньше я думал, что свобода заключается в лицемерии и непринятии принципов человеческой морали. Но это не так. Мама всегда говорила, что к людям надо относиться так, как ты бы хотел, чтобы они относились к тебе. Она хотела, чтобы я трезво смотрел на реальность, а я залил себе мозги алкоголем и безудержным весельем. Я нарушал закон, плевал людям в лица, потому что считал их тупыми ослами, незнающими жизни, но на самом деле я сам ничего не знал. Так ещё и заразил тебя своей глупостью. Свобода не может исходить от грязи. Грязь – это то, что губит свободу, а не подпитывает её. Я хочу, чтобы мы начали дышать свежим воздухом полной грудью. Хочу стать таким, какой была ты, до того, как встретила меня, и хочу, чтобы ты вновь вернулась к самой себе.

Я произнёс эти слова на одном дыхании, боясь, что меня вновь выкинут из этой реальности.

– Я тоже этого хочу, – тихо произнесла она. – Только прошу, впредь никогда не вини себя в том, что я стала такой.

– Но...

– Никаких “но”, если это произошло, то только по моей вине. Хватит с меня винить всех вокруг в своих проблемах. У меня есть своя голова на плечах и пора начать ею пользоваться.

– Начнём всё с чистого листа?

– Так и поступим, только большее не покидай меня никогда, слышишь? Никогда.

– Я всегда буду рядом.

Она подняла голову с моей груди и поцеловала меня в губы. Вкус соли от слёз смешался с сладким вкусом бальзама для губ. Вкусом её губ. Когда, она отстранилась от моего лица, я решил задать вопрос, который мучил меня со дня разговора с психологом.

– Как тебя зовут?

Она улыбнулась и нежно произнесла:

– Надя.

Надежда. Она всегда будет рядом. Я больше никогда её не потеряю.