Роман за линией фронта

               
                Предисловие
Будучи подростком, я часто бывал в гостях у дедушки Дмитрия Яковлевича Тимофеева и бабушки Веры Петровны.  Они жили в посёлке Мирный Раменского района, недалеко от станции Бронницы. Я проводил у них практически все выходные и  каникулы.
Большинство друзей дедушки и бабушки были фронтовиками или тружениками тыла. Жили они в основном в Москве, а в посёлок приезжали на свои дачно-садовые участки. Особенно много гостей бывало у нас в мае, ближе к празднику Победы. Приходили не с пустыми руками, нередко с бутылочкой чего-нибудь горячительного.
Дед почти не пил, а после последней госпитализации и вообще перестал. Однако компанию всегда поддерживал. Нальёт себе рюмочку, и делает вид, что выпивает. Друзья не обижались. Они знали, что дед неоднократно был тяжело ранен на фронте, и удивительно, как он вообще остался жив. Дедушка всегда тёплым словом вспоминал о фронтовых врачах, которые буквально вытащили его с того света и сложили по кусочкам. 
Фронтовики сначала пили за Победу, потом за погибших друзей, и почти всегда при этом глаза у них становились мокрыми. Они не стеснялись своих слёз. А вот о себе рассказывали мало и очень скудно.
Но зато я часто слышал от них о каком-то везучем командире, который за годы войны дослужился от капитана до генерал-лейтенанта. По ложным обвинениям его не раз арестовывали, но всегда отпускали, да ещё и награждали. Этот генерал якобы неоднократно встречался с Верховным главнокомандующим Иосифом Виссарионовичем Сталиным и другими членами Советского правительства. По рассказам фронтовиков, он командовал соединением Советской Армии в тылу врага на территории временно оккупированной фашистами. И бил их изо всех сил.
Основываясь на воспоминаниях фронтовиков, в своем произведении я объединил эти рассказы, изменил несколько фамилий, добавил некоторые художественные дополнения. Есть в нем эпизоды военной биографии второго моего деда - Григория Васильевича Воронцова, а также  двоюродного дедушки Фёдора Смолина, прошедшего всю войну и вернувшегося в апреле 1945 года без ноги, и ещё одного двоюродного деда Михаила Завалова, командира партизанского отряда.
       
Часть 1
Было отличное субботнее утро. Я - выпускник академии пограничных войск при министерстве внутренних дел СССР. Учиться там меня направили сразу после финской кампании, и год учёбы пролетел как один день.
Сегодня, 1 июня 1941 года, я должен получить диплом об окончании академических курсов. Начальник академии шепнул своим помощникам, что меня ждет приятный сюрприз. Эту новость тут же передали мне. Также от своих друзей в руководстве учебного заведения я узнал о том, что нас всех распределят по пограничным отрядам и повысят звании. Наконец-то получу капитана.
В армии я с 1930 года. Окончил командную школу РККА и получил звание младшего лейтенанта. В 1936 году был переведен на Дальний Восток в пограничные войска. В 1937 году за участие в боевых действиях был награжден орденом Красного Знамени, а в 1939 году медалью «За отвагу». В том же году, перед самым началом Финской компании был переведен на финскую границу. Как я уже говорил, после её окончания, в марте 1940 года, меня направили в Академию пограничных войск.

За участие в финской кампании меня наградили именным оружием - пистолетом «ТТ». Кроме того, командующий Северным фронтом от себя лично вручил мне новую десятизарядную винтовку СВТ-38, с оптическим прицелом, за то, что я «снял» трех «кукушек» из пистолета «ТТ». Кукушками наши бойцы называли финских снайперов, поскольку очень часто они выбирали свои огневые позиции на деревьях.
Говорили, что на меня послали документы на награждение орденом Красной звезды, но пока я ничего не получил. За ордена и медали положены денежные выплаты. Красное знамя – 500 рублей, Красная звезда – 400 рублей, медаль «За отвагу» - 400 рублей. Мне, как студенту, деньги очень бы пригодились.

За время этой войны вместе со своими красноармейцами я совершил несколько удачных вылазок в тыл к финнам. Мне посчастливилось служить с командирами Красной Армии, которые воевали еще в первую мировую войну. Один из них, командир первого батальона майор Заикин, научил меня стрелять без промаха. Он сам из любого вида оружия стрелял, как сам Ворошилов, а может и лучше, и передал свое искусство мне.
Еще один опытный командир, начальник штаба полка майор Кушнарев, научил меня стрелять по «македонски», с двух рук. Кроме того, еще они научили меня «качать маятник», метать ножи и сурикены. Сурикен - это такая звездочка с заостренными краями, оружие японских ниндзя. Их я привёз с Дальнего Востока, где купил на границе у китайских лавочников.
В общем, эти два майора занимались мной, словно готовили для заброски в тыл противника. Семей у обоих не было, зато имелось полно времени, чтобы гонять меня, как новобранца, хотя я был уже старшим лейтенантом и командовал ротой.
Тем не менее, я им очень благодарен за науку, и особенно, за приемы рукопашного боя. Во время войны с финнами мне очень пригодились все знания, полученные от моих наставников. В то время мне казалось, что следующего военного конфликта ждать придется долго. Слишком много крови принесла эта, так называемая, финская компания.

В марте 1940 года, возвращаясь в Москву на поезде, я познакомился с девушкой Верой Барановой. Вместе мы провели два дня в дороге, и целый день гуляли по столице. Решили в июне 1941 года расписаться. Именно поэтому, после окончания академии, надеясь на положенный мне отпуск, я собирался к Вере в Саратов.
1 июня рано утром я сбегал на Казанский вокзал и купил билет до этого волжского города. Вернувшись в расположение академии, я стал готовиться к вручению диплома.
Дежурный принес почту. Я получил письмо от Веры и очень обрадовался. Однако радость оказалась преждевременной. Она сообщила, что в мае вышла замуж и уехала с мужем в Кронштадт. Честно скажу, в тот момент в глазах у меня потемнело. И все же я сумел справиться с нахлынувшими на меня горькими чувствами. Расслабляться было нельзя, вот-вот должна была начаться церемония вручения дипломов.

Нас пригласили в актовый зал. Всех выпускников посадили во второй ряд. Началась торжественная часть. Я так крепко задумался о постигшем меня горе, что очнулся только тогда, когда меня толкнули. В зале прозвучало мое имя - Воронцов Алексей Никифорович. Я вскочил и поднялся на сцену. Там среди начальствующего состава академии и руководителей наркомата я увидел народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности Лаврентия Берию. Он протянул мне руку, в которой держал зеленые петлицы со шпалой и диплом об окончании академических курсов.
Лаврентий Павлович сказал, что меня нашли награды за войну с финнами, и вручил мне орден Красной звезды и медаль «ХХ лет РККА». Нарком пошутил, что теперь у меня вся грудь в орденах.
- Служу трудовому народу!
- Хорошо служишь, - улыбнулся Берия.
 Я поздравил наркома с высоким званием генерального комиссара государственной безопасности СССР (оно соответствовало маршальскому), присвоенного ему не так давно.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Ну, давай капитан, говори, о чем просить хочешь.
Видимо, просьба была написана у меня на лице. Я попросил разрешения отправиться к месту службы сегодня, без отпуска. Нарком одобрительно кивнул:
 - Молодец. Будь по-твоему. Будем живы, еще встретимся…

Торжественная часть закончилась. Я не стал ждать окончания концерта и после общей фотографии выпуска с наркомом и руководством академии поехал в общежитие. Дорога была очень долгой и муторной. Приехав на место, я собрал вещи, сдал коменданту комнату и поехал на Белорусский вокзал. Еще общежитии я пришил на форму капитанские петлицы, привинтил к кителю полученный орден, и прикрепил медаль. Получилось очень внушительно.
На вокзале я сдал в кассу билет до Самары и взял до Бреста. И уже в шесть часов вечера сидел в купейном вагоне на пути к польской границе.
С попутчиками мне повезло. В купе - целый цветник: молодая женщина по имени Лиза, лет 27-28 с дочерью Катей лет 9, ехавшие к мужу в Брест и стройная блондинка Капитолина, 19 лет, студентка 1-го Медицинского института. Она перешла на 3-й курс и направлялась в гости к тетке под Брест.
Вечернее солнце наполнило купе своим свечением, как будто сотня ярких ламп, разлив свое сияние по вагонам поезда. Мое настроение стало ярким и торжественным. Почему то хотелось петь и плясать. Немного омрачали его мысли о Вере. Но я для себя решил, что это хорошо, что мы расстались сейчас, а не после того, как на моей груди совьет гнездо измены и предательства.
Я гнал от себя плохие мысли. Тем более, что вечер был таким чудесным, а от девушек в купе пахло таким дурманящим женским ароматом, что сносило голову.
 На груди у меня сияют два боевых ордена и две медали, которые приятно позвякивают. В петлицах золотится шпала. Девушки порхают, как мне кажется, вокруг меня, хотя, конечно, это не так. Но как же все-таки хорошо!
Я вышел в тамбур подышать воздухом. Капитолина увязалась за мной и попросила закурить. Я ответил, что не курю. Она не огорчилась. Скорее всего, ей просто был нужен повод, чтобы постоять вместе.
Ехали, болтали, веселились. Я немного флиртовал с Капитолиной. Ночью не спали, разговаривали.

Я не только не знал номер своей воинской части, но даже не представлял, где буду служить, поэтому, чтобы не потеряться, я предложил Капитолине подождать меня около комендатуры. Ее должна была встречать тётка, и как там дело повернется дальше, мы не знали.
 В десять утра второго июня поезд прибыл в Брест. Лизу встречал муж - майор интендантской службы. На перроне Капитолину действительно ждала тетка. Мы познакомились, и я предложил поехать дальше вместе. Каким-никаким транспортом меня должны были обеспечить. Тетка, её звали Дарья, охотно согласилась. Добираться им было очень далеко, а попутка пока не подвернулась.
В комендатуре меня направили к командиру пограничного отряда. Им оказался подполковник пограничных войск Алексей Сергеевич Сергеев. На вид ему было лет 43-45. Среднего спортивного телосложения, рост, на глаз, метр семьдесят пять.
Он оглядел меня с ног до головы и предложил присесть. Мы немного поговорили о жизни в Москве. Я рассказал о своей недавней встрече с Лаврентием Павловичем. Сергеев даже сначала как будто и не поверил, но после наводящих вопросов понял, что я говорю правду.
Алексей Сергеевич рассказал, что на границе пахнет войной. По словам перебежчиков, она должна начаться утром 22 июня. Однако говорить вслух об этом не рекомендуется, поскольку у нас с Германией подписан пакт о ненападении. Разговоры о войне считаются провокацией, и за них светит трибунал. А это почти наверняка расстрел. На выстрелы и любые другие провокации с германской стороны приказано не отвечать. Это тоже грозит арестом и военным трибуналом.
Я получил назначение на должность начальника заставы № 41. Застава только строится, и защищает значительный участок новой границы. Алексей Сергеевич сообщил, что у моего заместителя по политической части беременная жена, и с 23 июня он будет находиться в отпуске.
- Тебя ждали именно в этот день. А ты вон раньше явился, - улыбнулся полковник.
- Так получилось, - развел руками я. – Все проблемы будем решать на месте.
- Добро, - ответил Алексей Сергеевич. - Получишь боеприпасы, пулемет, стройматериалы, две снайперских винтовки. И коня. Со троительством заставы не затягивай. Время сейчас неспокойное.
Попрощавшись с командиром погранотряда, я выбежал на улицу. Капитолина и её тетка стояли рядом с полуторкой, на которой мне предстояло добраться до заставы.
Из неё выскочил красноармеец, представился мне и доложил, что коня нам сегодня не получить. Но если завтра мы поедем в Брест, то получим и оружие, и коня, и стройматериалы.
Мы споро погрузились в машину. Оказалось, что городок, в котором живет тётка Капитолины, находится на тридцать километров дальше, чем моя будущая застава. По дороге мы обменялись адресами.
Я вышел первым и попросил водителя отвезти Капитолину и её тётку до города. Было около двух часов дня, заставу построили по тревоге, мне представился заместитель по политической части политрук Николай Алексеевич Зацепин. Он же и познакомил меня с личным составом.
После выполнения всех положенных по Уставу формальностей, я предложил политруку отправиться в отпуск уже завтра. Ехать ему было далеко, к тому же я прибыл на заставу раньше срока. По всем его жена Валентина, молодая, красивая женщина, лет 25, находится на последних неделях беременности, а рожать все-таки лучше дома, чем в дороге.
На следующее утро я отправил его вместе с женой на автомашине в Брест. С ними поехали старшина заставы и несколько красноармейцев. Они должны были помочь политруку сесть в поезд, а затем получить моего коня, боеприпасы и стройматериалы.
В Бресте пока политрук оформлял отпускные документы и покупал билеты на поезд, старшина получил всё, что полагается для заставы. Выдали даже больше, чем мы рассчитывали. Сверх ожидаемого мы получили два ручных пулемета, два ящика гранат, две снайперские винтовки. Для прохождения дальнейшей службы на заставе под команду старшины поступили 25 молодых бойцов. Их вместе с оружием, боеприпасами и стройматериалами он отправил на машине на заставу, а сам остался в Бресте проводить политрука, которому посчастливилось достать билеты на вечерний скорый поезд.
Забегая вперёд, хочу сказать, что 21 июня от Зацепина пришла телеграмма, в которой он сообщал, что 19 июня у него родилась дочь, которую назвали Владленой (Владимир Ленин). Выехать назад он должен был 1 июля. Мы были очень рады за политрука и с нетерпением ждали его обратно.

На заставу старшина вернулся верхом на коне, полученном для меня. Черного, как крыло ворона, пятилетка, звали Гнедко. Он был высокий, стройный и имел свой характер.
Старшине заставы Ивану Степановичу Кольцову шел 31 год. Он был очень грамотным и честным военным. При росте 185 см. он имел крепко сбитую фигуру и обладал недюженной силой. Я подозревал, что даже, несмотря на все мои навыки, мне было бы тяжело в спарринге с ним.
В отсутствии замполита я надеялся на него, как на своего заместителя. Мы оба оказались лошадниками и ворошиловскими стрелками. Пока Иван Степанович занимался хозяйственными вопросами, я занялся личным составом. Поговорил с красноармейцами, поинтересовался, есть ли у кого какая нужда. Претензий к службе у личного состава не оказалось, но было недовольство поведением немцев. Иногда они стреляли из засады, иногда кричали и ругались, намекая, что нам всем скоро капут.
Я объяснил бойцам задачу по охране границы. Рассказал о важности скорейшей постройки заставы и о необходимости не поддаваться на провокации соседей.
По своему учебному плану я разделил пограничников на четыре группы, с каждой из которых проводил занятия по стрельбе, рукопашному бою с холодным оружием, верховой езде и управлению автомобилем. Кроме этого все красноармейцы изучали пулеметы и учились стрелять из всех видов оружия.
У нас на вооружении находились два станковых пулемета «Максим» и два ручных пулемета «Дегтярева». Кстати, очень удобное оружие, в диске которого 47 винтовочных патронов 7,62*54. Правда, после стрельбы вторым диском, ствол перегревался, начинал плеваться патронами, и его приходилось остужать.
Еще на заставе было два немецких пулемёта МГ-34 под винтовочный патрон. У немцев не было крупнокалиберных пулемётов, поэтому они использовали пулемёты с обычным винтовочным патроном.

Перед заставой протекала река Буг, её середина и служила границей. Слева от заставы его протекал приток Буга - небольшая река Лесная. Под нашей охраной находилось 27 километров границы – примерно 2,5 пограничника на 1 километр. Хорошо, что она походит по реке, нарушителя видно издалека.
Конечно, наш участок границы хорошо бы охранять мощным огнем артиллерии. Но ничего не поделаешь, надо охранять тем, что есть.
Стрелять у границы запрещено, поэтому для стрельбища мы облюбовали площадку в овраге в девяти километрах от заставы, куда бегали с полной выкладкой.

Весь транспорт заставы составляла одна пароконная телега, запряженная двумя молодыми кобылками четырехлетками. На ней возили всё - и продукты, и почту, и стройматериалы. Еще на одной телеге была установлена бочка для подвоза воды. В нее можно было впрячь одну лошадку. Хоть наша застава и была с двух сторон окружена водой, для умывания, приготовления пищи и других хозяйственных нужд нужен был постоянный подвоз воды.
Еще были три командирских коняги: мой Гнедко, конь замполита Жемчуг и Стриж старшины. Я обратился к начальнику погранотряда с просьбой найти мне какой-нибудь транспорт для обучения личного состава вождению. Он обещал подумать над этим вопросом. Еще я попросил выделить для заставы максимальное количество винтовок с оптическим прицелом, на что получил целую лекцию от Алексея Сергеевича о том, как тяжело сейчас всем заставам. Многие из них не меньше моего нуждаются и в современном оружии, и транспорте. Тем не менее, мой запрос он все же взял на заметку.
 
Алексей Сергеевич рассказал мне одну интересную историю. 1 июня со стороны Польши пришел порожний состав. Сельскохозяйственные товары из СССР он доставил в Германию, а затем вернулся назад. Все необходимые документы у него были в полном порядке. Однако в третьем вагоне пограничники обнаружили два мотоцикла с колясками, оснащенные пулеметами, в полной боевой комплектности и готовности. Они имели запасные канистры и рации. Был в вагоне еще один мотоцикл без коляски. Вся техника марки «БМВ».
Состав ушёл грузиться в Минск. А мотоциклы Алексей Сергеевич приказал от греха подальше спрятать в лесу под Брестом. Немецкая и польская стороны о пропаже не заявляли.
- Пригодится тебе такая техника? – спросил начальник погранотряда.
- В хозяйстве ничего лишним не будет, - ответил я. - Пришлю старшину и красноармейцев на телеге. Пока они получат оружие и боеприпасы, наступит вечер. В темноте перегоним мотоциклы на заставу.
- Добро.
- А как же все-таки быть с машиной? Может, выделите хотя бы на недельку?
- Ладно. Видно, ты не отстанешь. Получишь ты свою машину. Но чуть позже. – ответил Алексей Сергеевич.
 
Позднее, где-то в конце сентября, недалеко от Смоленска мы встретили поездную бригаду того самого состава. Они рассказали, что 30 мая 1941 года их поезд возвращался из Кёнигсберга. Недалеко от польской границы остановились на небольшой станции с высокой платформой. Неожиданно на ней появились три мотоцикла «БМВ» - два с колясками. Третий вагон перед паровозом был открыт, и мотоциклисты заскочили туда.
Затем из вагона выскочили молодые люди в гражданской одежде, закатили дверь и прыгнули в проходящий в сторону города Люблина состав. Через пару минут появились полицейские. Они искали польских повстанцев. Наши железнодорожники указали им в противоположный конец платформы.
Чтобы паровозную бригаду не затаскали по «органам», сообщать о случившемся никому не стали. И если бы не случай – в сентябре нам надо было спрятать от немцев три паровоза и несколько открытых вагонов с железнодорожной техникой, а также разобранный кирпичный завод - мы бы так и никогда и не узнали о том, откуда взялись эти мотоциклы.

Ночью пригнали технику и привезли оружие. Теперь на вооружении заставы стояло 9 винтовок с оптическими прицелами - 5 трехлинеек и 4 - СВТ-38. Я интенсивно стал обучать личный состав стрельбе. Самым метким доверил винтовки с оптикой.
Сначала учились без патронов. Потом занятия перенесли на полигон, подальше от границы.
Автомашина, которую начальник погранотряда нам все-таки выделил, и мотоциклы были для нас ценнее золота. Их нужно было беречь. Я предложил заниматься на них, словно на наглядных пособиях. Их разбирали, смазывали машинным маслом, стирали смазку, и снова собирали. Матчасть мои бойцы освоили назубок.
Кроме того 18 пограничников на трех конях и трёх лошадках учились кавалерийскому искусству.
 
Окопы у нас были в полный профиль, но в два ряда. Решили добавить к ним еще 2 ряда. С ходами сообщения и тоже в полный профиль. Ходы сообщения проложили к блиндажу, где располагался мой командный пункт и к блиндажу для раненых.
Жили мы в палатках, деревянными были только три вышки и столовая. Еда готовилась на полевой кухне. Чтобы экономить время для каждого приема пищи я распорядился готовить одно блюдо. На завтрак и ужин что-то полегче, а на обед - пожирней и побольше. Чай кипятили в котлах или в чайниках.

Работы было полно. Застава не достроена. Подъездные пути и подходы не защищены и не заминированы. Личный состав заставы насчитывал 65 бойцов, 45 из которых молодые, не умевшие даже винтовку держать. Участвовавших в боях - вместе со мной 7 человек.
Если верить перебежчикам с польской стороны, которые почти каждый день приходили на нашу и на соседнюю заставу, война с Германией должна начаться 22 июня.
Перебежчиков мы отправляли в штаб отряда. Оттуда обычно приходила директива: не поддавайтесь на провокацию, войны не будет. А было уже 7 июня 1941 года.
Мы работали на износ, а дел как будто становилось только больше. Нам хотелось укрепить заставу как можно надёжнее и при этом научить молодое поколение пограничников военному делу.
Силами личного состава выкопали рвы, заминировали подходы и подъезды к заставе. Но разве 27 километров границы можно удержать таким небольшим числом бойцов?
Мы навыдумывали всякие ловушки для врага, надеясь, что он попадется на наши хитрости. Тем временем немцы наглели с каждым днем - бегали голыми вдоль берега и показывали в нашу сторону срамные места, когда застава строилась на проверку, или когда наряды заступали на службу. Орали всякие непристойности, страшно коверкая русские слова. Нам даже пришлось перенести построения подальше от границы, так как немцы стали постреливать в нашу сторону, и даже легко ранили в руку рядового Бойченко.
Мой ординарец Жора Якунин как губка впитывал все, чему ему учили. Ему недавно исполнился двадцать один год. Парень из сельской глубинки, ростом метр восемьдесят, атлетического телосложения, с темно русыми волосами стремился стать настоящим солдатом.
Наступило 21 июня 1941 года. Немцы совсем обнаглели. Стали стрелять по часовым на вышках. Под огонь мог оказаться любой пограничник, попавший в их поле зрения.
Я не выдержал и перед закатом солнца с винтовкой залёг у границы. Как только немцы стали стрелять в нашу сторону, прицелился и сделал подряд десять выстрелов. Каждый из них наносил ранение одному из фашистов.
На сопредельной стороне началась паника и суматоха. По нашим окопам открыли пулемётный огонь. Но я ранил и пулемётчика, и его второго номера. Только тогда стрельба со стороны немцев прекратилась.
Из Бреста позвонил начальник погранотряда и очень ругался. Хотя по голосу было понятно, что вся эта строгость показная. Я доложил, что стрельбу по немцам вели местные патриотически настроенные граждане, не желающие терпеть унижение от немцев, которые ранили одного из местных жителей.
- Мне с большим трудом удалось отговорить их от нападения на сопредельную сторону.
Было похоже, что Сергей Алексеевич остался доволен моими объяснениями. Он пожелал мне выдержки, стойкости и удачи в ратном деле.

Не скажу, что личный состав полностью готов к боевым действиям, но сделать мы успели многое. Мои пограничники научились отлично стрелять из всех видов оружия, Ножи бойцы кидают не хуже любого диверсанта. Овладели рукопашным боем, разбираются в технике, умеют управляться с лошадьми. Изучили подрывное дело. Из лучших стрелков я сформировал снайперскую группу в количестве десяти человек. Свою наградную винтовку я отдал ординарцу Жоре Якунину. Из него вышел отличный снайпер. В общем, потрудились мы на славу. Времени вспоминать Капитолину у меня практически не было, хотя иногда она мне снилась.

После стрельбы на границе вечером 21 июня немцы около двадцати часов выставили на берег реки шесть орудий, на вид, калибром 88 мм. Рядом с пушками они сложили ящики со снарядами.
Идея ночью переправиться на польскую сторону и заминировать немецкую батарею мне в голову пришла мгновенно. Тем более, что перебежчики в один голос уверяли, что война начнется именно в 4 утра 22 июня.
В двадцать два часа немцы ушли спать. Охранять орудия остались два часовых. Мы осторожно переправились через реку, оглушили солдат и заминировали пушки, поставив таймеры на 03.59.
 
В три часа ночи я потихоньку поднял весь свободный от наряда личный состав заставы. Нарядам еще раньше был отдан приказ в случае обнаружения значительных сил противника, перешедших на нашу сторону, огня не открывать, а возвращаться на заставу.
В 3 часа 15 минут я снял бойцов с вышек. Мы рассредоточились в окопах и стали ждать. Через пятнадцать минут небо над нами потемнело и стало черным от армад вражеских самолетов. Они летели ровно, не сбавляя скорости. Мы их явно не интересовали. На провокацию это было не похоже. Немцы народ экономный и практичный, тратить столько денег на заправку тысячи самолетов, ради мелкой провокации, это вряд ли. Это точно война.
В 3 часа 59 минут на немецкой батарее прогремели взрывы. Это стало неожиданностью для врага. Погибли все шесть расчётов, находящиеся в это время около орудий. Таким образом, хотя бы на какое-то время нам удалось избежать артиллерийского обстрела. После подрыва батареи на немецкой стороне наступила тишина.

Но очень скоро дошла очередь и до нас. В восемь утра по нашим позициям ударила дальнобойная артиллерия. Мы ушли на замаскированную четвертую линию обороны. Артиллерия работала по нашим позициям до двенадцати часов дня с небольшими перерывами.
Наши окопы перепахали и смешали с грязью. Связи с погранотрядом и соседней заставой нет. Я послал восстановить ее двух связных на трофейном мотоцикле.
В 12.30 началась атака вражеских сил. Впереди шли три средних французских танка. Два из них сразу же подорвались на заранее установленных нами минах, третий сполз в противотанковый ров, и пограничники закидали его гранатами. Пехоту мы отсекли пулеметами и метким ружейным огнем. Отбились, уничтожив около шестидесяти фашистов и три танка. Для первой атаки неплохо.
Наши потери: трое убитых и пятеро раненых. Разведчики доложили, что правее заставы в 12-13 километрах за поворотом реки Буг немцы проложили понтонный мост и шпарят по нему технику на территорию Советского Союза.

У нас организовалось затишье. Видимо дальнобойная артиллерия снялась, а больше выковырнуть нас нечем. Мы собрали трофейное оружие, сняли пулеметы с танков. В лесу обнаружили грузовик - французский «Рено» на бензине. Он был немногим больше нашей полуторки. Свою технику, лошадей и телеги мы попрятали по оврагам, туда же отогнали и трофейный грузовик.
В три часа дня началась бомбежка. Я не знаю, сколько было самолетов, но утюжили наши позиции полтора часа. Наши позиции практически сравняли с землёй. Половина моего блиндажа была разрушена. Чудом остался цел медпункт.
Меня засыпало землей. Хорошо, что это заметил старшина и вовремя откопал меня. Представить мои чувства в тот момент практически невозможно. Во рту был кляп из земли, в носу, в ушах, в глазах - везде земля. Ещё бы несколько минут и я бы задохнулся.
После авианалета в строю осталось 35 моих пограничников. Еще 20 человек было ранено, из них лишь 9 - более или менее легко.

Мы приготовились к отражению следующей атаки. Но немцы, как будто, о нас забыли. После некоторого размышления я послал две группы бойцов в разведку в две противоположные стороны. Некоторое время спустя, вернулся один связной на мотоцикле. Его товарищ погиб. Связной рассказал, что немцы окружили Брестскую крепость и там идет ожесточенный бой. Больше боев он нигде не видел.
Судя по всему, немцы ушли далеко вперёд. Вернулась разведка. Удалось узнать, что немцы после бомбежки сильно продвинулись вглубь советской территории. А на место заставы через полчаса прибудет похоронная команда, так называемые, трофейщики. Об этом разведчики узнали, подслушав разговор двух немецких мотоциклистов. Пограничники уничтожили фашистов, а мотоциклы прихватили с собой.

Поскольку, находясь на месте, оказать сопротивление большим силам противника мы не сможем, я принял решение выходить к нашим основным силам.
Решив готовиться к эвакуации, я послал шесть пограничников за лошадьми, мотоциклами и автомашиной, а новые мотоциклы мы закидали ветками.
Тем временем бойцы вытащили все, что было припрятано у меня в блиндаже: три кавалерийские шашки, вещмешок с противопехотными гранатами, вещмешок с «лимонками», вещмешок с патронами для ТТ и нагана.
Кстати, забыл рассказать, когда меня откопали из земли, в моей правой руке оказался наган без патронов. Откуда он взялся, не знаю. Так, что теперь у меня стало два пистолета ТТ с четырьмя запасными обоймами. Кроме этого мое вооружение составили граната на поясе, стандартный штык-нож и финский нож. Револьвер я почистил, зарядил и положил в полевую сумку. Туда же добавил пару гранат.
Со стороны Буга послышался гул автомашины. Подъехавшие трофейщики остановились на краю заставы и разбежались по полю боя, словно тараканы.
Я незаметно подкрался к водителю и, когда он вышел из машины, ударил его ножом в сердце. Оставив его около кабины, я зашел за кузов, куда тащил восемь винтовок немецкий солдат. Ему было тяжело и он нагнул голову, это помешало ему заметить меня. Его я тоже ударил в сердце.
Жора страховал меня с другой стороны машины. Он тоже уже убил одного фашиста, заколов его штыком.
Я притаился за кузовом, держа в руках винтовку с примкнутым штыком. Подошли ещё два трофейщика. Одного я проткнул штыком, а другого застрелил.
Пограничники собрали разбросанное оружие. Я приказал раздевать немецких солдат до исподнего и забирать все личные вещи, особенно оружие и боеприпасы. Все это сдавалось старшине, он разберется, что с этим делать. Дело в том, что у нас не ничего, даже пуговиц и ниток с иголками. Немцы снарядами и бомбами всё смешали с землёй. Я уже не говорю про перочинные ножи, ножницы и бритвы.
У меня сохранился в резерве большой ящик с патронами на двадцать цинков по 1200 штук в каждом. Пока мы бегали по полю и собирали трофеи, ребята уже набили патронами пустые ленты к пулемету Максима и диски к Дегтяреву. Четыре немецких мотоцикла снаряженными пулеметами МГ-34 были готовы к бою. Я решил ударить по понтонной переправе.
Шестерых тяжелораненых погрузили на пароконную телегу. Имеющие легкие ранения и ранения средней тяжести разместились вместе со здоровыми бойцами в кузовах автомобиля «Рено» и «Опеле», отбитом у трофейщиков. Кухню подцепили к последнему. На всякий случай взяли с собой телегу с водой, планировался большой поход по открытой местности.

Хочу рассказать, что 20 июня к нам на три дня для планового медицинского осмотра личного состава прислали фельдшера. Когда началась война, и связь с командованием была потеряна, старшина медицинской службы Филипп Евгеньевич Комаров остался с нами и стал лечить раненых. Так у нас появился грамотный медик. Филиппу Евгеньевичу было 49 лет, и он всю свою жизнь послужил в армии. Он был очень опытным специалистом.
Отправив телеги и автомашины с ранеными в сопровождении трех кавалеристов вперед, мы захоронили геройски погибших бойцов. Кавалерия, как разведка для всего отряда, двигалась несколько впереди. За ней, как приманка, ехала телега с ранеными, прикрывали ее две автомашины, с пулеметами Дегтярева на крышах и пулеметами Максима в кузовах.
Проводив колонну, я взял с собой двадцать пограничников, разместил их всех на мотоциклах по четыре-пять человек на каждом, и мы поспешили к месту переправы, где немцы навели понтонный мост.

К нашему приезду переправа оказался пуста. На нашей стороне у понтонного моста стояли четыре немецких средних танка. Рядом с ними находились их экипажи. Настроение у немцев было приподнятое. Из разговоров я понял, что они ждут отставших.
В это время на переправу въехала колонна из четырех автомашин с пушками, которую возглавляли четыре мотоцикла с колясками. Переправа была длиной, около шестидесяти метров.
Мы легко уничтожили танкистов ножами. Стали ждать автомашины и мотоциклы с другого берега, разместив по два пулемета с каждой стороны, чтобы их огонь был кинжальным.
Снайперы выбили мотоциклистов, пулемётчиков, водителей и старших автомашин. Пулемётчики ударили по кузовам, где находилась пехота. Те, кто успел выпрыгнуть, попали под огонь снайперов. На всё про всё ушло одиннадцать минут.
Уничтожив вражескую батарею на марше, мы проверили техническое состояние автомашин и пушек. Всё находилось в рабочем состоянии. Танки, стоявшие на нашем берегу, тоже были в рабочем состоянии.
Я решил дождаться танковой колонны и ударить по ней, когда она въедет на понтонный мост. Мы разместили с каждой стороны моста по два трофейных танка, вкопав их практически по башни в речной песок.
Использовать в этом бою трофейные орудия я не стал, а оставил их прицепленными к автомашинам. Все равно после двух-трех залпов ответным огнем наши огневые точки разнесут в пыль.
Вскоре после того, как к встрече врага все было готово, немецкая танковая колонна вышла на понтонный мост. Я насчитал тридцать бронированных машин.
 Когда первый танк доехал до нашего берега, на мосту находилось одиннадцать боевых машин. Мы открыли огонь. Он одновременно велся по голове и хвосту колонны.
Ребята поработали отлично. За девять минут было уничтожено одиннадцать танков на понтоне и еще четыре на берегу. Мост окутался дымом, танки горели на нем, как одиннадцать факелов. Но и нам стало жарко. Уцелевшие танки открыли огонь по нашим позициям.

Мы еле успели унести ноги, как прилетела авиация и целый час утюжила наши бывшие огневые точки. Зато не надо было уничтожать вражеские танки, которые мы использовали для атаки на немецкую колонну. танки, которые мы использовали против врага, поджигать не надо.
Я посчитал, что на сегодня мы свою задачу выполнили. Дальше охранять границу не имело смысла. Погибнуть просто так не хотелось, нам ещё Родину от врага освободить нужно. Поэтому я принял решение догонять колонну с ранеными. Она не успела далеко уйти, мы быстро нагнали наших товарищей. Мотоциклы я теперь поставил во главе колонны, а четыре отбитых у немцев грузовика с пушками ехали середине.
Сначала наш путь лежал по лесному массиву. Но через семь километров лес кончился, и, судя по карте, нам предстояло проехать порядка тридцати километров по открытой местности.
Мотоциклы и трофейный «Опель» были оборудованы рациями. Для их использования мы выбрали частоту и канал, которые, как нам казалось, не заняты немцами. На всякий случай придумали код общения: каждый выход в эфир начинался с числа 17. Принимающая сторона должна была начать свою передачу с числа 83. В сумме получалось 100. Пока хоть какая-никакая предосторожность.
Эти числа должны были назвать друг другу и командиры групп, чтобы при встрече не перестрелять друг друга.

Нам очень повезло, за время движения по открытой местности нас никто не встретил и не обстрелял. Мы снова въехали в лес. Через некоторое время колонна остановилась. Я прошел вперед, чтобы узнать, в чем дело.
Оказывается, дорогу перегородила пароконная телега, на которой лежали шесть мешков пшеницы и столько же овса. Было похоже, что она ехала на мельницу. Под телегой мы обнаружили три трупа - молодой женщины лет двадцати пяти и двоих детей - мальчика лет пяти и девочки лет трех. Предав их тела земле, на табличке, установленной на могиле, мы так и написали: «Женщина с двумя детьми».
Жора проехал вперед и привел двух сбежавших лошадок. Старшина починил упряжь, и телега поехала с нами. Примерно через двадцать пять километров мы выехали на поляну. Нам опять перегородили дорогу телеги.
Одна телега-фургон с красным крестом лежала в овраге, а еще две с продовольствием и боеприпасами валялись перевернутые на дороге. Похоже, что это стало результатом обстрела с немецкого самолета.
Под одной из телег мы обнаружили пограничника, который оборудовал там себе место для стрельбы. Поначалу он принял нас за немцев и едва не открыл огонь. Это и немудрено: техника то у нас трофейная. Иван Баглий, так звали бойца, рассказал, что днем для наших застав послали помощь: одиннадцать конных пограничников во главе со старшим лейтенантом Евгением Ивановым. Они сопровождали две телеги с боеприпасами, продуктами и фургон для раненых.
Как во время авианалета остался цел сам Иван, непонятно. Он укрылся под телегой, набитой боеприпасами, которая в нескольких местах оказалась прошита пулеметными очередями. Это чудо, что она не взорвалась. Пограничник не знал, что ему делать. Он похоронил всех погибших пограничников и возниц – всего 13 человек.
Еще Иван рассказал, что за это время он собрал всех лошадей: шесть под упряжку и одиннадцать кавалерийских. Еще одна лошадь под седлом сама прибилась к остальным. На наше счастье, лошади не пострадали, и я смог сформировать внушительный конный отряд из пятнадцати всадников.

Упряжки я решил взять с собой, чтобы впоследствии переделать их в боевые тачанки. Мы двигались практически без остановки уже довольно давно, поэтому я дал команду выбрать место для привала. Этим занялась конная разведка. Примерно через час подходящее место на берегу реки было выбрано. Перед самым первым боем нашу кухню мы спрятали. Она не пострадала. И всю дорогу ехала за трофейным «Рено». Кулеш я приказал готовить заранее, так что ко времени привала у нас уже был ужин.
Начинало темнеть. Прошли первые сутки войны. За это время мы удались от границы примерно на пятьдесят километров.
Из леса за рекой вышел старшина-пограничник. Он подошел ко мне и представился. Выяснилось, что его и еще троих пограничников выставили в секрет еще 21 июня и видимо в суматохе первого военного дня забыли про них. Я посчитал возможным снять их с поста и присоединить к своей команде. Очень кстати у них оказался пулемет Максима.
Я знал, что в трехстах километрах от того места, где мы сейчас находились, в лесу расположена охотничья база. Там бьет целебный родник и есть целебная грязь. Мне же надо срочно подлечить раненых, иначе они умрут, и никакой чудо-фельдшер не поможет.
Исходя из этих соображений, я решил разделить свой отряд. Обоз с ранеными под охраной пятнадцати красноармейцев я отправил к этой охотничьей базе. С остальными бойцами на восьми трофейных мотоциклах направился через болоту к нашему аэродрому.
На них разместилось восемь мотоциклистов, восемь пулеметчиков и восемь снайперов. Конечно силы небольшие, но у меня и пулеметчики стреляют по снайперски.
До войны неподалеку от аэродрома стоял артиллерийский полк. В восемь часов утра мы выехали на грунтовую дорогу. Огляделись. Впереди, в полукилометре от нас, под охраной шести немецких автоматчиков стояла группа из пятнадцати красноармейцев. Рядом с ними стояли три мотоцикла с колясками, в каждой из которых сидел пулемётчик.
Уничтожить фашистов надо было, не обнаруживая себя, поскольку наверняка где-то рядом находились их основные силы.
В ножи взять не получиться. Дорога просматривается во все стороны. Стрелять все же придется. Немцы не обратили внимания на наши мотоциклы, приняв за своих. За что и поплатились. Мои снайперы расстреляли фашистов с расстояния в сто метров
Пленные красноармейцы оказались из роты охраны авиаполка. Я спросил, кто из них умеет управлять автомашинами и мотоциклами. Выяснилось, что трое могут ездить на авто, четверо - на мотоциклах, а еще четверо умеют обращаться с трофейным немецким пулеметом.
Я усадил их на отбитые у фашистов мотоциклы и приказал ехать за нами, держась на расстоянии примерно с километр от нашей последней машины.
Часам к десяти мы были на месте. В бинокль я увидел, что в километрах в трех от нас стоят три немецких автомашины, три мотоцикла и большая группа пленных красноармейцев.
Мы накинули на себя немецкие форму и каски. Поехали к ним по прямой, не таясь. При приближении стало понятно, что человек семьдесят наших красноармейцев окружены неплотным кольцом немцев. Главные силы фашистов – около шестидесяти солдат находятся чуть в стороне и фотографируются.
Немецкие автоматы прицельно бьют на расстояние не более ста метров. Принимаю решение атаковать врага нас этой дистанции. Приблизившись к врагу, открываем огонь на поражение. Снайперы снимают охрану пленных красноармейцев. Подъезжаем вплотную и пулеметным и автоматным огнем добиваем врага.
Наши все целы, есть только несколько легко раненых. Я послал Жору собрать фотоаппаратуру, чтобы сделать несколько снимков поверженного врага. У немцев обнаружилось два хороших фотоаппарата и кинокамера. Кроме того, мои бойцы обнаружили два ранца с химикатами и инструментами к фото и кино аппаратуре.

Я построил освобожденных нами красноармейцев в шеренгу. Почти все они были с ремнями и в форме. У некоторых было оружие. Немцы даже не удосужились всех разоружить. Видимо, они считали, что такой «сильной» армии никто не осмелится оказать сопротивление.
Выяснилось, что мы освободили из плена семьдесят пять бойцов и командиров и двенадцать гражданских лиц, в числе которых одиннадцать женщин и ребенок. Каким же было мое удивление, когда среди гражданских я увидел Лизу с дочерью Катей – моих попутчиц по брестскому поезду. Среди освобожденных командиров оказался её муж – майор-интендант. Я предложил ему стать моим заместителем по тыловому обеспечению. Он согласился.
Позднее, когда нашлось время, я поговорил с Лизой о Капитолине. Она рассказала, что в последний раз видела её 20 июня в Бресте. Она ехала на экскурсию в Минск. Больше они не встречались.
Десять девушек, девятнадцатилетних комсомолок, студенток третьего курса Московского областного педагогического института попросили зачислить их в отряд. Семь из них окончили школу снайперов при ОСОАВИАХИМе, а три - курсы радисток. Это были ценные военные специальности, и я не стал возражать. Лизе я предложил должность старшей поварихи, она рассмеялась и согласилась.

Среди освобожденных красноармейцев оказалось 19 артиллеристов - один капитан, один лейтенант, два старшины и семь сержантов. Капитану Игнатию Валерьевичу Сарычеву, подтянутому, с виду угрюмому человеку лет 30, я поручил проверить территорию полка на предмет наличия исправных орудий и автомашин. В нашем отряде он стал начальником артиллерии.
Нашлись в строю и летчики: четыре лейтенанта и капитан, начальник штаба авиационного полка капитан Левин. Семерым авиационным техникам-механикам я поручил наладить две автомашины ЗИС, которые мы обнаружили за развалинами казарм, и две полуторки, стоявшие в кювете за штабом.
Сарычев нашел целый арсенал: три орудия калибром 76 мм со снарядами по тридцать штук на каждую, две пушки калибром 45 мм и 200 снарядов к ним. Целой оказалась также зенитная пушка калибром 110 мм, которая стояла здесь же, впереди немецких автомашин, с пятьюдесятью разбросанными рядом снарядами.
Три пушки калибром 76 мм подцепили к немецким автомашинам «Опель». Техник-механик Тихонович, мужик лет пятидесяти, весь седой и, как выяснилось, с золотыми руками и огромным сердцем, починил две брошенные автомашины ЗИС-5 и одну полуторку. Вторая машина ремонту уже не подлежала.
Он же нашёл полную бочку бензина, которым заправили всю нашу подходящую технику. Подцепили к ЗИСам зенитную пушку и одну сорокапятку, а вторую сорокапятку - к полуторке.
Среди освобожденных из плена оказалось два политработника: старший политрук Иван Николаевич Грачев и младший политрук Федор Дергач. Последнему я приказал Жоре передать фотоаппаратуру. Грачеву стал моим заместителем по политической части.

 Начальником особого отдела я назначил капитана Александра Николаевича Королёва. Этого пограничника с эмблемой следователя я заметил сразу. Ему было около сорока лет. Он имел рост выше среднего и спортивное телосложение. Такого трудно не заметить.
Я поручил ему проверку всего личного состава. Потом приватно поговорил с замполитом и попросил его, чтобы он повнимательнее присмотрелся к капитану. Что поделать, его тоже не мешало проверить. Время военное.
Ко мне подошел майор-интендант Николай Иванович Широков, симпатичный мужчина лет 35, высокий и статный. Он сообщил, что в семнадцати километрах от места, где мы сейчас находимся, есть гарнизонный склад НЗ. С 15 июня склад стал пополняться. На него начали завозить обмундирование, оружие и боеприпасы.
Я решил проверить эту информацию. Совершать марш пришлось по открытой местности. Примерно через семь километров наткнулись на полуторку, стоявшую под одиноким деревом. Тихонович проверил ее техническое состояние автомашину. Она оказалась исправной. Вот только топливный бак ее был пуст. Полуторку заправили бензинов из наших запасов.
Вдруг откуда-то появились двенадцать пограничников и водитель. Это оказались ребята с соседней заставы № 42. Командовал группой рядовой Мазаев. Выяснилось, бойцы ходили на поиски бензина. Решили взять их с собой. Я назначил рядового Мазаева командиром взвода, выделив под его команду еще пять человек.
К машине Мазаева мы прицепили пушку 45 калибра. По моему приказу начальник артиллерии Сарычев так распределил своих людей, что в кузове каждой машины с пушкой находились командир орудия, наводчик и запас снарядов. Наш отряд превратился в роту, усиленную артиллерией и мотоциклами.
Подъехав к лесочку, за которым находился нужный нам склад, я увидел, что совсем неподалеку гуляют кони. Красноармейцы окружили лес и выловили 18 лошадей, часть из них под седлом.

На складе возникла проблема. Старшина, начальник караула, ни в какую не хотел нас пускать. В качестве аргумента он выставил дюжину своих красноармейцев с примкнутыми штыками.
Мне и интенданту пришлось разговаривать с ним, стоя у забора из колючей проволоки, которым был окружен склад.
Я старался объяснить ему, что идет война, и самое время воспользоваться содержимым складов, чтобы бить врага. Все было бесполезно, он уперся, как баран.
Пришлось пригрозить старшине трибуналом, а его бойцам расстрелом на месте за саботаж в военное время. Лишь после этого он, подумав пару минут, пошёл открывать склады.
На первом складе обнаружилась форма на пятьсот красноармейцев и пятьдесят комплектов командирского обмундирования. Нашлись даже валенки и тулупы. Все это, а также триста бурок, сто седел и сто кавалерийских шашек мы погрузили на автомашину ЗИС-5. Оружие - пулемет Максима в смазке, пять ящиков автоматических винтовок СВТ-38 с оптическим прицелом, в каждом ящике по 12 штук, уместилось в «Опеле».
В соседнем ангаре стоял груженый продуктами ещё один ЗИС-5 с прицепленной к нему полевой кухней. Третий ЗИС-5 был нагружен с снарядами к пушке 76 калибра. Само орудие было прицеплено сзади.
В последний ЗИС было загружено ГСМ в бочках и запасные канистры. Две оставшиеся бочки я приказал водителям разлить по бакам и канистрам.
Пополнив свои запасы, наш отряд двинулся дальше. На пути снова встретился небольшой лесок. В нем опять встретили лошадок. Поймали ещё семь лошадей.
Выделил двадцать пять бойцов и посадил их в седло. Командиром эскадрона назначил старшину Николая Горелова из пограничников. Ехать по открытой местности нужно было ещё около 15 километров. Я опасался, что наша внушительная колонна привлечет внимание немецкой авиации. Поэтому конницу, дав Горелову карту и обговорив с ним место будущей встречи, я отправил вперед.
За конницей последовали двенадцать мотоциклистов. Последними в путь отправились десять автомашин, восемь из них с пушками и полевой кухней. Часы 16.00. Шел второй день войны, и никому не дано было знать, сколько ещё смертей и слез ждет впереди.

Вернулся связной из разведки и доложил, что впереди нас находится немецкая колонна, в составе 12 танков, двух бронетранспортеров, десяти автомашин с пехотой. Колонну сопровождают три мотоцикла. Мост через реку взорван, и немцы ищут переправу.
 Наши разведчики знали, что приблизительно в километре находится брод, а это значит, что рано или поздно найдут его и немцы. Я решил опередить их и устроить засаду за рекой.
Подходящее место для этой цели нашлось недалеко от переправы. Справа небольшая насыпь, высотой метра полтора-два, слева молодой довольно густой смешанный лес. Разместил в нём нашу артиллерию. Орудийные расчеты были только-только сформированы, и рассчитывать на их слаженную работу было сложно. Тем не менее, я надеялся на лучшее, ведь все артиллеристы были из одного полка. Давал для этого основания и опыт капитана Сарычева и его командиров.
Собрав их всех вместе, я предупредил, что у них по одному снаряду на один танк. Сарычев получил приказ одновременно вести огонь по головным и замыкающим колонну танкам, чтобы лишить немцев возможности для маневра. После поражения задних танков два орудия должны будут перенести огонь на автомашины.
Дав задание артиллеристам, я вызвал к себе остальных командиров, чтобы составить план боя.
Одну снайперскую группу, в составе шести человек, я расположил на косогоре. Остальные снайперы и ворошиловские стрелки под руководством старшины Сергея Кольцова распределились вдоль лесочка. В их задачу входило уничтожение водителей и офицеров в кабинах автомашин. Пулеметчики на мотоциклах должны были поражать огнем выпрыгивающих их кузовов пехотинцев. Я взял на себя мотоциклистов, которые по данным разведки должны двигаться впереди колонны.

Ждать немцев пришлось недолго. Но нам хватило этого времени, чтобы как следует подготовиться к встрече. В ожидании противника я стоял за деревом у дороги, сжимая в каждой руке по пистолету. Как только возглавляющие фашистскую колонну мотоциклисты оказались в пяти метрах от меня, я вышел из-за дерева и открыл огонь с двух рук. Все шесть выстрелов оказались точными. Мотоциклы остановились. Жора с девушками перестреляли немцев в двух бронетранспортерах. Тут же прозвучали два залпа артиллерии. Заработали пулеметы. Бой закончился быстро. Немцы просто не успели оказать серьезного сопротивления. Живым не ушел никто.
Я приказал собрать оружие и личные вещи. На ходу остались оба бронетранспортера и семь автомашин. Поврежденный транспорт механики быстро разобрали на запчасти. Колёса, карбюраторы, системы охлаждения, аккумуляторы, свечи, распределительный вал с вкладышами, генераторы – все это нам еще пригодится.
Пока шел бой, караул, охранявший наши автомашины, задержал двух воров, укравших из грузовика с продовольствием два ящика тушенки. Их привели ко мне. Я принял решение собрать полевой военный трибунал, в который кроме меня вошли начальник особого отдела, начальник политотдела, начальник артиллерии. Жуликов приговорили к расстрелу.
Провинившиеся красноармейцы были полураздеты, у одного из них не было обуви. Свой поступок они объяснили заблуждением и незнанием обстановки. Мол, думали, что воруют у немцев. Просили о смягчении приговора.
Мне их стало жалко. По моей просьбе члены трибунала решили отложить исполнение приговора на десять дней с возможностью его пересмотра. Воришек передали на поруки начальнику разведки. Забегая вперёд, скажу: впоследствии эти бойцы зарекомендовали себя с лучшей стороны, и я оставил их в разведке, до первого замечания.
Пока шел бой, на нас вышла группа окруженцев – больше сотни бойцов и командиров. Я зачислил их в свой отряд и мы двинулись дальше. В двух немецких автомашинах я обнаружил четыре миномета калибром 120 мм и запас мин к ним.

Часть 2
Охотничья база, куда лежал наш путь, находилась на территории заповедного лесничества. Добравшись до заповедника, мы пересекли мост через небольшую речушку. У моста я оставил секрет, в составе мотоцикла с двумя красноармейцами и орудийного расчета с пушкой калибром 45 мм.
На самом кордоне стояла подозрительная тишина. Она показалась мне нехорошим знаком. Я остановил колонну и отправился на разведку.
Обойдя забор, я незаметно подобрался к двери. За ней послышался шум шагов. Я рванул дверь на себя и увидел человека в гражданской одежде, но с наганом в руке. «Бандит», - сразу промелькнуло у меня в голове, и я без колебаний ударил его ножом в сердце.
Распахнув следующую дверь, я увидел шагнувшего на меня человека и снова пустил в ход нож. Третий противник подобрался ко мне слева. Поднять наган он не успел. Я оказался быстрее. Размышлять было некогда, еще один бандит целился в меня из пистолета. Между нами был массивный обеденный стол. Я метнул в него нож и попал прямо в глаз.
Теперь можно было и оглядеться. На полу в луже крови лежал человек в милицейской форме, по видимому, местный участковый. Рядом с ним женщина корчилась от боли. У женщины из живота торчал большой охотничий нож. Раненый в плечо лесничий и двое сотрудников ВОХР были связаны и избитые лежали на полу избы. Надо было срочно помочь раненым. Я вызвал по рации фельдшера. Он обещал прибыть в течении 20 минут.

Еще до прибытия фельдшера на кордон заехала телега запряжённая парой гнедых лошадей. С нее спрыгнул и подошел ко мне мужчина лет сорока. Про таких говорят: косая сажень в плечах. Ростом метр восемьдесят, весом, наверное, килограммов 140, он не казался толстым, скорее кряжистым.
Им оказался местный кузнец Иван Васильевич Никонов. За свою недолгую службу на западной границе я все же успел узнать, что здесь все называют его «Белорусский Левша».
В разговоре с ним я попросил оценить техническое состояние всех пятя пароконных повозок, которые были в распоряжении нашего отряда, и рассмотреть возможность переделать тарантас, на котором бандиты приехали на кордон, в тачанку. Причем, мне хотелось использовать ее и зимой. Для этого колесная повозка должна была бы легко быть переоборудована в сани. Кузнец обещал подумать над этим вопросом.
Наконец, появился фельдшер. Несколько часов он колдовал над ранеными и умудрился спасти всех, даже женщину, бухгалтера.
Участковый рассказал мне, что он вместе с ней и двумя бойцами ВОХР вез ценный груз из банка - драгоценности на 12 миллионов рублей и четыре с половиной миллиона бумажных денег. В лесничестве на них напали бандиты и едва не убили. Он под расписку сдал все ценности моему заместителю по тылу.

После совещания со своими командирами я принял решение остаться на какое-то время на кордоне, чтобы подлечить раненых. У нас их оказалось около сорока человек. Здесь на кордоне «бил» лечебный источник, имелись рядом с ним лечебные грязи. Все это очень должно помочь заживлению ран.
Из своего разношерстного отряда мне предстояло сделать боеспособное подразделение, способное к успешным действиям в тылу врага. Нужно научить бойцов сражаться. Довести их боевое мастерство до совершенства, научить управляться с вражеской техникой и оружием.
В лесничестве находилось тридцать пять верховых лошадей. Здесь располагался небольшой конезавод для нужд лесхозов. Лошадей мы забрали для своей кавалерии, а лесничему написал соответствующую расписку.
Пока я находился на кордоне и воевал с бандитами, отличились мои кавалеристы. Конная группа, оставленная прикрывать раненых, получила информацию, о том, что впереди, километрах в пятнадцати, немцы гонят колонну наших военнопленных, человек около шестидесяти. Пятнадцать моих пограничников скрытно обогнали ее и устроили засаду. Перебив охрану, они освободили наших военнопленных, которые тут же влились в наш отряд.
Еще раньше к нам примкнул старший сержант, грузин, с семью кавказцами. Он пришел не с пустыми руками, а привел десять лошадей, впряженных в три пушки калибром 76 мм.
Орудием такого же калибра пополнил нашу артиллерию старший лейтенант, командир группы из пяти бойцов, чей ЗИС-5, груженый снарядами, вместе с пушкой провалился в воронку от авиабомбы.
Теперь в моем распоряжении имелось семь орудий калибром 76 мм, пять пушек калибром 75 мм, две сорокопятки и зенитная пушка калибром 110 мм. Кроме того были еще четыре миномета калибром 120 мм. Теперь надо скомплектовать орудийные расчеты и потренироваться, чтобы добиться слаженности и меткости в стрельбе.

Мне также предстояло научить разведчиков рукопашному бою, и метанию ножей. Для того, чтобы бесшумно уничтожать часовых, Кузнец Иван Васильевич предложил сделать арбалеты и луки. Мне идея понравилась. Дополнительно я попросил его попытаться выковать сурикены по имевшемуся у меня образцу и сделать из автомобильных рессор настоящие финские ножи.
Наш кавалерийский эскадрон насчитывал почти сто сабель. Кузнец уже сделал две тачанки с пулеметами «Максим».
Я разделил кавалеристов на два отряда, придав каждому из них пулеметную тачанку. Они отправились в разведку. Простых граждан я обижать запретил, а вот у полицаев приказал отбирать лошадей, телеги, велосипеды и другую технику. Убивать их я пока не торопился, поскольку кто-то из них вполне мог быть оставлен нашими органами для работы в подполье. Это еще предстояло выяснить.
У меня образовался отряд из двадцати велосипедистов. Технику для него мы реквизировали у немецких связистов и посыльных. Все велосипедисты – отличные стрелки. Я позанимался с ними два дня. Кузнец снабдил этот отряд арбалетами и научил ими пользоваться. Эту группу я тоже отправил в разведку. Возглавил разведчиков лейтенант-пограничник, примкнувший к нам по пути.
Отряд из четырнадцати мотоциклов с колясками отправился разведывательный рейд на дальние подступы к нашей базе. В составе каждого экипажа, кроме водителя мотоцикла, были еще пулеметчик и снайпер. Выходить всем разведчикам на радиосвязь я приказал раз в сутки в определенное время.
По данным вернувшейся с задания пешей разведки, в семидесяти километрах от лесхоза, у деревни Большая Сосновка, немцы расположили временный лагерь советских военнопленных. В нем содержалось около двухсот командиров и красноармейцев. Ходили слухи, что через пять дней лагерь ликвидируют, а всех пленных расстреляют. На совещании мы составили план операции.

На следующий день в четыре часа утра в сторону деревни Большая Сосновка выдвинулась колонна из пяти грузовиков. Не далеко от лагеря с военнопленными из машин вышли пятнадцать снайперов и незаметно заняли позиции в соседнем лесу.
Лагерь охраняли двенадцать немецких солдат: на каждой из четырех вышек два бойца с пулеметом, два охранника у ворот, еще один в мотоцикле и один под «грибком». Мои снайперы одним залпом сняли охрану.
В это время наши разведчики бесшумно уничтожили всех дежурных на двух блокпостах, расположенных на въездах в деревню. Немецкая комендатура располагалась в здании бывшего сельсовета. Мои бойцы закидали ее гранатами. Это стало сигналом для общей атаки. Деревню очень быстро очистили от фашистов. Среди трофеев – три грузовых автомашины.
На грузовиках мы подъехали к лагерю. С помощью тросов снесли часть ограждения из колючей проволоки.
Я построил всех бывших пленных солдат и командиров в шеренги по восемь рядов, и обратился к ним с вопросом:
- Кто готов вернуться в Красную армию и искупить свою вину перед Родиной?
Отказников не нашлось. Все хотели и дальше бить фашистов. Освобождённых пленных мы привезли в деревню, где после бани всем выдали новую форму и распределили по подразделениям.
Я был уверен, что сведения об освобождении советских военнопленных дошли до немецкой комендатуры в городе Ценске. Поэтому в скором времени ожидал гостей. Их следовало встретить подобающим образом.
В сторону Ценска я отправил велоразведку. Рядом с городом они должны были встретиться с нашими кавалеристами, и, объединившись, атаковать немецкие объекты в Ценске.
В скором времени разведчики сообщили, что в сторону Большой Сосновки движется колонна вражеской техники в составе колонны и трех мотоциклов, двух бронетранспортеров, восемнадцати танков и двадцати автомашин с пехотой.
Я решил действовать по уже проверенной схеме. Немцы еще к ней еще не привыкли, а у нас первый раз все прошло хорошо.
Нашли подходящее место для засады: справа от дороги - лесистая возвышенность, слева - небольшой овраг, глубиной три-четыре метра, а за ним низкорослый густой лес. В нем я разместили артиллерию и пулеметы. Пятьдесят стрелков с «оптикой» разместились вдоль дороги. Снайперскому искусству приходилось учиться прямо во время боя. Не у всех был опыт стрельбы по живым мишеням. А это очень важный фактор. Для подстраховки прошу пулеметчиков стрелять короткими, по два-три патрона, меткими очередями
Жора с тремя девочками-снайперами заняли позиции на возвышенности. Там же расположились три пулеметных расчета.
Все повторилось как под копирку. Я застрелил шесть мотоциклистов, возглавлявших колонну. Жора с девочками-снайперами вывел из строя водителей и пассажиров бронетранспортеров. Артиллерия двумя залпами поразила все восемнадцать танков противника и две последние автомашины. Бой закончился полной победой. После него уцелело двенадцать немецких грузовых автомашин, остальные механик Тихонович разобрал на запчасти.
Кавалерийская атака на Мценск также оказалась успешной. Удалось захватить богатые трофеи: четыре грузовые автомашины, шесть мотоциклов с коляской и пулеметами. Кроме того, комсомольцы города сообщили, что на складах с остатками советского обмундирования немцы спрятали семь ящиков с художественными ценностями. Их тоже удалось отбить.
Я вызвал интенданта, и он принял все захваченные у немцев ценности, а заодно двести комплектов летнего обмундирования, двести шинелей, сто бурок, сто шашек и пятьдесят седел. Под шинелями находился пулемет «Максим» и два ящика с винтовками, оснащенными оптическими прицелами. Двенадцать трехлинеек в каждом ящике.

Через три дня все группы собрались на базе, уничтожая по пути своего следования немецкие гарнизоны. После совещания с командным составом провели инвентаризацию своего военного хозяйства.
Мотоциклов у нас теперь стало сорок штук. Теперь предстояло обучить совместным действиям их экипажи, в состав которых входили водитель, пулеметчик и снайпер. Всего 120 бойцов.
У нас собралось больше двухсот сабель кавалерии. Вместе с экипажами десяти тачанок, которые сделал кузнец, численность кавалерийского эскадрона составила 250 человек. Мне хотелось довести его численность до 400 бойцов (эскадрон).
На одном из уничтоженных железнодорожных мостов мы завладели четырьмя зенитными пушками калибра 36 мм. Теперь наша артиллерия состояла из шестнадцати орудий, десяти крупнокалиберных минометов. Для всего этого хозяйства потребовалось шестнадцать автомашин. Вместе с водителями, артиллерийской разведкой, взводом управления и расчетами орудий общая численность артиллерийского подразделения составила 160 человек.
Кроме того, в отряд входили пятьдесят стрелков-велосипедистов, два взвода саперов, общей численностью шестьдесят человек, комендантский взвод - тридцать человек, интендантский взвод: повара, механики, водители - всего двадцать пять человек. Шестьдесят самых метких стрелков составили два отдельных взвода снайперов.
По списочному составу отряд теперь насчитывал - 745 человек. Мы решили назвать его отдельной пограничной бригадой имени товарища И.В. Сталина.

Шел двадцать третий день войны. В 8 часов утра 15 июля мы услышали отдаленную стрельбу, взрывы гранат и орудийные раскаты.
У меня под рукой был недавно сформированный отряд всадников из двадцати красноармейцев. Прихватив с собой трех мотоциклистов и три бронетранспортера, мы поехали на выстрелы. Оказалось, что это не очень-то и близко.
Проехав километров тридцать, у болота обнаружили две немецких грузовых автомашины, два бронетранспортера и два легких танка с небольшой охраной в восемь человек. Охрану быстро уничтожили.
По рации я вызвал к себе людей на двух автомашинах. На базе в это время находились около пятидесяти человек, с ними механик и кузнец.
Конница прошла вперед и догнала ещё группу из тридцати фашистов, которую сопровождали автомашина с пушкой калибром 75 мм, два бронетранспортера оснащённые пулемётами и с двумя минометами калибром 120 мм. Уничтожили и эту группу.
Через пять километров мы обнаружили пять завязших в болоте легких танков БТ-5 и БТ-7, оснащенных полуавтоматической пушкой калибра 45 мм и двумя спаренными пулеметами. На командирском танке БТ-7 имелась рация. Один танк был неисправен.
Рядом завязли в грязной жиже броневик с двумя пулеметами и две противотанковые пушки калибром 45 мм. На островках в болоте стояли чудом спасшиеся семь лошадей, они были запряжены орудия.
Прочесав все болото, мы больше никого не обнаружили. Стали вытаскивать технику. Я попросил Тихоновича починить неисправный танк БТ-5. Мне мыслилось оставить броневик для своего штаба, а танки перевести на колесный ход. В таком положении БТ-5 и БТ-7 развивают скорость более 70 км/час.
Вернулась конная разведка, направленная мною вперед на поиски танкистов, отражавших нападение немцев. Ребята исследовали весь лес, но тоже никого не нашли.
Зато они заметили колонну немцев, двигающуюся нам навстречу. До нее было еще более пятидесяти километров.
Часа полтора чинили танк, за это время пообедали, а также подобрали экипажи к танкам, как к трофейным немецким, так и к нашим. Скомплектовали орудийные расчеты.
Тем временем из болота вышли три танкиста - экипаж одного из разбитых советских танков. По их рассказам выходило, что бой с немцами принял отряд, численностью около взвода красноармейцев, усиленный имеющийся на вооружении четыре орудия калибром 45 мм, пять танков и броневик. Командовал этим отрядом майор, фамилию танкисты не запомнили. Сам же майор погиб в самом начале боя. Во время столкновения бойцы разбежались, многие погибли на месте.

Разведчики по рации сообщили, что приближающаяся немецкая колонна состоит из двенадцати танков и десяти автомашин. Проанализировав эти данные, я принял решение уничтожить врага.
Выбрав место для засады, я, как всегда, разместил артиллерию и танки вдоль дороги вне зоны прямой видимости, а стрелков и пулеметчиков ближе к обочине. На всякий случай в кустарнике на другой стороне дороги поставил два пулемета.
Предупредил наводчиков о том, что на каждую цель у них есть только один выстрел. Включая танковые, у нас в наличии имелось 10 орудийных стволов. Первым залпом необходимо было вывести из строя сразу десять танков противника. Вторым залпом надо уничтожить остальные боевые машины и добить те, что недобиты. Задача снайперов перебить водителей и старших в грузовиках. Пулеметчики добивают пехоту.
Как только головной немецкий танк поравнялся с нашим первым орудием, мы открыли огонь. Вся операция заняла пятнадцать минут. Добив раненых фашистов, мы собрали трофейное оружие. Вражеские танки оставили на месте потому, что все они были на гусеничном ходу. А скорость передвижения при войне в тылу противника очень часто имеет решающее значение. Справедливости ради следует отметить, что трофейные танки, которые мы использовали в бою, были французскими.
Я попросил Тихоновича снять с одного из подбитых танков пушку, чтобы потом установить ее на штабной броневик. Он снял не только пушку, но и несколько пулеметов, объяснив это желанием приспособить их на тачанки.
Пока шел бой, к нам присоединилась группа красноармейцев в количестве одиннадцати человек во главе с лейтенантом Григорием Славиным. Я оставил его командовать своими бойцами, выделив для усиления группы семь танков, три бронетранспортера и три мотоцикла. Разумеется, вместе с экипажами.

В деревне Большая Сосновка часто мылись наши бойцы, не занятые службой. Интендант выдал всем красноармейцам и командирам новую форму. Я распорядился, чтобы командирам, не имеющим при себе документов, до окончания проверки начальником особого отдела, знаки отличия не носить. Я считал это справедливым.
Ближайшие к нашей базе немецкие гарнизоны были разбиты. Наступило некоторое затишье и пользуясь этим, мы с Жорой тоже решили попариться в деревенской баньке.
Тихонович починил трофейный грузовой «Мерседес» и сделал из него для меня утепленный фургон с рацией. На нем мы и отправились в Большую Сосновку.
Машину под охраной водителя оставили за деревней в небольшом овраге. Жора взял с собой винтовку с оптическим прицелом.
- Зачем? – спросил я.
 - Пусть будет. Береженого Бог бережет.
 Специально баню мы не выбирали. Они все были теплые. Зашли в первую попавшуюся на пути. Подложили дровишек, разделись и стали мыться, и париться. Время пролетело незаметно.
 Разомлевшие от пара мы с Жорой из бани и присели на стоявшую тут же скамейку. Неожиданно с улицы послышался треск мотоцикла и гул автомашин.
Выглянув за калитку, мы увидели, что к деревне приближаются два мотоцикла и грузовая автомашина.
Чтобы немцы не заметили нас за невысоким забором, мы с Жорой сняли свои зелёные фуражки, чтобы быть менее заметными.
К нам вышла хозяйка бани, я попросил её спуститься к нашей автомашине и сообщить водителю, чтобы он вызвал помощь. Пока же решили действовать самостоятельно. Я ждал фашистов на правой стороне улицы, а Жора на левой.
Въехавшая в деревню немецкая колонна остановилась на центральной площади. Из автомашины вышло двадцать пять немецких солдат и пять полицаев. Мотоциклисты остались за рулем, а из колясок выскочили офицеры. Капитан и лейтенант пошли на площадь и разместились на стоявшей там трибуне. Полицейские также остались на площади, а солдаты пошли по дворам.
Десять фашистов двинулись в сторону Жоры, пятнадцать пошли по дворам на моей стороне улицы. Немцы заходили в дома по два-три человека. В мою калитку зашли три солдата. Я встретил их в два ножа. Несколько секунд, и немцы лежат мертвые. Я прыгнул через забор в соседний двор, где встретил еще двоих. Их постигла та же участь. Так перебираясь из одного двора в другой, я расправился со всеми фашистами находившимися на моей стороне.
У Жоры было тихо. Офицеры болтали на площади, полицейские сбились в кучу и ждали указаний. Через пять минут раздался легкий свист, и я заметил, что справа на крыше дома засел Жора с винтовкой.
Вытащив два своих пистолета «ТТ», я быстро вышел на улицу, где сразу же застрелил мотоциклистов и ранил обоих офицеров. Жора открыл огонь по полицаям, прикрывая меня и перестрелял их всех.
Неожиданно мне пулей обожгло руку. Я резко оглянулся и увидел стоящего у туалета полицая. Он торопливо перезаряжал винтовку. Я выстрелил ему в лоб. Оказалось, ему «приспичило» и пока мы расправлялись с его коллегами, он сидел в сортире. Выйдя из него, он не придумал ничего лучшего, как выстрелить в меня, за что и поплатился жизнью.
В деревню залетела моя конница. Кавалеристы прочесали деревню, но живых немцев больше не нашли. Все было хорошо. Для оказания мне медицинской помощи фельдшер приехать не мог, наша основная база находилась далековато.
 Жора обработал мне рану, но сделать аккуратную повязку не мог. Заметив, как он мучается, к нам подошла девушка хозяйка бани, с аптечкой в руках. Она пригласила меня в свой дом. Я расположился на кухне. Девушка достала инструмент, обработала мою рану каким-то обжигающим раствором и вынула застрявшую в кости пулю. Затем она ещё раз обработала и перевязала мне руку.
В ходе разговора я выяснил, что девушку зовут Алеся фамилия Петрович, ей двадцать один год. До войны она окончила ветеринарный техникум и работала в колхозе зоотехником. В тридцать девятом году Алеся вышла замуж. Но с мужем ей довелось пожить всего неделю. Его призвали в армию, а в феврале 1940 года на него пришла похоронка. Он погиб на Финской войне. С тех пор девушка жила одна. Я предложил ей пойти с нами. Она с радостью согласилась.
 Пока я лазил по дворам, весь испачкался. Алеся сказала, что пойдет протопит баню и наносит воды. Я же решил часик отдохнуть после проведенной ей операции.
Алеся - красивая девушка. Не худая и не толстая, как говорят в народе, в самом соку. Ростом около 170 сантиметров, ее русые волосы, заплетенные в косы, на солнце кажутся огненными. Глаза у нее огромные, голубые. Нос возможно великоват для её лица, но он её не портил, а скорее подчеркивал какую-то свою, особенную, красоту.
Спустя примерно час, Алеся вернулась и сообщила, что баня готова. Моя раненая рука почему-то стала болеть сильнее. Я надеялся, что в бане боль пройдет.
Алеся предложила помочь мне раздеться и помыть спину. С одной рукой это сделать было непросто, поэтому я подумал и согласился.
С помощью Алеси я разделся и прошёл в парную, где лег животом на полог. Следом за мной зашла Алеся. Девушка была в длинной белой сорочке. Она намылила мочалку и стала тереть мне спину. Я так расслабился, что даже забыл о том, что идет война.
Закончив со спиной, моя помощница предложила мне перевернуться. Я машинально согласился и выполнил ее просьбу. Девушка стояла в полный рост, сорочка на ней намокла и красиво облегала девичье тело.
Вдруг Алеся прильнула ко мне и стала жадно целовать. Я машинально ответил на ее ласки. Мы стали любить друг друга жадно и долго. Один раз, потом второй и третий. Наконец мы немного насытились и оторвались друг от друга.
Алеся принесла из предбанника холодного кваса. Мы пили его и разговаривали. Я рассказывал о себе, Алеся о себе: о том, как училась в техникуме, как вышла замуж, как осталась одна, как жила почти полтора года без мужа.
Она ещё раз прильнула ко мне, и я не смог просто так от неё оторваться. Когда мы закончили, в дверь постучали. Это был Жора. У меня сложилось впечатление, что он все время стоял за дверью, как на посту.
Жора доложил, что меня ждут мои заместители. Я сказал Алесе, чтобы она собиралась с нами. Поживет пока у девушек-радисток. Свои отношения мы договорились до поры до времени не афишировать. Решили пока присмотреться к друг другу. Хотя, честно сказать, я был бы не против того, чтобы жениться на этой девушке. Но Алеся не соглашалась. Идет война и видимо, она боялась снова остаться одна.

Мы собрали местных жителей и при всех допросили пленных немецких офицеров - капитана и лейтенанта. Они признались, что приехали для того, чтобы расстрелять жителей и сжечь деревню.
Видя, какой оборот принимает дело, я предложил жителям деревни уйти в лес и организовать партизанский отряд. Оружием и радиостанцией мы их обеспечим. Все собравшиеся на площади люди меня поддержали. Иного выхода у них не было.
 Красноармейцы стали помогать эвакуироваться жителям приютившей нас деревни.

После собрания я провел совещание со своими заместителями. Разведка доложила, что на расстоянии четырехсот километров от нашей базы немцы строят аэродром дальней авиации. Предполагается, что на нем будут базироваться приблизительно сорок самолетов.
Было решено провести семисоткилометровый рейд вперед, навести «шорох» и незаметно вернуться назад к аэродрому.
В моем отряде насчитывалось двадцать пять сбитых летчиков. Пока они воевали как пехотинцы. Захват аэродрома давал бы им возможность вспомнить свою основную военную специальность.
Когда я учился в академии, то ходил заниматься в аэроклуб, где научился основным навыкам пилотирования. Как говорят летчики, взлет – посадка. Когда выпадало свободное время, ребята-летчики занимались со мной теорией. Я вроде с их слов даже немного преуспел в этом деле. Теперь хотелось бы получить еще и практику.
В ходе глубокого рейда ребята основательно пошумели - взорвали пять мостов, уничтожили пять немецких гарнизонов, разбили пять узловых железнодорожных станций. Поначалу мы хотели накрывать узловые станции минометным и артиллерийским огнем, но потом поняли, что в таком случае останемся без трофеев: боеприпасов и провианта.
Поэтому мы стали действовать по-другому. Снимали часовых, потом уничтожали комендатуру и комендантский взвод, забирали снаряды нужного калибра, необходимое оружие, фураж, продовольствие, бензин. Оставшийся бензин мы обычно разливали вдоль составов и поджигали. Это давало потрясающий эффект. Вагоны с боеприпасами взлетали на воздух и разносили всю станцию.
Наконец пришла очередь аэродрома. Его еще не достроили, зато пригнали на него два транспортных самолета и пять истребителей. Один из транспортников был большим, второй - маленький итальянский самолет, способный перевезти двенадцать человек, или полторы тонны груза. Почему-то он был красного цвета.
Транспортные самолеты мы решили захватить, а истребители уничтожить, потому, что на них не долететь до линии фронта.
Отряды из рейдов собрались под деревней Озера, в пятидесяти километрах от аэродрома. Разведка доложила, что на нем уже находятся тридцать пять бомбардировщиков, дальней авиации. Они прилетели туда вчера вечером.
Мы уже определили день и время для атаки на аэродром, когда разведка доложила, что все тридцать пять бомбардировщиков улетели в неизвестном им направлении. Это было досадно, но все же нападение на аэродром мы решили не откладывать, чтобы захватить хотя бы транспортные самолеты и на них переправить пленных немецких офицеров в Москву. Их у нас набралось уже 35 человек, и вполне вероятно, что кто-то из них располагал весьма ценными сведениями
В назначенный день во время обеда, когда обслуга и охрана отвлеклись для приема пищи, наши стрелки заняли позиции вокруг аэродрома. Разведка сняла из арбалетов часовых у въездных ворот. В них заехали сорок мотоциклистов и шесть бронетранспортеров. Техника рассредоточилась по аэродрому. В это время прозвучал залп наших стрелков. Пулеметчики и снайперы добили персонал и остальную охрану.
Техники проверили заправку самолетов, состояние оружия и стали закрашивать кресты, припасённой для этого краской. На их место их место с помощью заготовленных заранее трафаретов были нанесены красные звезды. Пять истребителей приготовили у уничтожению.
Небольшой итальянский транспортный самолет - биплан красного цвета, я решил оставить для нужд бригады. Самолетик из красного превратили в зелено-бурый. Тихонович поставил на него дополнительный топливный бак и установил два пулемета.

Лететь в Москву было решено на большом транспортном самолёте. Пилотировать его я доверил капитану Селину.
Нам нужно прилететь на один из Московских аэродромов. Я считал, что с нами адекватно будут разговаривать только в Москве. Мне хотелось верить, что нас примет представитель Генерального штаба.
Я подготовил докладную записку на имя Л.П. Берия, так как именно он возглавлял на тот момент пограничные войска. В ней я подробно изложил обстановку и планы нашего дальнейшего будущего.
Я предложил  Лаврентию Павловичу назвать наш отряд Отдельной пограничной бригадой имени товарища И.В. Сталина.
Вылет назначили 11 августа 1941 года в 18.00. погрузили в самолёт всех пленных офицеров. Бывший начальник штаба авиационного полка капитан Селин Иван был мною проинструктирован, как себя вести и с кем разговаривать. Капитан улетел, а мы стали ждать от него сообщений.

В бою за аэродром нам достались неплохие трофеи. Наша артиллерия пополнилась четырьмя зенитными пушками калибром 88 мм и двумя спаренными зенитками калибром 36 мм. Также нам достались два бронетранспортера и шесть мотоциклов.
Для встречи возможного нападения врага. Я разделил наш отряд на две части, придав каждой из них равное количество пулеметов и артиллерийских орудий. Но немцы на помощь своим не спешили и мы, прождав четыре часа в засаде, покинули аэродром, забрав с собой два заправленных под завязку бензовоза, несколько бочек с маслом и шесть автомашин.
Через пять дней по нашему шифру, отправленному с капитаном Селиным, из Москвы пришла радиограмма. В шифровке сообщалось, что к нам вылетел самолет с радистом и приказом о дальнейших действиях.
В назначенном месте мы встретили парашютиста и груз. Радистом оказался парень двадцати пяти лет, коренастый, с темно-русыми волосами и голубыми глазами. По званию он был старшиной пограничных войск и имел необычную фамилию – Засядьволк. Звали его Федором Кузьмичом.
Он доложил, что прислан к нам радистом-шифровальщиком. Предоставив необходимые документы, старшина передал мне приказ о том, что наша бригада зачислена в состав Красной Армии, а именно в пограничные войска.
Название бригады оставили без изменения, меня утвердили ее командиром с присвоением звания майора пограничной службы. О наградных листах, которые я послал с Селиным, в приказе не было ни слова. Но старшина сообщил о том, что о наградах в штабе пока не думают, отступаем по всем направлениям.

Часть 3
Мы решили пройти по Беларуси с партизанским рейдом, уничтожая железнодорожные мосты и узловые железнодорожные станции, а также немецкие гарнизоны. Рейд прошел успешно. Мы уничтожили двенадцать мостов, семь узловых станций, около ста эшелонов, три крупных немецких гарнизона и пятнадцать не очень крупных, где было до сотни фашистов.
В ходе рейда на местах было создано - пять партизанских отрядов. Одним их них стал командовать мой двоюродный брат Коновалов. Его отец и моя мать - родные брат с сестрой. О том, как он сюда попал, расскажу позже.
После окончания рейда я снова собрал все свои отряды в один кулак. За это время к нам прибилось немало попавших в окружение красноармейцев и командиров. Их надо было обучить методам партизанской войны и разбить по взводам и ротам. Во временном лагере недалеко от Беловежской пущи бригада провела 10 дней. Раненые залечили раны, здоровые научились воинской специальности.
Начался сентябрь, ночи резко похолодали. Я распорядился оборудовать немецкой фанерой грузовики, чтобы сделать из них пригодные для жизни и сна фургоны. Мы постоянно передвигаемся, и каждому красноармейцу надо иметь какой-то свой угол.
Осенью мы столкнулись еще с одной проблемой – с деревьев начали опадать листья. Маскироваться стало гораздо труднее. На наши тылы почти каждый день налетала немецкая авиация. Пришлось выработать тактику отражения от налетов.
Зенитную артиллерию малого калибра и спаренные зенитные пулеметы установили на грузовые автомашины. Их расчеты находились в постоянной боевой готовности. Цели старались всегда распределить заранее. Как правило, немецкие самолёты летали парами или четверками. Если в колонне четыре зенитные установки, то каждая из них ведет огонь по своему самолету.
Во всех наших подразделении есть снайперы или стрелки. Они разбиты на группы по пять человек, так называемые пятёрки. В их задачи также входила борьба с вражескими самолетами.
 За каждым снайперов в пятерке была закреплена своя цель – одна из самых уязвимых точек самолета. Когда по самолету били из снайперских винтовок сразу несколько таких пятерок шансов у летчика почти не оставалось.
После переформирования бригады, нам наконец-то нам повезло. На одной из узловых станциях мы обнаружили сто лошадей и пятьдесят коров, приготовленных на отправку в Германию. Коров мы вывезли и раздали партизанским отрядам, а лошадей забрали себе.
У нас прибавилось артиллерии. Теперь мы располагали тридцатью восемью орудиями и двадцатью крупнокалиберными минометами. Мобильность обеспечивали семьдесят пять автомашин. В артиллерийском дивизионе насчитывалось 300 человек. Столько же было в кавалерийском эскадроне.
Кроме того в бригаду входили: пятьдесят стрелков-велосипедистов, два взвода саперов - пятьдесят человек, комендантский взвод - тридцать человек, интендантский взвод - двадцать пять человек. Еще пятьдесят человек составляли два отдельных взвода снайперов. Численность экипажей восьми тачанок-32, пяти танков БТ и двух лёгких французских танков на колесном ходу составляла 53 человека. Итого, вместе со мной, в бригада насчитывала 800 бойцов.
С нами имели постоянную связь пять наших партизанских отрядов, численность которых росла с каждым днем. Еды и фуража у нас хватало. Помогали трофеи, которые мы брали при разгроме немецких колонн. Я распорядился, чтобы у кавалеристов всегда был за спиной мешок овса или пшеницы, на всякий случай.
Чтобы не передвигаться большой массой, и не стать мишенью немецкой авиации, я разбил бригаду на отряды по сто человек, придав каждому артиллерию и танки. Отряды отправились в глубокий рейд по приграничным районам.

В первой декаде октября бригада вновь собралась в один кулак. Разведка сообщила, что на уже хорошо знакомый нам аэродром опять прилетели тридцать пять бомбардировщиков дальней авиации. В планах немцев входил массированный налет на Москву.
Я решили атаковать аэродром без промедления. У меня была мысль захватить все немецкие бомбардировщики и перегнать их через линию фронта на нашу сторону.
О своих планах мы передали зашифрованную радиограмму в штаб партизанского движения. Штаб согласовал наш план. Кроме того, мне и моему замполиту было предписано явиться в Москву лично.
Если все сложится хорошо, то состав бригады сократится на 105 бойцов. От нас улетят тридцать пять летчиков, тридцать пять вторых пилотов и тридцать пять стрелков.
Операция была назначена на 11 октября.

Во время атаки на аэродром шальная пуля чиркнула меня по ребрам. Пришлось брать с собой в Москву медика – Алесю. Кроме замполита со мной в штаб полетел ординарец Жора и механик Тихонович.
В мой итальянский транспортник погрузили семь ящиков художественных ценностей и банковские ценности, изъятые у бандитов. При взятии аэродрома к нам в плен попал полковник авиации и пехотный майор. Их тоже взяли в Москву.
Мной был разработан и согласован с центром, план авианалета на вражеские позиции, который мы собирались совершить по пути в столицу. Главное, не промахнуться, чтобы не ударить по нашим позициям. Для этого мы держали постоянную связь с руководством фронта.
В полет отправились тридцать пять бомбардировщиков и один транспортный самолет. Над немецкими позициями мы оказались как раз в 4 часа утра 12 октября. Самолеты зашли на бомбометание и, как мне показалось, очень удачно отбомбились. Немцы совсем не ожидали налета с этой стороны, и у уж тем более того, что бомбы на них сбросят их собственные самолеты. Это была маленькая месть за 22 июня 1941 года.
На подлете к Москве мы получили разрешение на посадку на аэродроме Тушино. Приземлились в семь утра. Я заходил на посадку последним и видел, как красиво садились наши самолеты.
Ко мне подошел какой-то подполковник и стал что-то орать. Шум двигателей самолетов не позволял понять, что он хочет. Я подошел к нему вплотную и прокричал ему в ухо:
- Чего орешь, подполковник? Все равно же ничего не слышно.
У него округлились глаза. Он немного помолчал, а потом, задыхаясь от злости, спросил, есть ли у меня полетные документы.
- У меня есть удостоверение пилота, а самолет угнан у фашистов. Они документов не выдали.
Он нехорошо улыбнулся и сказал, что теперь мой самолет едва ли отсюда улетит. Я с иронической улыбкой ответил, что у меня сорок летчиков, кто-нибудь да улетит.
Ко мне подошел майор государственной безопасности, и выяснив мою фамилию, предложил проехать с ним.
Мы приехали в Кремль. У меня забрали документы, оружие, включая перочинный нож. Отвели в отдельную комнату с кроватью, душем и туалетом. Я получил приказ ждать вызова.
Не теряя времени, я сразу принял душ и собирался постирать гимнастерку. Но тут дверь открылась, и мне принесли абсолютно новый комплект пограничной формы с петлицами майора. К кителю уже были прикручены мои награды.
Капитан госбезопасности, который принес мне новые вещи, повторил приказ: ждать. Возможно, со мной захочет встретиться кто-нибудь из членов Государственного комитета обороны. Он передал мне письменные инструкции о том, как следуют себя вести при разговоре с руководителями партии и правительства: в упор не смотреть, голос не повышать, пока не спросят, не говорить, ну и так далее.
Я боялся измять форму, поэтому одеваться полностью не стал, а лег на кровать в исподнем. От усталости сразу крепко уснул. Даже рана ребер не беспокоила.
Последний раз я спал на простынях 21 июня 1941 года.

В два часа ночи за мной пришли. Я быстро оделся и пошел за майором госбезопасности по пустынным коридорам Кремля. Шли долго - около двадцати пяти минут. На встречу попался один генерал лейтенант, тоже в сопровождении офицера госбезопасности.
Меня завели в большую приемную, и я сразу догадался, что это приёмная товарища Сталина. Узнал я и его помощника товарища Поскребышева.
Открылась дверь, мне предложили войти.
Кабинет Сталина был огромным. За стоявшим в его центре столом сидели почти все члены правительства. Товарищ Сталин был в военной форме без погон. На груди золотая звезда Героя Социалистического труда, говорили, что за номером один.
Перед ним лежала пухлая папка красного цвета. Я подошел ближе к столу. Неожиданно для меня товарищ Сталин встал, подошёл ко мне и протянул мне руку. Честно говоря, я слегка опешил. Сталин сказал:
- Здравствуйте товарищ подполковник.
Я промолчал, словно язык проглотил от волнения.
Сталин повторил:
- Проходите ближе к столу, товарищ подполковник.
Тут я посмотрел на свои петлицы, на них по прежнему было две шпалы.
 - Товарищ Сталин, я – майор.
Иосиф Виссарионович посмотрел на Берию:
- Лаврентий, подтверди товарищу, что с сегодняшнего дня он – подполковник.
Берия кивнул.
Я передал Сталину списки привезенных мною ценностей. Совершенно случайно там оказались наградные документы, документы на повышения звания и списки бригады.
Верховный главнокомандующий внимательно посмотрел все списки и поднял голову.
- Товарищ Берия, я считаю, что за спасение для государства огромных художественных и материальных ценностей подполковник заслуживает награждения орденом Ленина, за угон вражеских самолетов и бомбардировку с их помощью немецких позиций наградим его орденом Красного знамении. По совокупности, за умелые действия в тылу врага, считаю возможным представить его еще к одному ордену Ленина.
Сталин подписал все наградные документы и передал их товарищу. Затем Иосиф Виссарионович обратился ко мне:
- Товарищ Воронцов, есть ли у вас личные просьбы?
Я поблагодарил главу советского государства за высокую оценку моей военной работы. И рассказал о начальнике Тушинского аэродрома, который требовал с меня полетные документы.
Сталин встал и прошелся вдоль стола. Затем подошёл к министру авиации и приказал его оформить удостоверение на моё имя, разрешающегося приземляться и взлетать на любом аэродроме Советского Союза. Документ подписали все члены ГКО и лично товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович подошёл ко мне и сказал:
- Товарищ Воронцов, за формирование боевого соединения в тылу врага вы заслуживаете орден Красной звезды.
Затем он взял меня за пуговицу и спросил:
- А что, подполковник, не чувствуешь ли ты какой-нибудь вины перед Советской властью. Говори, не бойся.
- Никак нет, товарищ Сталин. Никакой вины за собой не знаю.
Иосиф Виссарионович посмотрел в сторону открывшейся двери, в которую ввели моего замполита. Вы бы видели моё лицо.
- А вот твой замполит считает, что кое в чем ты все-таки провинился. – Ну, расскажи, дорогой товарищ Грачев, в чем виновен твой командир перед Советской властью? Ведь не зря же ты на него такую бумагу написал. Хорошо, что Лаврентий перехватил твою писульку.
Покрасневший замполит от стыда готов бы провалиться на месте. Тем не менее, после недолго молчания он ответил:
- Товарищ Сталин, подполковник Воронцов без росписи сожительствует с ветеринарным фельдшером. Но это не главное, он плохой командир. Совершенные им ошибки не позволили бригаде добиться еще больших успехов в борьбе с фашистами
Иосиф Виссарионович покачал головой:
- За голову твоего командира немцы назначили огромную сумму немецких марок. Да и представленные тобой же фото и видео материалы подтверждают уничтожение большого количества техники и живой силы противника на временно оккупированной врагом территории. И это при минимальных потерях.
Потом он обратился ко мне:
- Ты женат?
- Никогда не был женат, товарищ Сталин. Сейчас иногда встречаюсь с женщиной. Она прилетела со мной. Она медик, а я ранен.
Иосиф Виссарионович, похлопал меня по плечу:
Хорошо, что тебя Берия запомнил и мне доложил. Могло ведь повернуться и по-другому. А так – воюй. Вижу, что неправду написал твой заместитель. А впредь будь умнее и лучше подбирай кадры.
Затем Сталин обратился к замполиту:
- Нехорошо поступаешь, товарищ Грачев. Твой командир тебя к званию батальонного комиссара представил и к ордену Ленина, а ты доносы на него пишешь. Место тебе замполит, в штрафном батальоне в звании рядового. Без моего особого распоряжения звания не повышать, места службы не менять.
Бывшего старшего политрука увели.
Верховный главнокомандующий пригласил меня к огромной карте европейской территории СССР, на которой была отмечена линия фронта. С ее помощью Сталин проинформировал меня о новом задании, которое предстоит выполнить моей бригаде во вражеском тылу.
Нам предписывалось уничтожить немецкие артиллерийские склады, а также склады с топливом и продовольствием, расположенные у самой линии фронта, и обеспечить сохранность мостов для развития будущего контрнаступления под Москвой
Верховный главнокомандующий вручил мне пакет с подробными указаниями. Прощаясь, Сталин пожал мне руку и напомнил:
Все награды на своих бойцов и командиров и документы на присвоение званий получишь у Поскрёбышева. Он же выдаст удостоверение на взлет и посадку.
- Что ещё хочешь? – спросил он, не отпуская моей руки.
Я смотрел в глаза Сталина и не мог поверить, что это все происходит со мной, поэтому не вымолвил ни слова. Тогда он сказал сам:
- Определите товарищей на аэродроме и дайте им автомашину, пусть посмотрят город.
- Во сколько у вас вылет? – спросил он у меня.
- Вылетать надо в двадцать часов, чтобы затемно перелететь линию фронта
- Правильно. Действуйте, товарищ Воронцов. Желаю успехов в выполнении заданий Государственного комитета обороны.

Я вышел в приёмную. Александр Николаевич Поскребышев вручил мне мои четыре ордена и документы на них, а также удостоверение для разрешения посадки и взлёта с любого аэродрома Советского союза.
- Документы и награды для личного состава вам привезут к отлёту на аэродром, - сказал он.
На выходе из приемной меня уже ожидал офицер госбезопасности. Он сопроводил меня до выхода и усадил в машину. В салоне автомобиля, готовясь к встрече с крикливым подполковником, я прикрепил на каждую петлицу ещё по одной шпале и прикрутил все новые ордена.
Орден Ленина делали из золота, а остальные из серебра, мне очень понравилось.
«А ведь товарищ Сталин прав, - подумал я. – Все действительно могло сложиться по-другому, если бы кто-нибудь поверил бы в писанину замполита. И был бы я не в орденах, а в камере или того хуже».

На аэродроме я вышел из автомашины, сверкая орденами как новогодняя ёлка. Правда, праздничное настроение немного портила рана. Она начала кровоточить и стала сильнее болеть.
Дежурный определил нас в две комнаты в общежитии при аэродроме с одним душем и туалетом. Подполковника я больше не видел.
- Когда у вас вылет, товарищ подполковник? - спросил дежурный.
- Ровно в 20.00.
- Самолет будет готов!

Часы показывали девять часов утра. Ребята помылись, привели себя в порядок, перекусили, а затем я, Тихонович, Жора и Алеся поехали кататься по Москве.
Столица практически не изменилась, только на окнах домов появились бумажные кресты, а памятники завешаны маскировочными сетками. Но город это не портило.
От того, что Москва стоит, и будет стоять, нас всех охватывал священный трепет. Мы попросили водителя остановиться в месте потише, но так, чтобы рядом был какой-нибудь символ Москвы.
Он остановился тихом переулке у большого старинного здания. Мы вышли и быстро, не привлекая внимания, сфотографировались.
Затем покатались немного по набережным Москва-реки и поехали в Тушино.
Самолет был готов к вылету. Мы перекусили сухим пайком и стали готовиться к полету. Тихонович узнал, что того скандального подполковника сняли с должности и отправили служить куда-то на Север. Мне стало неудобно, я ему зла не хотел.
Для нашей группы привезли документы, награды и карты районов боевых действий. Пока мы шли своему самолёту, на посадку зашел штурмовик Ил-2, ещё довоенный, двухместный. Мы бы так и прошли мимо него, но тут меня кто-то окликнул:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться.
Голос был женский. Я оглянулся и увидел Капитолину, ту самую девушку, с которой мы ехали в Брест. Мы радостно обнялись.
Она рассказала, что война застала ее в Минске, куда она поехала на экскурсию. Город сильно бомбили, она записалась в армию добровольцем, случайно попала в авиаполк штурмовой авиации. Сейчас в звании лейтенанта она служит начальником медицинской службы полка.
Я был в лётной куртке, она случайно распахнулась, и Капитолина открыла от восхищения. Подполковник, к прежним наградам добавились два ордена Ленина, орден Красного знамени и орден Красной звезды. Она удивленно посмотрела на меня, и я покраснел от удовольствия и стеснения.
Мы с Капитолиной обменялись адресами. При этом мне пришлось предупредить ее, что почту к нам в бригаду доставляют не чаще одного раза в месяц, а то и еще реже. Я не стал спрашивать, где базируется её полк, а то опять обвинят в шпионаже.
Подбежал дежурный, и сказал, что пора улетать. Я обнял и поцеловал Капитолину на прощание и пошёл к самолёту. Тихонович уже завёл и прогрел мотор. Алеся стояла рядом с самолётом, всем своим видом показывая, что ждёт моих объяснений.
Я, молча, сел за штурвал, получил разрешение и взлетел. Тихонович рассчитал маршрут до Могилева, в том районе между городками Дрибином и Горки базировалась моя бригада. Оттуда, минуя Смоленск, нам предстояло совершить марш в сторону Рославля.

В шесть часов утра наш самолет приземлился на партизанском аэродроме. Я провел торжественное построение бригады, в ходе которого вручил отличившимся бойцам и командирам ордена и медали, а также сообщил о присвоении новых званий. Процедура шла быстро, но все равно продлилась около двух часов.
После награждения я собрал своих заместителей и начальников служб и подробно рассказал, о встрече с товарищем Сталиным. Не стал делать секрета и из кляузы замполита. Я был уверен, что он действовал не один, и кто-то сидящих сейчас за столом командиров очень хотел, чтобы меня сняли с должности. Рассказывая о письме замполита, я внимательно вглядывался в лица, стараясь угадать, кто же является моим недоброжелателем. Понятно, что после моего снятия самого Грачева едва ли утвердили бы в должности командира бригады. Он политработник, а не строевик.
После совещания я поделился своими мыслями с начальником особого отдела. Мы долго перебирали кандидатуры, стараясь понять, кому это выгодно. Остановились на начальнике штаба бригады. Он попал к нам после взятия лагеря с военнопленными. Представился майором Красной армии, начальником штаба стрелкового полка. Сергей Иванович Хомяков оказался толковым мужиком, у которого все было средним: рост, телосложение, возраст. В свое время Особист направлял его данные в Москву для проверки, и мы получили разрешение назначить его на должность начальника штаба бригады. Сегодня в числе многих Хомяков был повышен в звании и отмечен государственной наградой – орденом Ленина.
Я решил не ходить вокруг да около, а честно поговорить со своим начальником штаба. Когда я завел речь о заговоре против меня, он не стал отнекиваться, а сразу обо всем рассказал.
Конечно, Хомяков клялся и божился, что больше такого не повториться. Мол, бес попутал. Но как можно верить человеку, который один раз тебя уже предал? При этом совсем портить жизнь этому человеку мне не хотелось. Вояка он был опытный и толковый, хоть как оказалось, и карьерист.
Я давно подумывал создать под Смоленском еще один партизанский отряд. Вот и поручил я это дело Хомякову, сняв его с должности начальника штаба. При этом ему было запрещено использовать для этой цели ресурсы нашей бригады, ей предстояло выполнение ответственного задания, в детали которого Хомякова я посвящать не стал.
На всякий случай я приказал начальнику оперативного отдела проконтролировать действия Хомякова. Береженого Бог бережет.
Новым начальником штаба бригады я решил поставить бывшего артиллерийского капитана, а нынче уже майора, Игнатия Валерьевича Сарычева. Он показал себя отличным командиром, руководя всей артиллерией бригады. Мне хотелось надеяться, что он оправдает возложенную на него ответственность.
Младший политрук Федор Иванович Дергач тоже был повышен в звании до политрука. По моему мнению, он очень подходил для должности моего заместителя по политической части.
О планируемых перестановках в своем штабе я доложил в Москву. Командование утвердило мои кандидатуры. Более того, Дергачу было присвоено звание старшего политрука.
Я вызвал к себе обоих и поздравил с назначением на новые должности. Федора Ивановича я сразу попросил определиться со своим помощником и фотокорреспондентом. Он сказал, что у него уже есть подходящие кандидатуры.
Теперь следовало подумать, как выполнить задание Ставки.

Было решено сначала занять город Рославль, а также городки Дрибин и Горки, в которых находились железнодорожные узлы. План был простой: одновременно в двадцать часов вечера скрытно входим в оба этих городка. В Дрибин вели три въезда, в Горки - два. Каждый въезд охранялся стандартно: пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком, мотоцикл с пулемётом у караульной будки. Всего шесть солдат и два пулемёта.
По плану, разведчики, используя арбалеты, должны будут убрать охрану всех контрольно-пропускных пунктов. Двадцать пять мотоциклов, соответственно двадцать пять пулемётов и двадцать пять снайперов, заедут в городки и уничтожат немецкие гарнизоны. В этом деле им помогут два взвода вело разведчиков.
С каждой группой пойдет взвод саперов и отдельный взвод стрелков. Операцию поддержат в одном городке три средних, а в другом четыре легких танка. По одному артиллерийскому дивизиону будет располагаться на возвышенностях у обоих городков.
По данным разведки в тридцати километрах от города Горки, находится лагерь советских военнопленных, в котором содержатся сто пятьдесят красноармейцев. Его охрану осуществляют всего двадцать немецких солдат. Я решаю после овладения городком Горки выделить двадцать снайперов, для уничтожения охраны лагеря и восемь грузовиков, чтобы забрать с собой наших освобожденных из плена бойцов и снайперов.
Начали действовать строго по плану - в двадцать часов. Всё прошло без сучка и задоринки. В двадцать один час взятие городков и железнодорожных узлов, а также лагеря с военнопленными закончилось.
Освобожденных из плена красноармейцев на грузовиках привезли в город Горки. Начальник особого отдела вместе с начальником штаба бригады провели предварительную проверку. Тыловики отправили новобранцев в баню и переодели. Я разрешил Хомякову набрать один взвод для своего партизанского отряда, но только после того, как начальник штаба отберёт людей для нашей бригады.

В захваченных городках мы пополнили запасы ГСМ, продуктов, фуража и боеприпасов. Нашу передвижную группу дополнили два легких танка французского производства, способные передвигаться, как на гусеничном, так и на колесном ходу. Также в качестве трофеев нам достались двенадцать зенитных пушек: четыре спаренные калибром 36 мм и восемь крупнокалиберных (88 мм), восемь крупнокалиберных миномётов калибром 120 мм, двадцать автомашин и двенадцать мотоциклов.
Мы уничтожили четырнадцать средних и шесть тяжелых немецких танков, тридцать орудий, шесть десятков автомобилей, сорок вагонов боеприпасов, шестьдесят вагонов с топливом, тридцать с продуктами и двадцать с фуражом, двенадцать паровозов и около ста вагонов со всяким барахлом.
Очень кстати оказались пятьдесят захваченных у немцев лошадей. Зима уже не за горами – велосипеды скоро придется сменить на лошадок и лыжи. Мой заместитель по тылу уже этим занимается.
Двадцать лошадок, пять мотоциклов и три грузовые автомашины я передал Хомякову для большей мобильности его нового отряда.
В двадцать три часа артиллерийская разведка и кавалерия с десятью тачанками вошла в город Рославль. Действовали по старой схеме: разведка сняла часовых и прошла вглубь города, «убирая» патрули.
Рославль - город небольшой. Дома выше двух этажей в нем редкость. Разведчики проехали по его улицам, останавливаясь у домов, охраняемых часовыми. Таким образом выявили всех старших офицеров немецкого гарнизона.
Случайно наскочили на бургомистра города. Он сдал адреса полицаев. Всех вражин взяли без потерь. Фашистскую комендатуру закидали гранатами.
Рославль - крупная узловая станция. Ее охрану удалось уничтожить при минимальных потерях с нашей стороны. Разлили бензин вдоль вагонов с техникой и боеприпасами. Подожгли его, и станция заполыхала.
В Рославле нами было уничтожено около ста вагонов с боеприпасами, примерно столько же цистерн с топливом, больше ста вагонов с техникой и танками.
В городе мы задержались почти на три часа. Надо было, чтобы жители города увидели красноармейцев. Роздали людям центральную прессу («Правду» и «Известия»), а также нашу бригадную газету, где печаталась фронтовая сводка за каждый день боёв.
К отряду прибилось около пятидесяти красноармейцев и комсомольцев призывного возраста из Рославля.
Большинство из них, порядка тридцати человек, я определил в отряд, который формировал бывший начштаба бригады Хомяков. Таким образом, под его командованием оказалось почти восемьдесят бойцов. Я оставил ему рацию и радиста. Партизанский отряд Хомякова остался воевать в «Тёмном лесу» между Смоленском и Рославлем, а бригада пошла на Брянск, Курск и Белгород.

Рейд начался 15 октября. Пошумев в Рославле, дальнейшие переходы мы совершали скрытно и тихо.
К 20 октября бригада подошла к Воронежу. От него мы, уже не таясь, двинулись в сторону Москвы, уничтожая по дороге склады с боеприпасами и топливом, а также немецкие гарнизоны.
В ста пятидесяти километрах от Воронежа разведка обнаружила аэродром, на котором базировались три десятка бомбардировщиков.
Захватив аэродром рано утром, мы обнаружили тридцать три самолёта - тридцать два бомбардировщика и один большой транспортник, который только вчера прилетел из Берлина.
Наша бригада подчинялась напрямую Ставке верховного главнокомандования. Я связался по рации с Москвой и доложил о готовности бомбить линию фронта с немецкой стороны.
Эта операция была спланирована заранее. Двадцать пять лётчиков нам сбросили на парашютах. Еще восемь сталинских соколов, находились в бригаде. Мы отбили их у немцев после того, как их самолёты были сбиты над территорией временно оккупированной фашистскими войсками.
Вылетели наши летчики на 33 трофейных самолетах рано утром двадцать четвертого октября. Удачно отбомбились и приземлились в Тушино. Транспортник доставил в Москву пятьдесят три пленных немецких офицера. Все по званию не ниже капитана.
Тем временем бригада продолжала зачищать прифронтовую территорию, уничтожая склады и гарнизоны противника. Я не сомневался, что очень скоро фрицы зачешутся и постараются приготовить нам баньку.
Дошли почти до Калинина. Вышли к станции Власово. Там скопилось больше ста вагонов с топливом и боеприпасами, а также шестьдесят тяжелых танков. По станции прошлись огненным смерчем. Стали действовать шаблонно - подключали пожарные шланги к цистернам и заливали огнеопасной жидкостью вагоны с боеприпасами и танками, а затем поджигали. Даже мины не нужны, и без них эффект поразительный. Врагу не остаётся ничего, одна спичка - и всё уничтожено.

К этому времени списочный состав бригады составил почти тысячу двести бойцов, в том числе шесть сотен кавалерии. У нас на вооружении состояли 70 различных артиллерийских орудий, девять лёгких танков, шесть броневиков и тридцать немецких бронемашин.
У Калинина пришло время разделить бригаду на три части. Два отряда направились в рейды вдоль фронта по правую и левую от Калинина стороны. Третий отряд повёл сам в сторону Брянска и Смоленска.
Мы уничтожали гарнизоны, железнодорожные узлы, склады с топливом и боеприпасами, отыскивали немецкие аэродромы и перегоняли на Советскую территорию захваченные немецкие самолеты. Если это были бомбардировщики, то бомбили немецкие позиции.
За время рейда нам удалось перегнать на нашу сторону шестьдесят бомбардировщиков и десять транспортных самолётов. Двадцать восемь немецких истребителей мы уничтожили на земле. Было сожжено семьдесят шесть средних и тяжёлых немецких танков, больше двухсот автомашин и другой техники. Бригада вывела из строя около трёх тысяч немецких солдат.
Рейд закончился пятнадцатого февраля, а двадцатого февраля меня вызвали в Государственный Комитет обороны.

Часть 4
Я разыскал Алесю. Мы не виделись с ней с ноября 1941 года. Я предполагал взять её с собой в Москву. Все это время она воевала в составе нашего кавалерийского отряда.
Когда Алеся зашла в мой штабной вагончик, я бросился ей навстречу. Но она встретила меня довольно прохладно. Я начал понимать, что наш отношения разрушились. Решил поговорить с ней начистоту. Обняв Алесю за плечи, я посмотрел ей в глаза.
- У тебя кто-то есть?
Она потупила глаза, помолчала минут пять и рассказала, что полюбила другого. Теперь они хотят пожениться.
- Что ж. Если у вас есть чувства друг к другу, я только рад. Вернусь из Москвы, и если все будет хорошо, сыграем свадьбу.
Девушка как-то сразу во спряла духом. Видимо, она думала, что я буду удерживать её силой. Но я решил, раз она полюбила, то это к лучшему. Ведь я, по большому счету, кроме лёгкого влечения никаких чувств ней не испытывал. Теперь главное, чтобы у неё с ёё избранником все было серьёзно.
Я стал готовиться к отъезду. Механики подготовили и заправили самолёт. Со мной полетели Жора и Тихонович.
Еще поздней осенью, когда стукнули морозы, но снега ещё не было, наши разведчики нашли брошенный на болоте самолёт И-16. Было похоже, что летчик посадил истребитель на вынужденную посадку.
Тихонович разобрал самолёт на запасные части. Вооружение с него - две пушки калибром 20 мм и два пулемёта он установил на мой итальянский транспортник. Теперь он был оснащен четырьмя пулемётами и двумя авиационными пушками. Так как мой самолётик не обладает высокой скоростью, ему необходимо хорошее вооружение.
Наши красноармейцы взяли в плен тринадцать немецких офицеров: семь офицеров СС и шесть офицеров Люфтваффе. Их тоже предполагалось переправить в Москву.
20 февраля 1942 года в 18.00 мы вылетели столицу. Через пять часов мой самолет благополучно приземлился на аэродроме в Тушино.
Первой, кого я увидел на летном поле, выйдя из кабины самолета, была Капитолина. Моему удивлению не было предела. Она была в форме старшего лейтенанта медицинской службы.
Я подошел к ней, и мы обнялись. Все это время мы общались только по письмам. Она знала, что я командую отдельной бригадой, а из разговоров в штабе полка, узнала, что на днях прилетает из немецкого тыла командир бригады. Она догадалась, что это я, поэтому и пришла меня встречать.
Я спросил у нее прямо, свободно ли её сердце для серьёзных отношений. И Капитолина ответила согласием. Мне хотелось сразу пойти к её командиру и поговорить о переводе Капитолины ко мне в бригаду, но меня уже ждал капитан госбезопасности, и я решил отложить это на более подходящее время.
 В машине, куда мы с капитаном сели, я меня откуда-то появилось какое-то смутное беспокойство. Я попытался поговорить со своим сопровождающим, но он молчал как камень. Не сказал даже, куда мы едем.

Позднее мне стало ясно, что едем мы, как и в первый мой приезд в Москву, в Кремль. Меня опять провели по длинным коридорам. В одной из комнат у меня забрали форму и оружие. Минут через двадцать принесли новый комплект форменной одежды, уже с моими орденами и медалями. К нему прилагались очень мягкие хромовые сапоги.
 Когда я переоделся, меня сопроводили в приемную Сталина. Александр Николаевич Поскребышев встретил меня как старого приятеля, но попросил немного подождать.
Я хотел заговорить с ним после того, как охрана вышла, но тут прозвенел звонок, и меня пригласили в кабинет Верховного.
 Там все было по-прежнему. За огромным столом сидели все члены Государственного комитата обороны. Сталин тоже сидел и что-то писал на листе бумаги.
Я стоял минут двадцать. Все ждали, когда Иосиф Виссарионович освободится. Наконец, Сталин поднял голову и посмотрел на меня:
- Здравствуй, полковник. Подходи ближе. Не стесняйся.
Я на деревянных ногах подошёл к столу.
- Что же ты меня не поправляешь, как раньше? - хитро прищурился Верховный.
Я ни жив, ни мертв, молчу.
- Да, приказом Государственного комитета обороны товарищу Воронцову присвоено очередное воинское звание – полковник. Более того – ты теперь еще и Герой Советского Союза.
- Служу трудовому народу, товарищ Сталин! – отчеканил я и снова замолчал.
Можете себе представить моё состояние. Мне только, что стал полковником и обладателем высшего в стране звания. СССР.
- Наградные списки на своих людей привез? – спросил Верховный.
- Так точно, привёз.
- Есть мнение, за образцовое выполненное задания Комитета обороны представить к государственным наградам всех бойцов вашей бригады. Рядовых – к медали «За Отвагу», сержантов и старшин - ордену Красной звезды, средних командиров - к ордену Красного знамени, заместителей и начальников служб – к ордену Ленина. Все представленные вами наградные списки также будут приняты в производство. Кто-то, по вашему мнению, заслуживает звания Героя?
- Десять человек.
Сталин согласно кивнул.
- Рассмотрим.
- Товарищ Сталин, я доставил в Москву несколько пленных старших немецких офицеров. Сейчас они под охраной моего ординарца. Как прикажете с ними поступить?
Иосиф Виссарионович кому-то, что-то сказал, и опять воцарилась тишина.
Затем Верховный главнокомандующий вновь обратился ко мне и сообщил, что за освобождение и передачу четырех мостов регулярным войскам Красной Армии, штаб партизанского движения представил меня к награждению орденом Ленина.
- Поздравляю, товарищ Воронцов.
Сталин подвел меня к карте и познакомил с новым заданием Ставки. Затем его пригласили к телефону. Ко мне подошел Лаврентий Павлович,
- Молодец, Воронцов. Так держать.
- Буду стараться, товарищ генеральный комиссар госбезопасности.
- С чем связана замена начальника штаба бригады? Это продолжение той истории с доносом?
- Так точно.
- Мягко ты с ним обошелся.
- Согласно вашим словам, товарищ Берия. В нас учите тому, что надо поверить человеку и дать ему шанс.
Лаврентий Павлович кивнул и многозначительно посмотрел на меня. Потом, поправив пенсне, сказал:
- Видишь, крестник, с моей лёгкой руки, первого июня - капитан, а через полгода уже полковник. В следующем году, глядишь, и генералом станешь.
- В следующем году, наверное, и война уже кончится.
- Хорошо бы. Народ устал воевать, на заводах работают почти одни дети. Всю промышленность эвакуировали за Урал, заводы, выпускающие оборонную продукцию, начали работать под открытым небом.

К нам вновь подошёл Иосиф Виссарионович:
 - А как вам массовый героизм на фронте? Люди с пулей в сердце идут на врага, побеждают и только после этого умирают!
Я рассказал о подвигах своих красноармейцев, которых просил присвоить звания Героев Советского Союза.
Сталин внимательно слушал и кивал, а затем сказал, что Михаил Иванович Калинин все наградные бумаги подписал. Документы и награды привезут на аэродром к моему отлету.
Верховный еще раз напомнил мне про ответственное задание Ставки, которое наша бригада должны выполнить во что бы то ни стало. Я заверил товарища Сталина, что оно будет выполнено.
Вдруг Иосиф Виссарионович куда-то сорвался. Именно так, другого слова не найдёшь. Вернулся он минут через десять, держа в одной руке маузер, а в другой казацкую шашку. Идущие за ним помощники несли новую дублёнку, бурку, папаху и сапоги мехом во внутрь.
- Это мне прислали кавказские товарищи. Они думают, что товарищ Сталин мёрзнет на своей второй Родине. А у нашего полковника сегодня день рождения. И не простой, а юбилейный - тридцать лет. Надо было ему родиться в день рождения Красной Армии.

Надо же, даже я за чередой последних событий забыл про день рождения, а руководитель такой огромной страны помнит! Мне было очень радостно и приятно.
Преклонив колено, я принял из рук вождя шашку, вытащил клинок и снова вставил в ножны. Сталин подошёл ко мне ближе и повесил маузер мне через плечо.
Пока я стоял на одном колене, он накрыл мои плечи буркой и надел папаху. Слёзы радости душили меня, комок сжал моё горло. Слезы катились по щекам, попадая в рот и на подбородок.
Наконец, я немного справился с волнением и встал на ноги. Кто-то снял с меня все подарки. Их отнесли в приемную. Я стоял ни жив, ни мёртв. Руки и ноги не шевелились. Только спустя некоторое время, я сумел полностью оправиться от обрушившегося на меня счастья.
Верховный протянул мне бокал полный коньяка, а сам держал в руке небольшую рюмку, судя по цвету, с вином.
- Товарищ Сталин, я непьющий.
Все члены ГКО засмеялись, а Сталин, улыбнулся и похлопал меня по плечу:
- Это ничего. В такой день можно. Ты сегодня втройне именинник.
Он не отошёл от меня, пока я не выпил весь бокал до дна.
Во всём теле стало горячо, образовались какое-то красноречие и гибкость суставов.
- Скажи мне правду, - Сталин опять обратился ко мне. - Вот ты воюешь, убиваешь врагов, а как ты готовишься к мирной жизни? Ведь ты же из дворян, а настоящие помещики всегда думали о будущем.
- Готовлюсь, товарищ Сталин. Прячу в глухих ярах отбитые у немцев автобусы, легковые автомашины, тракторы, грейдеры. На глухие перегоны отправляю паровозы и вагоны, дрезины по укладке рельс и шпал. Отбираю у немцев бульдозеры и катки. Прячу подъёмные краны. Павда, это лишь крохи того, что понадобится нашему народу, чтобы восстановить страну после войны.
Вождь улыбнулся:
- А если после войны партия поручит товарищу Воронцову руководить областью, он справится?
- Любое задание партии выполню! Но я военный, и мне бы хотелось бы продолжить службу. Я так считаю, что после нашей победы в войне врагов у нас будет побольше, чем сейчас. Никто не захочет просто так дружить с победителями. А в том, что мы победим, я даже и не сомневаюсь. Да и никто не сомневается. Спроси у тысячи человек на улице, и все ответят: наша будет победа. Иначе, зачем жить?
Сталин стал очень серьёзным. Мне даже показалось, побледнел. Постоял минуты три и произнес:
- Товарищи, давайте выпьем за победу нашей Великой Родины, за победу Великой страны Советов.

Мне снова налили коньяк. Все запели: «Слушай товарищ…», и я подумал, что на этом моя аудиенция окончилась. Решил, потихоньку уйти.
Почти у самой двери меня перехватил Михаил Иванович Калинин:
- А скажи мне, голубчик, вот ты пишешь в своих донесениях, что забрал у врага пятьдесят лошадей, а как же они русский язык понимают?
 - Товарищ Калинин, мы забираем у немцев только тех лошадей, которые фрицы украли у советских колхозников. Поэтому проблем у нас не возникает.
- А с трофейной техникой как? Ведь у немцев вся техника мира?
- Дорогой Михаил Иванович, техника военная, она почти вся одинаковая, а гражданская техника нам не встречалась.
Михаил Иванович остался доволен моим ответом. Заулыбался себе в бородку и пошел к столу, а ко мне опять подошёл Лаврентий Павлович:
 - А как трофейные пушки пробивают немецкую технику?
Я решил пошутить и говорю:
- Мы, товарищ генеральный комиссар госбезопасности, не говорим им, что будем воевать против немецкой техники, поэтому, они нас и не подводят.
Берия рассмеялся, похлопал меня по плечу и пошёл, посмеиваясь, к столу.
Наконец, вождь всех народов, вновь вспомнил обо мне:
- Товарищи, давайте проводим командира бригады, новоиспеченного полковника, Героя Советского Союза Воронцова Алексея Никифоровича.
Когда я услышал, что Сталин назвал меня по имени отечеству, у меня опять встал комок в горле, а слёзы полились сами собой. Справившись с волнением, я по военному четко ответил:
 - Служу Трудовому Народу и Красной Армии!
Прощаясь, ко мне подходили все члены ГКО и жали руку. Последним был Сталин.
- Товарищ Воронцов, надеюсь, ты понимаешь, что задание должно быть выполнено.
- Любое задание партии должно быть выполнено, товарищ Сталин. Я знаю, что сегодняшние высокие награды – это аванс всей нашей бригаде и мне в том числе.
Сталин опять улыбнулся:
- Я рад, что мы понимаем друг друга.

Я вышел в приёмную. Меня уже ждал товарищ Александр Николаевич Поскрёбышев. Он передал мне мои награды и шпалы.
 - На шашке и маузере сейчас делают гравировку, а теплые вещи отправят вам на аэродром, - сказал он мне.
Стоит отметить, что шашка сделана из многослойной дамасской стали, рукоять и ножны инкрустированы чеканным серебром. Маузер изготовлен из высококачественной нержавеющей стали, рукоять отделана слоновой костью. А бурка из тончайшего каракуля, легкая, почти невесомая.
Я поблагодарил Александра Николаевича. Нерешенным у меня остался только один вопрос. Я не посмел обращаться с ним к Верховному главнокомандующему, поэтому попросил помочь мне Поскребышева.
Мне очень хотелось осуществить перевод Капитолины из полка штурмовиков в свою бригаду уже сегодня. Ведь неизвестно, когда теперь я прилечу Москву.
Александр Николаевич, сказал, что постарается решить вопрос с переводом.
- Награды и документы на бойцов и командиров бригады вам привезут на аэродром, а карты получите у меня сейчас.
Я расписался в получении карт районов боевых действий и пакет с боевым заданием, после чего все тот же неразговорчивый капитан МГБ сопроводил меня на аэродром.

Приведя себя в порядок, и, конечно, прикрутив все награды, я отправился к командиру полка штурмовиков. Им оказался на вид добродушный дядька лет сорока пяти в звании подполковника. На его груди я заметил орден Ленина, два ордена Красного знамени и медаль «XX лет РККА».
После приветствий я честно спросил, разрешит он перевод своего медика ко мне в бригаду.
- Да я в курсе. Звонили с самого верха. Документы на твою Капитолину уже оформляются.
Я поблагодарил его, и какое-то время поговорили о Москве, о новых самолётах. Его интересовало, за что я получил Героя. Я рассказал, что за оборону Москвы. Когда темы для разговора иссякли, мы разошлись.
Вскоре пришла с вещами Капитолина. Её уже отпустили, и она была готова к отъезду. Увидев меня в звании полковника и Героем Советского Союза, она восхищенно смотрела на меня, раскрыв рот.
Привезли именное оружие, подписанное самим товарищем Сталиным, а также тёплые вещи, зима то кончится в лучшем случае в апреле.
В шесть часов вечера уже было темно. Решили взлетать, сразу после того, как привезли документы и награды. Жоре присвоили звание старшего лейтенанта и наградили орденами Красного знамени и Красной звезды. Тихонович так же стал старшим лейтенантом, получив и два ордена Красной звезды.
Каждый боец моей бригады был отмечен двумя наградами. Многим присвоены очередные звания.
Тихонович сиял, как медный тазик. Войну он встретил старшим сержантом, и вот теперь он средний командир, и у него три ордена. Потом он отчего то погрустнел. А когда все сели в самолёт, мне даже показалось, что он смахнул слезу. Сначала я хотел поинтересоваться у него, в чём дело. Но потом передумал, каждый имеет право на свои чувства.

Наш самолет поднялся в воздух. Настроение у всех было отличное. На подлете к линии фронта, я увидел над своей головой четыре истребителя «Фокке-Вульф-190». Я сбросил газ и накренил самолёт вниз. Два истребителя проскочили мимо меня и оказались впереди. Я выстрелил из двух пушек и трёх пулемётов и одной очередью сбил оба истребителя.
Жора открыл задний левый люк и открыл огонь еще по одному самолету противника. «Фоккер» задымил и пошёл к земле. Четвертый немецкий истребитель находился в недосягаемой для меня «мертвой» зоне.
Я попробовал ещё раз обмануть немца. Сбросил газ до минимума и максимально снизился. Истребитель оказался впереди, но выше меня. Я немного задрал нос своего самолета и прошил очередью его брюхо. «Фоккер» стал падать.
Я доложил о случившемся в Тушино и продолжил полёт на базу бригады в тыл врага. После того, как мы вышли на связь по радио, к нам обратились командиры пехотных частей, над которыми шёл воздушный бой. Нас поздравили с победой, пожелали удачи. Многих интересовала фамилия летчика. Я скрывать не стал - Алексей Воронцов.
Произошло почти чудо: транспортный самолётик сбил четыре скоростных немецких истребителя.
«Домой» долетели благополучно. Тихонович спрятал наш самолет в лесу и замёл следы. После сегодняшнего воздушного боя мы с ним решили поставить ещё один пулемёт в задней части самолёта, желательно полусферу с хорошим обзором.

Я не стал проводить построение всей бригады. Собрал офицеров штаба, артиллерийских дивизионов и конницы. Вручил всем награды, поздравил с присвоением очередных, воинских званий.
Мне было радостно за нашего кузнеца, которому присвоили звание техника-лейтенанта и наградили орденами Трудового Красного Знамени и Красной звезды. Мой друг, наш бессменный медик Филипп Евгеньевич стал старшим лейтенантом медицинской службы и кавалером ордена Трудового Красного Знамени и ордена Красной звезды.
Нашему замполиту было присвоено звание батальонного комиссара (то есть майор) и он награждён орденами Ленина и Красного Знамени.
Когда замполит объявил красноармейцам о том, что мне присвоено высокое звание Героя Советского Союза и воинское звание полковника, ко мне подскочили бойцы, подняли на руки и взялись качать. Мне очень радовало такое отношение красноармейцев к своему командиру.
Наконец, я снова оказался на своих ногах. Только тогда мне удалось сказать, что еще десять военнослужащих нашей бригады стали Героями Советского Союза. На этом награждение закончилось.

Капитолину я определил под команду Филиппа Евгеньевича. В бригаде нас с ней сразу окрестили мужем и женой. А мы на самом деле с ней только целовались, да и то на ходу. Служба отнимала почти все свободное время. Я занимался бригадой, она медициной.
Забегая вперёд, скажу, что командиром одного из наших партизанских отрядов был председатель сельского совета Николай Фёдорович Ярышкин, бывший рабочий фабрики Савы Морозова, направленный в тридцатые годы на село для проведения коллективизации. Именно он 30 апреля1942 года зарегистрировал наш с Капитолиной брак. Капитолина верила в предрассудки и считала май плохим месяцем, поэтому и попросила, чтобы наша свадьба состоялась в апреле. Я возражать не стал, какая разница. К тому же, надо уважать чужие слабости.
К невесте я приехал на наряженном еловыми ветками «Мерседесе» в сопровождении броневика, десяти тачанок и сотни кавалеристов. Капитолине это было очень приятно. Свадьбу гуляли на нашей общей базе целых три дня. Заодно и Первомай отметили. Поздравлять нас приезжала вся бригада, поэтому после праздника пришлось менять базу.

Боевой дух бригады был очень высоким. Выполняя задание ставки, проводить рейды по тылам противника я решил маленькими группами. Небольшие группы способны не только на диверсии, но еще выполняют и роль разведки. Чтобы усилить огневую мощь, я предложил к мотоциклам прицеплять пушки калибром 45 мм. Одно артиллерийское орудие обслуживали экипажи двух мотоциклов. Три мотоциклетных экипажа понадобилось для того, чтобы придать мобильности нашим минометчикам. В одном мотоцикле транспортировали миномёт, в другом мины, в третьем плиту.
Чаще всего действовали следующим образом. Подъехав к автодороге на пятнадцати-шестнадцати мотоциклах с артиллерией, обстреливали колонну фашисткой техники из орудий и минометов, делая по три-четыре выстрела из каждого ствола. Пулемётами уничтожали живую силу противника, забирали трофеи и быстро уезжали подальше.
В следующем месте всё повторялось. Результат был очень, очень хороший.
Через несколько дней разведчики обнаружили в прифронтовой зоне аэродром. После уточнения данных выяснилось, что на нем базируются, тридцать два бомбардировщика и четыре истребителя «Мессершмитт».

Мы решили захватить аэродром, а немецкие самолеты перегнать на нашу сторону, предварительно осуществив бомбовый удар по позициям противника. Для проведения этой акции центр обещал прислать тридцать летчиков. Еще семь пилотов у нас уже было.
28 февраля 1942 года в 17.00 мы начали атаку на аэродром и захватили его. Действовали по намеченной схеме. Снайперы уничтожили часовых на вышках, разведчики сняли охрану на КПП. На летное поле заехали наши бронетранспортёры и броневики. За ними два десятка мотоциклов. В коротком бою уничтожили комендантский взвод и завладели аэродромом.
Затем на аэродром доставили тридцать пять пленных немецких офицеров. Среди них был даже один генерал.
После того как аэродром оказался в наших руках, я перегнал на него свой самолётик. Тихонович решил установить мне ещё один пулемёт. В числе наших трофеев оказался французский транспортник. На нем стояла полусфера с пушкой двадцатого калибра. Её сняли с француза и погрузили в мой самолёт, чтобы впоследствии усилить его огневую мощь. Самого «француза» сожгли вместе с немецкими истребителями.
В 18.00 прибыл наш транспортный самолёт с лётчиками, направленными нам в помощь из центра. Мы заправили все 32 бомбардировщика, проверили боезапас, согласовали с летчиками план полета лётчиками и сообщили в штаб о своём вылете.
Через три часа радист доложил, что угнанные бомбардировщики удачно отбомбили вражескую линию фронта. Это способствовало развитию наступлению наших войск по всей линии фронта.
По рации бригада получила благодарность от Верховного Главнокомандующего. Мне напомнили о выполнении второй части задания.
Забрав трофейное оружие, рации, боеприпасы, орудия, технику и два заправщика, мы покинули захваченный аэродром. На этот раз на моём самолёте полетел Тихонович, а я повел бригаду в Смоленские леса.
По дороге я разбил конницу на сотни, придав каждой из них по две тачанки с миномётами калибром 60 мм и запасом мин. Кузнец тонкими бронированными листами хорошо закрыл места, где хранятся боеприпасы. Таким же способом он защитил, пулемётные расчёты тачанок, превратив их в броневика на колёсах и конной тяге. Крупы лошадей тоже были защищены.
Все пять сотен кавалерии я направил в партизанские рейды, поставив им задачу по проведению диверсий и сбору информации.
С таким же заданием отправились в рейды три отряда по двадцать пять мотоциклов, усиленные миномётами и пушками калибром 45 мм. С каждым отрядом мотоциклистов было двадцать-двадцать пять снайперов.
Получили свои задания два отряда по десять БТР, усиленные двумя лёгкими танками, переведенных на колёсную тягу, два отряда на двадцати четырёх грузовиках с пушками, калибром 76 мм и группа на автомашинах с двенадцатью крупнокалиберными миномётами.
При мне остались два десятка всадников, три мотоцикла, броневик с полуавтоматической пушкой калибром 45мм. и двумя пулемётами, несколько автомашин обслуживания, кухня и три бензовоза и комендантский взвод, в количестве двадцати пяти красноармейцев, которых я взялся обучать снайперскому мастерству. Моя автомашина- фургон «Мерседес» была одновременно и штабом бригады и моим спальным местом.
После нескольких дней занятий с комендантским взводом, видя их успехи, я решил проверить их на практике. Одно дело стрелять по мишеням, и совсем другое - по живым людям. Хотя людьми фашистов едва ли стоило называть. Слишком много бед и несчастий принесли они на нашу землю: насилие, грабежи, убийства детей и стариков.
Население нашей страны они ставят на один уровень со скотиной, а то даже и еще ниже.

Проверять бойцов комендантского взвода в деле я решил на трассе, по которой часто перемещались колонны немецкой техники.
Добравшись до места засады, я расположил броневик за левой обочиной по ходу движения транспорта со стороны Смоленска. Там же замаскировал мотоциклы с пулемётами. А конницу разместил чуть внизу, в резерве и в разведке. Автодорога с их позиции просматривалась километров на тридцать, она шла вниз с небольшим поворотом.
Сам я остался вместе с расположившейся вдоль дороги снайперской группой. Наконец на шоссе показалась колонна из двенадцати автомашин в сопровождении двух мотоциклов. Четырех мотоциклистов я решил убрать сам. Своим новоиспеченным снайперам я доверил вывести из строя водителей и старших автомашин.
Огнем броневика по первой и последней автомашине предполагалось создать затор. В середине немецкой колонны находились четыре орудия. Хотелось сохранить пушки и хотя бы пять-шесть автомашин.
Сразу после первых выстрелов броневика раздался залп стрелков и пулеметчиков. Я, стреляя с двух рук, убил четырёх мотоциклистов.
Впервые почти за девять месяцев ведения боёв мне пришлось столкнуться с тем, что четыре наших стрелка не смогли выстрелить по живым мишеням. Я не стал заострять на этом внимание и наказывать ребят, а просто впоследствии перевёл их в подрывники. Комендантский взвод не имеет постоянного состава. В нем служат и обучаются красноармейцы, только что пришедшие в бригаду, и те, кто не имеет востребованной воинской профессии.
С богатыми трофеями мы вернулись на новую базу. Нам удалось сохранить семь автомашин, четыре пушки и оба мотоцикла. Я сформировал для них расчёты и экипажи.

Разведка сообщила, что в пятидесяти километрах находится узловая железнодорожная станция и небольшой городок, а примерно в тридцати километрах - два моста: автомобильный и железнодорожный.
Мне хотелось взорвать оба этих моста, а в городке уничтожить гарнизон. Но этим предстояло заняться позже. Прежде всего, я решил освободить наших военнопленных из лагеря, который находился примерно в сорока километрах у села Большие грязи.
К мостам, чтобы узнать график смены часовых, я направил разведку, сам поехал к лагерю, в котором находилось около 130 пленных красноармейцев.
Он охранялся шестью вышками с пулеметами, на каждой из которых дежурили по два немца. Еще два фашиста и офицер на оборудованном пулемётом мотоцикле охраняли ворота. Всего пятнадцать немцев.
Одновременно с лагерем я решил захватить и село Большие грязи. Пятнадцать проверенных в бою снайперов под командой Жоры в сопровождении семи грузовиков направились освобождать военнопленных. Двадцать конников в это время очистили от немцев село. Всё прошло как по нотам, пленных привезли в село. После того, как их помыли и переодели, я на машинах отправил всех на нашу старую базу, до которой было около 150 километров. Там им предстояло подлечиться, и вспомнить свою воинскую профессию под руководством опытных инструкторов.
По данным разведки, каждый мост охранялся двенадцатью немцами на четырёх мотоциклах - по два мотоцикла и шесть автоматчиков с каждой стороны. Смена постов происходила каждые шесть часов: первая в десять утра, последняя в десять вечера. Мосты располагались на расстоянии двух километров друг от друга.
Мы решили начать свою атаку в пять часов утра. Вода уже начала ломать лёд, но ночью подмораживало, и перейти по льду реку было еще возможно.
Я разбил двадцать человек на четыре пятерки. Каждая из них должна была уничтожить охрану со своей стороны мостов. Для диверсии на узловой станции со мной в сопровождении броневика отправились бойцы комендантского взвода. В селе мы захватили три мотоцикла. Вместе с теми, что стали нашими трофеями на трассе, получилось пять. Скомплектовав для них экипажи, я тоже взял их на станцию.
Ночь была такая, хоть глаз коли. Под небом, покрытым какой-то мутью, снег казался серым, а местами даже чёрным. В пяти метрах было трудно что-либо разглядеть.
Очень скоро ребята по рации сообщили, что мосты взяты и заминированы. Я приказал произвести взрыв ровно шесть утра.
На станции местный железнодорожник сообщил нам, что на путях стоит состав, в вагонах которого находятся около двухсот лошадей и порядка четырехсот немецких солдат. Кроме него на станции обнаружились еще два эшелона: с боеприпасами и с топливом. Первым вагоном у каждого состава был вагон с нашими военнопленными. Так немцы пытались сократить число диверсий на железной дороге.
Наша группа, сняв двух часовых у входа, ножами уничтожила гарнизон комендатуры станции. Тридцать два фашиста были зарезаны спящими. После этого мы разместили пулемёты напротив вагонов с немецкими солдатами. Как только начали греметь взрывы на мостах, мы открыли по вагонам шквальный огонь. Немцы в панике выпрыгивали в окна и двери, но тут же падали, сраженные очередями наших пулемётов. Очень скоро все закончилось.
Тем временем, остальные бойцы группы освободили пленных. Их оказалось больше ста двадцати человек. Впоследствии большинство из них вошли в состав нашей бригады.
 
Когда на станции бой уже утих, мы услышали взрывы и выстрелы со стороны города. Это еще одна посланная мной группа атаковала стоявший в нем немецкий гарнизон.
На помощь ей я направил ребят, взорвавших мосты, и Жору с броневиком. Мои бойцы, оставшиеся на станции, разгрузили вагоны с фуражом и продуктами и погрузили все в три грузовика, доставшиеся нам на станции. В числе наших трофеев оказались еще две зенитные крупнокалиберные пушки, которые мы подцепили к машинам.
Всех, кто умел ездить верхом, в том числе и из числа освобожденных пленников, я посадил на коней, чтобы своим ходом доставить трофейный табун на нашу базу. Эшелоны уничтожили, используя уже неоднократно проверенный способ: развернули пожарные шланги, подключили к цистернам с топливом, разлили его вдоль вагонов с боеприпасами, а затем подожгли.
К тому времени моя конница и приданные ей группы справились с немецким гарнизоном в городе, полностью его уничтожив. К моему прибытию на главной городской площади было полно народу. Мне хотелось поговорить с гражданами, и я пригласил их в стоящий рядом клуб железнодорожников.
Жители жаловались на плохое обращение полицаев и бургомистра. Я послал ребят по указанным жителями адресам. В клубе стало жарко, и я снял шинель. Все присутствующие увидели мои награды. Мне были приятны их восхищенные взгляды. Мы поговорили об обстановке на фронтах, о том как тяжело приближается победа. А том, что мы победим врага, не сомневался никто.
От местных жителей нам стало известно, что под клубом имеется склад железнодорожной одежды. Действительно в подвале мы обнаружили чуть больше сотни комплектов железнодорожной формы, как летней, так и зимней, включая шинели, ватные штаны, телогрейки, сапоги и валенки. Это как раз то, что нам было нужно.
Железнодорожное обмундирование после бани, которую организовал Жора, я распорядился раздать новым бойцам моей бригады, из числа освобожденных из плена красноармейцев.
Теперь у нас появилась своя «чёрная сотня». Так бойцы по цвету формы между собой стали новое подразделение.
Новобранцев отправили на лечение и обучение на старую базу. В городе ко мне присоединились еще около пятидесяти добровольцев из числа местных жителей. Их я решил обучить владению оружием и вражеской техникой на месте, во время похода, так сказать, не отвлекаясь от боевых действий.
Примерно через неделю я получил радиограмму от командира учебного отряда, расположенного на нашей старой базе. Он сообщил, что моряки начали бузить. Мне пришлось самому ехать, чтобы разобраться в том, что это за моряки, и почему они бузят.
На месте выяснилось, что в числе освобожденных нами пленных красноармейцев оказались шестьдесят моряков. Они требовали немедленно отправить их воевать с фашистами, и не просто так, а единым отрядом морской пехоты.

Моряки не слишком доверяли сухопутным командирам. Надо было завоевать их авторитет, поэтому, когда они попросили меня показать свои навыки в рукопашном бою, я согласился. Уговорились, что дальнейшую судьбу их небольшого отряда будет решать победитель поединка.
 Против меня выставили старшину первой статьи: два метра ростом, в плечах метр пятьдесят, кулаки по пуду. Я сразу почувствовал, что он крепок, как скала. Кулаками машет, словно кузнечным молотом. Пять раз мне удалось увернуться, а шестой удар я пропустил и сразу улетел метра на три. Видя, что он продолжает переть на меня, я вскочил и что есть мочи ударил ему мыском сапога по правой коленной чашечке. Как только он присел на колено, я сразу же, подскочив к нему, ударил правым локтём ниже затылка, а правым каблуком под левую коленку и ещё раз локтём по шее. Другой бы на его месте уже упал, но моряк устоял, а лишь слегка накренился назад. Я ударил его ногами по обоим голеням и правой рукой провел прямой хук в нижнюю часть челюсти. Он устоял. Лишь после еще одной серии ударов в корпус и мощного хука в челюсть гигант наконец то вырубился.
Ко мне подвели ещё одного матроса, который оказался точной копией первого бойца. Я оказался с ним драться, мотивировав это тем, что договор был только на один бой. Хотя, если честно, я немного опасался, что второго такого здоровяка мне не одолеть. Однако моряки не стали больше спорить и построились.
 Как рассказал их командир, лейтенант Сергей Владимирович Петров, краснофлотцев в Клайпеде в первый день войны сонных повязали фашисты. Сначала их держали в лагере, а вот уже полгода они служат живым щитом для немецких эшелонов. В начале войны их было около трёхсот, сейчас осталось лишь шестьдесят.

Договорились с моряками, что в бригаде они будут отдельной ротой морской пехоты. К ним присоединились еще 32 бывших краснофлотца, служившие под моим началом. Роту разбили на три взвода, для которых по моему приказу лейтенант Петров подобрал толковых командиров.
Пока морячки выбирали, на чём они будет воевать: на лошадях, мотоциклах, или грузовиках, разведка донесла, что в семидесяти километрах от нашей базы появился немецкий бронепоезд. Мои морские «волки» сразу же захотели получить бронепоезд. У меня не было принципиальных возражений. Я даже попросил нашего старейшего железнодорожника, знавшего все потайные пути и глухие временные ответвления, помочь морячкам. Он охотно согласился.
А уже утром следующего дня моряки доложили по рации, что вражеский бронепоезд захвачен. С его помощью они овладели узловой станцией Ключи, и укрылись на старой ремонтной базе.
Забегая вперёд, скажу, что моряки продержались там два с половиной месяца, а потом взорвали мост и отправили в реку бронепоезд, предварительно сняв с него орудия и пулемёты. За это время морячки перебили без счета фашистов и уничтожили много вражеской техники.
К зиме 1942 года в бригаде насчитывалось уже сто двадцать морских пехотинцев. Я сообщил о вновь созданной роте в штаб партизанского движения и ходатайствовал о сохранении для неё статуса морской пехоты, соответствующей формы и флотских званий.

Разобравшись с моряками, я переговорил с остальными бывшими военнопленными. Их было более двух сотен. Они уже подлечились и немного окрепли. И тоже рвались в бой. Я согласился взять их с собой для участия в боевых операциях. Всего под моей командой оказалось около всего около трёхсот бойцов и более двух сотен всадников. Материальную базу нашей группы составляли шесть пушек, четыре миномёта крупного калибра, двадцать пять мотоциклов и одиннадцать автомашин.
 Пройдя по сёлам и деревням, разбив небольшие немецкие гарнизоны, я набрал еще около сотни добровольцев и тридцать пять лошадей. Пять дней пришлось потратить на ускоренное обучение новобранцев. Они учились снимать часовых, метко стрелять из винтовки и пулемёта, а также из лука и арбалета, водить мотоцикл, управлять лошадью.
После этого мы продолжили громить немецкие гарнизоны и железнодорожные узлы, попадавшиеся на нашем пути. Теперь в моем распоряжении было три сотни кавалерии, шестнадцать пушек, десять миномётов, сорок мотоциклов и двадцать пять автомашин.

Часть 5
 В начале мая 1942 года моя разведка напоролась на разведку 133-й дивизии, а именно двух её полков, оказавшихся в окружении.
В штабе дивизии меня встретил хмурого вида генерал, лет пятидесяти. У него было отёчное лицо, средний рост и рыхлое телосложение. Он встретил меня не слишком приветливо.
- Как старший по званию, приказываю вам и вашим людям поступить в мое распоряжение. Будем месте пробиваться к своим, - сказал он.
 Я, молча, улыбнулся.
 Увидев мою улыбку, генерал распалился:
- Невыполнение приказа карается расстрелом. Я тебя под трибунал отдам, подполковник!
- Не будем принимать необдуманных решений, товарищ генерал, - спокойно ответил я. – Почему то мне кажется, что, если я сделаю то, что вы мне приказываете, первым после выхода из окружения под трибунал пойдете вы.
В палатке у генерала было жарко, и я снял верхнюю одежду. Увидев мой иконостас, генерал взял себя в руки.
- Моя бригада выполняет личное распоряжение Верховного Главнокомандующего, поэтому вы не имеете никакого права отдавать мне приказы!
Генерала передёрнуло, но он замолчал.
Я, чувствуя, что все-таки он не до конца поверил моим словам, вызвал радиста.
- Послушайте, генерал. Если сейчас я свяжусь со ставкой и доложу о том, что вы препятствуете выполнению моего особо важного задания, вас наверняка ждет расстрел. Давайте лучше сядем и все спокойно обсудим.
Сомнения покинули генерала. Он поборол свою гордость и пригласил меня за стол.
Я изложил ему свой план. По моим соображениям следовало объединить все силы моей бригады и силы, находившиеся в распоряжении генерала в единый кулак. Но не для того, чтобы пробиваться к своим, а чтобы в момент советского наступления ударить по передовым немецким позициям с тыла. Это в значительной мере помогло бы прорвать фронт и способствовало бы проведению успешной наступательной операции Красной армии. Генерал признал мою правоту.
Я по рации связался со ставкой Верховного Главнокомандования и сообщил о нашем плане совместных действий. Его утвердили после небольшой корректировки. С командирами наступающих частей были согласованы место и время прорыва.
В нужный момент заговорили все шестьдесят орудий моей бригады и пушки бронепоезда. Израсходовав почти весь боезапас, сказали свое слово и пятьдесят миномётов, находящихся в моем распоряжении.
Брешь в обороне немцев мы пробили значительную. В тут же влились части Красной армии, начавшие наступление по всей линии фронта.
С генералом мы расстались в дружеских отношениях. Он получил благодарность от Верховного Главнокомандующего, а меня наградили орденом Кутузова первой степени. Бригада продолжила свое движение, освобождая деревни и сёла вдоль линии фронта. Отбив у немцев около пятидесяти населенных пунктов, мы передали их войскам наступающей Красной армии, а сами снова ушли в тыл к немцам, чтобы продолжить выполнять задание Ставки.
В ста километрах от линии фронта я вновь решил разбить бригаду на части. В моей группе остались тридцать всадников, пять мотоциклов, комендантский взвод, броневик и штабной «Мерседес». Как всегда вместе со мной остался Жора - адъютант, ординарец, радист и связной в одном лице. Он передвигался с отрядом на мотоцикле без коляски.

Как то раз к нам прибыл связной из соседнего партизанского отряда. От своего командира он передал мне приглашение встретиться для разработки плана совместных действий и обмена опытом. Почему-то он мне не понравился, и я заподозрил что-то неладное. Поэтому прежде, чем согласиться, я предпринял ряд предосторожностей.
В гости я отправился со своим ординарцем Жорой, а нашим разведчикам приказал скрытно двигаться за нами. За разведчиками должны были подтянуться кавалерия, мотоциклисты и броневик. Нашим ударным силам предстояло по возможности окружить лагерь, и при малейшем подозрении на измену, уничтожить его. Но я был уверен, что это ловушка, внутренним чутьём чувствуя предательство.
Чужой партизанский отряд состоял сплошь из одних украинцев. Одетые в национальную одежду они были очень хорошо вооружены. У каждого имелся автомат, гранаты. В отряде также имелось несколько немецких пулемётов.
Я без страха шел по лагерю сомнительных союзников, так как был уверен, что мои бойцы уже окружают его, и скоро весь он будет под прицелом наших снайперов и пулеметчиков.
В штабе нам с Жорой предложили выпить чаю. Мы не стали отказываться. Пока грелась вода, командир отряда долго разглядывал мое оружие. Ему было интересно, почему у меня два пистолета ТТ и маузер.
Я пояснил, что один пистолет ТТ штатный, второй - наградной, а маузером меня наградил лично товарищ Сталин. Он попросил дать посмотреть маузер.
- Я никому не даю в руки свое оружие, - сказал я.
Командир сделал вид, что сильно огорчился.
Неожиданно в избу с криком: «Ну, что «москали» попались!» ввалились три автоматчика. Я автоматически открыл огонь из маузера, который в этот момент держал в руках. Командир, его заместитель и трое ввалившихся в комнату бойцов рухнули на пол. Жора бросился к двери и швырнул гранату в столпившихся у входа националистов. От взрыва погибло восемь человек.
Броневик выстрелил несколько раз из пушки и стал палить из пулемётов. Я больше не сделал ни одного выстрела. Мои орлы налетели со всех сторон, и хотя нас было в два раза меньше, победа осталась за нами..
В плен было взято около двадцати националистов. Они вели себя очень агрессивно. Один из них даже пытался взорвать гранату, которую у него проглядели.
Мы посовещались и решили, что таких оголтелых преступников уже ничем не исправить. Полевой трибунал приговорил их к высшей мере социальной защиты - расстрелу. Приговор был приведен в исполнение немедленно.
Надо сказать, что после боя к месту стоянки лжепартизан стали стекаться люди из соседних деревень. Граждане рассказали о том, что националисты вели себя ужасно - грабили, насиловали, убивали. Такие бесчинства продолжались почти месяц.
Часть оружия отобранного у бывших «партизан» я раздал местным жителям. В каждую из трех ближних деревень я выделил по двадцать автоматов, по два пулемёта, патроны и гранаты. Крестьяне поблагодарили за оружие и пообещали бить им фашистов. Я расчувствовался и дал им ещё по три магнитных мины. Может, какой немецкий состав под откос пустят.

Жители села Большие Дымари предложили прийти к ним в гости. Я решил принять их приглашение. Помоемся в бане, выспимся на кроватях или на сеновале, что ещё лучше. К тому же село находилось в лесу, а от основных дорог его отделяла река и непроходимые болота. Все это снижало вероятность появления здесь немцев.
Река находилась в пяти километрах от села. Моста через неё не было. Сельчане обычно пользовались бродом, но сейчас, в конце мая, он непроходим. Мне было интересно, как же в таком случае, они переправляются через реку.
Сельчане рассказали, что обычно лошадей они оставляют на хуторе Малые Дымари, расположенном почти на берегу. На той стороне реки у них есть спрятанный трос, плот и лодка, с помощью которых они и преодолевают водную преграду. В общем, одни хитрости.
Однако свои хитрости были и у уничтоженных нами националистов. Они тоже научились каким-то образом переправляться через реку, часто создавали проблемы жителям села. Особенно трудно приходилось сельчанам зимой, когда река замерзала.
Местные жители натянули трос через реку и перегнали с противоположного берега плот. У националистов мы забрали тридцать лошадей, а я подобрал для них тридцать всадников. Они то и переправились через реку первыми.
Броневик с воздушным охлаждением без труда преодолел водную преграду самостоятельно, так же как и мой штабной «Мерседес». Мотоциклы переправили на плоту.
Я предложил местным жителям установить у переправы круглосуточный вооружённый пост. А связной на велосипеде мог бы сообщать жителям села о прибытии чужаков. Велосипедом я обещал их обеспечить, он тоже оказался в числе наших трофеев.
Сельчане встретили нас очень тепло, они как будто ждали нашего приезда минимум полгода. Стол был по-весеннему скудноват, зато на нем были хлеб, пироги, мясо, куры. Мы поделились с хозяевами рыбными консервами, консервированными колбасками, окороком, шоколадом, вином.
Местный кузнец подарил нам полевую кухню. В июле 1941 года мимо села проходили наши отступающие войска. У одного из подразделений сломалась кухня- не выдержала ось. Её пришлось оставить в селе. Кузнец смог ее отремонтировать заварив ось, и вот теперь отдал нам.
 Нашлись гармонист, патефон, пластинки. Веселье пошло полным ходом. Девчонки и мои хлопцы, соскучившиеся по веселью, стали петь и плясать. Словно и нет никакой войны. Я, радуясь за ребят, не забывал о нашей безопасности - выставил посты и секреты, а также послал две разведгруппы в разные стороны по шоссе.
Разведчики вернулись на следующий день после обеда. Активного движения немцев обнаружено не было.
 Зато мои разведчики встретили в расположенном неподалеку бывшем укрепрайоне Красной Армии тридцать бойцов. Те сумели сохранить три пушки калибром сорок пять миллиметров. На все орудия у них осталось лишь пятнадцать снарядов.
 У красноармейцев осталось всего четыре лошади. С помощью моих разведчиков общими усилиями удалось дотащить орудия до реки. Возникли проблемы с переправой. Я послал им на помощь броневик и «Мерседес». Вскоре все орудия были доставлены в село.
У председателя сельсовета оказалось сто снарядов калибром сорок пять миллиметров. За неимением орудий и транспорта в селе их оставили проходящие бойцы. Они несли их на себе, бросать было жалко, вот и попросили председателя сохранить их до лучших времен.
Я проверил снаряды. Все они были в рабочем состоянии. Среди вновь прибывших бойцов оказались три полных орудийных расчета. Это было очень кстати.
Три красноармейца прибыли к нам с ранениями. Один ранен в живот и ногу, но жизненно важные органы у него были не задеты. Я посчитал, что у него ранение средней тяжести. Еще двое имели легкие ранения.
Медика в нашей группе не было. Моя жена уехала на базу, а Филипп Евгеньевич находился в рейде с бойцами бригады. Зато в деревне жила бабка-знахарка. Она и подлечила красноармейцев.
Раз всё так удачно складывалось, я решил дать своим бойцам небольшую передышку. Несмотря на это, разведчики каждый день уходили за реку и контролировали ситуацию, а я организовал для красноармейцев учебные занятия.
В гостеприимном селе мы провели четырнадцать суток. За это время произошел небольшой казус. У одной из лошадей, прибывших к нам с артиллерией, что-то случилось. У неё раздуло живот.
Оказалось, что она жеребая. Снова пришлось обращаться за помощью к бабке-знахарке. Она осмотрела лошадь и сказала, что через три дня можно ждать пополнение. И действительно, на третий день рано утром меня разбудил дежурный и доложил, что роды начались. Я послал за бабкой, и мы с ней вдвоём стали помогать лошадке разрешиться от бремени.
Родился черный, как уголёк, жеребёнок. На лбу между глаз у него было белое пятно, похожее на звёздочку. Его так и назвали Звёздочкой.
В селе было две кобылки: одна у заготовителя заготконторы, а вторая у председателя сельсовета. Я решил подарить жителям села кобылу и жеребчика.

Две недели пролетели незаметно, и вскоре наш курорт закончился. Разведчики принесли много новых данных.
Нам стало известно, что ближайшем городке фашисты арестовали всё подполье и несколько десятков партизан. Всех их приговорили к казни, которая должна была состояться завтра утром.
По сообщениям разведчиков, в городке находилось около батальона пехоты, два бронетранспортёра, четыре пушки, четыре мотоцикла, двенадцать грузовых автомашин и две легковые автомашины. Атаковать такие силы с моей небольшой группой было бы сложно, поэтому я решил подтянуть на помощь роту стрелков-велосипедистов и первый кавалерийский эскадрон, находящиеся от нас на расстоянии одного перехода.
Было решено завладеть городом ранним утром. В него вели четыре дороги. На каждой расположен немецкий КПП. Их охраняли по шесть фашистов, вооружённых автоматами и одним пулемётом. Кроме того, на каждом посту дежурил мотоцикл с коляской и пулемётом.
Я поручил своим разведчикам подготовиться к проведению операции по ликвидации этих постов.
Улицы города обычно патрулируют три парных патруля: у комендатуры, у казармы и у тюрьмы. Комендатура размещена в бывшей школе, казарма находится в клубе, а тюрьма в церкви.
Силами кавалерийского эскадрона и отряда стрелков я планировал ликвидировать комендатуру и охрану тюрьмы, захватить гарнизон и офицеров, проживающих на квартирах.
Для этого наблюдая за городом, требовалось завести знакомство с жителями города. Я очень рассчитывал на молодежь. Такие ребята всё замечают и почти ничего не бояться.
Моим орлам удалось свести знакомство с местными комсомольцами. С их помощью удалось лучше сориентироваться в городе, узнать, где живут немецкие офицеры и полицаи.
Согласовав с комсомольцами детали операции, я решил назначить ее начало на четыре часа утра.

Утром сработали как по нотам - заняли город, освободили арестованных, взяли в плен бургомистра, полицаев и многих немецких офицеров.
Казнь подпольщиков была назначена на десять утра. В 9.00 по моему приказу кавалерийский эскадрон парадным маршем с оркестром прошел по городу. К десяти часам на главной городской площади собрался народ.
У каждой приготовленной для партизан и подпольщиков виселицы теперь стояли немецкие офицеры и полицаи. Всем распоряжался комендантский взвод. Суд над фашистами и их прихвостнями состоялся тут же. Жители города единогласно проголосовали за казнь каждого плененного нами врага.
Мы покинули город следующим утром. Вместе с нами партизанить в леса ушли около ста пятидесяти его жителей. Мы обеспечили их оружием и связью. Теперь у нас стало восемь партизанских отрядов.
Захваченные в городе десять велосипедов и пятнадцать лошадей я распорядился передать новоиспечённым партизанам. Наш кузнец сделал им подарок: две пулемётные тачанки.
Конечно, все понимали, что немцы скоро вернутся, и тогда всем оставшимся в городе жителям не поздоровится. Тем более, что там остались в основном пожилые люди и малые дети. Те, кто был старше двенадцати лет, ушли вместе с партизанами. Были и те, кто еще раздумывал: уходить, или нет. Я никого не подгонял и не принуждал. Пусть сами решают. В первое время мы будем поблизости, и вполне возможно успеем прийти на помощь, если появится такая необходимость.

Расставшись с партизанами, наша группа направилась к железной дороге. Мы связались с нашим бронепоездом и завладели узловой станцией. Пополнили трофеями запасы продовольствия и фуража, а также боезапас и ГСМ.
К нашим десяти грузовикам, взятым в городе, добавились еще шесть, захваченных на станции. Стали нашими трофеями и шесть зенитных пушек, охранявших станцию от воздушных налетов. Теперь группа располагала тринадцатью орудиями и достаточным боезапасом.
Часть захваченной у немцев техники, а именно три автозаправщика, два автобуса, два гусеничных трактора, автогрейдер и автодрезину я решил спрятать в Больших дымарях, рассчитывая на то, что после войны все это пригодится.
 Как и советовал товарищ Сталин, я уже начинал думать о послевоенной жизни. Любая техника будет людям подспорьем в деле восстановления народного хозяйства, разрушенного войной.
Когда я укрывал от немцев отбитую у них же технику, мне было приятно думать о будущей мирной жизни. На дальних, мало кому известных, железнодорожных ветках мы уже схоронили несколько паровозов. В укромных местах у нас стояло несколько автобусов. Уж что-что, а автобусы точно понадобятся в мирной жизни. На них можно возить и рабочих и школьников.

Задание ставки было выполнено. Новых приказов из центра не поступало. О том, как дальше наносить урон врагу, пришлось думать самим.
Для повышения эффекта неожиданности я решил использовать против немцев небольшие десантные группы. В самолёте имелось двенадцать посадочных мест. Однако он вполне мог поднять воздух двадцать снайперов с полным боекомплектом. При необходимости можно сделать два-три рейса.
 Рано утром 25 июня я с группой десанта взлетел с нашего секретного аэродрома. Пролетая над недавно освобожденным нами городком, мы заметили следующую по направлению к нему большую немецкую колонну. Она состояла из шести автомашин и десяти мотоциклов. По моим подсчетам это около батальона солдат.
С воздуха мы выбрали место для засады. Связавшись по рации с главными силами, я приказал подготовить к бою ещё тридцать снайперов.
Дорога была чистой, я совершил посадку прямо на ней. Высадив десант, снова поднялся в воздух. Пока летел на базу, связался по рации с восьмым партизанским отрядом и дал указания его командиру подтянуться к месту засады, но в бой без команды не вступать.
Тридцать снайперов кое-как разместились в маленьком самолётике. Перегруженный, он с трудом взлетел, но все-таки выдержал.
Я снова приземлился на дорогу. Самолет мы укрыли в ближайшем лесном массиве, а сами пошли встречать врага.
Действовать было решено по старой схеме. Двадцать снайперов уничтожают мотоциклистов, причём так, чтобы пулемётчики не успели сделать ни одного выстрела. Еще двенадцать стрелков выводят из строя водителей и старших автомашин. Оставшиеся восемнадцать снайперов начинают уничтожать живую силу противника, находящуюся в фургонах. Потом все вместе добивают разбегающихся немцев.
Партизанский отряд вместе с пулеметчиками будет в резерве. Я приказал его командиру без нужды в бой не вступать. Мне нужно было проверить работу своих снайперов, да и автомашины и мотоциклы мне нужны целые, а не пробитые пулеметными очередями. В бригаду скоро прибудут краснофлотцы, и им для мобильности понадобится техника.
Бой сложился удачно. Снайперы показали себя выше всяких похвал. Пятьдесят снайперов по шесть выстрелов, вот и триста поверженных пехотинцев. Я был очень доволен результатом боя.
Двадцать пять бойцов погнали трофейную технику на нашу базу. А остальные полетели вместе со мной дальше по намеченному маршруту.
Приземлившись через три часа в глубоком немецком тылу, я высадил группу и вернулся назад за второй половиной десанта.
Еще раньше я заказал в штабе партизанского движения тридцать противотанковых ружей, чтобы мои снайперы были с «артиллерией». Ружья были получены уже через два дня. Неделя ушла на тренировки, и теперь каждая снайперская группа была усилена, пятью или десятью бойцами с противотанковыми ружьями. После обучения я отправил в глубокие диверсионные рейды две группы по пятьдесят снайперов, в каждой из которых было десять красноармейцев с противотанковыми ружьями.
В кассету противотанкового автоматического ружья Дегтярёва входят пять патронов. Его прицельная дальность составляет четыреста метров. Ружье способно пробивать броню толщиной в сорок миллиметров. Его калибр составляет 14,5 мм, а вес пули 65 грамм.
Ружья показали себя с лучшей стороны и против танков, и против бронетранспортёров. и против дотов противника. После этого я попросил прислать еще двадцать таких противотанковых ружей.

В ночь с 5 на 6 июля прилетел представитель ГКО с наградами, формой для моряков и противотанковыми ружьями.
Моряки прибыли в 4.30 утра 7 июля. Я объявил общее построение. Командир роты морской пехоты лейтенант Силантий Силович Широков был удостоен звания Героя Советского Союза и получил очередное воинское звание - старший лейтенант.
Очередные звания были присвоены также командирам взводов и многим другим командиров роты моряков. Всех их наградили орденами Красного Знамени. Всего пятьдесят пять моряков получили новые звания.
Остальные командиры из роты морской пехоты получили ордена Красной звезды, а все рядовые - медали «За отвагу».
Морякам выдали форменную одежду. Но она оказалась, скорее, парадной. Воевать же удобнее в полевой или белой зимней. Пусть с неохотой, но моряки с этим согласились.
- Когда же надевать флотскую форму, товарищ командир? – спросил один из бойцов
- Вот выбьешь немцев из города или села, надевай смело. Пусть люди видят, кто их освободил.
Следом за моряками заслуженные награды получили остальные бойцы бригады. После торжественной части я провел совещание с руководящим составом бригады. Мне было приятно рассказать своим командирам, что Ставка и штаб партизанского движения признали нашу работу положительной, а задача, поставленная бригаде, считается выполненной полностью. До постановки новых задач нам разрешено действовать самостоятельно, согласно складывающейся обстановке.
Вместе с командирами подразделений бригады мы составили план наших действий, который ближайшим самолётом отправили в штаб партизанского движения.
Частью бригады мы предполагали пройти рейдом от Брянска до Рославля и дальше к Костюковичам. Вторая часть в это время направится сторону Суража и Чернигова.

В своем распоряжении я снова оставил тридцать всадников, комендантский взвод, десять орудий, три мотоцикла с коляской и один без коляски, ну и, конечно, броневик.
Три дня я отвел ремонт техники и обучение личного состава. В первую очередь, меня волновали моряки. Я собрал их и объяснил, что каждый боец моей бригады должен иметь минимум пять воинских профессий, среди которых снайперы, водители мотоцикла и автомобиля, пулемётчики, радисты, артиллеристы, водители танка и бронетранспортёра, сапёры и кавалеристы. При этом всем необходимо обязательно владеть рукопашным боем, ножом, стрельбой из лука и арбалета.
Моряки выбрали себе профессии и стали усиленно заниматься. Я выделил им несколько инструкторов, чтобы они могли совершенствовать свои умения и во время проводимого рейда. Для меня было особенно важно, чтобы они научились рукопашному бою и снайперскому искусству.
Самый хороший учитель – это бой. Я подумал и решил использовать роту моряков, как самостоятельную боевую единицу. Он отправились в рейд тоже на Сурож и Чернигов, но параллельно со второй группой бригады.
Я выделил им радиста и восемь орудий калибром 76 мм. Общее руководство операцией в этом направлении я поручил осуществлять командиру второй части бригады. При этом я предупредил его, чтобы с моряками он вел себя осторожно, уж дюже не любят, когда ими командуют сухопутные.

К этому времени у меня в бригаде скопилось больше тридцати лётчиков. Я разослал разведку в поисках аэродромов.
Разведчики вернулись через семь дней. Из добытых ими сведений выходило, что в семидесяти километрах от нашей временной базы немцы строят аэродром. Пока на нем находится только один небольшой транспортный самолёт, автозаправщик и две кухни. Охраняет его рота солдат, а строят человек сто пятьдесят пленных красноармейцев.
Вторая группа разведчиков доложила, что в противоположной стороне на расстоянии ста километров находится еще один немецкий аэродром. На нем базируются тридцать два бомбардировщика и шесть истребителей «Мессершмитт».

После короткого совещания было решено захватить оба аэродрома. Сначала большой, а потом тот, что поменьше. Если открыто передвигаться в немецкой форме, то сто семьдесят километров можно преодолеть за три-четыре часа.
Километров через сорок на пути к первому объекту нашего внимания, разведчики обнаружили в болоте два советских танка БТ-7. Оба танка были командирскими, оборудованные рациями.
Так как мы не собирались возвращаться на базу, ремонтников я взял с собой. Им и было поручено заняться танками. В помощь им я оставил свой броневик, поскольку у него была лебедка.
Танки заправили бензином. Я распорядился вытащить их из болота и перевести на колесный ход. У новых БТ-7 после тридцать шестого года стали устанавливать двигатели 400 лошадиных сил и на колёсах танк достигал скорости 86 км\час. А у БТ-5 и старых БТ-7 скорость на колёсах 73 км\час. Оставив команду механиков заниматься найденными боевыми машинами, мы двинулись дальше.

По периметру аэродрома стояли двенадцать вышек. С них за обстановкой следили двадцать четыре фашиста. Также аэродром охраняли три пеших патруля по два немца, и два часовых на КПП.
Патрульных и часовых на въезде мои разведчики бесшумно убрали ножами. А немцев на вышках снайперы сняли одним залпом. Казарму охраны всадники забросали гранатами.
Мы проверили заправку и боезапас самолётов, и мои летчики подняли в воздух тридцать два бомбардировщика и четыре истребителя. Остальные самолеты уничтожили.
Я связался со штабом партизанского движения и сообщил о захвате аэродрома и о возможности нанести бомбовый удар по позициям противника. В ответ нам передали необходимые координаты для бомбежки. Мы тут же сообщили их лётчикам.
В числе наших трофеев оказались шесть зенитных пушек калибром 88 мм, восемь автомобилей и заправщик. Мы заминировали аэродром и уже собрались уходить, как получили радиограмму от разведчиков.
Они сообщили, что к аэродрому движется колонна из двенадцати немецких танков. Между ними и нами расстояние около пяти километров.
Очень кстати подъехал Тихонович на танках БТ-7 и мой броневик. Танки оказались на ходу, их освободили из плена болота, поменяли масло. Теперь в нашем распоряжении имелись три пушки калибром 45 мм, две пушки калибром 75 мм и шесть зенитных пушек калибром 88 мм. Всего одиннадцать орудий, почти одно орудие на каждый вражеский танк.
Немецкую колонну возглавляли три мотоциклиста и один бронетранспортёр. За ними следовали четыре лёгких, шесть средних и два тяжёлых танка.
Засаду решили сделать в трехстах метрах от аэродрома. Орудия и танки я разместил напротив дороги, а снайперов впереди и между ними.
Когда колонна оказалась на расстоянии прицельного выстрела, наша артиллерия дала залп, выведя из строя сразу одиннадцать немецких танков. Снайперы разобрались с пехотой мотоциклистами.
Один немецкий танк уцелел. Его экипажу мы предложили сдаться. Из люка вылезли три танкиста. Когда один из них потянулся к оружию, Жора, стоявший за моей спиной срезал очередью всех троих.

Пришло время двигаться на второй аэродром. Трофейный танк оказался итальянским. Его перевели на колёсный ход, и скорость его составила около 60 км\час. Он и возглавил нашу колонну. Чтобы ускорить наше движение, я решил в каждой автомашине разместить по три лошади, а за ними поставили ящики со снарядами.
За итальянским танком двигались шесть мотоциклов, за ними двадцать автомашин, потом два танка и броневик. Замыкал колонну бронетранспортёр.
Мы отправились в путь ровно в 22.00. Колонна получилась большой, и в ходе движения несколько растянулась. К аэродрому мы добрались к четырём часам утра 27 июля.
 По его периметру стояли четыре вышки. Еще две вышки только строились. У въездных ворот находилась караульная будка. В ней мы заметили двух жандармов. Судя по всему, аэродром охраняется полевой жандармерией. На каждой из вышек дежурили два солдата с пулемётом.
Я приказал трём танкам и броневику подъехать к аэродрому и выстрелами из пушек уничтожить вышки. По пути броневик очередью из пулемёта расстрелял охрану при въезде.
Когда заговорили наши орудия, на территорию аэродрома въехали мотоциклы и бронетранспортёр. Танки сделали по выстрелу осколочными снарядами по казарме, а пулемётчики на мотоциклах добили разбегающихся фрицев.
У меня не было возможности комплектовать полные экипажи танков и мотоциклов. В орудийных расчётах были только наводчики. В танках лишь водитель и заряжающий. Экипажи мотоциклов состояли из водителя и пулемётчика.

Пленных красноармейцев, работающих на строительстве аэродрома, оказалось сто тридцать девять человек. Все они хотели искупить свою вину перед Родиной и были готовы вновь сражаться с фашистами. Начальник особого отдела начал проверку личного состава.
На этом аэродроме нам достались шесть автомашин, две кухни, заправщик, две зенитные пушки калибром 88 мм и три мотоцикла. Также нашей добычей стал ещё один итальянский, транспортный самолёт, точно такой же, как у меня, только без вооружения.
Я решил оставить его в бригаде для переброски десанта. На два самолёта можно посадить пятьдесят-шестьдесят бойцов.
Разгрузив автомашины с лошадьми, мы покинули аэродром. Добрались до соседней деревни. Немцев в ней не оказалось. Личный состав, особенно новичков, помыли и переодели.
В разные стороны я направил разведку: два отряда конников по пятнадцать сабель и отряд мотоциклистов в количестве шести мотоциклов. Пользуясь передышкой, я стал комплектовать группы. Кого в танкисты, кого в велосипедисты, кого в артиллеристы, кого в кавалеристы. Я очень нуждался во всех этих специалистах, поэтому тут же начали обучение. Правда, продлилось оно недолго. Всего две недели. Большим временем мы не располагали. 11 августа я провёл выпускные экзамены, которые все сдали успешно.
 Испытания проводились по двум специальностям. Их экзаменуемые выбирали сами. Например, одна специальность - водитель автомашины и мотоцикла; вторая - снайпер и стрелок из ПТР; третья - наводчик и командир орудия; четвёртая - пулемётчик и автоматчик, пятая - кавалерист; шестая – радист, шифровальщик; седьмая- водитель танка и водитель БТР, восьмая- сапёр-подрывник.
Ещё одним моим обязательным требованием было максимальное знание немецкого языка. Основная задача – знание необходимых слов и понимание основных немецких фраз.
Нужно было проверить новобранцев бригады в бою, для этого мы решили провести рейд от городов Чернигов и Семеновка в сторону города Брянск.

Для формирования отрядов не хватало мотоциклов, велосипедов, лошадей. Мы находились недалеко от узловой станции города Стародуб. Станцию захватили по проверенной схеме: караул уничтожили ножами, а комендантский взвод положили пулемётным огнём.
Кавалерию и велосипедистов я послал в город, там уже вовсю шуровала разведка. В городе и на станции мы пополнили свою материальную базу. Забрали у немцев двенадцать мотоциклов, восемь автомашин, шесть зенитных пушек. Я решил не брать больше пушек калибра 36 мм, теперь беру только пушки калибра 88 мм, из них, в основном, и состояла противовоздушная оборона немцев.
На станции мы запаслись боеприпасами и ГСМ. Там же обнаружили три вагона с лошадками, количеством сто двадцать штук.
В городе к нам подошли местные комсомольцы с просьбой взять их с собой. Я создал из них еще один партизанский отряд. Теперь их стало девять. Комсомольцам мы помогли оружием и снабдили рацией. Также выделил для них опытных инструкторов, поскольку с военным делом они были знакомы слабовато.
В одном из городков нам повезло, и мы задержали целую банду - отряд «СС» по уничтожению партизан. Мрази, каких мало. Народ даже не знал, какую казнь им придумать. Сначала решили сжечь, как они сжигали наше мирное население. Кто-то даже предложил посадить их на кол. И хотя мне эта идея тоже понравилась, я все-таки принял решение их повесить.
Рейды моей бригады прошли благополучно для нас. Били врага на славу с минимальными потерями. Направил в штаб партизанского движения наградные листы и документы на повышение званий. 1942 год подходил к концу.

В феврале 1943 года, выполняя задание штаба партизанского движения и Комитета Обороны, бригада воевала, как обычно. Из центра была получена радиограмма с приказом подготовить площадку для приёма транспортного самолёта. На нем должны привезти новую форму, с погонами.
К тому времени в бригаду входили кавалерийский полк из трёх эскадронов (тысяча двести сабель), дивизион тачанок (двадцать четыре штуки), рота стрелков-велосипедистов (три взвода по пятьдесят бойцов), артиллерийский полк (сто орудий), две роты мотоциклистов по пятьдесят мотоциклов (триста бойцов), отдельная батарея тяжёлых миномётов (сорок стволов), сапёрная рота (сто двадцать человек). В комендантский взвод входило сто бойцов. Имелись также кухня, ремонтники и так далее. Всего около трёх тысяч человек.
Самолёт приняли, как положено. К моему удивлению, на нём прибыли три сотрудника МГБ. Они предъявили ордер на мой арест.
Я решил им не подчиняться и арестовал всех троих. Затем направил радиограмму лично Лаврентию Павловичу Берии и в штаб партизанского движения с просьбой разобраться в ситуации.
22 февраля меня вызвали в Ставку Верховного Главнокомандования. Я полетел на своём самолёте, взяв с собой арестованных сотрудников МГБ, десять морских пехотинцев и, конечно, Жору. Будет хотя бы, кому самолёт отогнать.
Прилетели в Тушино. Нас уже встречали. У меня забрали сотрудников МГБ. А мне предложили проехать с майором МГБ, что я и сделал. Так странно было смотреть на новую форму с погонами.

 Часть 6
Судя по всему, мы ехали в Кремль. Меня одолевали тяжелые мысли. Прислать за линию фронта целую группу офицеров для ареста одного человека – на это нужны серьезные причины. Но раз меня не задержали сразу на аэродроме, может, повезёт и на этот раз.
В Кремле всё повторилось: мне принесли новую полковничью форму. Я попросил оставить на кителе только звезду Героя. Мою просьбу выполнили. Все залуженные мной ордена мне передали в небольшой коробочке.
Мне было приказано оставаться в комнате и ждать вызова. Сначала я мерил ее шагами, но затем, чтобы не маяться, решил прилечь на кушетку и хоть немного поспать.
Разбудили меня через четыре часа. Во время пути по длинным кремлевским коридорам, я почему-то подумал, что вот так, наверное, водят на расстрел. Правда, в другом здании.
Вошли в приёмную товарища Сталина. За столом сидел товарищ Поскрёбышев. Он поднялся и поздоровался со мной за руку. Это меня немного успокоило. Можете представить моё состояние: совсем недавно меня едва не арестовали, а теперь принимает первый человек в государстве.
У меня забрали всё оружие. Поскрёбышев подозвал меня и предложил мне надеть на себя шашку и маузер, подаренные товарищем Сталиным. По весу я понял, что маузер не заряжен.
Александр Николаевич пригласил меня войти в кабинет руководителя страны. Как только я вошел, в нем установилась гробовая тишина. Члены ГКО повернулись к двери и смотрели на меня. Лица у всех были очень строгие. Очень серьезным выглядел и сам Иосиф Виссарионович.
Кровь в моих жилах словно застыла, стало страшно. Я подбадривал себя надежной на то, что руководитель страны во всём разберётся. Но это мало помогало.
Пауза несколько затянулась. Наконец Сталин вышел из-за стола, подошёл ко мне и протянул мне руку для приветствия. Я поздоровался с вождем. Он, задержав мою руку в своей, произнес:
- Спасибо, товарищ генерал, за отлично выполненное задание государственного комитета обороны.
Я обалдело смотрел на Сталина. Видимо у меня были такие глаза, что он засмеялся:
- Вы же с товарищем Берия говорили, что в 1943 году быть вам генералом. Вот наступил сорок третий год, а вот и генерал.
- Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин! Но разрешите обратиться!
Сталин отпустил мою руку и вытянул из кармана трубку:
- Знаю, о чем хочешь спросить. На тебя вновь написали жалобу, а там поверили и поторопились. По твоей просьбе товарищ Берия все проверил и разобрался.
Оказалось, что в неправомерных действиях меня обвинил бывший майор, освобожденный из плена нашей бригадой. Он не мог предоставить подтверждения своей личности и звания, и я принял его в бригаду рядовым до выяснения всех обстоятельств. Он ушел от нас вместе с частями дивизии, которой мы помогли выйти из окружения. Попав на большую землю, он написал на меня кляузу в штаб фронта. Приказ арестовать меня последовал оттуда. После вмешательства Берии он был отменен, а этот майор теперь служит рядовым в штрафном батальоне.
- Товарищ Сталин, если у вас есть сомнения в моей невиновности, прикажите допросить моего адъютанта. Он прилетел вместе со мной и знает все обстоятельства дела.
Сталин лишь улыбнулся и спросил:
- Списки на звания и награды привёз?
Я ответил утвердительно. Кстати, Жоре я просил присвоить звание капитана, и представил его к званию Героя Советского Союза. Об этом я и сказал Сталину. Он кивнул. Все мои списки на звания и наградные листы тут же были подписаны.
Верховный главнокомандующий спросил, помню ли я, что говорил ему по поводу строительства отдельного гарнизона с военными училищами и школами младших командиров. Я ответил, что всегда готов этим заняться.
Сталин снова пожал мне руку и предложил подумать, в какой освобождённой области необходимо будет развернуть строительство. По его мнению, она должна находиться ближе к границе СССР.
Затем он сообщил мне, что штаб партизанского движения наградил меня орденами Ленина и Отечественной войны I-й степени. Я снова отчеканил?
- Служу Советскому Союзу!
У меня от внутреннего напряжения подкашивались ноги. Сталин посмотрел на кобуру маузера и шашку, произнес:
- А ведь у тебя сегодня день рождения.
- Так точно, товарищ Сталин, – хотя, на самом деле, я снова позабыл о нем. Дата не круглая, тридцать один год.
- Да и генералами тоже не каждый день становятся, - сказал Верховный.
Он вызвал Поскрёбышева и попросил распорядиться насчет пошива мне генеральской формы и сапог.
- Сегодня к вечеру форма должна быть готова, - сказал он ему.
А потом уже обращаясь ко мне:
- Это мой тебе подарок к дню рождения.
Я прикинул, что если сейчас час ночи, то к вечеру вполне можно успеть.
Сталин ещё раз положительно отозвался о моей службе. Предложил применять мой боевой опыт не только в партизанских соединениях, но и в действующей армии.
Кроме того он поставил меня в известность, что с учётом десяти партизанских отрядов, ведущих свои действия под моим общим руководством, принято решение переименовать нашу бригаду в сооединение.
Сталин предложил пройти к висящей на стене карте и поставил задачи для наших дальнейших рейдов. Он не стал ставить конкретных сроков, но приказал не забывать корректировать свои действия со штабом партизанского движения.
Я еще раз поблагодарил товарища Сталина за всё и поздравил его с Днём Красной армии. Он рассмеялся и вручил мне бутылку грузинского коньяка КВ. Я опять поблагодарил его и пошёл к выходу.
Со стороны, наверное, это выглядело смешно. Я как попугай повторял:
- Служу Советскому Союзу! Спасибо, товарищ Сталин.
Зато я произносил эти слова от души.
Иосиф Виссарионович остановил меня и пригласил к столу. Надо же, я и не заметил, как карты со стола убрали, и на нём появились бутылки с вином и закуски.
Сталин предложил тост за Красную армию. Все выпили. Стаканы вновь наполнили. И тогда Верховный предложил выпить за меня и за всех командиров Красной Армии в моём лице.
После этого Сталин предоставил слово мне. Я поблагодарил всех и предложил выпить за нашу партию и её руководителя товарища Сталина.
Больше мне никто не налил, и я решил, что мне пора уходить. Я потихоньку поставил бокал и выскользнул за дверь.
Поскрёбышев сказал, что награды, документы и новую генеральскую форму подвезут на аэродром к 19.00 23 февраля, то есть сегодня.
Я решил подшутить над своими ребятами. Отстегнул погоны, забрал коробку с орденами, а оружие убрал в вещмешок.

Надо было видеть их лица, когда на аэродроме я вышел из автомашины без погон, без оружия! Я держался и ничего не говорил.
Не проявляя никаких эмоций, я сказал Жоре, что его представили к ордену, и ему в 14.00 надо быть на приеме у Михаила Ивановича Калинина. Вместе с этим известием, я передал ему новые капитанские погоны.
Его глаза стали ещё больше. Я никогда не видел, чтобы глаза у человека могли так увеличиваться в размерах.
Жора вернулся в шесть часов вечера. На его форме сияла звезда Героя Советского Союза. Все просто обалдели. А когда еще через час привезли остальные награды и мою новую генеральскую форму, удивление достигло своего пика. Я переоделся и пошел к самолёту. Все смотрели на меня с изумлением, ведь по аэродрому уже прошёл слух, что я разжалован в рядовые.
На этот раз я решил не управлять самолетом сам, всё-таки генерал, а доверил штурвал Жоре. Пока он ездил на прием к М.И. Калинину, мы купили в военторге два ящика шампанского и праздновали весь полёт.

Утром в 4.00 уже 24 февраля мы прилетели, можно сказать, домой. Это была временная база нашего нового соединения. Здесь собрался почти весь его личный состав. В ходе торжественного построения перед строем пронесли новое знамя, вручили награды, которых удостоились практически все бойцы соединения.
Многим были присвоены новые воинские звания. Так наш моряк стал капитан-лейтенантом. Тихонович, Филипп Евгеньевич и моя жена тоже получили звания капитанов. Подполковниками стали начальник штаба и замполит соединения, а полковниками начальник особого отдела и начальник тыла.
Звания повысили почти всем командирам. Лейтенанта получила и жена начальника тыла, моя давняя знакомая.
После награждения, собрав своих заместителей, начальников служб и подразделений, я провёл совещание. На нем была озвучена поставленная товарищем Сталиным задача. Рассказал я и о планах организации нового гарнизона, о котором мы говорили с Верховным. По моему мнению, его основу должна была составить наше соединение, а значит, и место, где оно будет расположено, нужно выбрать рядом с морем. Ведь у нас есть моряки.
Предложений было много: Краснодарский край, Ленинградская область, Прибалтика, Украина. Ни одно из них на совещании не утвердили и оставили решение этого вопроса до лучших времен. Главное сегодня - бить врага и освобождать нашу землю от захватчиков. После подробного обсуждения нового задания ГКО было решено выступить через два дня.
Пока всё соединение было в сборе, я решил провести общее собрание, рассказать о планах на будущее, вспомнить недавние победы, извлечь уроки из прошедших боёв, поговорить, о недопущении новых ошибок.
Я подумал, что разделять свои силы теперь не стоит. Но и дивизия – слишком крупное соединение для рейдов в тылу врага. Поэтому я разделил ее на два крупных отряда. Каждый из этих отрядов, придя на место, как щупальца распустит в тылу у немцев свои диверсионные и разведывательные группы.
Через два дня дивизия разделилась: одна ее часть двинулась в Молдавию, а вторая в Украину и Белоруссию. Я пошёл со вторым отрядом.

Рейд проходил удачно. У нас получалось наносить врагу существенный урон, а самим уходить от его ответных ударов. Разрушив три концентрационных лагеря, мы освободили триста восемьдесят военнопленных. Все они были направлены на запасную базу для восстановления  своих сил и обучения.
В ходе рейда мы перегнали на освобождённую от врага территорию 68 самолётов, передали командованию сто двадцать вражеских офицеров, уничтожили двести восемьдесят танков и много другой техники противника.
Мосты мы не взрывали, помня о скором наступлении Красной Армии, зато захватывали железнодорожные станции и уничтожали стоявшие на них составы.
 Все, что хоть немного могло пригодиться в мирной жизни, мы прятали в лесах и в глухих оврагах. Мои бойцы нашли заброшенную железнодорожную ветку, которая не значилась ни на одной карте. Судя по всему, её бросили строить перед самой революцией. Она была почти разрушена и заросла травой и молодыми побегами деревьев. Тем не менее, несколько вагонов она выдержать была способна.
Мы загнали на нее десять паровозов, две дизельные дрезины, шпало укладчик рельсо укладчик, а также несколько десятков открытых вагонов со шпалами и рельсами. Там же схоронили несколько вагонов с бульдозерами и другой дорожной техникой.
Но больше всего я гордился тем, что нам удалось спрятать целый состав с морской техникой, а именно: шесть скоростных торпедных катеров, шесть тральщиков, шесть буксиров и шесть малых морских охотников. Все они были разобраны на части и замаскированы. На это у моих бойцов ушла целая неделя. Замаскировали так, что сами ели нашли.
Я выбираю место гражданского базирования, но пока безрезультатно. Рейд продолжается. Наши действия основательно разозлили фашистское командование, и немцы упорно пытаются взять нас в клещи. Но нам пока удается ускользать и громить их авангарды.
Очень донимает вражеская авиация, но мы её уничтожаем. А захваченные на земле самолеты перегоняем на наши аэродромы. Для срочного десанта по-прежнему используем два маленьких итальянских транспортника, в салоны которых добавили несколько подвесных мест. Если потесниться, то в них могут уместиться пятьдесят-шестьдесят бойцов. На второго «итальянца» тоже установили вооружение, снятое с подбитого И- 16. Заброску десантных групп в глубокий тыл врага мы использовали часто.

Начался май 1943 года. Дороги подсохли, передвигаться стало намного легче. Выяснилось, что теперь на нас охотится целая немецкая моторизованная дивизия. Я решил не откладывать встречу с врагом.
Немцы наступали двумя колоннами, разделив моторизованную дивизию пополам. Одна часть двигалась с востока, другая с юго-запада. Друг от друга их отделяло пятьдесят пять километров.
Второй отряд моей дивизии воевал далеко в стороне. Рассчитывать на его помощь не приходилось. Я решил действовать один.
В моем отряде было семьдесят стволов артиллерии, тридцать крупнокалиберных миномётов, четыре танка и мой броневик охраны с установленной автоматической пушкой калибра сорок пять миллиметров.
Кроме пехотных подразделений немцы располагали двумя танковых полками, в каждом из которых насчитывалось по сто пятьдесят машин. В основном легкие и средние танки.
По данным разведки, один из танковых полков в сопровождении полка пехоты находится от меня в сорока километрах. Я решил атаковать врага во время движения колонн.
Мои бойцы заняли крупное село в тридцати пяти километрах от фашистской колонны. Уничтожив местный гарнизон, я оставил в нем небольшой отряд конницы, а сам с основными силами выдвинулся к месту засады.
Мы тщательно замаскировали пушки и танки, расположив их вдоль дороги. Миномёты установили позади орудий. Как и прежде, я ставил задачу артиллеристам: один выстрел – одна цель. У меня семьдесят орудий. Шестьдесят из них должны были выводить из строя танки в голове колонны, остальные десять – вести огонь по замыкающим танкам. Таким же образом минометчики должны были уничтожить колонну из пятидесяти вражеских автомашин с пехотой. Двадцать минометов стреляют по передним машинам, десять – громят хвост колонны.
Перед танками двигались три мотоциклиста с пулемётчиками. С ними справились снайперы. Как только танки поравнялись с моей артиллерией, я приказал открыть огонь. За два залпа артиллерии и миномётов мы покончили с фашистами. Оказывающих сопротивление немцев добили пулемётчики и снайперы. В ходе скоротечного боя пятнадцать моих бойцов были ранены. Других потерь у нас не было.
Проверили грузовики, и обнаружили одиннадцать крупнокалиберных миномётов и боеприпасы к ним. Мои бойцы быстро собрали трофеи. Пора было выдвигаться навстречу второй части немецкой дивизии.
Конная разведка доложила, что немцы остановились на привал для обеда.
Мы решили не обедать, так как перед боем есть нельзя. Если ранение, не дай Бог в живот, то шансы выжить будут минимальными.
 
Минут через сорок, мы встретили наших разведчиков. Они уже выбрали удобное для засады место. Я остался им вполне доволен. Разведка сообщила, что колонна движется, в следующем порядке: впереди три мотоцикла, за ними два транспортёра, сто пятьдесят танков, пятьдесят автомашин и замыкает колонну бензовоз.
Снайперы сработали первыми: сняли мотоциклистов и водителей бронетранспортёров, остальные стали легкой добычей моих разведчиков. Грянули два залпа артиллерии. Затем в дело вступили снайперы и пулемётчики. Вскоре немецкая моторизированная дивизия перестала существовать. Если бы всегда так - почти без потерь громить вражеские дивизии. Я всегда говорил, что хорошее вооружение и подготовка личного состава - это половина успеха военного сражения, а внезапность нападение - это его вторая половина.
После этого боя я решил, что самое время убраться подальше и затаиться. Отряд совершил 250-ти километровый марш и укрылся в лесах.
Я послал несколько разведгрупп, чтобы оценить обстановку. В первую очередь нам нужен был аэродром, чтобы передать захваченных в плен немецких офицеров советскому командованию. У нас два полковника, четыре майора, три капитана.
Разведчики вернулись через двое суток. На карту легли все немецкие гарнизоны, охраняемые мосты, концлагеря, склады ГСМ и боеприпасов. Нашли и два аэродрома. На одном из них базируются бомбардировщики, на другом истребители.
Было решено захватить оба аэродрома одновременно. Для более подробного выяснения обстановки я вновь направил к ним своих разведчиков. Действовать предполагалось испытанной схеме, используя снайперов и пулеметчиков.
Дело оставалось за малым - разработать подробный план и совершить нападение. По нашему замыслу на каждый аэродром прибывает по пятьдесят снайперов и разведка. Разведчики снимают охрану при въезде, а снайперы рассредотачиваются по периметру и берут под прицел казармы с охраной аэродрома. Пулемётчики на мотоциклах прикрывают снайперов и разведчиков. Действовать решили в 20.00 21 мая. Атаки на оба аэродрома должны начаться одновременно.
Все истребители на втором аэродроме следовало уничтожить. Здесь пришлось задействовать артиллерию. Часть самолетов была разбита ее огнем. Затем, полностью овладев аэродромом, мы раскатали пожарные шланги, подключили их к бензовозу и открыли кран у самолётов. Подожгли. В результате сгорели все истребители, склады с боеприпасами и горюче-смазочными материалами.
Как только мы справились с охраной первого аэродрома, на посадку стали заходить два немецких транспортных самолёта. Я отправил в диспетчерскую своего лётчика, в совершенстве владеющего немецким языком. Своими командами он помог им совершить посадку. Мои снайперы взяли самолёты на прицел. Всем, кто в них находился, ничего не оставалось делать, как сдаться.
К нам в плен попали три генерала и два десятка офицеров, званием не ниже майора. Оказалось, что это комиссия из Берлина.
У меня в отряде было тридцать пять лётчиков. Их в аккурат хватило на все бомбардировщики и оба транспортника. Всех пленных генералов и офицеров было решено отправить в Москву.
Вылетели в 21.30, а в 2320, экипажи сообщили, что они удачно отбомбились и идут на выделенный им столичный аэродром.
На следующий день по рации за проведение этой операции нашей дивизии передали личную благодарность Верховного Главнокомандующего.

 Наш рейд по тылам противника продолжился. Отряд, который под командованием нового начальника штаба ушел в сторону Молдавии, попал там в засаду. Наши бойцы более часа вели бой с превосходящими силами противника и понесли большие потери. Они вынуждены были отступить, но оторваться от преследования никак не удавалось.
Я принял решение направить к ним на выручку полк артиллерии, две батареи миномётов, тридцать мотоциклистов и взвод снайперов. Но в лучшем случае помощь подоспеет часов через шесть-семь. На самолете же лететь меньше часа. Поэтому я, взяв с собой двадцать стрелков из противотанковых ружей и сорок снайперов, а также Жору и Тихоновича, на двух самолётах вылетел к месту боя.
Нас принял один из наших партизанских отрядов, который назывался «За Родину». До недавнего времени им командовал мой бывший начальник штаба. Он был ранен, и его отправили на большую землю в госпиталь. После выздоровления по моему представлению его направили для прохождения дальнейшей службы к Сидору Ковпаку, так как у него наблюдалась нехватка командных кадров.
Теперь отрядом «За Родину» командовал капитан Александр Борисович Шупт, боевой офицер, тридцати лет. Мне он понравился с первого взгляда.
В партизанском отряде в наличии оказалось двенадцать пушек, шесть крупнокалиберных миномётов, двенадцать пулемётов, двадцать снайперов и два взвода автоматчиков.
Мы погрузились на автомашины и поспешили на выручку. До места боя около семи километров. Немец разделил отряд начальника штаба на две части с разрывом около шести с половиной километра друг от друга. Одна из них была полностью окружена. Её и решили выручать в первую очередь. Через полчаса моя группа вместе с партизанами была на месте.
Разместив и замаскировав орудия, поставив на позиции бронебойщиков и снайперов, я по рации согласовал совместные действия с начальником штаба. В его окруженном отряде осталось тридцать пушек и до батальона пехоты.
Наседавшие на него немцы располагали почти сотней танков, двумя батальонами пехоты, восемнадцатью орудиями. И это не считая мотоциклов и автомашин.
 В нужный момент я скомандовал: «Огонь». Через сорок минут всё кончилось.
Я решил не дожидаться прихода своих полков, а справляться своими силами. сам Выстроив все имеющиеся в моем распоряжении орудия в четыре ряда, я скоординировал свои действия с корректировщиком огня. Площадь, занятую фашистами, была разбита на восемь квадратов, четыре из которых должна отработать моя артиллерия, а оставшуюся часть артиллерия прижатой немцами второй группы нашей дивизии. К ней на помощь я отправил часть снайперов и бронебойщиков, а также пулемётчиков и автоматчиков.
Когда все заняли свои позиции, мои артиллеристы выпустили по снаряду для пристрелки, а потом дали десять прицельных залпов.
В этот раз я непосредственного участия в бою не принимал, осуществляя лишь общее руководство. Всё-таки генерал. Хотя мне очень этого хотелось. Но ложиться в генеральской форме к пулемёту как то не солидно. Хотя если бы этого потребовала обстановка, я всегда готов.
Всего мы уничтожили сто восемьдесят немецких танков. Потерянную в бою технику мы отчасти компенсировали взятыми трофеями. Наши потери составили девяносто человек убитыми и двести двадцать ранеными.
Мы похоронили погибших, и оказали первую помощь раненым. Филипп Евгеньевич спас всех, кого можно и кого нельзя. Тяжёлым и средней тяжести раненым были сделаны операции, и их отправили в «Санаторий» на заимку. Раненых легко оставили в медсанбате.
Я со своей группой решил вернуться обратно к своей части дивизии. Отряд под командованием начальника штаба был направлен мной правее на двести километров для осуществления разведки и переформирования. Я посоветовал ему набрать личный состав, захватив военнопленных, находящийся недалеко от места будущей дислокации отряда.

Хочется немного рассказать о Жоре. После того, как мы прилетели из Москвы, его как подменили. Став капитаном и Героем Советского Союза, он перестал кланяться пулям и прятаться в засадах. В общем, жизнью своей не дорожил.
Делать ему замечания я опасался. Могло стать только хуже.
Также перешло все границы его поведение с девушками. Он стал, как мой конь Гнедко, от которого не спрячешь даже самую захудалую кобылку. В каждой деревне у него была подруга. Но от населения и от самих девушек жалоб не поступало, а, значит, и наказывать, пока не за что. Мы редко возвращаемся на старые маршруты, поэтому видеть результат его «работы» мне не приходилось.

На базе дивизии я решил создать небольшую учебную часть. Мне нужны наводчики и командиры орудий, а также снайперы и миномётчики. Обучение в ней велось без отрыва от боевой работы и продолжалось от трёх до шести месяцев. Выпускники получали звание младшего сержанта и направлялись по подразделениям, в зависимости от надобности.
Эту учебную часть я хотел бы сохранить и после войны. В мирной жизни тоже нужны наводчики и младшие командиры.
В сентябре все мои отряды собрались на временной базе в лесах под Смоленском. Разбив немецкие гарнизоны и полицейские пункты в радиусе пятьдесят километров, мы расположились в трёх лесных деревнях.
Я провёл переформирование дивизии. Теперь в ней было два полка кавалерии, каждый из которых состоял из двух эскадронов, имел шестнадцать тачанок и шесть орудий калибром 45 мм. Я решил все орудия сорок пятого калибра передать кавалерии, а в каждой тачанке разместил по одному миномёту калибром пятьдесят миллиметров и полтора боекомплекта.
Также состав дивизии вошли два артиллерийских полка по семьдесят пять орудий в каждом. Их основу составили советские пушки калибром 76,2 мм, наши зенитные пушки калибром 110 мм и немецкие пушки калибром 75 мм. Имелись у нас и зенитные пушки калибром 36 мм и 88 мм. В дивизионе миномётов насчитывалось тридцать стволов.
Рота лёгких танков состояла из 19 боевых машин. Мотоциклетный батальон состоял из трёх рот по пятьдесят мотоциклов в каждой. В роте пятьдесят мотоциклистов, пятьдесят пулемётчиков, пятьдесят снайперов. Каждая рота усилена шестью бронетранспортёрами, с пушками калибра сорок пять миллиметров.
Рота велосипедистов была укомплектована почти полностью из снайперов. Зимой ребята воевали на лыжах. Велосипеды прятали на деревьях по пять-десять штук.
Кроме того в дивизии имелись рота сапёров, комендантская рота, взвод связи, медсанбат, автобат из трёхсот автомашин, два взвода дивизионной разведки.
Практически в каждом подразделении имелась своя разведка. В артиллерии, кавалерии и так далее.
Перед тем как провести осенний рейд, я решил разделить дивизию на пять частей, с каждой частью пойдёт отделение сапёров.
Первая часть – это первый полк кавалерии с приданными силами. Вторая - второй кавалерийский полк, третья и четвертая части - артиллерийские полки с приданными к ним ротами велосипедистов. Пятую боевую единицу составили штаб дивизии, его охрана, хозяйственная рота, комендантский взвод и дивизионная разведка.
Все части дивизии, участвующие осеннем рейде, были достаточно мобильны.

Задачами первых четырёх отрядов были диверсии и разведка. Главной задачей моей группы являлась разведка. Диверсии я собирался совершать лишь по возможности. Маршрут первого и второго отрядов предполагал параллельное друг другу движение вдоль всей линии фронта. Третий и четвёртый отряды направятся в сторону Прибалтики. Пройдут вдоль линии старой границы, а затем выйдут к Польше, и через Белоруссию вернутся к нашей первой базе.
Моя группа пока будет находиться на месте. Я подобрал из комендантского взвода двадцать солдат, способных хорошо стрелять, и стал готовить из них снайперов. Обучил десять водителей автомобилей и десять мотоциклистов.
Из окрестных сёл к нам стала подтягиваться молодёжь, а также бывшие военнопленные и красноармейцы, попавшие в окружение. За две недели набралось порядка двухсот пятидесяти человек. Вмести с инструкторами я и сам стал обучать новичков, выявляя талантливых к военным специальностям людей. Как и прежде, я рассчитывал дать каждому солдату минимум четыре военных профессии.
У моих механиков находятся в ремонте пять мотоциклов и два бронетранспортёра, а также мой броневик и бронетранспортёр для моей охраны. Передвигаться с охраной мне приказал Лаврентий Павлович Берия. По его словам, генерал не должен достаться врагу.

После того как вся техника оказалась в строю, я решил совершить разведывательный рейд. С собой взял двадцать новоиспеченных снайперов. Выехали через два дня. Вместе с нами отправилась и бригада механиков во главе с Тихоновичем.
Примерно через сотню километров моя группа остановилась на развилке четырёх дорог. Я увидел на карте, выданной мне в Москве, я обнаружил, что в лесу километров за сорок находится хутор домов на пять. На немецких картах я его не нашел. Мы направились к нему.
Оказалось, что немцы на хутор еще заезжали. Нас же встретили гостеприимно, но настороженно. На хуторе скрывалось от немцев двадцать семь человек бывших красноармейцев. Целый взвод! Правда, почти все были без оружия.
Бойцы сообщили мне, что в лесу находятся три советских танка БТ-7 образца 1940 года. Без топлива и без снарядов. Там же есть три пушки калибром 76 мм. Снарядов к ним было маловато – всего пять штук.
Тихонович заправил боевые машины, проверил их на ходу и выдал по пять снарядов на танк из наших запасов и по два комплекта патронов для пулемётов.
Водителями и командирами танков я назначил бойцов из числа своей охраны, а заряжающих выбрал из людей, скрывающихся на хуторе. Пушки подцепили к автомашинам, на всякий случай, подобрав к ним орудийные расчёты.
По данным разведки, в ста километрах от развилки, где мы свернули на лесной хутор, находился лагерь с военнопленными. Их число составляло приблизительно сто пятьдесят человек. Ребята, скрывающиеся на хуторе, обратились ко мне с просьбой принять их в отряд. Я согласился. Начальник особого отдела принял в работу их документы и данные.
Через три дня, немного обучив своих новобранцев, рано утром наш отряд продолжил движение. По пути попались три села с небольшими гарнизонами по тридцать- пятьдесят фашистов. Первое село мы освободили без единого выстрела. Во втором немного пошумели, а в третьем, как и в первом, обошлось без стрельбы.
Еще два сёла находились поблизости от концлагеря. Поэтому в них мы решили пока не соваться. В освобожденных от фашистов сёлах к нам присоединилось сорок два добровольца. Нашими трофеями стали девять мотоциклов и семь грузовых автомашин.

Атаковать лагерь военнопленных решили ночью. До позднего вечера я занимался с личным составом боевой учебой. От последнего села, взятого нами, до лагеря было тридцать километров. Выехали к нему в 22.00.
Наша колонна получилась весьма внушительной. Впереди четырнадцать мотоциклов, за ними мой броневик и три бронетранспортёра, следом три танка и восемь грузовых автомашин.
На дорогу ушло меньше часа. Лагерь охранялся часовыми на восьми вышках. Еще четверо фашистов дежурили у ворот. Двое из них на мотоцикле. Я решил действовать по старой проверенной схеме. Поставил по периметру снайперов. Объяснил им, как важен первый выстрел, поэтому надо, не спеша, выстрелить один раз, но точно. Каждому обозначил его цель.
Шесть грузовиков остались ждать в стороне от лагеря, остальная колонна направилось в ближайшее село, находившееся в трех километрах.
Атаки на оба объекта начались одновременно в 23.00. Всё прошло хорошо. Грянул залп, разведка тут же «убрала» охрану при въезде в село, и в него зашла техника. Мотоциклисты расстреляли из пулемётов небольшой немецкий гарнизон. В селе мы захватили ещё две грузовых автомашины и три мотоцикла.
Освобожденные из лагеря военнопленные в количестве ста пятидесяти человек примкнули к нашему отряду. Кроме того, семнадцать сельчан изъявили желание пойти с нами. У нас стало десять автомашин и семнадцать мотоциклов.
У местных полицаев мы отобрали двадцать одну лошадь вместе седлами. Из бойцов, умеющих ездить верхом, я организовал кавалерийский взвод. Мне хотелось бы довести его численность до 50 сабель. Были бы только лошади.
Встал вопрос с обмундированием. У моих хозяйственников было сто двадцать комплектов нашей формы и сто комплектов итальянской формы, случайно попавшей к нам. Её мы тоже использовали, но с советскими знаками различия. Я рассчитывал, что позже с большой земли нам пришлют недостающие комплекты формы. Танкистам и мотоциклистам выдали железнодорожную форму чёрного цвета. Её у нас тоже хватало.
В освобожденном нами селе я дал возможность личному составу помыться, переодеться. Несколько часов было отведено для знакомства с трофейным оружием и техникой. Надо сказать, что немецкие фашисты вместе со своими союзниками захватили значительную часть Европы и вовсю пользовались чужой техникой. Даже Япония поставляла Германии пулемёты и другое огнестрельное оружие. А мы отнимаем это вооружение и поворачиваем его против фашизма.
На расстоянии семи километров от нас рядом с железнодорожной станцией находился небольшой посёлок. Ранним утром 9 сентября мы решили напасть на оба эти объекта.
Сказано сделано. Снайперы убрали охрану железнодорожной станции, а разведка и пулемётчики зачистили гарнизон посёлка.
Сразу расскажу о трофеях. Нам достались четыре зенитные пушки калибром 88 миллиметров, шесть 75-ти миллиметровых пушек с полным боекомплектом. В вагонах нашли 76-ти миллиметровые снаряды. По максимуму пополнили ими свой боезапас. Как по заказу, один вагон оказался с лошадьми. Их было ровно тридцать штук. Технику заправили ГСМ и взяли с собой бензовоз и три кухни.
Кроме того мы захватили семь грузовых автомашин, шесть мотоциклов, два бронетранспортёра. В одном из вагонов обнаружили танковые комбинезоны в количестве двухсот штук, двести танковых шлемов, двести коротких сапог с завязками на голенищах, двести черных краг и двести кожаных курток. Все это добро я решил тоже прихватить, для моих мотоциклистов. Лишнюю вражескую технику мы попросту уничтожили.
В посёлке в наш отряд вступили ещё семнадцать человек. Прямо на месте я распределил экипажи и расчёты и подобрал ещё тридцать человек для службы в кавалерии.
Уничтожив станцию, мы покинули поселок в 10.00. Разведка доложила, что по железной дороге к немцам движутся два вагона с подкреплением. На подъезде к станции мои танки и артиллерия расстреляли их в упор. Никто не ушёл.

Направляющуюся по шоссе колонну из шести грузовиков с пехотой, которую сопровождали два мотоцикла, расстреляли пулеметчики и снайперы. Забрав пригодную технику, собрав документы и оружие, мы двинулись дальше. Возвращаться на лесной хутор не стали, чтобы не подводить хозяев.
В следующем на нашем пути селе мы решили действовать по-другому. Наша колонна открыто подъехала к пропускному пункту, охранявшему въезд в село. Пока немцы изумленно глазели на нас, мои разведчики вырезали их без единого выстрела. Мы въехали Девятнадцать наших мотоциклистов, танки и бронетранспортёры, конница беспрепятственно въехали в село. Замыкали нашу колонну семнадцать грузовых автомашин с тринадцатью артиллерийскими орудиями.
Немецкий гарнизон состоял из двадцати солдат и двенадцати полицейских. Видя такую мощь, они вышли на площадь и сдались. Лишь местный староста и его сын-полицай где-то спрятались. Однако мы быстро окружили село, так что деваться им было некуда.
Мои бойцы нашли их довольно быстро. Задержанных привели на площадь, чтобы народ сам мог их судить. Кстати сказать, местные жители крови не жаждали. Но к старосте и его сыну отнеслись по справедливости - забили их насмерть прямо на площади. Это парочка, по рассказам жителей, была очень жестокой. Зверствовали, насиловали, убивали, пытали красноармейцев и местных жителей. Вырезали у пленных звёзды на груди и спине, а женщин насиловали, избивали до смерти, отрезали грудь. За свою жестокость и поплатились.
Всех добровольно сдавшихся в плен я решили отправить на Большую землю, тем более, оказии ждать недолго.

В селе было много детей, и я заметил, что двое из них, мальчик лет семи и девочка пяти лет, до позднего времени сидят на улице и не уходят домой. Местные жители рассказали, что их родителей замучил и повесил староста. Я даже не хочу называть его имя, этого урода не должны помнить.
У детей не осталось никаких родственников. Шансов пережить ближайшую зиму у них практически не было. Дров нет, овощей и хлеба нет. Летом они перебивались тем, чем могли помочь им добрые люди. Но зима – это совершенно другое дело. Я приказал взять детей в отряд, и отправить к моей жене в медсанбат. А потом я решил их усыновить.

В этом селе к нам присоединились ещё семь человек. У полицаев мы забрали одиннадцать лошадей. Из двух пароконных колясок мои специалисты решили сделать тачанки. А еще семь лошадей я отдал под седло. Тачанки оборудуем пулемётами Максима. Он тяжелый, и не вибрирует во время стрельбы. А главное, надёжный и проверенный временем. Усилит ее боевую мощь малокалиберный миномёт, с боекомплектом.
Мой кузнец Петрович оборудовал места для стрельбы и хранения боеприпасов, а также обшил их лёгкой бронёй.
Недалеко от этого села мои разведчики обнаружили аэродром с бомбардировщиками. До него было около сорока километров
Я направил Жору с конницей в дальнюю разведку, приказав попутно оценить обстановку у аэродрома и оставить там постоянный секрет из трёх-четырёх бойцов, с радиостанцией.
На аэродроме находилось тридцать шесть бомбардировщиков и два тяжёлых транспортных самолёта. У меня было всего шесть лётчиков. В последнее время немцы сбивали наших соколов уже не так часто. Улучшились лётные качества наших самолётов, увеличилось количество и самих самолётов, да и летчики приобрели огромный боевой опыт.
Я связался со штабом партизанского движения и получил разрешение на проведение операции на аэродроме. Координаты для нанесения бомбового удара мне обещали сообщить после захвата вражеских бомбардировщиков.

За последнее время наш отряд пополнился почти на триста человек. Я решил потратить несколько дней на переодевание, изучение трофейного оружия, приемов рукопашного боя. Новобранцы занимались также кавалерийской подготовкой, стрельбой из всех видов оружия, в том числе из лука и арбалета, метанием ножей. Обучение проводилось как днём, так и ночью.

14 сентября, получив последние сведения от разведки, я решил на следующий день напасть на аэродром. Бойцы, оставленные в секрете, сообщали, что количество техники на нем остается неизменным.
Со штабом партизанского движения я уточнил детали предстоящей операции. Прибытие десанта наших летчиков на аэродром было назначено на 18.00. К этому времени он должен полностью находиться под нашим контролем.
Наша задача усложнялась тем, что немцы в последнее время усилили охрану своих аэродромов. Увеличилось количество караульных вышек. На всех вышках теперь стали устанавливать пулеметы. Периметр охранялся бронетранспортёрами и пешими патрулями. У ворот вместо двух стали дежурить шесть фашистов с пулемётом. От воздушных налетов наш аэродром охраняли восемь крупнокалиберных зенитных орудий.
В общем, численность только одной караульной смены составляла порядка шестидесяти фашистов. Смена караула производилась один раз в четыре часа.
Атаковать аэродром было решено ровно в 17.00. За час я надеялся управиться с его гарнизоном и приготовить всё к встрече наших летчиков, которым предстояло бомбить немецкие позиции.
Еще я предполагал захватить в плен максимальное число немцев, желательно офицеров. Рядов у нас и так некуда было девать.
Кстати, семь бывших полицейских убедительно просили меня принять их в ряды Вооруженных Сил Советского Союза. Штрафного батальона в моей дивизии не было. Тем не менее, я решил все-таки дать им шанс исправиться, и определил их в сапёры. Мины немцы ставят направо и налево без всякой экономии. Поэтому мне для разминирования постоянно нужны сапёры. Смертность у них совсем небольшая, но работа очень напряженная и ответственная. Не забалуешь.

По дороге к аэродрому, пройдя примерно тридцать километров, наш отряд наткнулся на группу цыган. Их было двадцать семь. Они рассказали, что всего неделю назад у них был большой табор - сто пятнадцать человек на двадцати кибитках. Но недавно случилась беда. Табор наткнулся на подразделение немецких легких танков, которые передавили все кибитки, а уцелевших людей и лошадей расстреляли из пулемётов. Спаслись лишь эти двадцать семь человек.
Я предложил им укрыться в ближайшем лесу до окончания нашей операции, и пообещал потом помочь им лошадьми и продуктами. А пока я отдал цыганам сухой паёк и свою пароконную телегу для детей и раненых. На ней мы везли аккумуляторы для раций и самолёта. Их мы переложили в одну из тачанок.
У аэродрома нас уже поджидали разведчики. По их донесениям, выходило, что там все спокойно.
Своих снайперов я распределил по всему периметру аэродрома. Часть из них должна была ликвидировать часовых на вышках, остальные разделаться с патрулями и экипажами бронетранспортеров. Задача разведчиков - снять охрану на воротах, продвинуться к комендатуре и заблокировать ее. Ворвавшиеся в ворота мотоциклисты перебьют фашистов, оказавшихся в момент атаки на летном поле. После зачистки территории нам еще предстояло заправить и вооружить самолёты, а затем подготовить их к вылету.

Захват аэродрома закончился полным успехом. Я отправил конницу и тачанки, а также две группы мотоциклистов выяснить обстановку на дальних подступах к аэродрому. С ними отправились тридцать разведчиков на автомашине и бронетранспортёре.
В числе наших трофеев оказались бензовоз; девять автомашин, восемь зенитных пушек калибром 88 мм, шесть мотоциклов с пулемётами, три бронетранспортёра. Около тридцати офицеров-летчиков и три офицера гестапо стали нашими пленниками.
В назначенное время на летное поле сел самолёт с Большой земли. На нем прибыли экипажи для трофейных бомбардировщиков. Мои пилоты тоже пригодились.
Доставивший их самолёт тоже заправили и подготовили к обратному полету. Взлетевшие с аэродрома бомбардировщики прикроют штурмовики, а ближе к линии фронта сопроводят истребители.
Через некоторое время от командования было получено сообщение, что самолёты отбомбились отлично и теперь направляются в наш тыл на посадку.

Мы забрали трофейную технику, погрузились на машины и двинулись на нашу временную базу. По дороге освободили еще одно соседнее с аэродромом село, арестовали и расстреляли полицаев. Так решили его жители. Пять пароконных повозок, выданных немцами полицаям, мы реквизировали.
В условленном месте произошла наша встреча с разгромленным цыганским табором. Мы передали им продукты, фураж и, главное, лошадей.
Разведка доложила, что на том поле, где немцы напали на табор, до сих пор находятся лёгкие танки. Бойцы насчитали тридцать шесть штук.
В моем распоряжении одиннадцать орудий и шесть крупнокалиберных миномётов. Для тридцати шести танков артиллерии маловато. Но я придумал другой финт.
Откуда-то цыгане узнали, что мы собираемся отомстить за них и за их погибших родственников. Мужчины настаивали на том, чтобы пойти в бой с нами. Я пытался объяснить им, что мои бойцы подготовлены гораздо лучше, да и вообще решать исход сражения будет артиллерия. Но они не хотели ничего слушать и настаивали на своем. Пришлось взять с собой семерых, как мне показалось, наиболее подготовленных цыган.
Я не планировал участия в предстоящей операции участия танков и бронетранспортеров, и потому направил их к узловой станции, находящейся в тридцати километрах от нашего местонахождения. Этой группе было поручено, не обнаруживая себя, провести разведку.
17 сентября 1943 года в 15.00 мы выдвинулись в сторону расположения немецких танков. План у меня был простой. Я рассчитывал дождаться темноты, уничтожить часовых, охранявших немецкий лагерь, и расстрелять палатки, в которых находятся фашисты.
Сжечь танки предполагалось с помощью бутылок, наполненных зажигательной смесью. Сигналом к поджогу должна послужить первая пулемётная очередь.
Одиннадцать французских танков R-35 я решил не уничтожать (они переключаются на колёсный ход, а он не хуже, чем у БТ-7) и даже заранее отобрал для них командиров, механиков водителей и наводчиков.
Мой план полностью сработал. Немецкие танки частью были уничтожены, частью захвачены. Цыган удовлетворил исход боя. Конечно, ушедших не вернёшь, но на сердце как- то легче, когда справедливость торжествует. В плен никого брать не стали, да и трудно в пылу ночного боя оставить кого-то живым.

После уничтожения немецкой танковой колонны мы расстались с цыганами. Я предложил им оружие, но они отказались, объяснив это тем, что не хотят подвергать опасности своих детей. Я был уверен, что фашистам абсолютно всё равно с оружием они будут или нет. Если захотят расстрелять, расстреляют и безоружных. На прощание я все-таки дал им десять финских ножей.
Расставшись с цыганами, наш отряд направился к узловой железнодорожной станции. Две группы моих мотоциклистов заранее разрушили железнодорожные мосты на подъезде к ней. Сделано это было для того, чтобы, как в предыдущий раз, немцы не пытались прийти на помощь гарнизону станции по железной дороге.  К тому же разрушенные мосты не дали возможность составам с вооружением покинуть узловую. 
По сведениям разведчиков, выходило, что на станции находятся шестьдесят пять орудий калибром 75 мм, и семьдесят пять грузовых автомобилей.
Уничтожив станционную охрану, мы забрали у немцев все грузовики и пушки. Орудия оказались новыми, модернизированными, с новыми панорамами. Такая добыча дала мне возможность впоследствии серьезно обновить материальную часть своих артиллерийских полков. Теперь в моем распоряжении были современные пушки калибром 75 мм и зенитные орудия калибром 88 мм. На значительной части автомашин у нас  стационарно были закреплены зенитные пушки калибром 36 мм, а отряды кавалерии и мотоциклистов усилены «сорокапятками». Также в моем распоряжении оставались новые советские дивизионные орудия калибром 76 мм образца 1942-43 годов.
Все устаревшие пушки я позднее припрятал в лесу и болотах. Если у меня будет артиллерийская школа, они станут основой для артиллерийского музея. Чего стоят только несколько полковых пушек на железнодорожном ходу 1927 года выпуска.
Еще на станции мы захватили более сотни лошадей и шестьдесят коров.  И освободили сто советских военнопленных, которых немцы уже приготовились отправить в Германию. Забрав трофеи, мы отправились на нашу новую временную базу.

20 сентября я собрал все свои отряды вместе. Артиллерийским полкам передали новую технику: десять зенитных пушек калибром 88 мм и шестьдесят восемь орудий калибром 75 мм. В обоих артиллерийских полках дивизии остались орудия трех калибров: 75 мм, 76 и 88 мм. Все они были почти новые, как и грузовые автомашины,  их перевозящие.
Во вспомогательных службах оставили зенитки калибром 36 мм и противотанковые пушки калибром 45 мм.
Заканчивался сентябрь, пришла пора подумать о зимней одежде, о новых покрышках, аккумуляторах, о лыжах, о дополнительных цепях. У меня полтора десятка танков, сорок бронетранспортёров, семь тягачей, два грейдера и четыре бульдозера. Есть надежда, что зимой у нас получится так же эффективно бить врага, как и летом.
А били мы его и в хвост, и в гриву. Бывало, серьезно доставалось и нам. Но разгромить нас у немцев никак не выходило. Отчасти от того, что мы постоянно лишали врага такого важного преимущества, как оперативная связь, уничтожая телефонные линии и телеграфные столбы.  У нас же в каждой группе была радиостанция со своим кодом,

Незаметно подошёл ноябрь 1943 года. Мы с моим штабом запланировали несколько крупных операций, связанные с занятием небольших городов, уничтожением складов с боеприпасами и ГСМ, мостов, узловых железнодорожных станций, аэродромов и фашистских гарнизонов.
Для новых рейдов я решил разбить дивизию на семь частей и привлечь к операциям все наши восемь партизанских отрядов. В общем, распустить «щупальца» по трём ближайшим областям.
По моим задумкам части дивизии будут сходиться для отражения ударов фашистских войск и расходиться для нанесения своих ударов.

Все мои отряды отправились действовать по ранее разработанному плану. Со мной осталась группа из хозяйственников, комендантского взвода и личной охраны. Кстати, она у меня небольшая: радист, ординарец, водитель «Мерседеса», экипаж броневика из трех бойцов, один снайпер, связной на мотоцикле, адъютант Жора и Тихонович. Это и мой штаб, и охрана, и собеседники, и советчики.
Обычно вместе со мной участвует в операциях личный состав особого отдела дивизии вместе со своим начальником. Но в этот раз особисты были заняты проверкой освобожденных нами военнопленных. Всего около семидесяти солдат, в числе которых двадцать водителей грузовых автомашин и три повара. После проверки им предстояло еще многому научиться.

Наша группа находилась между Слуцком и Бобруйском. Существовала необходимость изучить окрестности, поэтому я, взяв броневик и «Мерседес», направился в разведку.  решил сходить в разведку. Для начала пошли в сторону Бобруйска.
Двигаясь болотистой местностью, мы заметили справа от дороги подозрительно большую кучу мусора. Я приказал бойцам проверить ее. Под хламом оказались три орудия калибром 45 мм без затворов и панорам. Мы продолжили поиски и нашли двадцать снарядов к сорокапяткам. Пушки были в хорошем состоянии, словно их совсем недавно почистили.
Я решил завернуть в ближайший населенный пункт, вдруг, там нас ждут артиллеристы. Им оказалась деревня Большие Бобры дворов на пятьсот-шестьсот. Всего две улицы. По этим улицам мы выехали на небольшую площадь. Я послал бойцов найти полицейских и старосту. Минут через десять минут их привели ко мне.
Пятеро полицейских вели себя скромно, всем своим видом выражая раскаяние. Староста, наоборот, выглядел нагловатым, показывая свою независимость от происходящего.
На площадь стал стекаться народ. Я был в бурке, поэтому о том, что они видят перед собой генерала, люди не догадывались. Старосту и двух полицейских жители деревни забили насмерть. Остальные полицаи стояли и смотрели на происходящее и, наверняка боялись, что очередь дойдёт и до них. Но люди успокоились и больше агрессию не проявляли.
На мой вопрос, что нам делать с оставшимися в живых полицаями, ответа не последовало. Я решил пока ничего не предпринимать. Мы забрали у немецких приспешников оружие и средства передвижения. У старосты была пароконная упряжка и мотоцикл с коляской, у рядовых полицаев пять лошадей и три велосипеда, выданных фашистами. В доме у старосты ещё стоял пулемёт Максима. Его можно было использовать для тачанки.
С просьбой зачислить их в отряд ко мне подошли человек тридцать бывших красноармейцев и около двадцати местных жителей. Среди них нашлось семь артиллеристов, тех самых, что спрятали орудия на болоте. У них оказались и замки, и панорамы и даже упряжь с передком.
Артиллеристами командовал старшина Иван Петрович Ковалёв. Я поручил ему сформировать расчёты для орудий. Ему не надо было объяснять, что главное в этом деле - умелый командир орудия и наводчик. Я поставил Ковалёва командовать пока еще не полной батареей. Бой покажет, кто на что годен.
В деревне Большие Бобры мы задержались до утра, а потом двинулись дальше. Отряд увеличился, а транспорта у нас немного. Десять человек я усадил на тачанку и лошадей, троих на мотоцикл, трое оседлали велосипеды. Около сорока человек могли разместиться в моем штабном «Мерседесе». Остальным места не хватало.
Чтобы пополнить отряд транспортом, я решил устроить засаду на ближайшем шоссе. Со мной отправилась вся мобильная часть группы, за исключением велосипедистов. Орудия я тоже брать не стал.
На дороге к Бобруйску выбрали место для засады и стали ждать. В бинокль шоссе просматривалось километров на семь. Наконец показалась подходящая колонна. К нам навстречу двигались четыре мотоцикла с колясками, в которых сидели пулемётчики, легковой «Опель», автобус и грузовая автомашина.
Я и несколько моих опытных бойцов, переодетые в форму полевой жандармерии, остановили колонну, якобы для проверки документов. Начали с пассажиров «Опеля». Своими спинами мы загородили им обзор. Пользуясь этим, мои ребята незаметно сняли водителя и сопровождающего с грузовой автомашины, водителя автобуса и двух офицеров, находившихся в нём. Та же участь постигла мотоциклистов и пулемётчиков. Когда немцы спохватились, было уже поздно. Я застрелил обоих пассажиров «Опеля» и его водителя.
Трупы мы закопали трупы подальше от дороги. Вместе с немцами там нашли последнее пристанище и полицаи из деревни, которых мы приговорили к расстрелу.
Отбитую у фашистов технику: грузовик, автобус и легковую машину я отправил за пушками и оставшимся в Больших Бобрах личным составом.

За время ожидания прибытия остатков нашей группы больше по шоссе так никто и не проехал.  После соединения наших отрядов мы окольными путями вернулись на нашу временную базу.
Успешная вылазка в Большие Бобры послужила причиной того, что к нам потихонечку стали приходить люди, желающие драться с немцами. Видя такое дело, я подумал, что базу пора менять. Однако решил несколько дней подождать с этим делом, пока не уменьшится приток добровольцев.
Тем временем я с моими бойцами нагрянул в Бобры. Это ещё одна деревня, расположенная вдалеке от дорог и на приличном расстоянии от нашей базы. Немецкого гарнизона там нет. Оккупационную власть представляют староста и пятеро полицаев.  Собравшиеся на площади местные жители сообщили, что особых жалоб на полицаев у них нет. Их и старосту было решено не расстреливать. Кто знает, может на смену им немцы назначат ещё хуже. В общем, отобрали у них семь лошадей и оружие.
В Бобрах к нам присоединились ещё около тридцати бывших красноармейцев, прижившихся у жителей деревни. В целом, за довольно короткое время ко мне примкнуло около ста человек. Наши инструкторы усиленно с ними занимаются. Я объявил, что экзамены у солдат буду принимать лично. Основную специальность надо сдать минимум на оценку «отлично», а дополнительную на «хорошо».
Я поменял весь личный состав комендантского взвода. Теперь в нем несли службу и одновременно обучались наши новички. 
Для очередного рейда я отобрал из наиболее обученных бойцов три десятка солдат и десяток кавалеристов. Взял с собой артиллерию, броневик, пять мотоциклов и три автомашины. Получилась довольно внушительная колонна, численностью около ста человек.
Я задумал провести диверсию на узловой железнодорожной станции, расположенной в ста километрах от места нашей нынешней дислокации. Находящийся на подъезде к ней мост мы решили взорвать. Линия фронта была пока далеко, поэтому он не считался стратегически важным объектом и охранялся слабо.
К мосту я направил кавалерию и мотоциклистов, а сам решил атаковать  железнодорожный узел и небольшой железнодорожный посёлок. По моим расчетам выходило, что наших сил должно было хватить для захвата сразу двух этих объектов.
Артиллеристам я приказал перекрыть единственную автодорогу, ведущую к Бобруйску, на удалении пятнадцати километров от железнодорожного узла.
Ножами уничтожив охрану на подъезде к посёлку, проникли на станцию, где без проблем справились и с ее охраной тоже. Получилось захватить комендатуру с тридцатью солдатами. Перерезав провода, мы забрали себе две радиостанции.
На путях находились семь эшелонов. Начальник железнодорожной станции подробно описал ситуацию. К одному из составов были прицеплены несколько вагонов с военнопленными и советскими гражданами, которых угоняли на работу в Германию.
Мы освободили всех: около двухсот военнопленных и почти триста гражданских лиц. Освобожденные красноармейцы горели желанием вернуться в ряды вооружённых сил и бить фашистов дальше.  В числе гражданских были одни женщины и дети. Я предложил им побыстрее разбежаться, что они и сделали.
Ко мне подошли семь девушек и попросили принять их в отряд. Все они имели военные специальности. Две девушки были радистками, три медсестрами, и еще две поварихами. Такие специалисты мне были нужны, и я с удовольствием взял их к себе.
На железнодорожных платформах и в вагонах находилось сорок грузовиков и тридцать орудий калибра 75 мм, двенадцать мотоциклов с колясками, оснащёнными пулемётами МГ-34, а также боеприпасы, два автозаправщика, шестьдесят лошадей, с шестьюдесятью сёдлами и шесть бронетранспортёров.
Трофейное оружие и боеприпасы, продукты и фураж погрузили на автомашины. Под завязку заправили их и ёмкости автозаправщиков. Забрали с собой и четыре зенитных орудия калибром 88 мм, охранявшие станцию.
В одном из вагонов поезда, который должен был отправиться в Германию, мои бойцы обнаружили картины и другие музейные вещи. Я приказал забрать всё с собой. Мы должны возвращать ценности, похищенные у советского народа.

Когда погрузка трофеев была закончена, выяснилось, что нам не хватает десяти водителей автомашин. Остались без водителей и пять отобранных у немцев мотоциклов. Пришлось обращаться за помощью к теперь уже бывшим военнопленным. К счастью, среди них нашлись и водители, и мотоциклисты, и артиллеристы, и кавалеристы.
В 8.00 следующего дня мы покинули станцию, предварительно уничтожив все составы и административные здания.
В моем отряде стало еще больше новичков. С таким личным составом воевать пока нельзя. Я срочно вызвал к себе начальника особого отдела. Всех вновь прибывших требовалось проверить. Фашисты постоянно направляли к нам лазутчиков и предателей.
Кроме этого новичкам требовалось время для подготовки и обучения. Под моим контролем были формированы учебные группы, где бойцы постигали нужные для дивизии военные специальности. 
Начальник штаба прислал мне трёх толковых офицеров артиллеристов. Батарею «сорокапяток» я так и закрепил за старшиной Ковалёвым. Из остальных орудий,  захваченных у врага, было сформировано шесть батарей. Пять из них были полностью оснащены  пушками калибром 75 мм. Еще одна батарею составили из зенитных орудий калибром 88 мм (4 штуки) и 36 мм (2 штуки).
У центра я запросил пятьдесят винтовок с оптическим прицелом, двадцать бронебойных ружей, шашки для кавалерии и недостающие комплекты советской военной формы.
Скорее к нам присоединился наш отряд морской пехоты. Рейд морпехов проходил через мою базу.
С таким усилением можно было подумать о взятии Бобруйска. Однако после некоторого размышления я решил обратить свой взгляд на Слуцк. Он подальше от нашей временной базы. А привлекать к ней дополнительное внимание не хотелось.
В ходе рейда на Слуцк сначала мы заняли два ближайших к нему села, где на полтора десятка коней пополнили свою кавалерию. Там же к нам присоединилось около пятидесяти добровольцев.
Слуцк взяли 15 декабря.  Как обычно в таких случаях разведчики качественно сработали на въездных постах, уничтожив их охрану. Морпехи окружили гарнизон, располагавшийся в здании школы и комендатуру, она находилась в музее. Немцам было предложено сдаться, но они ответили стрельбой.
Сначала морпехи хотели закидать оба здания гранатами, но потом решили проверить работу артиллерии. Выставили двенадцать орудий. После первого же залпа, оставшиеся в живых фашисты сдались в плен.
Мои бойцы прошли по домам, указанными местными жителями, выявили немецких офицеров, проживающих на квартирах города. Они частично были уничтожены, частично взяты в плен. 
Рядом со Слуцком располагался немецкий полевой аэродром, на котором находилось тридцать два истребителя и два транспортных самолёта.  В моем распоряжении находились двадцать три лётчика, которых сбили фашисты. Фронт недалеко, я решил перегнать двадцать один истребитель и оба транспортника с пленными немцами на нашу сторону. Остальные самолёты пришлось уничтожить.
В Слуцке мы пробыли до вечера, и решили было уйти на базу. Но тут разведка доложила, что к городу приближается колонна из тридцати шести легких и средних танков и тридцати автомашин с живой силой противника. Колонну сопровождают три мотоцикл и два бронетранспортёра. С возвращением на базу было решено повременить.

Я выбрал отличное место для засады. Расположил артиллерию вдоль дороги, за сто метров от края проезжей части. Перед ней установил пулеметы и расставил снайперов. Им был дан приказ по возможности не наносить повреждений мотоциклам и бронетранспортерам. Остальную технику и живую силу противника можно бить не жалея.
Не доехав метров сто пятьдесят до засады, немецкая колонна, которую мы поджидали, внезапно остановилась. Я напрягся, мы оказались в не слишком выгодном положении. Но делать нечего, придётся вести бой в этих условиях.
Вдруг колонна продолжила движение. Но проехав ещё метров пятьдесят, она опять остановилась. У нас в резерве кавалерийская сотня, четыре тачанки с пулемётами Максима и пять мотоциклов с тремя «сорокопятками». Резерв двигается позади немцев на расстоянии трех километров.
Мы приготовились к бою, но тут колонна снова двинулась вперёд. Наконец она вышла на намеченные нами позиции, и мы открыли интенсивный огонь. Всё произошло как в тире.  За двадцать минут вражеские танки и пехота были уничтожены. Пленных на этот раз мы не брали..
Двадцать автомашин и шесть миномётов в них, мы получили не повреждёнными. Семь лёгких танков итальянского производства, которые при не об ходимости можно перевести на колёсный ход, не требовали сложного ремонта. Тихонович обещал привести их в рабочее состояние за несколько часов.
Мёртвых фашистов закопали на месте. У нас среди личного состава убитых нет, а раненых восемнадцать человек. В основном, это лёгкие ранения. Шесть средней тяжести и ни одного тяжёлого. Я даже не стал вызывать Филиппа Евгеньевича. Раненые обошлись лечебной помощью медсестёр.
Отъехав подальше от места боя, наша группа расположились на привал с ночёвкой.
Подразделение морской пехоты я отпустил по дальнейшему маршруту, предусмотренному спланированным ранее рейдом. Я разрешил морпехам носить морскую форму, но в рейдах и на заданиях, обязал носить маскхалаты. Зимой белые, летом защитные. У моих моряков пятьдесят снайперов и тридцать бронебойных ружей. Так что они смогут противостоять целому мотострелковому полку.
Как только Тихонович привел в порядок трофейную технику, мы, заметая следы, ушли на свою временную базу.
За время последней операции у нас набралось ещё с полсотни добровольцев, желающих служить в Красной Армии. Теперь в моей группе насчитывалось около пятисот бойцов.  Двести пятьдесят артиллеристов, сто тридцать кавалеристов, четыре тачанки, два десятка мотоциклистов, а значит, соответственно, двадцать пулемётчиков и двадцать снайперов. Снайперы обязательно входили в состав любого моего подразделения, были они даже в экипажах тачанок.
Теперь у нас было семь танков, шестьдесят автомашин и десять бронетранспортёров. Экипаж танков насчитывал четыре человека: механик-водитель, радист-пулемётчик, заряжающий и наводчик, он же являлся командиром танка.
Теперь наш батальон может противостоять большим силам противника. Почти сорок орудий, семь лёгких танков, шесть миномётов, пулемёты. Боевые действия показали, что исход боя решает не количество воинов, а наличие и мастерство использования техники. Пять снайперов при необходимости могут заменить, как минимум, взвод, а то и два взвода пехоты.
Эта зима выдалась очень снежной. Хорошо, что у нас есть вездеходы и бронетранспортёры.

Продолжая занятия с личным составом, мы не забывали о разведке и диверсиях на объектах противника. Подрывали мосты и пускали под откос поезда, постоянно выводили из строя столбы электропередач и телеграфа, взрывали электростанции.
Немцы боялись ездить на восстановление линий, старались посылать полицаев. Обычно на месте повреждений их ждали в засаде мои ребята. Нас интересовала техника для восстановления, трелёвочные трактора и другая техника.
В середине ноября к нам пришли два пожилых еврея, попросились воевать. Они рассказали, что жили в местечке под Ровно. Их детей и жён расстреляли фашисты, а они вдвоём еле успели спрятаться у соседей. Старики остались живы, но все их родные погибли. Что им делать и для кого жить, они теперь не знали.
Кто-то им подсказал, что где-то неподалеку действует отряд Красной Армии, вот они и пришли к нам. Но как я их возьму? Этим старикам-евреям по шестьдесят пять лет. Куда им воевать! Конечно, можно их приспособить к какой-нибудь службе. К примеру, вторым номером к пулемёту на тачанке. Все равно им будет тяжеловато.
Но тут выяснилось, что эти старички  - портные. Мне же давно хотелось пошить нашим бравым кавалеристам донскую казачью форму. Тем более, в Красной армии разрешили ношение казачьей формы. Этим делом я и озадачил стариков. Кое-какой материал у нас есть. Имеются и три швейных машинки «Зингер». Назначил их на должность третьих номеров на тачанке и поручил пошить форму для кавалеристов. Ребята меня поддержали, им тоже захотелось чем-то выделяться. В дивизии у всех пограничная форма. Отличаются только танкисты, мотоциклисты и морпехи.
В общем, я решил создать в дивизии отдельный казачий эскадрон. Его личный состав обучался специальной джигитовке.  Казакам я разрешил постоянное ношение шашки. После окончания войны, я обещал, что каждый из них будет иметь возможность забрать шашку с собой.
Старички-портные проявили инициативу и предложили пошить для каждого подразделения дивизии своё знамя. В первую очередь, конечно, сшили знамя казачьему эскадрону, а затем уже и другим подразделениям. Я был совсем не против того, чтобы  мои бойцы шли воевать под знаменем своей части. Нашлась местная женщина, которая расшивала знамёна золотыми нитями. Пришлось взять её на должность швеи. Больше всего знамени обрадовались морпехи. Они были отдельным подразделением, занимались разведкой и диверсиями.

Ближе к Новому году я решил пройти рейдом по ближайшей округе и «поздравить» немцев с праздником. Во время отсутствия основных сил на базе остаются комендантский и хозяйственный взводы. Для отражения нападения этого должно хватить. А там ближайшая группа всегда подоспеет на выручку.
Подходы и подъезды к базе заминированы. Но в обычное время мины неактивны, можно ходить и ездить без проблем. Но при необходимости с помощью специального механизма его недолго сделать непроходимым для врага.
 В новогодний рейд я решил взять с собой десять бронетранспортёров, которые заодно послужат тягачами для артиллерийских орудий, танки, мотоциклы и конницу. Тачанки я оставил на базе. Рвать по снегу лошадей не имело смысла.
Нарезая колею, первыми по снежной целине шли наши танки, за ними бронетранспортёры и мой броневик, потом двигалась кавалерия.  Мотоциклы ехали уже, как по асфальту. Если не будет снегопада, по такой дороге немцы в момент выйдут на нашу базу. Но там я оставил тридцать орудий, и врага встретят, как надо.
До 20 февраля прошли почти по всей Белоруссии. Пополнили запасы боеприпасов, фуража, продуктов. Если попадались нитки, швейные машинки, ткани, всё это мы тоже брали с собой. Ведь теперь у нас есть свои портные.

В городе Энск мы натолкнулись на двух детей, живших в подвале жилого дома. Мальчику было шесть лет, а девочке пять. По рассказам соседей, их родителей еще осенью схватили в облаву и расстреляли, как заложников. Всю зиму дети прожили в подвале, пропитание добывали себе на помойках и попрошайничали на рынке. Но рынок работал только один раз в неделю. Дети очень оголодали и повзрослели. Квартиру, где они жили раньше, заняли другие люди. 
Я поднялся в эту квартиру. Оказалось, что теперь здесь живут беженцы из другого города. Это они выгнали детей на улицу. У меня было желание их наказать, но когда я увидел, что у них самих четверо детей, то просто плюнул и ушел.
После непродолжительных раздумий я предложил сироткам жить в моей семье. Они согласились. Тогда я связался по рации с женой Капитолиной, и рассказал ей обо всем.  Она тоже оказалась не против. Капитолина была на первых месяцах беременности, и, если всё сложится хорошо, то в нашей семье будет пять детей.
У нас в дивизии служили около семидесяти женщин. Все прекрасно знали, что я был против временных связей. Полюбили друг друга, расписывайтесь. Только, чтобы на всю жизнь, без всяких разводов.

За время похода трофеев набралось почти на восемьдесят автомашин. В отряде прибавилось людей и техники. В нашем распоряжении теперь было двадцать пять лёгких танков, которые можно перевести на колёсный ход. Последний рейд принес нам еще   шестьдесят артиллерийских орудий. Вместе с имевшимися у нас пушками вся артиллерия составила сто стволов. Сформировал на этой основе артиллерийский полк из двадцати батарей по 5 орудий в каждой.
Полный казачий эскадрон состоял и четырехсот всадников и десяти тачанок. В роте мотоциклистов служили сто пятьдесят человек. По три человека в экипаже мотоцикла. Двести сорок человек составляли экипажи тридцати бронетранспортеров. Целый батальон.
Кроме этого в отряде были рота снайперов-лыжников, взвод сапёров, комендантский  и хозяйственный взводы, миномётная рота, сто пятьдесят автомашин с водителями. Всего  две тысячи четыреста штыков и сабель. Почти два полка!
Так вырос только мой отряд. А их в дивизии ещё шесть. Надо сказать, что за время войны ненависть к фашистам у наших людей только усилилась. Немцы сами поддерживали её, считая наш народ скотом, насилуя и убивая без разбора. Люди готовы были голыми руками рвать фашистов. Но одной ненависти мало. Чтобы победить врага и не погибнуть самому, нужно уметь воевать. Вот этому умению я и старался научить всех своих бойцов.
Мы к себе никого не звали. Мы отлично жили до войны. Работали, влюблялись, растили детей, учились. И вдруг пришли фашисты. Уничтожая всех, забирая чужие жизни, не щадя никого. Насилуя, грабя, убивая, обращаясь с людьми хуже, чем со скотиной.
Фашисты издевались и над военнопленными. Морили голодом, не давали воды. Порой пленные вынуждены были пить свою мочу. Их держали в холодных бараках, а то и вовсе без крыши над головой и в дождь, и в снег.
Мы несколько раз освобождали такие лагеря. Видя, каким издевательствам подвергались в плену наши люди, трудно было удержаться и не перебить всех фашистов.

Новогодний рейд прошёл очень удачно. Правда, огорчало то, что мы потеряли пятерых бойцов убитыми и более двадцати ранеными. Зато фашистов положили более трёх тысяч.  Ну и, конечно, уничтожили много техники, сожгли десятки вражеских эшелонов, взорвали пятнадцать мостов, семь складов с боеприпасами и шесть складов с ГСМ, разрушили четыре электростанции.
После нашего возвращения на базу начались сильные метели, и повалил снег. Теперь немец наверняка долго еще не сунется в лес.
Шифрограммой от ГКО мне было приказано прибыть в Москву 22 февраля. Стали готовить площадку для взлёта, а Тихонович занялся самолётом. Вылет назначили на 16.00. Все музейные ценности, которые мы отбил у фашистов, погрузили в салон самолета, предварительно составив подробную опись.  Семерых пленных немецких офицеров: двух полковников и пятерых майоров тоже приготовили к отправке в Москву. Судя по найденным у них документам, они могли дать ценные сведения.
Скажу честно, я сильно волновался.  В Москву меня не вызывали давно. Неужели что-то случилось? Или кто-то опять написал кляузу?
На всякий случай взял с собой наградные списки и списки на повышение званий. Как всегда со мной полетели Тихонович и Жора.
22 февраля около полуночи мы были уже в Москве. Как обычно, на аэродроме меня ждал офицер МГБ. Он доставил меня в Кремль. Я думал, что, как и раньше, мне дадут время отдохнуть и переодеться. Но нет. На этот раз меня провели сразу в приемную Сталина, где я вновь встретился с Александром Николаевичем Поскрёбышевым. Пожав мне руку, он предложил немного подождать.
Состояние тревожного ожидания не отпускало. Наконец зазвонил телефон. Александр Николаевич взял трубку, после чего показал мне, что я могу проходить в кабинет Верховного главнокомандующего.

За огромным столом я увидел всех членов ГКО. Я приблизился и отрапортовал о прибытии. На мое приветствие никто не ответил. Все активно обсуждали между собой какой-то вопрос, только Иосиф Виссарионович что-то писал. Так прошло несколько томительных минут.
Наконец, товарищ Сталин встал, подошёл ко мне и протянул мне руку. Поздоровавшись с Верховным главнокомандующим, я замер в ожидании.
Иосиф Виссарионович поинтересовался делами в дивизии, а выслушав ответ, спросил о семье.
- Усыновил еще двух осиротевших детишек, товарищ Сталин. А теперь с женой ждем своего.
- Молодец, генерал. Так держать! А что за документы ты нам принес?
Я ответил, что это папка со списками на награждения и повышения в звании моих отличившихся бойцов, а также опись похищенных из советских музеев ценностей, которые нам удалось отбить у фашистов.
- Хорошо воюешь. И здесь молодец! – снова похвалил меня Верховный.
Он подвёл меня к карте и попросил изучить несколько направлений.
- Здесь, в районе Бобруйска, весной мы проведем наступательную операцию. Есть мнение задействовать в ней вашу дивизию.
Затем товарищ Сталин попросил меня рассказать про предыдущий рейд. Я рассказал о победах своей дивизии, поделился впечатлениями проведенных боях. Упомянул и о потерях.
- Если бы за три тысячи убитых фашистов, мы всегда отдавали бы пять жизней наших солдат, в Германии давно воевать было бы некому, - заметил Сталин. Все засмеялись.
Затем Верховный главнокомандующий спросил, нашел ли я место для будущего гарнизона.
- Выбираю между Таганрогом и Измаилом, товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович подошёл к столу, взял с него кинжал и подошёл ко мне:
- Товарищ Воронцов снова забыл про свой день рождения. Но мы с товарищами об этом помним. С днем рождения вас, Алексей Никифорович!
Я чуть с ума не сошёл. Еще бы - глава государства называет меня по имени и отчеству и помнит про мой день рождения.
Вытянув кинжал из ножен, я поцеловал клинок, на котором увидел надпись: «А.Н. Воронцову от товарища И.В.Сталина за храбрость и умелое руководство дивизией».
Я от всей души поблагодарил товарища Сталина и всякий случай сказал: «Служу Советскому Союзу». Мне показалось, что прием окончен, и я уже собрался уходить. Но Верховный остановил меня и предложил выпить за моё здоровье.

Сталин вручил мне бутылку грузинского коньяка «КВ». Она была завёрнута в папиросную бумагу. Я хотел было её развернуть, но он сказал это подарок.
Откуда-то появилось вино, фрукты и коньяк. Иосиф Виссарионович лично налил мне коньяк и прежде, чем произнести тост, негромко сказал:
- Измаил ближе к Европе. Рядом Румыния, Болгария, Турция.
Я воспринял его слова, как приказ.
Мы выпили, ещё некоторое время поговорили и меня, наконец-то, отпустили.
Я вышел в приёмную. Александр Николаевич Поскрёбышев сообщил мне, что меня наградили тремя орденами: Богдана Хмельницкого I-й степени, Ленина и Отечественной войны I-й степени. Не исключено, что за возвращение музейных ценностей государству меня тоже представят к награде.
Александр Николаевич тоже поздравил меня с днем рождения и передал мне ту самую, завёрнутую в папиросную бумагу, бутылку коньяка «КВ».
Он сказал мне, что награды для отличившихся офицеров и солдат дивизии, а также приказы на присвоение очередных званий мне пришлют через центр партизанского движения.
С Поскребышевым мы немного поговорили об обстановке на фронтах, о том, как живёт Москва, и даже о новых постановках в столичных театрах. Александр Николаевич пообещал в мой следующий приезд помочь с билетами в Большой театр.
 Сходить в Большой я и сегодня был бы не прочь, но время меня поджимало. Вылететь назад в дивизию я хотел затемно, чтобы не терять целые сутки. Тем более, что Иосиф Виссарионович дал мне несколько срочных поручений.
В коридоре меня уже ждал офицер МГБ. В его сопровождении я отбыл на аэродром. Самолёт уже был заправлен и готов к взлёту. За штурвал сел Жора, а мы с Тихоновичем расположившись в салоне, попробовали коньяк, подаренный товарищем Сталиным. Выпили за нашу Красную Армию, за нашу дивизию, за мой день рождения, помянули погибших друзей.
Так за разговорами и прилетели на базу. На этот раз я не стал собирать дивизию в один кулак. Фашисты легко могут отследить такое крупное соединение. Будем работать группами по сообщениям разведки. И лишь, когда возникнет необходимость, соберём все силы воедино. Вместе с девятью партизанскими отрядами численность моей дивизии составляет уже более двадцати тысяч человек.
Измаил пока занят фашистами. В ходе подготовки Бобруйской операции я неоднократно связывался со штабом маршала Василевского для уточнения роли в ней моей дивизии. А пока она не началась, мои боевые группы продолжали проведение диверсионных рейдов по Белоруссии, вплоть до польской границы. Уничтожали мосты и узловые железнодорожные станции, которые мешали нашему наступлению. Или наоборот, захватывали и защищали переправы до прихода наступающей Красной Армии. Во вражеском тылу мы действовали, как десант, заброшенный с Большой Земли.
 
Алексей Кутырев.
                Роман-   Роман за линией фронта
                Предисловие
Будучи подростком, я часто бывал в гостях у дедушки Дмитрия Яковлевича Тимофеева и бабушки Веры Петровны.  Они жили в посёлке Мирный Раменского района, недалеко от станции Бронницы. Я проводил у них практически все выходные и  каникулы.
Большинство друзей дедушки и бабушки были фронтовиками или тружениками тыла. Жили они в основном в Москве, а в посёлок приезжали на свои дачно-садовые участки. Особенно много гостей бывало у нас в мае, ближе к празднику Победы. Приходили не с пустыми руками, нередко с бутылочкой чего-нибудь горячительного.
Дед почти не пил, а после последней госпитализации и вообще перестал. Однако компанию всегда поддерживал. Нальёт себе рюмочку, и делает вид, что выпивает. Друзья не обижались. Они знали, что дед неоднократно был тяжело ранен на фронте, и удивительно, как он вообще остался жив. Дедушка всегда тёплым словом вспоминал о фронтовых врачах, которые буквально вытащили его с того света и сложили по кусочкам. 
Фронтовики сначала пили за Победу, потом за погибших друзей, и почти всегда при этом глаза у них становились мокрыми. Они не стеснялись своих слёз. А вот о себе рассказывали мало и очень скудно.
Но зато я часто слышал от них о каком-то везучем командире, который за годы войны дослужился от капитана до генерал-лейтенанта. По ложным обвинениям его не раз арестовывали, но всегда отпускали, да ещё и награждали. Этот генерал якобы неоднократно встречался с Верховным главнокомандующим Иосифом Виссарионовичем Сталиным и другими членами Советского правительства. По рассказам фронтовиков, он командовал соединением Советской Армии в тылу врага на территории временно оккупированной фашистами. И бил их изо всех сил.
Основываясь на воспоминаниях фронтовиков, в своем произведении я объединил эти рассказы, изменил несколько фамилий, добавил некоторые художественные дополнения. Есть в нем эпизоды военной биографии второго моего деда - Григория Васильевича Воронцова, а также  двоюродного дедушки Фёдора Смолина, прошедшего всю войну и вернувшегося в апреле 1945 года без ноги, и ещё одного двоюродного деда Михаила Завалова, командира партизанского отряда.
       
Часть 1
Было отличное субботнее утро. Я - выпускник академии пограничных войск при министерстве внутренних дел СССР. Учиться там меня направили сразу после финской кампании, и год учёбы пролетел как один день.
Сегодня, 1 июня 1941 года, я должен получить диплом об окончании академических курсов. Начальник академии шепнул своим помощникам, что меня ждет приятный сюрприз. Эту новость тут же передали мне. Также от своих друзей в руководстве учебного заведения я узнал о том, что нас всех распределят по пограничным отрядам и повысят звании. Наконец-то получу капитана.
В армии я с 1930 года. Окончил командную школу РККА и получил звание младшего лейтенанта. В 1936 году был переведен на Дальний Восток в пограничные войска. В 1937 году за участие в боевых действиях был награжден орденом Красного Знамени, а в 1939 году медалью «За отвагу». В том же году, перед самым началом Финской компании был переведен на финскую границу. Как я уже говорил, после её окончания, в марте 1940 года, меня направили в Академию пограничных войск.

За участие в финской кампании меня наградили именным оружием - пистолетом «ТТ». Кроме того, командующий Северным фронтом от себя лично вручил мне новую десятизарядную винтовку СВТ-38, с оптическим прицелом, за то, что я «снял» трех «кукушек» из пистолета «ТТ». Кукушками наши бойцы называли финских снайперов, поскольку очень часто они выбирали свои огневые позиции на деревьях.
Говорили, что на меня послали документы на награждение орденом Красной звезды, но пока я ничего не получил. За ордена и медали положены денежные выплаты. Красное знамя – 500 рублей, Красная звезда – 400 рублей, медаль «За отвагу» - 400 рублей. Мне, как студенту, деньги очень бы пригодились.

За время этой войны вместе со своими красноармейцами я совершил несколько удачных вылазок в тыл к финнам. Мне посчастливилось служить с командирами Красной Армии, которые воевали еще в первую мировую войну. Один из них, командир первого батальона майор Заикин, научил меня стрелять без промаха. Он сам из любого вида оружия стрелял, как сам Ворошилов, а может и лучше, и передал свое искусство мне.
Еще один опытный командир, начальник штаба полка майор Кушнарев, научил меня стрелять по «македонски», с двух рук. Кроме того, еще они научили меня «качать маятник», метать ножи и сурикены. Сурикен - это такая звездочка с заостренными краями, оружие японских ниндзя. Их я привёз с Дальнего Востока, где купил на границе у китайских лавочников.
В общем, эти два майора занимались мной, словно готовили для заброски в тыл противника. Семей у обоих не было, зато имелось полно времени, чтобы гонять меня, как новобранца, хотя я был уже старшим лейтенантом и командовал ротой.
Тем не менее, я им очень благодарен за науку, и особенно, за приемы рукопашного боя. Во время войны с финнами мне очень пригодились все знания, полученные от моих наставников. В то время мне казалось, что следующего военного конфликта ждать придется долго. Слишком много крови принесла эта, так называемая, финская компания.

В марте 1940 года, возвращаясь в Москву на поезде, я познакомился с девушкой Верой Барановой. Вместе мы провели два дня в дороге, и целый день гуляли по столице. Решили в июне 1941 года расписаться. Именно поэтому, после окончания академии, надеясь на положенный мне отпуск, я собирался к Вере в Саратов.
1 июня рано утром я сбегал на Казанский вокзал и купил билет до этого волжского города. Вернувшись в расположение академии, я стал готовиться к вручению диплома.
Дежурный принес почту. Я получил письмо от Веры и очень обрадовался. Однако радость оказалась преждевременной. Она сообщила, что в мае вышла замуж и уехала с мужем в Кронштадт. Честно скажу, в тот момент в глазах у меня потемнело. И все же я сумел справиться с нахлынувшими на меня горькими чувствами. Расслабляться было нельзя, вот-вот должна была начаться церемония вручения дипломов.

Нас пригласили в актовый зал. Всех выпускников посадили во второй ряд. Началась торжественная часть. Я так крепко задумался о постигшем меня горе, что очнулся только тогда, когда меня толкнули. В зале прозвучало мое имя - Воронцов Алексей Никифорович. Я вскочил и поднялся на сцену. Там среди начальствующего состава академии и руководителей наркомата я увидел народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности Лаврентия Берию. Он протянул мне руку, в которой держал зеленые петлицы со шпалой и диплом об окончании академических курсов.
Лаврентий Павлович сказал, что меня нашли награды за войну с финнами, и вручил мне орден Красной звезды и медаль «ХХ лет РККА». Нарком пошутил, что теперь у меня вся грудь в орденах.
- Служу трудовому народу!
- Хорошо служишь, - улыбнулся Берия.
 Я поздравил наркома с высоким званием генерального комиссара государственной безопасности СССР (оно соответствовало маршальскому), присвоенного ему не так давно.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Ну, давай капитан, говори, о чем просить хочешь.
Видимо, просьба была написана у меня на лице. Я попросил разрешения отправиться к месту службы сегодня, без отпуска. Нарком одобрительно кивнул:
 - Молодец. Будь по-твоему. Будем живы, еще встретимся…

Торжественная часть закончилась. Я не стал ждать окончания концерта и после общей фотографии выпуска с наркомом и руководством академии поехал в общежитие. Дорога была очень долгой и муторной. Приехав на место, я собрал вещи, сдал коменданту комнату и поехал на Белорусский вокзал. Еще общежитии я пришил на форму капитанские петлицы, привинтил к кителю полученный орден, и прикрепил медаль. Получилось очень внушительно.
На вокзале я сдал в кассу билет до Самары и взял до Бреста. И уже в шесть часов вечера сидел в купейном вагоне на пути к польской границе.
С попутчиками мне повезло. В купе - целый цветник: молодая женщина по имени Лиза, лет 27-28 с дочерью Катей лет 9, ехавшие к мужу в Брест и стройная блондинка Капитолина, 19 лет, студентка 1-го Медицинского института. Она перешла на 3-й курс и направлялась в гости к тетке под Брест.
Вечернее солнце наполнило купе своим свечением, как будто сотня ярких ламп, разлив свое сияние по вагонам поезда. Мое настроение стало ярким и торжественным. Почему то хотелось петь и плясать. Немного омрачали его мысли о Вере. Но я для себя решил, что это хорошо, что мы расстались сейчас, а не после того, как на моей груди совьет гнездо измены и предательства.
Я гнал от себя плохие мысли. Тем более, что вечер был таким чудесным, а от девушек в купе пахло таким дурманящим женским ароматом, что сносило голову.
 На груди у меня сияют два боевых ордена и две медали, которые приятно позвякивают. В петлицах золотится шпала. Девушки порхают, как мне кажется, вокруг меня, хотя, конечно, это не так. Но как же все-таки хорошо!
Я вышел в тамбур подышать воздухом. Капитолина увязалась за мной и попросила закурить. Я ответил, что не курю. Она не огорчилась. Скорее всего, ей просто был нужен повод, чтобы постоять вместе.
Ехали, болтали, веселились. Я немного флиртовал с Капитолиной. Ночью не спали, разговаривали.

Я не только не знал номер своей воинской части, но даже не представлял, где буду служить, поэтому, чтобы не потеряться, я предложил Капитолине подождать меня около комендатуры. Ее должна была встречать тётка, и как там дело повернется дальше, мы не знали.
 В десять утра второго июня поезд прибыл в Брест. Лизу встречал муж - майор интендантской службы. На перроне Капитолину действительно ждала тетка. Мы познакомились, и я предложил поехать дальше вместе. Каким-никаким транспортом меня должны были обеспечить. Тетка, её звали Дарья, охотно согласилась. Добираться им было очень далеко, а попутка пока не подвернулась.
В комендатуре меня направили к командиру пограничного отряда. Им оказался подполковник пограничных войск Алексей Сергеевич Сергеев. На вид ему было лет 43-45. Среднего спортивного телосложения, рост, на глаз, метр семьдесят пять.
Он оглядел меня с ног до головы и предложил присесть. Мы немного поговорили о жизни в Москве. Я рассказал о своей недавней встрече с Лаврентием Павловичем. Сергеев даже сначала как будто и не поверил, но после наводящих вопросов понял, что я говорю правду.
Алексей Сергеевич рассказал, что на границе пахнет войной. По словам перебежчиков, она должна начаться утром 22 июня. Однако говорить вслух об этом не рекомендуется, поскольку у нас с Германией подписан пакт о ненападении. Разговоры о войне считаются провокацией, и за них светит трибунал. А это почти наверняка расстрел. На выстрелы и любые другие провокации с германской стороны приказано не отвечать. Это тоже грозит арестом и военным трибуналом.
Я получил назначение на должность начальника заставы № 41. Застава только строится, и защищает значительный участок новой границы. Алексей Сергеевич сообщил, что у моего заместителя по политической части беременная жена, и с 23 июня он будет находиться в отпуске.
- Тебя ждали именно в этот день. А ты вон раньше явился, - улыбнулся полковник.
- Так получилось, - развел руками я. – Все проблемы будем решать на месте.
- Добро, - ответил Алексей Сергеевич. - Получишь боеприпасы, пулемет, стройматериалы, две снайперских винтовки. И коня. Со троительством заставы не затягивай. Время сейчас неспокойное.
Попрощавшись с командиром погранотряда, я выбежал на улицу. Капитолина и её тетка стояли рядом с полуторкой, на которой мне предстояло добраться до заставы.
Из неё выскочил красноармеец, представился мне и доложил, что коня нам сегодня не получить. Но если завтра мы поедем в Брест, то получим и оружие, и коня, и стройматериалы.
Мы споро погрузились в машину. Оказалось, что городок, в котором живет тётка Капитолины, находится на тридцать километров дальше, чем моя будущая застава. По дороге мы обменялись адресами.
Я вышел первым и попросил водителя отвезти Капитолину и её тётку до города. Было около двух часов дня, заставу построили по тревоге, мне представился заместитель по политической части политрук Николай Алексеевич Зацепин. Он же и познакомил меня с личным составом.
После выполнения всех положенных по Уставу формальностей, я предложил политруку отправиться в отпуск уже завтра. Ехать ему было далеко, к тому же я прибыл на заставу раньше срока. По всем его жена Валентина, молодая, красивая женщина, лет 25, находится на последних неделях беременности, а рожать все-таки лучше дома, чем в дороге.
На следующее утро я отправил его вместе с женой на автомашине в Брест. С ними поехали старшина заставы и несколько красноармейцев. Они должны были помочь политруку сесть в поезд, а затем получить моего коня, боеприпасы и стройматериалы.
В Бресте пока политрук оформлял отпускные документы и покупал билеты на поезд, старшина получил всё, что полагается для заставы. Выдали даже больше, чем мы рассчитывали. Сверх ожидаемого мы получили два ручных пулемета, два ящика гранат, две снайперские винтовки. Для прохождения дальнейшей службы на заставе под команду старшины поступили 25 молодых бойцов. Их вместе с оружием, боеприпасами и стройматериалами он отправил на машине на заставу, а сам остался в Бресте проводить политрука, которому посчастливилось достать билеты на вечерний скорый поезд.
Забегая вперёд, хочу сказать, что 21 июня от Зацепина пришла телеграмма, в которой он сообщал, что 19 июня у него родилась дочь, которую назвали Владленой (Владимир Ленин). Выехать назад он должен был 1 июля. Мы были очень рады за политрука и с нетерпением ждали его обратно.

На заставу старшина вернулся верхом на коне, полученном для меня. Черного, как крыло ворона, пятилетка, звали Гнедко. Он был высокий, стройный и имел свой характер.
Старшине заставы Ивану Степановичу Кольцову шел 31 год. Он был очень грамотным и честным военным. При росте 185 см. он имел крепко сбитую фигуру и обладал недюженной силой. Я подозревал, что даже, несмотря на все мои навыки, мне было бы тяжело в спарринге с ним.
В отсутствии замполита я надеялся на него, как на своего заместителя. Мы оба оказались лошадниками и ворошиловскими стрелками. Пока Иван Степанович занимался хозяйственными вопросами, я занялся личным составом. Поговорил с красноармейцами, поинтересовался, есть ли у кого какая нужда. Претензий к службе у личного состава не оказалось, но было недовольство поведением немцев. Иногда они стреляли из засады, иногда кричали и ругались, намекая, что нам всем скоро капут.
Я объяснил бойцам задачу по охране границы. Рассказал о важности скорейшей постройки заставы и о необходимости не поддаваться на провокации соседей.
По своему учебному плану я разделил пограничников на четыре группы, с каждой из которых проводил занятия по стрельбе, рукопашному бою с холодным оружием, верховой езде и управлению автомобилем. Кроме этого все красноармейцы изучали пулеметы и учились стрелять из всех видов оружия.
У нас на вооружении находились два станковых пулемета «Максим» и два ручных пулемета «Дегтярева». Кстати, очень удобное оружие, в диске которого 47 винтовочных патронов 7,62*54. Правда, после стрельбы вторым диском, ствол перегревался, начинал плеваться патронами, и его приходилось остужать.
Еще на заставе было два немецких пулемёта МГ-34 под винтовочный патрон. У немцев не было крупнокалиберных пулемётов, поэтому они использовали пулемёты с обычным винтовочным патроном.

Перед заставой протекала река Буг, её середина и служила границей. Слева от заставы его протекал приток Буга - небольшая река Лесная. Под нашей охраной находилось 27 километров границы – примерно 2,5 пограничника на 1 километр. Хорошо, что она походит по реке, нарушителя видно издалека.
Конечно, наш участок границы хорошо бы охранять мощным огнем артиллерии. Но ничего не поделаешь, надо охранять тем, что есть.
Стрелять у границы запрещено, поэтому для стрельбища мы облюбовали площадку в овраге в девяти километрах от заставы, куда бегали с полной выкладкой.

Весь транспорт заставы составляла одна пароконная телега, запряженная двумя молодыми кобылками четырехлетками. На ней возили всё - и продукты, и почту, и стройматериалы. Еще на одной телеге была установлена бочка для подвоза воды. В нее можно было впрячь одну лошадку. Хоть наша застава и была с двух сторон окружена водой, для умывания, приготовления пищи и других хозяйственных нужд нужен был постоянный подвоз воды.
Еще были три командирских коняги: мой Гнедко, конь замполита Жемчуг и Стриж старшины. Я обратился к начальнику погранотряда с просьбой найти мне какой-нибудь транспорт для обучения личного состава вождению. Он обещал подумать над этим вопросом. Еще я попросил выделить для заставы максимальное количество винтовок с оптическим прицелом, на что получил целую лекцию от Алексея Сергеевича о том, как тяжело сейчас всем заставам. Многие из них не меньше моего нуждаются и в современном оружии, и транспорте. Тем не менее, мой запрос он все же взял на заметку.
 
Алексей Сергеевич рассказал мне одну интересную историю. 1 июня со стороны Польши пришел порожний состав. Сельскохозяйственные товары из СССР он доставил в Германию, а затем вернулся назад. Все необходимые документы у него были в полном порядке. Однако в третьем вагоне пограничники обнаружили два мотоцикла с колясками, оснащенные пулеметами, в полной боевой комплектности и готовности. Они имели запасные канистры и рации. Был в вагоне еще один мотоцикл без коляски. Вся техника марки «БМВ».
Состав ушёл грузиться в Минск. А мотоциклы Алексей Сергеевич приказал от греха подальше спрятать в лесу под Брестом. Немецкая и польская стороны о пропаже не заявляли.
- Пригодится тебе такая техника? – спросил начальник погранотряда.
- В хозяйстве ничего лишним не будет, - ответил я. - Пришлю старшину и красноармейцев на телеге. Пока они получат оружие и боеприпасы, наступит вечер. В темноте перегоним мотоциклы на заставу.
- Добро.
- А как же все-таки быть с машиной? Может, выделите хотя бы на недельку?
- Ладно. Видно, ты не отстанешь. Получишь ты свою машину. Но чуть позже. – ответил Алексей Сергеевич.
 
Позднее, где-то в конце сентября, недалеко от Смоленска мы встретили поездную бригаду того самого состава. Они рассказали, что 30 мая 1941 года их поезд возвращался из Кёнигсберга. Недалеко от польской границы остановились на небольшой станции с высокой платформой. Неожиданно на ней появились три мотоцикла «БМВ» - два с колясками. Третий вагон перед паровозом был открыт, и мотоциклисты заскочили туда.
Затем из вагона выскочили молодые люди в гражданской одежде, закатили дверь и прыгнули в проходящий в сторону города Люблина состав. Через пару минут появились полицейские. Они искали польских повстанцев. Наши железнодорожники указали им в противоположный конец платформы.
Чтобы паровозную бригаду не затаскали по «органам», сообщать о случившемся никому не стали. И если бы не случай – в сентябре нам надо было спрятать от немцев три паровоза и несколько открытых вагонов с железнодорожной техникой, а также разобранный кирпичный завод - мы бы так и никогда и не узнали о том, откуда взялись эти мотоциклы.

Ночью пригнали технику и привезли оружие. Теперь на вооружении заставы стояло 9 винтовок с оптическими прицелами - 5 трехлинеек и 4 - СВТ-38. Я интенсивно стал обучать личный состав стрельбе. Самым метким доверил винтовки с оптикой.
Сначала учились без патронов. Потом занятия перенесли на полигон, подальше от границы.
Автомашина, которую начальник погранотряда нам все-таки выделил, и мотоциклы были для нас ценнее золота. Их нужно было беречь. Я предложил заниматься на них, словно на наглядных пособиях. Их разбирали, смазывали машинным маслом, стирали смазку, и снова собирали. Матчасть мои бойцы освоили назубок.
Кроме того 18 пограничников на трех конях и трёх лошадках учились кавалерийскому искусству.
 
Окопы у нас были в полный профиль, но в два ряда. Решили добавить к ним еще 2 ряда. С ходами сообщения и тоже в полный профиль. Ходы сообщения проложили к блиндажу, где располагался мой командный пункт и к блиндажу для раненых.
Жили мы в палатках, деревянными были только три вышки и столовая. Еда готовилась на полевой кухне. Чтобы экономить время для каждого приема пищи я распорядился готовить одно блюдо. На завтрак и ужин что-то полегче, а на обед - пожирней и побольше. Чай кипятили в котлах или в чайниках.

Работы было полно. Застава не достроена. Подъездные пути и подходы не защищены и не заминированы. Личный состав заставы насчитывал 65 бойцов, 45 из которых молодые, не умевшие даже винтовку держать. Участвовавших в боях - вместе со мной 7 человек.
Если верить перебежчикам с польской стороны, которые почти каждый день приходили на нашу и на соседнюю заставу, война с Германией должна начаться 22 июня.
Перебежчиков мы отправляли в штаб отряда. Оттуда обычно приходила директива: не поддавайтесь на провокацию, войны не будет. А было уже 7 июня 1941 года.
Мы работали на износ, а дел как будто становилось только больше. Нам хотелось укрепить заставу как можно надёжнее и при этом научить молодое поколение пограничников военному делу.
Силами личного состава выкопали рвы, заминировали подходы и подъезды к заставе. Но разве 27 километров границы можно удержать таким небольшим числом бойцов?
Мы навыдумывали всякие ловушки для врага, надеясь, что он попадется на наши хитрости. Тем временем немцы наглели с каждым днем - бегали голыми вдоль берега и показывали в нашу сторону срамные места, когда застава строилась на проверку, или когда наряды заступали на службу. Орали всякие непристойности, страшно коверкая русские слова. Нам даже пришлось перенести построения подальше от границы, так как немцы стали постреливать в нашу сторону, и даже легко ранили в руку рядового Бойченко.
Мой ординарец Жора Якунин как губка впитывал все, чему ему учили. Ему недавно исполнился двадцать один год. Парень из сельской глубинки, ростом метр восемьдесят, атлетического телосложения, с темно русыми волосами стремился стать настоящим солдатом.
Наступило 21 июня 1941 года. Немцы совсем обнаглели. Стали стрелять по часовым на вышках. Под огонь мог оказаться любой пограничник, попавший в их поле зрения.
Я не выдержал и перед закатом солнца с винтовкой залёг у границы. Как только немцы стали стрелять в нашу сторону, прицелился и сделал подряд десять выстрелов. Каждый из них наносил ранение одному из фашистов.
На сопредельной стороне началась паника и суматоха. По нашим окопам открыли пулемётный огонь. Но я ранил и пулемётчика, и его второго номера. Только тогда стрельба со стороны немцев прекратилась.
Из Бреста позвонил начальник погранотряда и очень ругался. Хотя по голосу было понятно, что вся эта строгость показная. Я доложил, что стрельбу по немцам вели местные патриотически настроенные граждане, не желающие терпеть унижение от немцев, которые ранили одного из местных жителей.
- Мне с большим трудом удалось отговорить их от нападения на сопредельную сторону.
Было похоже, что Сергей Алексеевич остался доволен моими объяснениями. Он пожелал мне выдержки, стойкости и удачи в ратном деле.

Не скажу, что личный состав полностью готов к боевым действиям, но сделать мы успели многое. Мои пограничники научились отлично стрелять из всех видов оружия, Ножи бойцы кидают не хуже любого диверсанта. Овладели рукопашным боем, разбираются в технике, умеют управляться с лошадьми. Изучили подрывное дело. Из лучших стрелков я сформировал снайперскую группу в количестве десяти человек. Свою наградную винтовку я отдал ординарцу Жоре Якунину. Из него вышел отличный снайпер. В общем, потрудились мы на славу. Времени вспоминать Капитолину у меня практически не было, хотя иногда она мне снилась.

После стрельбы на границе вечером 21 июня немцы около двадцати часов выставили на берег реки шесть орудий, на вид, калибром 88 мм. Рядом с пушками они сложили ящики со снарядами.
Идея ночью переправиться на польскую сторону и заминировать немецкую батарею мне в голову пришла мгновенно. Тем более, что перебежчики в один голос уверяли, что война начнется именно в 4 утра 22 июня.
В двадцать два часа немцы ушли спать. Охранять орудия остались два часовых. Мы осторожно переправились через реку, оглушили солдат и заминировали пушки, поставив таймеры на 03.59.
 
В три часа ночи я потихоньку поднял весь свободный от наряда личный состав заставы. Нарядам еще раньше был отдан приказ в случае обнаружения значительных сил противника, перешедших на нашу сторону, огня не открывать, а возвращаться на заставу.
В 3 часа 15 минут я снял бойцов с вышек. Мы рассредоточились в окопах и стали ждать. Через пятнадцать минут небо над нами потемнело и стало черным от армад вражеских самолетов. Они летели ровно, не сбавляя скорости. Мы их явно не интересовали. На провокацию это было не похоже. Немцы народ экономный и практичный, тратить столько денег на заправку тысячи самолетов, ради мелкой провокации, это вряд ли. Это точно война.
В 3 часа 59 минут на немецкой батарее прогремели взрывы. Это стало неожиданностью для врага. Погибли все шесть расчётов, находящиеся в это время около орудий. Таким образом, хотя бы на какое-то время нам удалось избежать артиллерийского обстрела. После подрыва батареи на немецкой стороне наступила тишина.

Но очень скоро дошла очередь и до нас. В восемь утра по нашим позициям ударила дальнобойная артиллерия. Мы ушли на замаскированную четвертую линию обороны. Артиллерия работала по нашим позициям до двенадцати часов дня с небольшими перерывами.
Наши окопы перепахали и смешали с грязью. Связи с погранотрядом и соседней заставой нет. Я послал восстановить ее двух связных на трофейном мотоцикле.
В 12.30 началась атака вражеских сил. Впереди шли три средних французских танка. Два из них сразу же подорвались на заранее установленных нами минах, третий сполз в противотанковый ров, и пограничники закидали его гранатами. Пехоту мы отсекли пулеметами и метким ружейным огнем. Отбились, уничтожив около шестидесяти фашистов и три танка. Для первой атаки неплохо.
Наши потери: трое убитых и пятеро раненых. Разведчики доложили, что правее заставы в 12-13 километрах за поворотом реки Буг немцы проложили понтонный мост и шпарят по нему технику на территорию Советского Союза.

У нас организовалось затишье. Видимо дальнобойная артиллерия снялась, а больше выковырнуть нас нечем. Мы собрали трофейное оружие, сняли пулеметы с танков. В лесу обнаружили грузовик - французский «Рено» на бензине. Он был немногим больше нашей полуторки. Свою технику, лошадей и телеги мы попрятали по оврагам, туда же отогнали и трофейный грузовик.
В три часа дня началась бомбежка. Я не знаю, сколько было самолетов, но утюжили наши позиции полтора часа. Наши позиции практически сравняли с землёй. Половина моего блиндажа была разрушена. Чудом остался цел медпункт.
Меня засыпало землей. Хорошо, что это заметил старшина и вовремя откопал меня. Представить мои чувства в тот момент практически невозможно. Во рту был кляп из земли, в носу, в ушах, в глазах - везде земля. Ещё бы несколько минут и я бы задохнулся.
После авианалета в строю осталось 35 моих пограничников. Еще 20 человек было ранено, из них лишь 9 - более или менее легко.

Мы приготовились к отражению следующей атаки. Но немцы, как будто, о нас забыли. После некоторого размышления я послал две группы бойцов в разведку в две противоположные стороны. Некоторое время спустя, вернулся один связной на мотоцикле. Его товарищ погиб. Связной рассказал, что немцы окружили Брестскую крепость и там идет ожесточенный бой. Больше боев он нигде не видел.
Судя по всему, немцы ушли далеко вперёд. Вернулась разведка. Удалось узнать, что немцы после бомбежки сильно продвинулись вглубь советской территории. А на место заставы через полчаса прибудет похоронная команда, так называемые, трофейщики. Об этом разведчики узнали, подслушав разговор двух немецких мотоциклистов. Пограничники уничтожили фашистов, а мотоциклы прихватили с собой.

Поскольку, находясь на месте, оказать сопротивление большим силам противника мы не сможем, я принял решение выходить к нашим основным силам.
Решив готовиться к эвакуации, я послал шесть пограничников за лошадьми, мотоциклами и автомашиной, а новые мотоциклы мы закидали ветками.
Тем временем бойцы вытащили все, что было припрятано у меня в блиндаже: три кавалерийские шашки, вещмешок с противопехотными гранатами, вещмешок с «лимонками», вещмешок с патронами для ТТ и нагана.
Кстати, забыл рассказать, когда меня откопали из земли, в моей правой руке оказался наган без патронов. Откуда он взялся, не знаю. Так, что теперь у меня стало два пистолета ТТ с четырьмя запасными обоймами. Кроме этого мое вооружение составили граната на поясе, стандартный штык-нож и финский нож. Револьвер я почистил, зарядил и положил в полевую сумку. Туда же добавил пару гранат.
Со стороны Буга послышался гул автомашины. Подъехавшие трофейщики остановились на краю заставы и разбежались по полю боя, словно тараканы.
Я незаметно подкрался к водителю и, когда он вышел из машины, ударил его ножом в сердце. Оставив его около кабины, я зашел за кузов, куда тащил восемь винтовок немецкий солдат. Ему было тяжело и он нагнул голову, это помешало ему заметить меня. Его я тоже ударил в сердце.
Жора страховал меня с другой стороны машины. Он тоже уже убил одного фашиста, заколов его штыком.
Я притаился за кузовом, держа в руках винтовку с примкнутым штыком. Подошли ещё два трофейщика. Одного я проткнул штыком, а другого застрелил.
Пограничники собрали разбросанное оружие. Я приказал раздевать немецких солдат до исподнего и забирать все личные вещи, особенно оружие и боеприпасы. Все это сдавалось старшине, он разберется, что с этим делать. Дело в том, что у нас не ничего, даже пуговиц и ниток с иголками. Немцы снарядами и бомбами всё смешали с землёй. Я уже не говорю про перочинные ножи, ножницы и бритвы.
У меня сохранился в резерве большой ящик с патронами на двадцать цинков по 1200 штук в каждом. Пока мы бегали по полю и собирали трофеи, ребята уже набили патронами пустые ленты к пулемету Максима и диски к Дегтяреву. Четыре немецких мотоцикла снаряженными пулеметами МГ-34 были готовы к бою. Я решил ударить по понтонной переправе.
Шестерых тяжелораненых погрузили на пароконную телегу. Имеющие легкие ранения и ранения средней тяжести разместились вместе со здоровыми бойцами в кузовах автомобиля «Рено» и «Опеле», отбитом у трофейщиков. Кухню подцепили к последнему. На всякий случай взяли с собой телегу с водой, планировался большой поход по открытой местности.

Хочу рассказать, что 20 июня к нам на три дня для планового медицинского осмотра личного состава прислали фельдшера. Когда началась война, и связь с командованием была потеряна, старшина медицинской службы Филипп Евгеньевич Комаров остался с нами и стал лечить раненых. Так у нас появился грамотный медик. Филиппу Евгеньевичу было 49 лет, и он всю свою жизнь послужил в армии. Он был очень опытным специалистом.
Отправив телеги и автомашины с ранеными в сопровождении трех кавалеристов вперед, мы захоронили геройски погибших бойцов. Кавалерия, как разведка для всего отряда, двигалась несколько впереди. За ней, как приманка, ехала телега с ранеными, прикрывали ее две автомашины, с пулеметами Дегтярева на крышах и пулеметами Максима в кузовах.
Проводив колонну, я взял с собой двадцать пограничников, разместил их всех на мотоциклах по четыре-пять человек на каждом, и мы поспешили к месту переправы, где немцы навели понтонный мост.

К нашему приезду переправа оказался пуста. На нашей стороне у понтонного моста стояли четыре немецких средних танка. Рядом с ними находились их экипажи. Настроение у немцев было приподнятое. Из разговоров я понял, что они ждут отставших.
В это время на переправу въехала колонна из четырех автомашин с пушками, которую возглавляли четыре мотоцикла с колясками. Переправа была длиной, около шестидесяти метров.
Мы легко уничтожили танкистов ножами. Стали ждать автомашины и мотоциклы с другого берега, разместив по два пулемета с каждой стороны, чтобы их огонь был кинжальным.
Снайперы выбили мотоциклистов, пулемётчиков, водителей и старших автомашин. Пулемётчики ударили по кузовам, где находилась пехота. Те, кто успел выпрыгнуть, попали под огонь снайперов. На всё про всё ушло одиннадцать минут.
Уничтожив вражескую батарею на марше, мы проверили техническое состояние автомашин и пушек. Всё находилось в рабочем состоянии. Танки, стоявшие на нашем берегу, тоже были в рабочем состоянии.
Я решил дождаться танковой колонны и ударить по ней, когда она въедет на понтонный мост. Мы разместили с каждой стороны моста по два трофейных танка, вкопав их практически по башни в речной песок.
Использовать в этом бою трофейные орудия я не стал, а оставил их прицепленными к автомашинам. Все равно после двух-трех залпов ответным огнем наши огневые точки разнесут в пыль.
Вскоре после того, как к встрече врага все было готово, немецкая танковая колонна вышла на понтонный мост. Я насчитал тридцать бронированных машин.
 Когда первый танк доехал до нашего берега, на мосту находилось одиннадцать боевых машин. Мы открыли огонь. Он одновременно велся по голове и хвосту колонны.
Ребята поработали отлично. За девять минут было уничтожено одиннадцать танков на понтоне и еще четыре на берегу. Мост окутался дымом, танки горели на нем, как одиннадцать факелов. Но и нам стало жарко. Уцелевшие танки открыли огонь по нашим позициям.

Мы еле успели унести ноги, как прилетела авиация и целый час утюжила наши бывшие огневые точки. Зато не надо было уничтожать вражеские танки, которые мы использовали для атаки на немецкую колонну. танки, которые мы использовали против врага, поджигать не надо.
Я посчитал, что на сегодня мы свою задачу выполнили. Дальше охранять границу не имело смысла. Погибнуть просто так не хотелось, нам ещё Родину от врага освободить нужно. Поэтому я принял решение догонять колонну с ранеными. Она не успела далеко уйти, мы быстро нагнали наших товарищей. Мотоциклы я теперь поставил во главе колонны, а четыре отбитых у немцев грузовика с пушками ехали середине.
Сначала наш путь лежал по лесному массиву. Но через семь километров лес кончился, и, судя по карте, нам предстояло проехать порядка тридцати километров по открытой местности.
Мотоциклы и трофейный «Опель» были оборудованы рациями. Для их использования мы выбрали частоту и канал, которые, как нам казалось, не заняты немцами. На всякий случай придумали код общения: каждый выход в эфир начинался с числа 17. Принимающая сторона должна была начать свою передачу с числа 83. В сумме получалось 100. Пока хоть какая-никакая предосторожность.
Эти числа должны были назвать друг другу и командиры групп, чтобы при встрече не перестрелять друг друга.

Нам очень повезло, за время движения по открытой местности нас никто не встретил и не обстрелял. Мы снова въехали в лес. Через некоторое время колонна остановилась. Я прошел вперед, чтобы узнать, в чем дело.
Оказывается, дорогу перегородила пароконная телега, на которой лежали шесть мешков пшеницы и столько же овса. Было похоже, что она ехала на мельницу. Под телегой мы обнаружили три трупа - молодой женщины лет двадцати пяти и двоих детей - мальчика лет пяти и девочки лет трех. Предав их тела земле, на табличке, установленной на могиле, мы так и написали: «Женщина с двумя детьми».
Жора проехал вперед и привел двух сбежавших лошадок. Старшина починил упряжь, и телега поехала с нами. Примерно через двадцать пять километров мы выехали на поляну. Нам опять перегородили дорогу телеги.
Одна телега-фургон с красным крестом лежала в овраге, а еще две с продовольствием и боеприпасами валялись перевернутые на дороге. Похоже, что это стало результатом обстрела с немецкого самолета.
Под одной из телег мы обнаружили пограничника, который оборудовал там себе место для стрельбы. Поначалу он принял нас за немцев и едва не открыл огонь. Это и немудрено: техника то у нас трофейная. Иван Баглий, так звали бойца, рассказал, что днем для наших застав послали помощь: одиннадцать конных пограничников во главе со старшим лейтенантом Евгением Ивановым. Они сопровождали две телеги с боеприпасами, продуктами и фургон для раненых.
Как во время авианалета остался цел сам Иван, непонятно. Он укрылся под телегой, набитой боеприпасами, которая в нескольких местах оказалась прошита пулеметными очередями. Это чудо, что она не взорвалась. Пограничник не знал, что ему делать. Он похоронил всех погибших пограничников и возниц – всего 13 человек.
Еще Иван рассказал, что за это время он собрал всех лошадей: шесть под упряжку и одиннадцать кавалерийских. Еще одна лошадь под седлом сама прибилась к остальным. На наше счастье, лошади не пострадали, и я смог сформировать внушительный конный отряд из пятнадцати всадников.

Упряжки я решил взять с собой, чтобы впоследствии переделать их в боевые тачанки. Мы двигались практически без остановки уже довольно давно, поэтому я дал команду выбрать место для привала. Этим занялась конная разведка. Примерно через час подходящее место на берегу реки было выбрано. Перед самым первым боем нашу кухню мы спрятали. Она не пострадала. И всю дорогу ехала за трофейным «Рено». Кулеш я приказал готовить заранее, так что ко времени привала у нас уже был ужин.
Начинало темнеть. Прошли первые сутки войны. За это время мы удались от границы примерно на пятьдесят километров.
Из леса за рекой вышел старшина-пограничник. Он подошел ко мне и представился. Выяснилось, что его и еще троих пограничников выставили в секрет еще 21 июня и видимо в суматохе первого военного дня забыли про них. Я посчитал возможным снять их с поста и присоединить к своей команде. Очень кстати у них оказался пулемет Максима.
Я знал, что в трехстах километрах от того места, где мы сейчас находились, в лесу расположена охотничья база. Там бьет целебный родник и есть целебная грязь. Мне же надо срочно подлечить раненых, иначе они умрут, и никакой чудо-фельдшер не поможет.
Исходя из этих соображений, я решил разделить свой отряд. Обоз с ранеными под охраной пятнадцати красноармейцев я отправил к этой охотничьей базе. С остальными бойцами на восьми трофейных мотоциклах направился через болоту к нашему аэродрому.
На них разместилось восемь мотоциклистов, восемь пулеметчиков и восемь снайперов. Конечно силы небольшие, но у меня и пулеметчики стреляют по снайперски.
До войны неподалеку от аэродрома стоял артиллерийский полк. В восемь часов утра мы выехали на грунтовую дорогу. Огляделись. Впереди, в полукилометре от нас, под охраной шести немецких автоматчиков стояла группа из пятнадцати красноармейцев. Рядом с ними стояли три мотоцикла с колясками, в каждой из которых сидел пулемётчик.
Уничтожить фашистов надо было, не обнаруживая себя, поскольку наверняка где-то рядом находились их основные силы.
В ножи взять не получиться. Дорога просматривается во все стороны. Стрелять все же придется. Немцы не обратили внимания на наши мотоциклы, приняв за своих. За что и поплатились. Мои снайперы расстреляли фашистов с расстояния в сто метров
Пленные красноармейцы оказались из роты охраны авиаполка. Я спросил, кто из них умеет управлять автомашинами и мотоциклами. Выяснилось, что трое могут ездить на авто, четверо - на мотоциклах, а еще четверо умеют обращаться с трофейным немецким пулеметом.
Я усадил их на отбитые у фашистов мотоциклы и приказал ехать за нами, держась на расстоянии примерно с километр от нашей последней машины.
Часам к десяти мы были на месте. В бинокль я увидел, что в километрах в трех от нас стоят три немецких автомашины, три мотоцикла и большая группа пленных красноармейцев.
Мы накинули на себя немецкие форму и каски. Поехали к ним по прямой, не таясь. При приближении стало понятно, что человек семьдесят наших красноармейцев окружены неплотным кольцом немцев. Главные силы фашистов – около шестидесяти солдат находятся чуть в стороне и фотографируются.
Немецкие автоматы прицельно бьют на расстояние не более ста метров. Принимаю решение атаковать врага нас этой дистанции. Приблизившись к врагу, открываем огонь на поражение. Снайперы снимают охрану пленных красноармейцев. Подъезжаем вплотную и пулеметным и автоматным огнем добиваем врага.
Наши все целы, есть только несколько легко раненых. Я послал Жору собрать фотоаппаратуру, чтобы сделать несколько снимков поверженного врага. У немцев обнаружилось два хороших фотоаппарата и кинокамера. Кроме того, мои бойцы обнаружили два ранца с химикатами и инструментами к фото и кино аппаратуре.

Я построил освобожденных нами красноармейцев в шеренгу. Почти все они были с ремнями и в форме. У некоторых было оружие. Немцы даже не удосужились всех разоружить. Видимо, они считали, что такой «сильной» армии никто не осмелится оказать сопротивление.
Выяснилось, что мы освободили из плена семьдесят пять бойцов и командиров и двенадцать гражданских лиц, в числе которых одиннадцать женщин и ребенок. Каким же было мое удивление, когда среди гражданских я увидел Лизу с дочерью Катей – моих попутчиц по брестскому поезду. Среди освобожденных командиров оказался её муж – майор-интендант. Я предложил ему стать моим заместителем по тыловому обеспечению. Он согласился.
Позднее, когда нашлось время, я поговорил с Лизой о Капитолине. Она рассказала, что в последний раз видела её 20 июня в Бресте. Она ехала на экскурсию в Минск. Больше они не встречались.
Десять девушек, девятнадцатилетних комсомолок, студенток третьего курса Московского областного педагогического института попросили зачислить их в отряд. Семь из них окончили школу снайперов при ОСОАВИАХИМе, а три - курсы радисток. Это были ценные военные специальности, и я не стал возражать. Лизе я предложил должность старшей поварихи, она рассмеялась и согласилась.

Среди освобожденных красноармейцев оказалось 19 артиллеристов - один капитан, один лейтенант, два старшины и семь сержантов. Капитану Игнатию Валерьевичу Сарычеву, подтянутому, с виду угрюмому человеку лет 30, я поручил проверить территорию полка на предмет наличия исправных орудий и автомашин. В нашем отряде он стал начальником артиллерии.
Нашлись в строю и летчики: четыре лейтенанта и капитан, начальник штаба авиационного полка капитан Левин. Семерым авиационным техникам-механикам я поручил наладить две автомашины ЗИС, которые мы обнаружили за развалинами казарм, и две полуторки, стоявшие в кювете за штабом.
Сарычев нашел целый арсенал: три орудия калибром 76 мм со снарядами по тридцать штук на каждую, две пушки калибром 45 мм и 200 снарядов к ним. Целой оказалась также зенитная пушка калибром 110 мм, которая стояла здесь же, впереди немецких автомашин, с пятьюдесятью разбросанными рядом снарядами.
Три пушки калибром 76 мм подцепили к немецким автомашинам «Опель». Техник-механик Тихонович, мужик лет пятидесяти, весь седой и, как выяснилось, с золотыми руками и огромным сердцем, починил две брошенные автомашины ЗИС-5 и одну полуторку. Вторая машина ремонту уже не подлежала.
Он же нашёл полную бочку бензина, которым заправили всю нашу подходящую технику. Подцепили к ЗИСам зенитную пушку и одну сорокапятку, а вторую сорокапятку - к полуторке.
Среди освобожденных из плена оказалось два политработника: старший политрук Иван Николаевич Грачев и младший политрук Федор Дергач. Последнему я приказал Жоре передать фотоаппаратуру. Грачеву стал моим заместителем по политической части.

 Начальником особого отдела я назначил капитана Александра Николаевича Королёва. Этого пограничника с эмблемой следователя я заметил сразу. Ему было около сорока лет. Он имел рост выше среднего и спортивное телосложение. Такого трудно не заметить.
Я поручил ему проверку всего личного состава. Потом приватно поговорил с замполитом и попросил его, чтобы он повнимательнее присмотрелся к капитану. Что поделать, его тоже не мешало проверить. Время военное.
Ко мне подошел майор-интендант Николай Иванович Широков, симпатичный мужчина лет 35, высокий и статный. Он сообщил, что в семнадцати километрах от места, где мы сейчас находимся, есть гарнизонный склад НЗ. С 15 июня склад стал пополняться. На него начали завозить обмундирование, оружие и боеприпасы.
Я решил проверить эту информацию. Совершать марш пришлось по открытой местности. Примерно через семь километров наткнулись на полуторку, стоявшую под одиноким деревом. Тихонович проверил ее техническое состояние автомашину. Она оказалась исправной. Вот только топливный бак ее был пуст. Полуторку заправили бензинов из наших запасов.
Вдруг откуда-то появились двенадцать пограничников и водитель. Это оказались ребята с соседней заставы № 42. Командовал группой рядовой Мазаев. Выяснилось, бойцы ходили на поиски бензина. Решили взять их с собой. Я назначил рядового Мазаева командиром взвода, выделив под его команду еще пять человек.
К машине Мазаева мы прицепили пушку 45 калибра. По моему приказу начальник артиллерии Сарычев так распределил своих людей, что в кузове каждой машины с пушкой находились командир орудия, наводчик и запас снарядов. Наш отряд превратился в роту, усиленную артиллерией и мотоциклами.
Подъехав к лесочку, за которым находился нужный нам склад, я увидел, что совсем неподалеку гуляют кони. Красноармейцы окружили лес и выловили 18 лошадей, часть из них под седлом.

На складе возникла проблема. Старшина, начальник караула, ни в какую не хотел нас пускать. В качестве аргумента он выставил дюжину своих красноармейцев с примкнутыми штыками.
Мне и интенданту пришлось разговаривать с ним, стоя у забора из колючей проволоки, которым был окружен склад.
Я старался объяснить ему, что идет война, и самое время воспользоваться содержимым складов, чтобы бить врага. Все было бесполезно, он уперся, как баран.
Пришлось пригрозить старшине трибуналом, а его бойцам расстрелом на месте за саботаж в военное время. Лишь после этого он, подумав пару минут, пошёл открывать склады.
На первом складе обнаружилась форма на пятьсот красноармейцев и пятьдесят комплектов командирского обмундирования. Нашлись даже валенки и тулупы. Все это, а также триста бурок, сто седел и сто кавалерийских шашек мы погрузили на автомашину ЗИС-5. Оружие - пулемет Максима в смазке, пять ящиков автоматических винтовок СВТ-38 с оптическим прицелом, в каждом ящике по 12 штук, уместилось в «Опеле».
В соседнем ангаре стоял груженый продуктами ещё один ЗИС-5 с прицепленной к нему полевой кухней. Третий ЗИС-5 был нагружен с снарядами к пушке 76 калибра. Само орудие было прицеплено сзади.
В последний ЗИС было загружено ГСМ в бочках и запасные канистры. Две оставшиеся бочки я приказал водителям разлить по бакам и канистрам.
Пополнив свои запасы, наш отряд двинулся дальше. На пути снова встретился небольшой лесок. В нем опять встретили лошадок. Поймали ещё семь лошадей.
Выделил двадцать пять бойцов и посадил их в седло. Командиром эскадрона назначил старшину Николая Горелова из пограничников. Ехать по открытой местности нужно было ещё около 15 километров. Я опасался, что наша внушительная колонна привлечет внимание немецкой авиации. Поэтому конницу, дав Горелову карту и обговорив с ним место будущей встречи, я отправил вперед.
За конницей последовали двенадцать мотоциклистов. Последними в путь отправились десять автомашин, восемь из них с пушками и полевой кухней. Часы 16.00. Шел второй день войны, и никому не дано было знать, сколько ещё смертей и слез ждет впереди.

Вернулся связной из разведки и доложил, что впереди нас находится немецкая колонна, в составе 12 танков, двух бронетранспортеров, десяти автомашин с пехотой. Колонну сопровождают три мотоцикла. Мост через реку взорван, и немцы ищут переправу.
 Наши разведчики знали, что приблизительно в километре находится брод, а это значит, что рано или поздно найдут его и немцы. Я решил опередить их и устроить засаду за рекой.
Подходящее место для этой цели нашлось недалеко от переправы. Справа небольшая насыпь, высотой метра полтора-два, слева молодой довольно густой смешанный лес. Разместил в нём нашу артиллерию. Орудийные расчеты были только-только сформированы, и рассчитывать на их слаженную работу было сложно. Тем не менее, я надеялся на лучшее, ведь все артиллеристы были из одного полка. Давал для этого основания и опыт капитана Сарычева и его командиров.
Собрав их всех вместе, я предупредил, что у них по одному снаряду на один танк. Сарычев получил приказ одновременно вести огонь по головным и замыкающим колонну танкам, чтобы лишить немцев возможности для маневра. После поражения задних танков два орудия должны будут перенести огонь на автомашины.
Дав задание артиллеристам, я вызвал к себе остальных командиров, чтобы составить план боя.
Одну снайперскую группу, в составе шести человек, я расположил на косогоре. Остальные снайперы и ворошиловские стрелки под руководством старшины Сергея Кольцова распределились вдоль лесочка. В их задачу входило уничтожение водителей и офицеров в кабинах автомашин. Пулеметчики на мотоциклах должны были поражать огнем выпрыгивающих их кузовов пехотинцев. Я взял на себя мотоциклистов, которые по данным разведки должны двигаться впереди колонны.

Ждать немцев пришлось недолго. Но нам хватило этого времени, чтобы как следует подготовиться к встрече. В ожидании противника я стоял за деревом у дороги, сжимая в каждой руке по пистолету. Как только возглавляющие фашистскую колонну мотоциклисты оказались в пяти метрах от меня, я вышел из-за дерева и открыл огонь с двух рук. Все шесть выстрелов оказались точными. Мотоциклы остановились. Жора с девушками перестреляли немцев в двух бронетранспортерах. Тут же прозвучали два залпа артиллерии. Заработали пулеметы. Бой закончился быстро. Немцы просто не успели оказать серьезного сопротивления. Живым не ушел никто.
Я приказал собрать оружие и личные вещи. На ходу остались оба бронетранспортера и семь автомашин. Поврежденный транспорт механики быстро разобрали на запчасти. Колёса, карбюраторы, системы охлаждения, аккумуляторы, свечи, распределительный вал с вкладышами, генераторы – все это нам еще пригодится.
Пока шел бой, караул, охранявший наши автомашины, задержал двух воров, укравших из грузовика с продовольствием два ящика тушенки. Их привели ко мне. Я принял решение собрать полевой военный трибунал, в который кроме меня вошли начальник особого отдела, начальник политотдела, начальник артиллерии. Жуликов приговорили к расстрелу.
Провинившиеся красноармейцы были полураздеты, у одного из них не было обуви. Свой поступок они объяснили заблуждением и незнанием обстановки. Мол, думали, что воруют у немцев. Просили о смягчении приговора.
Мне их стало жалко. По моей просьбе члены трибунала решили отложить исполнение приговора на десять дней с возможностью его пересмотра. Воришек передали на поруки начальнику разведки. Забегая вперёд, скажу: впоследствии эти бойцы зарекомендовали себя с лучшей стороны, и я оставил их в разведке, до первого замечания.
Пока шел бой, на нас вышла группа окруженцев – больше сотни бойцов и командиров. Я зачислил их в свой отряд и мы двинулись дальше. В двух немецких автомашинах я обнаружил четыре миномета калибром 120 мм и запас мин к ним.

Часть 2
Охотничья база, куда лежал наш путь, находилась на территории заповедного лесничества. Добравшись до заповедника, мы пересекли мост через небольшую речушку. У моста я оставил секрет, в составе мотоцикла с двумя красноармейцами и орудийного расчета с пушкой калибром 45 мм.
На самом кордоне стояла подозрительная тишина. Она показалась мне нехорошим знаком. Я остановил колонну и отправился на разведку.
Обойдя забор, я незаметно подобрался к двери. За ней послышался шум шагов. Я рванул дверь на себя и увидел человека в гражданской одежде, но с наганом в руке. «Бандит», - сразу промелькнуло у меня в голове, и я без колебаний ударил его ножом в сердце.
Распахнув следующую дверь, я увидел шагнувшего на меня человека и снова пустил в ход нож. Третий противник подобрался ко мне слева. Поднять наган он не успел. Я оказался быстрее. Размышлять было некогда, еще один бандит целился в меня из пистолета. Между нами был массивный обеденный стол. Я метнул в него нож и попал прямо в глаз.
Теперь можно было и оглядеться. На полу в луже крови лежал человек в милицейской форме, по видимому, местный участковый. Рядом с ним женщина корчилась от боли. У женщины из живота торчал большой охотничий нож. Раненый в плечо лесничий и двое сотрудников ВОХР были связаны и избитые лежали на полу избы. Надо было срочно помочь раненым. Я вызвал по рации фельдшера. Он обещал прибыть в течении 20 минут.

Еще до прибытия фельдшера на кордон заехала телега запряжённая парой гнедых лошадей. С нее спрыгнул и подошел ко мне мужчина лет сорока. Про таких говорят: косая сажень в плечах. Ростом метр восемьдесят, весом, наверное, килограммов 140, он не казался толстым, скорее кряжистым.
Им оказался местный кузнец Иван Васильевич Никонов. За свою недолгую службу на западной границе я все же успел узнать, что здесь все называют его «Белорусский Левша».
В разговоре с ним я попросил оценить техническое состояние всех пятя пароконных повозок, которые были в распоряжении нашего отряда, и рассмотреть возможность переделать тарантас, на котором бандиты приехали на кордон, в тачанку. Причем, мне хотелось использовать ее и зимой. Для этого колесная повозка должна была бы легко быть переоборудована в сани. Кузнец обещал подумать над этим вопросом.
Наконец, появился фельдшер. Несколько часов он колдовал над ранеными и умудрился спасти всех, даже женщину, бухгалтера.
Участковый рассказал мне, что он вместе с ней и двумя бойцами ВОХР вез ценный груз из банка - драгоценности на 12 миллионов рублей и четыре с половиной миллиона бумажных денег. В лесничестве на них напали бандиты и едва не убили. Он под расписку сдал все ценности моему заместителю по тылу.

После совещания со своими командирами я принял решение остаться на какое-то время на кордоне, чтобы подлечить раненых. У нас их оказалось около сорока человек. Здесь на кордоне «бил» лечебный источник, имелись рядом с ним лечебные грязи. Все это очень должно помочь заживлению ран.
Из своего разношерстного отряда мне предстояло сделать боеспособное подразделение, способное к успешным действиям в тылу врага. Нужно научить бойцов сражаться. Довести их боевое мастерство до совершенства, научить управляться с вражеской техникой и оружием.
В лесничестве находилось тридцать пять верховых лошадей. Здесь располагался небольшой конезавод для нужд лесхозов. Лошадей мы забрали для своей кавалерии, а лесничему написал соответствующую расписку.
Пока я находился на кордоне и воевал с бандитами, отличились мои кавалеристы. Конная группа, оставленная прикрывать раненых, получила информацию, о том, что впереди, километрах в пятнадцати, немцы гонят колонну наших военнопленных, человек около шестидесяти. Пятнадцать моих пограничников скрытно обогнали ее и устроили засаду. Перебив охрану, они освободили наших военнопленных, которые тут же влились в наш отряд.
Еще раньше к нам примкнул старший сержант, грузин, с семью кавказцами. Он пришел не с пустыми руками, а привел десять лошадей, впряженных в три пушки калибром 76 мм.
Орудием такого же калибра пополнил нашу артиллерию старший лейтенант, командир группы из пяти бойцов, чей ЗИС-5, груженый снарядами, вместе с пушкой провалился в воронку от авиабомбы.
Теперь в моем распоряжении имелось семь орудий калибром 76 мм, пять пушек калибром 75 мм, две сорокопятки и зенитная пушка калибром 110 мм. Кроме того были еще четыре миномета калибром 120 мм. Теперь надо скомплектовать орудийные расчеты и потренироваться, чтобы добиться слаженности и меткости в стрельбе.

Мне также предстояло научить разведчиков рукопашному бою, и метанию ножей. Для того, чтобы бесшумно уничтожать часовых, Кузнец Иван Васильевич предложил сделать арбалеты и луки. Мне идея понравилась. Дополнительно я попросил его попытаться выковать сурикены по имевшемуся у меня образцу и сделать из автомобильных рессор настоящие финские ножи.
Наш кавалерийский эскадрон насчитывал почти сто сабель. Кузнец уже сделал две тачанки с пулеметами «Максим».
Я разделил кавалеристов на два отряда, придав каждому из них пулеметную тачанку. Они отправились в разведку. Простых граждан я обижать запретил, а вот у полицаев приказал отбирать лошадей, телеги, велосипеды и другую технику. Убивать их я пока не торопился, поскольку кто-то из них вполне мог быть оставлен нашими органами для работы в подполье. Это еще предстояло выяснить.
У меня образовался отряд из двадцати велосипедистов. Технику для него мы реквизировали у немецких связистов и посыльных. Все велосипедисты – отличные стрелки. Я позанимался с ними два дня. Кузнец снабдил этот отряд арбалетами и научил ими пользоваться. Эту группу я тоже отправил в разведку. Возглавил разведчиков лейтенант-пограничник, примкнувший к нам по пути.
Отряд из четырнадцати мотоциклов с колясками отправился разведывательный рейд на дальние подступы к нашей базе. В составе каждого экипажа, кроме водителя мотоцикла, были еще пулеметчик и снайпер. Выходить всем разведчикам на радиосвязь я приказал раз в сутки в определенное время.
По данным вернувшейся с задания пешей разведки, в семидесяти километрах от лесхоза, у деревни Большая Сосновка, немцы расположили временный лагерь советских военнопленных. В нем содержалось около двухсот командиров и красноармейцев. Ходили слухи, что через пять дней лагерь ликвидируют, а всех пленных расстреляют. На совещании мы составили план операции.

На следующий день в четыре часа утра в сторону деревни Большая Сосновка выдвинулась колонна из пяти грузовиков. Не далеко от лагеря с военнопленными из машин вышли пятнадцать снайперов и незаметно заняли позиции в соседнем лесу.
Лагерь охраняли двенадцать немецких солдат: на каждой из четырех вышек два бойца с пулеметом, два охранника у ворот, еще один в мотоцикле и один под «грибком». Мои снайперы одним залпом сняли охрану.
В это время наши разведчики бесшумно уничтожили всех дежурных на двух блокпостах, расположенных на въездах в деревню. Немецкая комендатура располагалась в здании бывшего сельсовета. Мои бойцы закидали ее гранатами. Это стало сигналом для общей атаки. Деревню очень быстро очистили от фашистов. Среди трофеев – три грузовых автомашины.
На грузовиках мы подъехали к лагерю. С помощью тросов снесли часть ограждения из колючей проволоки.
Я построил всех бывших пленных солдат и командиров в шеренги по восемь рядов, и обратился к ним с вопросом:
- Кто готов вернуться в Красную армию и искупить свою вину перед Родиной?
Отказников не нашлось. Все хотели и дальше бить фашистов. Освобождённых пленных мы привезли в деревню, где после бани всем выдали новую форму и распределили по подразделениям.
Я был уверен, что сведения об освобождении советских военнопленных дошли до немецкой комендатуры в городе Ценске. Поэтому в скором времени ожидал гостей. Их следовало встретить подобающим образом.
В сторону Ценска я отправил велоразведку. Рядом с городом они должны были встретиться с нашими кавалеристами, и, объединившись, атаковать немецкие объекты в Ценске.
В скором времени разведчики сообщили, что в сторону Большой Сосновки движется колонна вражеской техники в составе колонны и трех мотоциклов, двух бронетранспортеров, восемнадцати танков и двадцати автомашин с пехотой.
Я решил действовать по уже проверенной схеме. Немцы еще к ней еще не привыкли, а у нас первый раз все прошло хорошо.
Нашли подходящее место для засады: справа от дороги - лесистая возвышенность, слева - небольшой овраг, глубиной три-четыре метра, а за ним низкорослый густой лес. В нем я разместили артиллерию и пулеметы. Пятьдесят стрелков с «оптикой» разместились вдоль дороги. Снайперскому искусству приходилось учиться прямо во время боя. Не у всех был опыт стрельбы по живым мишеням. А это очень важный фактор. Для подстраховки прошу пулеметчиков стрелять короткими, по два-три патрона, меткими очередями
Жора с тремя девочками-снайперами заняли позиции на возвышенности. Там же расположились три пулеметных расчета.
Все повторилось как под копирку. Я застрелил шесть мотоциклистов, возглавлявших колонну. Жора с девочками-снайперами вывел из строя водителей и пассажиров бронетранспортеров. Артиллерия двумя залпами поразила все восемнадцать танков противника и две последние автомашины. Бой закончился полной победой. После него уцелело двенадцать немецких грузовых автомашин, остальные механик Тихонович разобрал на запчасти.
Кавалерийская атака на Мценск также оказалась успешной. Удалось захватить богатые трофеи: четыре грузовые автомашины, шесть мотоциклов с коляской и пулеметами. Кроме того, комсомольцы города сообщили, что на складах с остатками советского обмундирования немцы спрятали семь ящиков с художественными ценностями. Их тоже удалось отбить.
Я вызвал интенданта, и он принял все захваченные у немцев ценности, а заодно двести комплектов летнего обмундирования, двести шинелей, сто бурок, сто шашек и пятьдесят седел. Под шинелями находился пулемет «Максим» и два ящика с винтовками, оснащенными оптическими прицелами. Двенадцать трехлинеек в каждом ящике.

Через три дня все группы собрались на базе, уничтожая по пути своего следования немецкие гарнизоны. После совещания с командным составом провели инвентаризацию своего военного хозяйства.
Мотоциклов у нас теперь стало сорок штук. Теперь предстояло обучить совместным действиям их экипажи, в состав которых входили водитель, пулеметчик и снайпер. Всего 120 бойцов.
У нас собралось больше двухсот сабель кавалерии. Вместе с экипажами десяти тачанок, которые сделал кузнец, численность кавалерийского эскадрона составила 250 человек. Мне хотелось довести его численность до 400 бойцов (эскадрон).
На одном из уничтоженных железнодорожных мостов мы завладели четырьмя зенитными пушками калибра 36 мм. Теперь наша артиллерия состояла из шестнадцати орудий, десяти крупнокалиберных минометов. Для всего этого хозяйства потребовалось шестнадцать автомашин. Вместе с водителями, артиллерийской разведкой, взводом управления и расчетами орудий общая численность артиллерийского подразделения составила 160 человек.
Кроме того, в отряд входили пятьдесят стрелков-велосипедистов, два взвода саперов, общей численностью шестьдесят человек, комендантский взвод - тридцать человек, интендантский взвод: повара, механики, водители - всего двадцать пять человек. Шестьдесят самых метких стрелков составили два отдельных взвода снайперов.
По списочному составу отряд теперь насчитывал - 745 человек. Мы решили назвать его отдельной пограничной бригадой имени товарища И.В. Сталина.

Шел двадцать третий день войны. В 8 часов утра 15 июля мы услышали отдаленную стрельбу, взрывы гранат и орудийные раскаты.
У меня под рукой был недавно сформированный отряд всадников из двадцати красноармейцев. Прихватив с собой трех мотоциклистов и три бронетранспортера, мы поехали на выстрелы. Оказалось, что это не очень-то и близко.
Проехав километров тридцать, у болота обнаружили две немецких грузовых автомашины, два бронетранспортера и два легких танка с небольшой охраной в восемь человек. Охрану быстро уничтожили.
По рации я вызвал к себе людей на двух автомашинах. На базе в это время находились около пятидесяти человек, с ними механик и кузнец.
Конница прошла вперед и догнала ещё группу из тридцати фашистов, которую сопровождали автомашина с пушкой калибром 75 мм, два бронетранспортера оснащённые пулемётами и с двумя минометами калибром 120 мм. Уничтожили и эту группу.
Через пять километров мы обнаружили пять завязших в болоте легких танков БТ-5 и БТ-7, оснащенных полуавтоматической пушкой калибра 45 мм и двумя спаренными пулеметами. На командирском танке БТ-7 имелась рация. Один танк был неисправен.
Рядом завязли в грязной жиже броневик с двумя пулеметами и две противотанковые пушки калибром 45 мм. На островках в болоте стояли чудом спасшиеся семь лошадей, они были запряжены орудия.
Прочесав все болото, мы больше никого не обнаружили. Стали вытаскивать технику. Я попросил Тихоновича починить неисправный танк БТ-5. Мне мыслилось оставить броневик для своего штаба, а танки перевести на колесный ход. В таком положении БТ-5 и БТ-7 развивают скорость более 70 км/час.
Вернулась конная разведка, направленная мною вперед на поиски танкистов, отражавших нападение немцев. Ребята исследовали весь лес, но тоже никого не нашли.
Зато они заметили колонну немцев, двигающуюся нам навстречу. До нее было еще более пятидесяти километров.
Часа полтора чинили танк, за это время пообедали, а также подобрали экипажи к танкам, как к трофейным немецким, так и к нашим. Скомплектовали орудийные расчеты.
Тем временем из болота вышли три танкиста - экипаж одного из разбитых советских танков. По их рассказам выходило, что бой с немцами принял отряд, численностью около взвода красноармейцев, усиленный имеющийся на вооружении четыре орудия калибром 45 мм, пять танков и броневик. Командовал этим отрядом майор, фамилию танкисты не запомнили. Сам же майор погиб в самом начале боя. Во время столкновения бойцы разбежались, многие погибли на месте.

Разведчики по рации сообщили, что приближающаяся немецкая колонна состоит из двенадцати танков и десяти автомашин. Проанализировав эти данные, я принял решение уничтожить врага.
Выбрав место для засады, я, как всегда, разместил артиллерию и танки вдоль дороги вне зоны прямой видимости, а стрелков и пулеметчиков ближе к обочине. На всякий случай в кустарнике на другой стороне дороги поставил два пулемета.
Предупредил наводчиков о том, что на каждую цель у них есть только один выстрел. Включая танковые, у нас в наличии имелось 10 орудийных стволов. Первым залпом необходимо было вывести из строя сразу десять танков противника. Вторым залпом надо уничтожить остальные боевые машины и добить те, что недобиты. Задача снайперов перебить водителей и старших в грузовиках. Пулеметчики добивают пехоту.
Как только головной немецкий танк поравнялся с нашим первым орудием, мы открыли огонь. Вся операция заняла пятнадцать минут. Добив раненых фашистов, мы собрали трофейное оружие. Вражеские танки оставили на месте потому, что все они были на гусеничном ходу. А скорость передвижения при войне в тылу противника очень часто имеет решающее значение. Справедливости ради следует отметить, что трофейные танки, которые мы использовали в бою, были французскими.
Я попросил Тихоновича снять с одного из подбитых танков пушку, чтобы потом установить ее на штабной броневик. Он снял не только пушку, но и несколько пулеметов, объяснив это желанием приспособить их на тачанки.
Пока шел бой, к нам присоединилась группа красноармейцев в количестве одиннадцати человек во главе с лейтенантом Григорием Славиным. Я оставил его командовать своими бойцами, выделив для усиления группы семь танков, три бронетранспортера и три мотоцикла. Разумеется, вместе с экипажами.

В деревне Большая Сосновка часто мылись наши бойцы, не занятые службой. Интендант выдал всем красноармейцам и командирам новую форму. Я распорядился, чтобы командирам, не имеющим при себе документов, до окончания проверки начальником особого отдела, знаки отличия не носить. Я считал это справедливым.
Ближайшие к нашей базе немецкие гарнизоны были разбиты. Наступило некоторое затишье и пользуясь этим, мы с Жорой тоже решили попариться в деревенской баньке.
Тихонович починил трофейный грузовой «Мерседес» и сделал из него для меня утепленный фургон с рацией. На нем мы и отправились в Большую Сосновку.
Машину под охраной водителя оставили за деревней в небольшом овраге. Жора взял с собой винтовку с оптическим прицелом.
- Зачем? – спросил я.
 - Пусть будет. Береженого Бог бережет.
 Специально баню мы не выбирали. Они все были теплые. Зашли в первую попавшуюся на пути. Подложили дровишек, разделись и стали мыться, и париться. Время пролетело незаметно.
 Разомлевшие от пара мы с Жорой из бани и присели на стоявшую тут же скамейку. Неожиданно с улицы послышался треск мотоцикла и гул автомашин.
Выглянув за калитку, мы увидели, что к деревне приближаются два мотоцикла и грузовая автомашина.
Чтобы немцы не заметили нас за невысоким забором, мы с Жорой сняли свои зелёные фуражки, чтобы быть менее заметными.
К нам вышла хозяйка бани, я попросил её спуститься к нашей автомашине и сообщить водителю, чтобы он вызвал помощь. Пока же решили действовать самостоятельно. Я ждал фашистов на правой стороне улицы, а Жора на левой.
Въехавшая в деревню немецкая колонна остановилась на центральной площади. Из автомашины вышло двадцать пять немецких солдат и пять полицаев. Мотоциклисты остались за рулем, а из колясок выскочили офицеры. Капитан и лейтенант пошли на площадь и разместились на стоявшей там трибуне. Полицейские также остались на площади, а солдаты пошли по дворам.
Десять фашистов двинулись в сторону Жоры, пятнадцать пошли по дворам на моей стороне улицы. Немцы заходили в дома по два-три человека. В мою калитку зашли три солдата. Я встретил их в два ножа. Несколько секунд, и немцы лежат мертвые. Я прыгнул через забор в соседний двор, где встретил еще двоих. Их постигла та же участь. Так перебираясь из одного двора в другой, я расправился со всеми фашистами находившимися на моей стороне.
У Жоры было тихо. Офицеры болтали на площади, полицейские сбились в кучу и ждали указаний. Через пять минут раздался легкий свист, и я заметил, что справа на крыше дома засел Жора с винтовкой.
Вытащив два своих пистолета «ТТ», я быстро вышел на улицу, где сразу же застрелил мотоциклистов и ранил обоих офицеров. Жора открыл огонь по полицаям, прикрывая меня и перестрелял их всех.
Неожиданно мне пулей обожгло руку. Я резко оглянулся и увидел стоящего у туалета полицая. Он торопливо перезаряжал винтовку. Я выстрелил ему в лоб. Оказалось, ему «приспичило» и пока мы расправлялись с его коллегами, он сидел в сортире. Выйдя из него, он не придумал ничего лучшего, как выстрелить в меня, за что и поплатился жизнью.
В деревню залетела моя конница. Кавалеристы прочесали деревню, но живых немцев больше не нашли. Все было хорошо. Для оказания мне медицинской помощи фельдшер приехать не мог, наша основная база находилась далековато.
 Жора обработал мне рану, но сделать аккуратную повязку не мог. Заметив, как он мучается, к нам подошла девушка хозяйка бани, с аптечкой в руках. Она пригласила меня в свой дом. Я расположился на кухне. Девушка достала инструмент, обработала мою рану каким-то обжигающим раствором и вынула застрявшую в кости пулю. Затем она ещё раз обработала и перевязала мне руку.
В ходе разговора я выяснил, что девушку зовут Алеся фамилия Петрович, ей двадцать один год. До войны она окончила ветеринарный техникум и работала в колхозе зоотехником. В тридцать девятом году Алеся вышла замуж. Но с мужем ей довелось пожить всего неделю. Его призвали в армию, а в феврале 1940 года на него пришла похоронка. Он погиб на Финской войне. С тех пор девушка жила одна. Я предложил ей пойти с нами. Она с радостью согласилась.
 Пока я лазил по дворам, весь испачкался. Алеся сказала, что пойдет протопит баню и наносит воды. Я же решил часик отдохнуть после проведенной ей операции.
Алеся - красивая девушка. Не худая и не толстая, как говорят в народе, в самом соку. Ростом около 170 сантиметров, ее русые волосы, заплетенные в косы, на солнце кажутся огненными. Глаза у нее огромные, голубые. Нос возможно великоват для её лица, но он её не портил, а скорее подчеркивал какую-то свою, особенную, красоту.
Спустя примерно час, Алеся вернулась и сообщила, что баня готова. Моя раненая рука почему-то стала болеть сильнее. Я надеялся, что в бане боль пройдет.
Алеся предложила помочь мне раздеться и помыть спину. С одной рукой это сделать было непросто, поэтому я подумал и согласился.
С помощью Алеси я разделся и прошёл в парную, где лег животом на полог. Следом за мной зашла Алеся. Девушка была в длинной белой сорочке. Она намылила мочалку и стала тереть мне спину. Я так расслабился, что даже забыл о том, что идет война.
Закончив со спиной, моя помощница предложила мне перевернуться. Я машинально согласился и выполнил ее просьбу. Девушка стояла в полный рост, сорочка на ней намокла и красиво облегала девичье тело.
Вдруг Алеся прильнула ко мне и стала жадно целовать. Я машинально ответил на ее ласки. Мы стали любить друг друга жадно и долго. Один раз, потом второй и третий. Наконец мы немного насытились и оторвались друг от друга.
Алеся принесла из предбанника холодного кваса. Мы пили его и разговаривали. Я рассказывал о себе, Алеся о себе: о том, как училась в техникуме, как вышла замуж, как осталась одна, как жила почти полтора года без мужа.
Она ещё раз прильнула ко мне, и я не смог просто так от неё оторваться. Когда мы закончили, в дверь постучали. Это был Жора. У меня сложилось впечатление, что он все время стоял за дверью, как на посту.
Жора доложил, что меня ждут мои заместители. Я сказал Алесе, чтобы она собиралась с нами. Поживет пока у девушек-радисток. Свои отношения мы договорились до поры до времени не афишировать. Решили пока присмотреться к друг другу. Хотя, честно сказать, я был бы не против того, чтобы жениться на этой девушке. Но Алеся не соглашалась. Идет война и видимо, она боялась снова остаться одна.

Мы собрали местных жителей и при всех допросили пленных немецких офицеров - капитана и лейтенанта. Они признались, что приехали для того, чтобы расстрелять жителей и сжечь деревню.
Видя, какой оборот принимает дело, я предложил жителям деревни уйти в лес и организовать партизанский отряд. Оружием и радиостанцией мы их обеспечим. Все собравшиеся на площади люди меня поддержали. Иного выхода у них не было.
 Красноармейцы стали помогать эвакуироваться жителям приютившей нас деревни.

После собрания я провел совещание со своими заместителями. Разведка доложила, что на расстоянии четырехсот километров от нашей базы немцы строят аэродром дальней авиации. Предполагается, что на нем будут базироваться приблизительно сорок самолетов.
Было решено провести семисоткилометровый рейд вперед, навести «шорох» и незаметно вернуться назад к аэродрому.
В моем отряде насчитывалось двадцать пять сбитых летчиков. Пока они воевали как пехотинцы. Захват аэродрома давал бы им возможность вспомнить свою основную военную специальность.
Когда я учился в академии, то ходил заниматься в аэроклуб, где научился основным навыкам пилотирования. Как говорят летчики, взлет – посадка. Когда выпадало свободное время, ребята-летчики занимались со мной теорией. Я вроде с их слов даже немного преуспел в этом деле. Теперь хотелось бы получить еще и практику.
В ходе глубокого рейда ребята основательно пошумели - взорвали пять мостов, уничтожили пять немецких гарнизонов, разбили пять узловых железнодорожных станций. Поначалу мы хотели накрывать узловые станции минометным и артиллерийским огнем, но потом поняли, что в таком случае останемся без трофеев: боеприпасов и провианта.
Поэтому мы стали действовать по-другому. Снимали часовых, потом уничтожали комендатуру и комендантский взвод, забирали снаряды нужного калибра, необходимое оружие, фураж, продовольствие, бензин. Оставшийся бензин мы обычно разливали вдоль составов и поджигали. Это давало потрясающий эффект. Вагоны с боеприпасами взлетали на воздух и разносили всю станцию.
Наконец пришла очередь аэродрома. Его еще не достроили, зато пригнали на него два транспортных самолета и пять истребителей. Один из транспортников был большим, второй - маленький итальянский самолет, способный перевезти двенадцать человек, или полторы тонны груза. Почему-то он был красного цвета.
Транспортные самолеты мы решили захватить, а истребители уничтожить, потому, что на них не долететь до линии фронта.
Отряды из рейдов собрались под деревней Озера, в пятидесяти километрах от аэродрома. Разведка доложила, что на нем уже находятся тридцать пять бомбардировщиков, дальней авиации. Они прилетели туда вчера вечером.
Мы уже определили день и время для атаки на аэродром, когда разведка доложила, что все тридцать пять бомбардировщиков улетели в неизвестном им направлении. Это было досадно, но все же нападение на аэродром мы решили не откладывать, чтобы захватить хотя бы транспортные самолеты и на них переправить пленных немецких офицеров в Москву. Их у нас набралось уже 35 человек, и вполне вероятно, что кто-то из них располагал весьма ценными сведениями
В назначенный день во время обеда, когда обслуга и охрана отвлеклись для приема пищи, наши стрелки заняли позиции вокруг аэродрома. Разведка сняла из арбалетов часовых у въездных ворот. В них заехали сорок мотоциклистов и шесть бронетранспортеров. Техника рассредоточилась по аэродрому. В это время прозвучал залп наших стрелков. Пулеметчики и снайперы добили персонал и остальную охрану.
Техники проверили заправку самолетов, состояние оружия и стали закрашивать кресты, припасённой для этого краской. На их место их место с помощью заготовленных заранее трафаретов были нанесены красные звезды. Пять истребителей приготовили у уничтожению.
Небольшой итальянский транспортный самолет - биплан красного цвета, я решил оставить для нужд бригады. Самолетик из красного превратили в зелено-бурый. Тихонович поставил на него дополнительный топливный бак и установил два пулемета.

Лететь в Москву было решено на большом транспортном самолёте. Пилотировать его я доверил капитану Селину.
Нам нужно прилететь на один из Московских аэродромов. Я считал, что с нами адекватно будут разговаривать только в Москве. Мне хотелось верить, что нас примет представитель Генерального штаба.
Я подготовил докладную записку на имя Л.П. Берия, так как именно он возглавлял на тот момент пограничные войска. В ней я подробно изложил обстановку и планы нашего дальнейшего будущего.
Я предложил  Лаврентию Павловичу назвать наш отряд Отдельной пограничной бригадой имени товарища И.В. Сталина.
Вылет назначили 11 августа 1941 года в 18.00. погрузили в самолёт всех пленных офицеров. Бывший начальник штаба авиационного полка капитан Селин Иван был мною проинструктирован, как себя вести и с кем разговаривать. Капитан улетел, а мы стали ждать от него сообщений.

В бою за аэродром нам достались неплохие трофеи. Наша артиллерия пополнилась четырьмя зенитными пушками калибром 88 мм и двумя спаренными зенитками калибром 36 мм. Также нам достались два бронетранспортера и шесть мотоциклов.
Для встречи возможного нападения врага. Я разделил наш отряд на две части, придав каждой из них равное количество пулеметов и артиллерийских орудий. Но немцы на помощь своим не спешили и мы, прождав четыре часа в засаде, покинули аэродром, забрав с собой два заправленных под завязку бензовоза, несколько бочек с маслом и шесть автомашин.
Через пять дней по нашему шифру, отправленному с капитаном Селиным, из Москвы пришла радиограмма. В шифровке сообщалось, что к нам вылетел самолет с радистом и приказом о дальнейших действиях.
В назначенном месте мы встретили парашютиста и груз. Радистом оказался парень двадцати пяти лет, коренастый, с темно-русыми волосами и голубыми глазами. По званию он был старшиной пограничных войск и имел необычную фамилию – Засядьволк. Звали его Федором Кузьмичом.
Он доложил, что прислан к нам радистом-шифровальщиком. Предоставив необходимые документы, старшина передал мне приказ о том, что наша бригада зачислена в состав Красной Армии, а именно в пограничные войска.
Название бригады оставили без изменения, меня утвердили ее командиром с присвоением звания майора пограничной службы. О наградных листах, которые я послал с Селиным, в приказе не было ни слова. Но старшина сообщил о том, что о наградах в штабе пока не думают, отступаем по всем направлениям.

Часть 3
Мы решили пройти по Беларуси с партизанским рейдом, уничтожая железнодорожные мосты и узловые железнодорожные станции, а также немецкие гарнизоны. Рейд прошел успешно. Мы уничтожили двенадцать мостов, семь узловых станций, около ста эшелонов, три крупных немецких гарнизона и пятнадцать не очень крупных, где было до сотни фашистов.
В ходе рейда на местах было создано - пять партизанских отрядов. Одним их них стал командовать мой двоюродный брат Коновалов. Его отец и моя мать - родные брат с сестрой. О том, как он сюда попал, расскажу позже.
После окончания рейда я снова собрал все свои отряды в один кулак. За это время к нам прибилось немало попавших в окружение красноармейцев и командиров. Их надо было обучить методам партизанской войны и разбить по взводам и ротам. Во временном лагере недалеко от Беловежской пущи бригада провела 10 дней. Раненые залечили раны, здоровые научились воинской специальности.
Начался сентябрь, ночи резко похолодали. Я распорядился оборудовать немецкой фанерой грузовики, чтобы сделать из них пригодные для жизни и сна фургоны. Мы постоянно передвигаемся, и каждому красноармейцу надо иметь какой-то свой угол.
Осенью мы столкнулись еще с одной проблемой – с деревьев начали опадать листья. Маскироваться стало гораздо труднее. На наши тылы почти каждый день налетала немецкая авиация. Пришлось выработать тактику отражения от налетов.
Зенитную артиллерию малого калибра и спаренные зенитные пулеметы установили на грузовые автомашины. Их расчеты находились в постоянной боевой готовности. Цели старались всегда распределить заранее. Как правило, немецкие самолёты летали парами или четверками. Если в колонне четыре зенитные установки, то каждая из них ведет огонь по своему самолету.
Во всех наших подразделении есть снайперы или стрелки. Они разбиты на группы по пять человек, так называемые пятёрки. В их задачи также входила борьба с вражескими самолетами.
 За каждым снайперов в пятерке была закреплена своя цель – одна из самых уязвимых точек самолета. Когда по самолету били из снайперских винтовок сразу несколько таких пятерок шансов у летчика почти не оставалось.
После переформирования бригады, нам наконец-то нам повезло. На одной из узловых станциях мы обнаружили сто лошадей и пятьдесят коров, приготовленных на отправку в Германию. Коров мы вывезли и раздали партизанским отрядам, а лошадей забрали себе.
У нас прибавилось артиллерии. Теперь мы располагали тридцатью восемью орудиями и двадцатью крупнокалиберными минометами. Мобильность обеспечивали семьдесят пять автомашин. В артиллерийском дивизионе насчитывалось 300 человек. Столько же было в кавалерийском эскадроне.
Кроме того в бригаду входили: пятьдесят стрелков-велосипедистов, два взвода саперов - пятьдесят человек, комендантский взвод - тридцать человек, интендантский взвод - двадцать пять человек. Еще пятьдесят человек составляли два отдельных взвода снайперов. Численность экипажей восьми тачанок-32, пяти танков БТ и двух лёгких французских танков на колесном ходу составляла 53 человека. Итого, вместе со мной, в бригада насчитывала 800 бойцов.
С нами имели постоянную связь пять наших партизанских отрядов, численность которых росла с каждым днем. Еды и фуража у нас хватало. Помогали трофеи, которые мы брали при разгроме немецких колонн. Я распорядился, чтобы у кавалеристов всегда был за спиной мешок овса или пшеницы, на всякий случай.
Чтобы не передвигаться большой массой, и не стать мишенью немецкой авиации, я разбил бригаду на отряды по сто человек, придав каждому артиллерию и танки. Отряды отправились в глубокий рейд по приграничным районам.

В первой декаде октября бригада вновь собралась в один кулак. Разведка сообщила, что на уже хорошо знакомый нам аэродром опять прилетели тридцать пять бомбардировщиков дальней авиации. В планах немцев входил массированный налет на Москву.
Я решили атаковать аэродром без промедления. У меня была мысль захватить все немецкие бомбардировщики и перегнать их через линию фронта на нашу сторону.
О своих планах мы передали зашифрованную радиограмму в штаб партизанского движения. Штаб согласовал наш план. Кроме того, мне и моему замполиту было предписано явиться в Москву лично.
Если все сложится хорошо, то состав бригады сократится на 105 бойцов. От нас улетят тридцать пять летчиков, тридцать пять вторых пилотов и тридцать пять стрелков.
Операция была назначена на 11 октября.

Во время атаки на аэродром шальная пуля чиркнула меня по ребрам. Пришлось брать с собой в Москву медика – Алесю. Кроме замполита со мной в штаб полетел ординарец Жора и механик Тихонович.
В мой итальянский транспортник погрузили семь ящиков художественных ценностей и банковские ценности, изъятые у бандитов. При взятии аэродрома к нам в плен попал полковник авиации и пехотный майор. Их тоже взяли в Москву.
Мной был разработан и согласован с центром, план авианалета на вражеские позиции, который мы собирались совершить по пути в столицу. Главное, не промахнуться, чтобы не ударить по нашим позициям. Для этого мы держали постоянную связь с руководством фронта.
В полет отправились тридцать пять бомбардировщиков и один транспортный самолет. Над немецкими позициями мы оказались как раз в 4 часа утра 12 октября. Самолеты зашли на бомбометание и, как мне показалось, очень удачно отбомбились. Немцы совсем не ожидали налета с этой стороны, и у уж тем более того, что бомбы на них сбросят их собственные самолеты. Это была маленькая месть за 22 июня 1941 года.
На подлете к Москве мы получили разрешение на посадку на аэродроме Тушино. Приземлились в семь утра. Я заходил на посадку последним и видел, как красиво садились наши самолеты.
Ко мне подошел какой-то подполковник и стал что-то орать. Шум двигателей самолетов не позволял понять, что он хочет. Я подошел к нему вплотную и прокричал ему в ухо:
- Чего орешь, подполковник? Все равно же ничего не слышно.
У него округлились глаза. Он немного помолчал, а потом, задыхаясь от злости, спросил, есть ли у меня полетные документы.
- У меня есть удостоверение пилота, а самолет угнан у фашистов. Они документов не выдали.
Он нехорошо улыбнулся и сказал, что теперь мой самолет едва ли отсюда улетит. Я с иронической улыбкой ответил, что у меня сорок летчиков, кто-нибудь да улетит.
Ко мне подошел майор государственной безопасности, и выяснив мою фамилию, предложил проехать с ним.
Мы приехали в Кремль. У меня забрали документы, оружие, включая перочинный нож. Отвели в отдельную комнату с кроватью, душем и туалетом. Я получил приказ ждать вызова.
Не теряя времени, я сразу принял душ и собирался постирать гимнастерку. Но тут дверь открылась, и мне принесли абсолютно новый комплект пограничной формы с петлицами майора. К кителю уже были прикручены мои награды.
Капитан госбезопасности, который принес мне новые вещи, повторил приказ: ждать. Возможно, со мной захочет встретиться кто-нибудь из членов Государственного комитета обороны. Он передал мне письменные инструкции о том, как следуют себя вести при разговоре с руководителями партии и правительства: в упор не смотреть, голос не повышать, пока не спросят, не говорить, ну и так далее.
Я боялся измять форму, поэтому одеваться полностью не стал, а лег на кровать в исподнем. От усталости сразу крепко уснул. Даже рана ребер не беспокоила.
Последний раз я спал на простынях 21 июня 1941 года.

В два часа ночи за мной пришли. Я быстро оделся и пошел за майором госбезопасности по пустынным коридорам Кремля. Шли долго - около двадцати пяти минут. На встречу попался один генерал лейтенант, тоже в сопровождении офицера госбезопасности.
Меня завели в большую приемную, и я сразу догадался, что это приёмная товарища Сталина. Узнал я и его помощника товарища Поскребышева.
Открылась дверь, мне предложили войти.
Кабинет Сталина был огромным. За стоявшим в его центре столом сидели почти все члены правительства. Товарищ Сталин был в военной форме без погон. На груди золотая звезда Героя Социалистического труда, говорили, что за номером один.
Перед ним лежала пухлая папка красного цвета. Я подошел ближе к столу. Неожиданно для меня товарищ Сталин встал, подошёл ко мне и протянул мне руку. Честно говоря, я слегка опешил. Сталин сказал:
- Здравствуйте товарищ подполковник.
Я промолчал, словно язык проглотил от волнения.
Сталин повторил:
- Проходите ближе к столу, товарищ подполковник.
Тут я посмотрел на свои петлицы, на них по прежнему было две шпалы.
 - Товарищ Сталин, я – майор.
Иосиф Виссарионович посмотрел на Берию:
- Лаврентий, подтверди товарищу, что с сегодняшнего дня он – подполковник.
Берия кивнул.
Я передал Сталину списки привезенных мною ценностей. Совершенно случайно там оказались наградные документы, документы на повышения звания и списки бригады.
Верховный главнокомандующий внимательно посмотрел все списки и поднял голову.
- Товарищ Берия, я считаю, что за спасение для государства огромных художественных и материальных ценностей подполковник заслуживает награждения орденом Ленина, за угон вражеских самолетов и бомбардировку с их помощью немецких позиций наградим его орденом Красного знамении. По совокупности, за умелые действия в тылу врага, считаю возможным представить его еще к одному ордену Ленина.
Сталин подписал все наградные документы и передал их товарищу. Затем Иосиф Виссарионович обратился ко мне:
- Товарищ Воронцов, есть ли у вас личные просьбы?
Я поблагодарил главу советского государства за высокую оценку моей военной работы. И рассказал о начальнике Тушинского аэродрома, который требовал с меня полетные документы.
Сталин встал и прошелся вдоль стола. Затем подошёл к министру авиации и приказал его оформить удостоверение на моё имя, разрешающегося приземляться и взлетать на любом аэродроме Советского Союза. Документ подписали все члены ГКО и лично товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович подошёл ко мне и сказал:
- Товарищ Воронцов, за формирование боевого соединения в тылу врага вы заслуживаете орден Красной звезды.
Затем он взял меня за пуговицу и спросил:
- А что, подполковник, не чувствуешь ли ты какой-нибудь вины перед Советской властью. Говори, не бойся.
- Никак нет, товарищ Сталин. Никакой вины за собой не знаю.
Иосиф Виссарионович посмотрел в сторону открывшейся двери, в которую ввели моего замполита. Вы бы видели моё лицо.
- А вот твой замполит считает, что кое в чем ты все-таки провинился. – Ну, расскажи, дорогой товарищ Грачев, в чем виновен твой командир перед Советской властью? Ведь не зря же ты на него такую бумагу написал. Хорошо, что Лаврентий перехватил твою писульку.
Покрасневший замполит от стыда готов бы провалиться на месте. Тем не менее, после недолго молчания он ответил:
- Товарищ Сталин, подполковник Воронцов без росписи сожительствует с ветеринарным фельдшером. Но это не главное, он плохой командир. Совершенные им ошибки не позволили бригаде добиться еще больших успехов в борьбе с фашистами
Иосиф Виссарионович покачал головой:
- За голову твоего командира немцы назначили огромную сумму немецких марок. Да и представленные тобой же фото и видео материалы подтверждают уничтожение большого количества техники и живой силы противника на временно оккупированной врагом территории. И это при минимальных потерях.
Потом он обратился ко мне:
- Ты женат?
- Никогда не был женат, товарищ Сталин. Сейчас иногда встречаюсь с женщиной. Она прилетела со мной. Она медик, а я ранен.
Иосиф Виссарионович, похлопал меня по плечу:
Хорошо, что тебя Берия запомнил и мне доложил. Могло ведь повернуться и по-другому. А так – воюй. Вижу, что неправду написал твой заместитель. А впредь будь умнее и лучше подбирай кадры.
Затем Сталин обратился к замполиту:
- Нехорошо поступаешь, товарищ Грачев. Твой командир тебя к званию батальонного комиссара представил и к ордену Ленина, а ты доносы на него пишешь. Место тебе замполит, в штрафном батальоне в звании рядового. Без моего особого распоряжения звания не повышать, места службы не менять.
Бывшего старшего политрука увели.
Верховный главнокомандующий пригласил меня к огромной карте европейской территории СССР, на которой была отмечена линия фронта. С ее помощью Сталин проинформировал меня о новом задании, которое предстоит выполнить моей бригаде во вражеском тылу.
Нам предписывалось уничтожить немецкие артиллерийские склады, а также склады с топливом и продовольствием, расположенные у самой линии фронта, и обеспечить сохранность мостов для развития будущего контрнаступления под Москвой
Верховный главнокомандующий вручил мне пакет с подробными указаниями. Прощаясь, Сталин пожал мне руку и напомнил:
Все награды на своих бойцов и командиров и документы на присвоение званий получишь у Поскрёбышева. Он же выдаст удостоверение на взлет и посадку.
- Что ещё хочешь? – спросил он, не отпуская моей руки.
Я смотрел в глаза Сталина и не мог поверить, что это все происходит со мной, поэтому не вымолвил ни слова. Тогда он сказал сам:
- Определите товарищей на аэродроме и дайте им автомашину, пусть посмотрят город.
- Во сколько у вас вылет? – спросил он у меня.
- Вылетать надо в двадцать часов, чтобы затемно перелететь линию фронта
- Правильно. Действуйте, товарищ Воронцов. Желаю успехов в выполнении заданий Государственного комитета обороны.

Я вышел в приёмную. Александр Николаевич Поскребышев вручил мне мои четыре ордена и документы на них, а также удостоверение для разрешения посадки и взлёта с любого аэродрома Советского союза.
- Документы и награды для личного состава вам привезут к отлёту на аэродром, - сказал он.
На выходе из приемной меня уже ожидал офицер госбезопасности. Он сопроводил меня до выхода и усадил в машину. В салоне автомобиля, готовясь к встрече с крикливым подполковником, я прикрепил на каждую петлицу ещё по одной шпале и прикрутил все новые ордена.
Орден Ленина делали из золота, а остальные из серебра, мне очень понравилось.
«А ведь товарищ Сталин прав, - подумал я. – Все действительно могло сложиться по-другому, если бы кто-нибудь поверил бы в писанину замполита. И был бы я не в орденах, а в камере или того хуже».

На аэродроме я вышел из автомашины, сверкая орденами как новогодняя ёлка. Правда, праздничное настроение немного портила рана. Она начала кровоточить и стала сильнее болеть.
Дежурный определил нас в две комнаты в общежитии при аэродроме с одним душем и туалетом. Подполковника я больше не видел.
- Когда у вас вылет, товарищ подполковник? - спросил дежурный.
- Ровно в 20.00.
- Самолет будет готов!

Часы показывали девять часов утра. Ребята помылись, привели себя в порядок, перекусили, а затем я, Тихонович, Жора и Алеся поехали кататься по Москве.
Столица практически не изменилась, только на окнах домов появились бумажные кресты, а памятники завешаны маскировочными сетками. Но город это не портило.
От того, что Москва стоит, и будет стоять, нас всех охватывал священный трепет. Мы попросили водителя остановиться в месте потише, но так, чтобы рядом был какой-нибудь символ Москвы.
Он остановился тихом переулке у большого старинного здания. Мы вышли и быстро, не привлекая внимания, сфотографировались.
Затем покатались немного по набережным Москва-реки и поехали в Тушино.
Самолет был готов к вылету. Мы перекусили сухим пайком и стали готовиться к полету. Тихонович узнал, что того скандального подполковника сняли с должности и отправили служить куда-то на Север. Мне стало неудобно, я ему зла не хотел.
Для нашей группы привезли документы, награды и карты районов боевых действий. Пока мы шли своему самолёту, на посадку зашел штурмовик Ил-2, ещё довоенный, двухместный. Мы бы так и прошли мимо него, но тут меня кто-то окликнул:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться.
Голос был женский. Я оглянулся и увидел Капитолину, ту самую девушку, с которой мы ехали в Брест. Мы радостно обнялись.
Она рассказала, что война застала ее в Минске, куда она поехала на экскурсию. Город сильно бомбили, она записалась в армию добровольцем, случайно попала в авиаполк штурмовой авиации. Сейчас в звании лейтенанта она служит начальником медицинской службы полка.
Я был в лётной куртке, она случайно распахнулась, и Капитолина открыла от восхищения. Подполковник, к прежним наградам добавились два ордена Ленина, орден Красного знамени и орден Красной звезды. Она удивленно посмотрела на меня, и я покраснел от удовольствия и стеснения.
Мы с Капитолиной обменялись адресами. При этом мне пришлось предупредить ее, что почту к нам в бригаду доставляют не чаще одного раза в месяц, а то и еще реже. Я не стал спрашивать, где базируется её полк, а то опять обвинят в шпионаже.
Подбежал дежурный, и сказал, что пора улетать. Я обнял и поцеловал Капитолину на прощание и пошёл к самолёту. Тихонович уже завёл и прогрел мотор. Алеся стояла рядом с самолётом, всем своим видом показывая, что ждёт моих объяснений.
Я, молча, сел за штурвал, получил разрешение и взлетел. Тихонович рассчитал маршрут до Могилева, в том районе между городками Дрибином и Горки базировалась моя бригада. Оттуда, минуя Смоленск, нам предстояло совершить марш в сторону Рославля.

В шесть часов утра наш самолет приземлился на партизанском аэродроме. Я провел торжественное построение бригады, в ходе которого вручил отличившимся бойцам и командирам ордена и медали, а также сообщил о присвоении новых званий. Процедура шла быстро, но все равно продлилась около двух часов.
После награждения я собрал своих заместителей и начальников служб и подробно рассказал, о встрече с товарищем Сталиным. Не стал делать секрета и из кляузы замполита. Я был уверен, что он действовал не один, и кто-то сидящих сейчас за столом командиров очень хотел, чтобы меня сняли с должности. Рассказывая о письме замполита, я внимательно вглядывался в лица, стараясь угадать, кто же является моим недоброжелателем. Понятно, что после моего снятия самого Грачева едва ли утвердили бы в должности командира бригады. Он политработник, а не строевик.
После совещания я поделился своими мыслями с начальником особого отдела. Мы долго перебирали кандидатуры, стараясь понять, кому это выгодно. Остановились на начальнике штаба бригады. Он попал к нам после взятия лагеря с военнопленными. Представился майором Красной армии, начальником штаба стрелкового полка. Сергей Иванович Хомяков оказался толковым мужиком, у которого все было средним: рост, телосложение, возраст. В свое время Особист направлял его данные в Москву для проверки, и мы получили разрешение назначить его на должность начальника штаба бригады. Сегодня в числе многих Хомяков был повышен в звании и отмечен государственной наградой – орденом Ленина.
Я решил не ходить вокруг да около, а честно поговорить со своим начальником штаба. Когда я завел речь о заговоре против меня, он не стал отнекиваться, а сразу обо всем рассказал.
Конечно, Хомяков клялся и божился, что больше такого не повториться. Мол, бес попутал. Но как можно верить человеку, который один раз тебя уже предал? При этом совсем портить жизнь этому человеку мне не хотелось. Вояка он был опытный и толковый, хоть как оказалось, и карьерист.
Я давно подумывал создать под Смоленском еще один партизанский отряд. Вот и поручил я это дело Хомякову, сняв его с должности начальника штаба. При этом ему было запрещено использовать для этой цели ресурсы нашей бригады, ей предстояло выполнение ответственного задания, в детали которого Хомякова я посвящать не стал.
На всякий случай я приказал начальнику оперативного отдела проконтролировать действия Хомякова. Береженого Бог бережет.
Новым начальником штаба бригады я решил поставить бывшего артиллерийского капитана, а нынче уже майора, Игнатия Валерьевича Сарычева. Он показал себя отличным командиром, руководя всей артиллерией бригады. Мне хотелось надеяться, что он оправдает возложенную на него ответственность.
Младший политрук Федор Иванович Дергач тоже был повышен в звании до политрука. По моему мнению, он очень подходил для должности моего заместителя по политической части.
О планируемых перестановках в своем штабе я доложил в Москву. Командование утвердило мои кандидатуры. Более того, Дергачу было присвоено звание старшего политрука.
Я вызвал к себе обоих и поздравил с назначением на новые должности. Федора Ивановича я сразу попросил определиться со своим помощником и фотокорреспондентом. Он сказал, что у него уже есть подходящие кандидатуры.
Теперь следовало подумать, как выполнить задание Ставки.

Было решено сначала занять город Рославль, а также городки Дрибин и Горки, в которых находились железнодорожные узлы. План был простой: одновременно в двадцать часов вечера скрытно входим в оба этих городка. В Дрибин вели три въезда, в Горки - два. Каждый въезд охранялся стандартно: пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком, мотоцикл с пулемётом у караульной будки. Всего шесть солдат и два пулемёта.
По плану, разведчики, используя арбалеты, должны будут убрать охрану всех контрольно-пропускных пунктов. Двадцать пять мотоциклов, соответственно двадцать пять пулемётов и двадцать пять снайперов, заедут в городки и уничтожат немецкие гарнизоны. В этом деле им помогут два взвода вело разведчиков.
С каждой группой пойдет взвод саперов и отдельный взвод стрелков. Операцию поддержат в одном городке три средних, а в другом четыре легких танка. По одному артиллерийскому дивизиону будет располагаться на возвышенностях у обоих городков.
По данным разведки в тридцати километрах от города Горки, находится лагерь советских военнопленных, в котором содержатся сто пятьдесят красноармейцев. Его охрану осуществляют всего двадцать немецких солдат. Я решаю после овладения городком Горки выделить двадцать снайперов, для уничтожения охраны лагеря и восемь грузовиков, чтобы забрать с собой наших освобожденных из плена бойцов и снайперов.
Начали действовать строго по плану - в двадцать часов. Всё прошло без сучка и задоринки. В двадцать один час взятие городков и железнодорожных узлов, а также лагеря с военнопленными закончилось.
Освобожденных из плена красноармейцев на грузовиках привезли в город Горки. Начальник особого отдела вместе с начальником штаба бригады провели предварительную проверку. Тыловики отправили новобранцев в баню и переодели. Я разрешил Хомякову набрать один взвод для своего партизанского отряда, но только после того, как начальник штаба отберёт людей для нашей бригады.

В захваченных городках мы пополнили запасы ГСМ, продуктов, фуража и боеприпасов. Нашу передвижную группу дополнили два легких танка французского производства, способные передвигаться, как на гусеничном, так и на колесном ходу. Также в качестве трофеев нам достались двенадцать зенитных пушек: четыре спаренные калибром 36 мм и восемь крупнокалиберных (88 мм), восемь крупнокалиберных миномётов калибром 120 мм, двадцать автомашин и двенадцать мотоциклов.
Мы уничтожили четырнадцать средних и шесть тяжелых немецких танков, тридцать орудий, шесть десятков автомобилей, сорок вагонов боеприпасов, шестьдесят вагонов с топливом, тридцать с продуктами и двадцать с фуражом, двенадцать паровозов и около ста вагонов со всяким барахлом.
Очень кстати оказались пятьдесят захваченных у немцев лошадей. Зима уже не за горами – велосипеды скоро придется сменить на лошадок и лыжи. Мой заместитель по тылу уже этим занимается.
Двадцать лошадок, пять мотоциклов и три грузовые автомашины я передал Хомякову для большей мобильности его нового отряда.
В двадцать три часа артиллерийская разведка и кавалерия с десятью тачанками вошла в город Рославль. Действовали по старой схеме: разведка сняла часовых и прошла вглубь города, «убирая» патрули.
Рославль - город небольшой. Дома выше двух этажей в нем редкость. Разведчики проехали по его улицам, останавливаясь у домов, охраняемых часовыми. Таким образом выявили всех старших офицеров немецкого гарнизона.
Случайно наскочили на бургомистра города. Он сдал адреса полицаев. Всех вражин взяли без потерь. Фашистскую комендатуру закидали гранатами.
Рославль - крупная узловая станция. Ее охрану удалось уничтожить при минимальных потерях с нашей стороны. Разлили бензин вдоль вагонов с техникой и боеприпасами. Подожгли его, и станция заполыхала.
В Рославле нами было уничтожено около ста вагонов с боеприпасами, примерно столько же цистерн с топливом, больше ста вагонов с техникой и танками.
В городе мы задержались почти на три часа. Надо было, чтобы жители города увидели красноармейцев. Роздали людям центральную прессу («Правду» и «Известия»), а также нашу бригадную газету, где печаталась фронтовая сводка за каждый день боёв.
К отряду прибилось около пятидесяти красноармейцев и комсомольцев призывного возраста из Рославля.
Большинство из них, порядка тридцати человек, я определил в отряд, который формировал бывший начштаба бригады Хомяков. Таким образом, под его командованием оказалось почти восемьдесят бойцов. Я оставил ему рацию и радиста. Партизанский отряд Хомякова остался воевать в «Тёмном лесу» между Смоленском и Рославлем, а бригада пошла на Брянск, Курск и Белгород.

Рейд начался 15 октября. Пошумев в Рославле, дальнейшие переходы мы совершали скрытно и тихо.
К 20 октября бригада подошла к Воронежу. От него мы, уже не таясь, двинулись в сторону Москвы, уничтожая по дороге склады с боеприпасами и топливом, а также немецкие гарнизоны.
В ста пятидесяти километрах от Воронежа разведка обнаружила аэродром, на котором базировались три десятка бомбардировщиков.
Захватив аэродром рано утром, мы обнаружили тридцать три самолёта - тридцать два бомбардировщика и один большой транспортник, который только вчера прилетел из Берлина.
Наша бригада подчинялась напрямую Ставке верховного главнокомандования. Я связался по рации с Москвой и доложил о готовности бомбить линию фронта с немецкой стороны.
Эта операция была спланирована заранее. Двадцать пять лётчиков нам сбросили на парашютах. Еще восемь сталинских соколов, находились в бригаде. Мы отбили их у немцев после того, как их самолёты были сбиты над территорией временно оккупированной фашистскими войсками.
Вылетели наши летчики на 33 трофейных самолетах рано утром двадцать четвертого октября. Удачно отбомбились и приземлились в Тушино. Транспортник доставил в Москву пятьдесят три пленных немецких офицера. Все по званию не ниже капитана.
Тем временем бригада продолжала зачищать прифронтовую территорию, уничтожая склады и гарнизоны противника. Я не сомневался, что очень скоро фрицы зачешутся и постараются приготовить нам баньку.
Дошли почти до Калинина. Вышли к станции Власово. Там скопилось больше ста вагонов с топливом и боеприпасами, а также шестьдесят тяжелых танков. По станции прошлись огненным смерчем. Стали действовать шаблонно - подключали пожарные шланги к цистернам и заливали огнеопасной жидкостью вагоны с боеприпасами и танками, а затем поджигали. Даже мины не нужны, и без них эффект поразительный. Врагу не остаётся ничего, одна спичка - и всё уничтожено.

К этому времени списочный состав бригады составил почти тысячу двести бойцов, в том числе шесть сотен кавалерии. У нас на вооружении состояли 70 различных артиллерийских орудий, девять лёгких танков, шесть броневиков и тридцать немецких бронемашин.
У Калинина пришло время разделить бригаду на три части. Два отряда направились в рейды вдоль фронта по правую и левую от Калинина стороны. Третий отряд повёл сам в сторону Брянска и Смоленска.
Мы уничтожали гарнизоны, железнодорожные узлы, склады с топливом и боеприпасами, отыскивали немецкие аэродромы и перегоняли на Советскую территорию захваченные немецкие самолеты. Если это были бомбардировщики, то бомбили немецкие позиции.
За время рейда нам удалось перегнать на нашу сторону шестьдесят бомбардировщиков и десять транспортных самолётов. Двадцать восемь немецких истребителей мы уничтожили на земле. Было сожжено семьдесят шесть средних и тяжёлых немецких танков, больше двухсот автомашин и другой техники. Бригада вывела из строя около трёх тысяч немецких солдат.
Рейд закончился пятнадцатого февраля, а двадцатого февраля меня вызвали в Государственный Комитет обороны.

Часть 4
Я разыскал Алесю. Мы не виделись с ней с ноября 1941 года. Я предполагал взять её с собой в Москву. Все это время она воевала в составе нашего кавалерийского отряда.
Когда Алеся зашла в мой штабной вагончик, я бросился ей навстречу. Но она встретила меня довольно прохладно. Я начал понимать, что наш отношения разрушились. Решил поговорить с ней начистоту. Обняв Алесю за плечи, я посмотрел ей в глаза.
- У тебя кто-то есть?
Она потупила глаза, помолчала минут пять и рассказала, что полюбила другого. Теперь они хотят пожениться.
- Что ж. Если у вас есть чувства друг к другу, я только рад. Вернусь из Москвы, и если все будет хорошо, сыграем свадьбу.
Девушка как-то сразу во спряла духом. Видимо, она думала, что я буду удерживать её силой. Но я решил, раз она полюбила, то это к лучшему. Ведь я, по большому счету, кроме лёгкого влечения никаких чувств ней не испытывал. Теперь главное, чтобы у неё с ёё избранником все было серьёзно.
Я стал готовиться к отъезду. Механики подготовили и заправили самолёт. Со мной полетели Жора и Тихонович.
Еще поздней осенью, когда стукнули морозы, но снега ещё не было, наши разведчики нашли брошенный на болоте самолёт И-16. Было похоже, что летчик посадил истребитель на вынужденную посадку.
Тихонович разобрал самолёт на запасные части. Вооружение с него - две пушки калибром 20 мм и два пулемёта он установил на мой итальянский транспортник. Теперь он был оснащен четырьмя пулемётами и двумя авиационными пушками. Так как мой самолётик не обладает высокой скоростью, ему необходимо хорошее вооружение.
Наши красноармейцы взяли в плен тринадцать немецких офицеров: семь офицеров СС и шесть офицеров Люфтваффе. Их тоже предполагалось переправить в Москву.
20 февраля 1942 года в 18.00 мы вылетели столицу. Через пять часов мой самолет благополучно приземлился на аэродроме в Тушино.
Первой, кого я увидел на летном поле, выйдя из кабины самолета, была Капитолина. Моему удивлению не было предела. Она была в форме старшего лейтенанта медицинской службы.
Я подошел к ней, и мы обнялись. Все это время мы общались только по письмам. Она знала, что я командую отдельной бригадой, а из разговоров в штабе полка, узнала, что на днях прилетает из немецкого тыла командир бригады. Она догадалась, что это я, поэтому и пришла меня встречать.
Я спросил у нее прямо, свободно ли её сердце для серьёзных отношений. И Капитолина ответила согласием. Мне хотелось сразу пойти к её командиру и поговорить о переводе Капитолины ко мне в бригаду, но меня уже ждал капитан госбезопасности, и я решил отложить это на более подходящее время.
 В машине, куда мы с капитаном сели, я меня откуда-то появилось какое-то смутное беспокойство. Я попытался поговорить со своим сопровождающим, но он молчал как камень. Не сказал даже, куда мы едем.

Позднее мне стало ясно, что едем мы, как и в первый мой приезд в Москву, в Кремль. Меня опять провели по длинным коридорам. В одной из комнат у меня забрали форму и оружие. Минут через двадцать принесли новый комплект форменной одежды, уже с моими орденами и медалями. К нему прилагались очень мягкие хромовые сапоги.
 Когда я переоделся, меня сопроводили в приемную Сталина. Александр Николаевич Поскребышев встретил меня как старого приятеля, но попросил немного подождать.
Я хотел заговорить с ним после того, как охрана вышла, но тут прозвенел звонок, и меня пригласили в кабинет Верховного.
 Там все было по-прежнему. За огромным столом сидели все члены Государственного комитата обороны. Сталин тоже сидел и что-то писал на листе бумаги.
Я стоял минут двадцать. Все ждали, когда Иосиф Виссарионович освободится. Наконец, Сталин поднял голову и посмотрел на меня:
- Здравствуй, полковник. Подходи ближе. Не стесняйся.
Я на деревянных ногах подошёл к столу.
- Что же ты меня не поправляешь, как раньше? - хитро прищурился Верховный.
Я ни жив, ни мертв, молчу.
- Да, приказом Государственного комитета обороны товарищу Воронцову присвоено очередное воинское звание – полковник. Более того – ты теперь еще и Герой Советского Союза.
- Служу трудовому народу, товарищ Сталин! – отчеканил я и снова замолчал.
Можете себе представить моё состояние. Мне только, что стал полковником и обладателем высшего в стране звания. СССР.
- Наградные списки на своих людей привез? – спросил Верховный.
- Так точно, привёз.
- Есть мнение, за образцовое выполненное задания Комитета обороны представить к государственным наградам всех бойцов вашей бригады. Рядовых – к медали «За Отвагу», сержантов и старшин - ордену Красной звезды, средних командиров - к ордену Красного знамени, заместителей и начальников служб – к ордену Ленина. Все представленные вами наградные списки также будут приняты в производство. Кто-то, по вашему мнению, заслуживает звания Героя?
- Десять человек.
Сталин согласно кивнул.
- Рассмотрим.
- Товарищ Сталин, я доставил в Москву несколько пленных старших немецких офицеров. Сейчас они под охраной моего ординарца. Как прикажете с ними поступить?
Иосиф Виссарионович кому-то, что-то сказал, и опять воцарилась тишина.
Затем Верховный главнокомандующий вновь обратился ко мне и сообщил, что за освобождение и передачу четырех мостов регулярным войскам Красной Армии, штаб партизанского движения представил меня к награждению орденом Ленина.
- Поздравляю, товарищ Воронцов.
Сталин подвел меня к карте и познакомил с новым заданием Ставки. Затем его пригласили к телефону. Ко мне подошел Лаврентий Павлович,
- Молодец, Воронцов. Так держать.
- Буду стараться, товарищ генеральный комиссар госбезопасности.
- С чем связана замена начальника штаба бригады? Это продолжение той истории с доносом?
- Так точно.
- Мягко ты с ним обошелся.
- Согласно вашим словам, товарищ Берия. В нас учите тому, что надо поверить человеку и дать ему шанс.
Лаврентий Павлович кивнул и многозначительно посмотрел на меня. Потом, поправив пенсне, сказал:
- Видишь, крестник, с моей лёгкой руки, первого июня - капитан, а через полгода уже полковник. В следующем году, глядишь, и генералом станешь.
- В следующем году, наверное, и война уже кончится.
- Хорошо бы. Народ устал воевать, на заводах работают почти одни дети. Всю промышленность эвакуировали за Урал, заводы, выпускающие оборонную продукцию, начали работать под открытым небом.

К нам вновь подошёл Иосиф Виссарионович:
 - А как вам массовый героизм на фронте? Люди с пулей в сердце идут на врага, побеждают и только после этого умирают!
Я рассказал о подвигах своих красноармейцев, которых просил присвоить звания Героев Советского Союза.
Сталин внимательно слушал и кивал, а затем сказал, что Михаил Иванович Калинин все наградные бумаги подписал. Документы и награды привезут на аэродром к моему отлету.
Верховный еще раз напомнил мне про ответственное задание Ставки, которое наша бригада должны выполнить во что бы то ни стало. Я заверил товарища Сталина, что оно будет выполнено.
Вдруг Иосиф Виссарионович куда-то сорвался. Именно так, другого слова не найдёшь. Вернулся он минут через десять, держа в одной руке маузер, а в другой казацкую шашку. Идущие за ним помощники несли новую дублёнку, бурку, папаху и сапоги мехом во внутрь.
- Это мне прислали кавказские товарищи. Они думают, что товарищ Сталин мёрзнет на своей второй Родине. А у нашего полковника сегодня день рождения. И не простой, а юбилейный - тридцать лет. Надо было ему родиться в день рождения Красной Армии.

Надо же, даже я за чередой последних событий забыл про день рождения, а руководитель такой огромной страны помнит! Мне было очень радостно и приятно.
Преклонив колено, я принял из рук вождя шашку, вытащил клинок и снова вставил в ножны. Сталин подошёл ко мне ближе и повесил маузер мне через плечо.
Пока я стоял на одном колене, он накрыл мои плечи буркой и надел папаху. Слёзы радости душили меня, комок сжал моё горло. Слезы катились по щекам, попадая в рот и на подбородок.
Наконец, я немного справился с волнением и встал на ноги. Кто-то снял с меня все подарки. Их отнесли в приемную. Я стоял ни жив, ни мёртв. Руки и ноги не шевелились. Только спустя некоторое время, я сумел полностью оправиться от обрушившегося на меня счастья.
Верховный протянул мне бокал полный коньяка, а сам держал в руке небольшую рюмку, судя по цвету, с вином.
- Товарищ Сталин, я непьющий.
Все члены ГКО засмеялись, а Сталин, улыбнулся и похлопал меня по плечу:
- Это ничего. В такой день можно. Ты сегодня втройне именинник.
Он не отошёл от меня, пока я не выпил весь бокал до дна.
Во всём теле стало горячо, образовались какое-то красноречие и гибкость суставов.
- Скажи мне правду, - Сталин опять обратился ко мне. - Вот ты воюешь, убиваешь врагов, а как ты готовишься к мирной жизни? Ведь ты же из дворян, а настоящие помещики всегда думали о будущем.
- Готовлюсь, товарищ Сталин. Прячу в глухих ярах отбитые у немцев автобусы, легковые автомашины, тракторы, грейдеры. На глухие перегоны отправляю паровозы и вагоны, дрезины по укладке рельс и шпал. Отбираю у немцев бульдозеры и катки. Прячу подъёмные краны. Павда, это лишь крохи того, что понадобится нашему народу, чтобы восстановить страну после войны.
Вождь улыбнулся:
- А если после войны партия поручит товарищу Воронцову руководить областью, он справится?
- Любое задание партии выполню! Но я военный, и мне бы хотелось бы продолжить службу. Я так считаю, что после нашей победы в войне врагов у нас будет побольше, чем сейчас. Никто не захочет просто так дружить с победителями. А в том, что мы победим, я даже и не сомневаюсь. Да и никто не сомневается. Спроси у тысячи человек на улице, и все ответят: наша будет победа. Иначе, зачем жить?
Сталин стал очень серьёзным. Мне даже показалось, побледнел. Постоял минуты три и произнес:
- Товарищи, давайте выпьем за победу нашей Великой Родины, за победу Великой страны Советов.

Мне снова налили коньяк. Все запели: «Слушай товарищ…», и я подумал, что на этом моя аудиенция окончилась. Решил, потихоньку уйти.
Почти у самой двери меня перехватил Михаил Иванович Калинин:
- А скажи мне, голубчик, вот ты пишешь в своих донесениях, что забрал у врага пятьдесят лошадей, а как же они русский язык понимают?
 - Товарищ Калинин, мы забираем у немцев только тех лошадей, которые фрицы украли у советских колхозников. Поэтому проблем у нас не возникает.
- А с трофейной техникой как? Ведь у немцев вся техника мира?
- Дорогой Михаил Иванович, техника военная, она почти вся одинаковая, а гражданская техника нам не встречалась.
Михаил Иванович остался доволен моим ответом. Заулыбался себе в бородку и пошел к столу, а ко мне опять подошёл Лаврентий Павлович:
 - А как трофейные пушки пробивают немецкую технику?
Я решил пошутить и говорю:
- Мы, товарищ генеральный комиссар госбезопасности, не говорим им, что будем воевать против немецкой техники, поэтому, они нас и не подводят.
Берия рассмеялся, похлопал меня по плечу и пошёл, посмеиваясь, к столу.
Наконец, вождь всех народов, вновь вспомнил обо мне:
- Товарищи, давайте проводим командира бригады, новоиспеченного полковника, Героя Советского Союза Воронцова Алексея Никифоровича.
Когда я услышал, что Сталин назвал меня по имени отечеству, у меня опять встал комок в горле, а слёзы полились сами собой. Справившись с волнением, я по военному четко ответил:
 - Служу Трудовому Народу и Красной Армии!
Прощаясь, ко мне подходили все члены ГКО и жали руку. Последним был Сталин.
- Товарищ Воронцов, надеюсь, ты понимаешь, что задание должно быть выполнено.
- Любое задание партии должно быть выполнено, товарищ Сталин. Я знаю, что сегодняшние высокие награды – это аванс всей нашей бригаде и мне в том числе.
Сталин опять улыбнулся:
- Я рад, что мы понимаем друг друга.

Я вышел в приёмную. Меня уже ждал товарищ Александр Николаевич Поскрёбышев. Он передал мне мои награды и шпалы.
 - На шашке и маузере сейчас делают гравировку, а теплые вещи отправят вам на аэродром, - сказал он мне.
Стоит отметить, что шашка сделана из многослойной дамасской стали, рукоять и ножны инкрустированы чеканным серебром. Маузер изготовлен из высококачественной нержавеющей стали, рукоять отделана слоновой костью. А бурка из тончайшего каракуля, легкая, почти невесомая.
Я поблагодарил Александра Николаевича. Нерешенным у меня остался только один вопрос. Я не посмел обращаться с ним к Верховному главнокомандующему, поэтому попросил помочь мне Поскребышева.
Мне очень хотелось осуществить перевод Капитолины из полка штурмовиков в свою бригаду уже сегодня. Ведь неизвестно, когда теперь я прилечу Москву.
Александр Николаевич, сказал, что постарается решить вопрос с переводом.
- Награды и документы на бойцов и командиров бригады вам привезут на аэродром, а карты получите у меня сейчас.
Я расписался в получении карт районов боевых действий и пакет с боевым заданием, после чего все тот же неразговорчивый капитан МГБ сопроводил меня на аэродром.

Приведя себя в порядок, и, конечно, прикрутив все награды, я отправился к командиру полка штурмовиков. Им оказался на вид добродушный дядька лет сорока пяти в звании подполковника. На его груди я заметил орден Ленина, два ордена Красного знамени и медаль «XX лет РККА».
После приветствий я честно спросил, разрешит он перевод своего медика ко мне в бригаду.
- Да я в курсе. Звонили с самого верха. Документы на твою Капитолину уже оформляются.
Я поблагодарил его, и какое-то время поговорили о Москве, о новых самолётах. Его интересовало, за что я получил Героя. Я рассказал, что за оборону Москвы. Когда темы для разговора иссякли, мы разошлись.
Вскоре пришла с вещами Капитолина. Её уже отпустили, и она была готова к отъезду. Увидев меня в звании полковника и Героем Советского Союза, она восхищенно смотрела на меня, раскрыв рот.
Привезли именное оружие, подписанное самим товарищем Сталиным, а также тёплые вещи, зима то кончится в лучшем случае в апреле.
В шесть часов вечера уже было темно. Решили взлетать, сразу после того, как привезли документы и награды. Жоре присвоили звание старшего лейтенанта и наградили орденами Красного знамени и Красной звезды. Тихонович так же стал старшим лейтенантом, получив и два ордена Красной звезды.
Каждый боец моей бригады был отмечен двумя наградами. Многим присвоены очередные звания.
Тихонович сиял, как медный тазик. Войну он встретил старшим сержантом, и вот теперь он средний командир, и у него три ордена. Потом он отчего то погрустнел. А когда все сели в самолёт, мне даже показалось, что он смахнул слезу. Сначала я хотел поинтересоваться у него, в чём дело. Но потом передумал, каждый имеет право на свои чувства.

Наш самолет поднялся в воздух. Настроение у всех было отличное. На подлете к линии фронта, я увидел над своей головой четыре истребителя «Фокке-Вульф-190». Я сбросил газ и накренил самолёт вниз. Два истребителя проскочили мимо меня и оказались впереди. Я выстрелил из двух пушек и трёх пулемётов и одной очередью сбил оба истребителя.
Жора открыл задний левый люк и открыл огонь еще по одному самолету противника. «Фоккер» задымил и пошёл к земле. Четвертый немецкий истребитель находился в недосягаемой для меня «мертвой» зоне.
Я попробовал ещё раз обмануть немца. Сбросил газ до минимума и максимально снизился. Истребитель оказался впереди, но выше меня. Я немного задрал нос своего самолета и прошил очередью его брюхо. «Фоккер» стал падать.
Я доложил о случившемся в Тушино и продолжил полёт на базу бригады в тыл врага. После того, как мы вышли на связь по радио, к нам обратились командиры пехотных частей, над которыми шёл воздушный бой. Нас поздравили с победой, пожелали удачи. Многих интересовала фамилия летчика. Я скрывать не стал - Алексей Воронцов.
Произошло почти чудо: транспортный самолётик сбил четыре скоростных немецких истребителя.
«Домой» долетели благополучно. Тихонович спрятал наш самолет в лесу и замёл следы. После сегодняшнего воздушного боя мы с ним решили поставить ещё один пулемёт в задней части самолёта, желательно полусферу с хорошим обзором.

Я не стал проводить построение всей бригады. Собрал офицеров штаба, артиллерийских дивизионов и конницы. Вручил всем награды, поздравил с присвоением очередных, воинских званий.
Мне было радостно за нашего кузнеца, которому присвоили звание техника-лейтенанта и наградили орденами Трудового Красного Знамени и Красной звезды. Мой друг, наш бессменный медик Филипп Евгеньевич стал старшим лейтенантом медицинской службы и кавалером ордена Трудового Красного Знамени и ордена Красной звезды.
Нашему замполиту было присвоено звание батальонного комиссара (то есть майор) и он награждён орденами Ленина и Красного Знамени.
Когда замполит объявил красноармейцам о том, что мне присвоено высокое звание Героя Советского Союза и воинское звание полковника, ко мне подскочили бойцы, подняли на руки и взялись качать. Мне очень радовало такое отношение красноармейцев к своему командиру.
Наконец, я снова оказался на своих ногах. Только тогда мне удалось сказать, что еще десять военнослужащих нашей бригады стали Героями Советского Союза. На этом награждение закончилось.

Капитолину я определил под команду Филиппа Евгеньевича. В бригаде нас с ней сразу окрестили мужем и женой. А мы на самом деле с ней только целовались, да и то на ходу. Служба отнимала почти все свободное время. Я занимался бригадой, она медициной.
Забегая вперёд, скажу, что командиром одного из наших партизанских отрядов был председатель сельского совета Николай Фёдорович Ярышкин, бывший рабочий фабрики Савы Морозова, направленный в тридцатые годы на село для проведения коллективизации. Именно он 30 апреля1942 года зарегистрировал наш с Капитолиной брак. Капитолина верила в предрассудки и считала май плохим месяцем, поэтому и попросила, чтобы наша свадьба состоялась в апреле. Я возражать не стал, какая разница. К тому же, надо уважать чужие слабости.
К невесте я приехал на наряженном еловыми ветками «Мерседесе» в сопровождении броневика, десяти тачанок и сотни кавалеристов. Капитолине это было очень приятно. Свадьбу гуляли на нашей общей базе целых три дня. Заодно и Первомай отметили. Поздравлять нас приезжала вся бригада, поэтому после праздника пришлось менять базу.

Боевой дух бригады был очень высоким. Выполняя задание ставки, проводить рейды по тылам противника я решил маленькими группами. Небольшие группы способны не только на диверсии, но еще выполняют и роль разведки. Чтобы усилить огневую мощь, я предложил к мотоциклам прицеплять пушки калибром 45 мм. Одно артиллерийское орудие обслуживали экипажи двух мотоциклов. Три мотоциклетных экипажа понадобилось для того, чтобы придать мобильности нашим минометчикам. В одном мотоцикле транспортировали миномёт, в другом мины, в третьем плиту.
Чаще всего действовали следующим образом. Подъехав к автодороге на пятнадцати-шестнадцати мотоциклах с артиллерией, обстреливали колонну фашисткой техники из орудий и минометов, делая по три-четыре выстрела из каждого ствола. Пулемётами уничтожали живую силу противника, забирали трофеи и быстро уезжали подальше.
В следующем месте всё повторялось. Результат был очень, очень хороший.
Через несколько дней разведчики обнаружили в прифронтовой зоне аэродром. После уточнения данных выяснилось, что на нем базируются, тридцать два бомбардировщика и четыре истребителя «Мессершмитт».

Мы решили захватить аэродром, а немецкие самолеты перегнать на нашу сторону, предварительно осуществив бомбовый удар по позициям противника. Для проведения этой акции центр обещал прислать тридцать летчиков. Еще семь пилотов у нас уже было.
28 февраля 1942 года в 17.00 мы начали атаку на аэродром и захватили его. Действовали по намеченной схеме. Снайперы уничтожили часовых на вышках, разведчики сняли охрану на КПП. На летное поле заехали наши бронетранспортёры и броневики. За ними два десятка мотоциклов. В коротком бою уничтожили комендантский взвод и завладели аэродромом.
Затем на аэродром доставили тридцать пять пленных немецких офицеров. Среди них был даже один генерал.
После того как аэродром оказался в наших руках, я перегнал на него свой самолётик. Тихонович решил установить мне ещё один пулемёт. В числе наших трофеев оказался французский транспортник. На нем стояла полусфера с пушкой двадцатого калибра. Её сняли с француза и погрузили в мой самолёт, чтобы впоследствии усилить его огневую мощь. Самого «француза» сожгли вместе с немецкими истребителями.
В 18.00 прибыл наш транспортный самолёт с лётчиками, направленными нам в помощь из центра. Мы заправили все 32 бомбардировщика, проверили боезапас, согласовали с летчиками план полета лётчиками и сообщили в штаб о своём вылете.
Через три часа радист доложил, что угнанные бомбардировщики удачно отбомбили вражескую линию фронта. Это способствовало развитию наступлению наших войск по всей линии фронта.
По рации бригада получила благодарность от Верховного Главнокомандующего. Мне напомнили о выполнении второй части задания.
Забрав трофейное оружие, рации, боеприпасы, орудия, технику и два заправщика, мы покинули захваченный аэродром. На этот раз на моём самолёте полетел Тихонович, а я повел бригаду в Смоленские леса.
По дороге я разбил конницу на сотни, придав каждой из них по две тачанки с миномётами калибром 60 мм и запасом мин. Кузнец тонкими бронированными листами хорошо закрыл места, где хранятся боеприпасы. Таким же способом он защитил, пулемётные расчёты тачанок, превратив их в броневика на колёсах и конной тяге. Крупы лошадей тоже были защищены.
Все пять сотен кавалерии я направил в партизанские рейды, поставив им задачу по проведению диверсий и сбору информации.
С таким же заданием отправились в рейды три отряда по двадцать пять мотоциклов, усиленные миномётами и пушками калибром 45 мм. С каждым отрядом мотоциклистов было двадцать-двадцать пять снайперов.
Получили свои задания два отряда по десять БТР, усиленные двумя лёгкими танками, переведенных на колёсную тягу, два отряда на двадцати четырёх грузовиках с пушками, калибром 76 мм и группа на автомашинах с двенадцатью крупнокалиберными миномётами.
При мне остались два десятка всадников, три мотоцикла, броневик с полуавтоматической пушкой калибром 45мм. и двумя пулемётами, несколько автомашин обслуживания, кухня и три бензовоза и комендантский взвод, в количестве двадцати пяти красноармейцев, которых я взялся обучать снайперскому мастерству. Моя автомашина- фургон «Мерседес» была одновременно и штабом бригады и моим спальным местом.
После нескольких дней занятий с комендантским взводом, видя их успехи, я решил проверить их на практике. Одно дело стрелять по мишеням, и совсем другое - по живым людям. Хотя людьми фашистов едва ли стоило называть. Слишком много бед и несчастий принесли они на нашу землю: насилие, грабежи, убийства детей и стариков.
Население нашей страны они ставят на один уровень со скотиной, а то даже и еще ниже.

Проверять бойцов комендантского взвода в деле я решил на трассе, по которой часто перемещались колонны немецкой техники.
Добравшись до места засады, я расположил броневик за левой обочиной по ходу движения транспорта со стороны Смоленска. Там же замаскировал мотоциклы с пулемётами. А конницу разместил чуть внизу, в резерве и в разведке. Автодорога с их позиции просматривалась километров на тридцать, она шла вниз с небольшим поворотом.
Сам я остался вместе с расположившейся вдоль дороги снайперской группой. Наконец на шоссе показалась колонна из двенадцати автомашин в сопровождении двух мотоциклов. Четырех мотоциклистов я решил убрать сам. Своим новоиспеченным снайперам я доверил вывести из строя водителей и старших автомашин.
Огнем броневика по первой и последней автомашине предполагалось создать затор. В середине немецкой колонны находились четыре орудия. Хотелось сохранить пушки и хотя бы пять-шесть автомашин.
Сразу после первых выстрелов броневика раздался залп стрелков и пулеметчиков. Я, стреляя с двух рук, убил четырёх мотоциклистов.
Впервые почти за девять месяцев ведения боёв мне пришлось столкнуться с тем, что четыре наших стрелка не смогли выстрелить по живым мишеням. Я не стал заострять на этом внимание и наказывать ребят, а просто впоследствии перевёл их в подрывники. Комендантский взвод не имеет постоянного состава. В нем служат и обучаются красноармейцы, только что пришедшие в бригаду, и те, кто не имеет востребованной воинской профессии.
С богатыми трофеями мы вернулись на новую базу. Нам удалось сохранить семь автомашин, четыре пушки и оба мотоцикла. Я сформировал для них расчёты и экипажи.

Разведка сообщила, что в пятидесяти километрах находится узловая железнодорожная станция и небольшой городок, а примерно в тридцати километрах - два моста: автомобильный и железнодорожный.
Мне хотелось взорвать оба этих моста, а в городке уничтожить гарнизон. Но этим предстояло заняться позже. Прежде всего, я решил освободить наших военнопленных из лагеря, который находился примерно в сорока километрах у села Большие грязи.
К мостам, чтобы узнать график смены часовых, я направил разведку, сам поехал к лагерю, в котором находилось около 130 пленных красноармейцев.
Он охранялся шестью вышками с пулеметами, на каждой из которых дежурили по два немца. Еще два фашиста и офицер на оборудованном пулемётом мотоцикле охраняли ворота. Всего пятнадцать немцев.
Одновременно с лагерем я решил захватить и село Большие грязи. Пятнадцать проверенных в бою снайперов под командой Жоры в сопровождении семи грузовиков направились освобождать военнопленных. Двадцать конников в это время очистили от немцев село. Всё прошло как по нотам, пленных привезли в село. После того, как их помыли и переодели, я на машинах отправил всех на нашу старую базу, до которой было около 150 километров. Там им предстояло подлечиться, и вспомнить свою воинскую профессию под руководством опытных инструкторов.
По данным разведки, каждый мост охранялся двенадцатью немцами на четырёх мотоциклах - по два мотоцикла и шесть автоматчиков с каждой стороны. Смена постов происходила каждые шесть часов: первая в десять утра, последняя в десять вечера. Мосты располагались на расстоянии двух километров друг от друга.
Мы решили начать свою атаку в пять часов утра. Вода уже начала ломать лёд, но ночью подмораживало, и перейти по льду реку было еще возможно.
Я разбил двадцать человек на четыре пятерки. Каждая из них должна была уничтожить охрану со своей стороны мостов. Для диверсии на узловой станции со мной в сопровождении броневика отправились бойцы комендантского взвода. В селе мы захватили три мотоцикла. Вместе с теми, что стали нашими трофеями на трассе, получилось пять. Скомплектовав для них экипажи, я тоже взял их на станцию.
Ночь была такая, хоть глаз коли. Под небом, покрытым какой-то мутью, снег казался серым, а местами даже чёрным. В пяти метрах было трудно что-либо разглядеть.
Очень скоро ребята по рации сообщили, что мосты взяты и заминированы. Я приказал произвести взрыв ровно шесть утра.
На станции местный железнодорожник сообщил нам, что на путях стоит состав, в вагонах которого находятся около двухсот лошадей и порядка четырехсот немецких солдат. Кроме него на станции обнаружились еще два эшелона: с боеприпасами и с топливом. Первым вагоном у каждого состава был вагон с нашими военнопленными. Так немцы пытались сократить число диверсий на железной дороге.
Наша группа, сняв двух часовых у входа, ножами уничтожила гарнизон комендатуры станции. Тридцать два фашиста были зарезаны спящими. После этого мы разместили пулемёты напротив вагонов с немецкими солдатами. Как только начали греметь взрывы на мостах, мы открыли по вагонам шквальный огонь. Немцы в панике выпрыгивали в окна и двери, но тут же падали, сраженные очередями наших пулемётов. Очень скоро все закончилось.
Тем временем, остальные бойцы группы освободили пленных. Их оказалось больше ста двадцати человек. Впоследствии большинство из них вошли в состав нашей бригады.
 
Когда на станции бой уже утих, мы услышали взрывы и выстрелы со стороны города. Это еще одна посланная мной группа атаковала стоявший в нем немецкий гарнизон.
На помощь ей я направил ребят, взорвавших мосты, и Жору с броневиком. Мои бойцы, оставшиеся на станции, разгрузили вагоны с фуражом и продуктами и погрузили все в три грузовика, доставшиеся нам на станции. В числе наших трофеев оказались еще две зенитные крупнокалиберные пушки, которые мы подцепили к машинам.
Всех, кто умел ездить верхом, в том числе и из числа освобожденных пленников, я посадил на коней, чтобы своим ходом доставить трофейный табун на нашу базу. Эшелоны уничтожили, используя уже неоднократно проверенный способ: развернули пожарные шланги, подключили к цистернам с топливом, разлили его вдоль вагонов с боеприпасами, а затем подожгли.
К тому времени моя конница и приданные ей группы справились с немецким гарнизоном в городе, полностью его уничтожив. К моему прибытию на главной городской площади было полно народу. Мне хотелось поговорить с гражданами, и я пригласил их в стоящий рядом клуб железнодорожников.
Жители жаловались на плохое обращение полицаев и бургомистра. Я послал ребят по указанным жителями адресам. В клубе стало жарко, и я снял шинель. Все присутствующие увидели мои награды. Мне были приятны их восхищенные взгляды. Мы поговорили об обстановке на фронтах, о том как тяжело приближается победа. А том, что мы победим врага, не сомневался никто.
От местных жителей нам стало известно, что под клубом имеется склад железнодорожной одежды. Действительно в подвале мы обнаружили чуть больше сотни комплектов железнодорожной формы, как летней, так и зимней, включая шинели, ватные штаны, телогрейки, сапоги и валенки. Это как раз то, что нам было нужно.
Железнодорожное обмундирование после бани, которую организовал Жора, я распорядился раздать новым бойцам моей бригады, из числа освобожденных из плена красноармейцев.
Теперь у нас появилась своя «чёрная сотня». Так бойцы по цвету формы между собой стали новое подразделение.
Новобранцев отправили на лечение и обучение на старую базу. В городе ко мне присоединились еще около пятидесяти добровольцев из числа местных жителей. Их я решил обучить владению оружием и вражеской техникой на месте, во время похода, так сказать, не отвлекаясь от боевых действий.
Примерно через неделю я получил радиограмму от командира учебного отряда, расположенного на нашей старой базе. Он сообщил, что моряки начали бузить. Мне пришлось самому ехать, чтобы разобраться в том, что это за моряки, и почему они бузят.
На месте выяснилось, что в числе освобожденных нами пленных красноармейцев оказались шестьдесят моряков. Они требовали немедленно отправить их воевать с фашистами, и не просто так, а единым отрядом морской пехоты.

Моряки не слишком доверяли сухопутным командирам. Надо было завоевать их авторитет, поэтому, когда они попросили меня показать свои навыки в рукопашном бою, я согласился. Уговорились, что дальнейшую судьбу их небольшого отряда будет решать победитель поединка.
 Против меня выставили старшину первой статьи: два метра ростом, в плечах метр пятьдесят, кулаки по пуду. Я сразу почувствовал, что он крепок, как скала. Кулаками машет, словно кузнечным молотом. Пять раз мне удалось увернуться, а шестой удар я пропустил и сразу улетел метра на три. Видя, что он продолжает переть на меня, я вскочил и что есть мочи ударил ему мыском сапога по правой коленной чашечке. Как только он присел на колено, я сразу же, подскочив к нему, ударил правым локтём ниже затылка, а правым каблуком под левую коленку и ещё раз локтём по шее. Другой бы на его месте уже упал, но моряк устоял, а лишь слегка накренился назад. Я ударил его ногами по обоим голеням и правой рукой провел прямой хук в нижнюю часть челюсти. Он устоял. Лишь после еще одной серии ударов в корпус и мощного хука в челюсть гигант наконец то вырубился.
Ко мне подвели ещё одного матроса, который оказался точной копией первого бойца. Я оказался с ним драться, мотивировав это тем, что договор был только на один бой. Хотя, если честно, я немного опасался, что второго такого здоровяка мне не одолеть. Однако моряки не стали больше спорить и построились.
 Как рассказал их командир, лейтенант Сергей Владимирович Петров, краснофлотцев в Клайпеде в первый день войны сонных повязали фашисты. Сначала их держали в лагере, а вот уже полгода они служат живым щитом для немецких эшелонов. В начале войны их было около трёхсот, сейчас осталось лишь шестьдесят.

Договорились с моряками, что в бригаде они будут отдельной ротой морской пехоты. К ним присоединились еще 32 бывших краснофлотца, служившие под моим началом. Роту разбили на три взвода, для которых по моему приказу лейтенант Петров подобрал толковых командиров.
Пока морячки выбирали, на чём они будет воевать: на лошадях, мотоциклах, или грузовиках, разведка донесла, что в семидесяти километрах от нашей базы появился немецкий бронепоезд. Мои морские «волки» сразу же захотели получить бронепоезд. У меня не было принципиальных возражений. Я даже попросил нашего старейшего железнодорожника, знавшего все потайные пути и глухие временные ответвления, помочь морячкам. Он охотно согласился.
А уже утром следующего дня моряки доложили по рации, что вражеский бронепоезд захвачен. С его помощью они овладели узловой станцией Ключи, и укрылись на старой ремонтной базе.
Забегая вперёд, скажу, что моряки продержались там два с половиной месяца, а потом взорвали мост и отправили в реку бронепоезд, предварительно сняв с него орудия и пулемёты. За это время морячки перебили без счета фашистов и уничтожили много вражеской техники.
К зиме 1942 года в бригаде насчитывалось уже сто двадцать морских пехотинцев. Я сообщил о вновь созданной роте в штаб партизанского движения и ходатайствовал о сохранении для неё статуса морской пехоты, соответствующей формы и флотских званий.

Разобравшись с моряками, я переговорил с остальными бывшими военнопленными. Их было более двух сотен. Они уже подлечились и немного окрепли. И тоже рвались в бой. Я согласился взять их с собой для участия в боевых операциях. Всего под моей командой оказалось около всего около трёхсот бойцов и более двух сотен всадников. Материальную базу нашей группы составляли шесть пушек, четыре миномёта крупного калибра, двадцать пять мотоциклов и одиннадцать автомашин.
 Пройдя по сёлам и деревням, разбив небольшие немецкие гарнизоны, я набрал еще около сотни добровольцев и тридцать пять лошадей. Пять дней пришлось потратить на ускоренное обучение новобранцев. Они учились снимать часовых, метко стрелять из винтовки и пулемёта, а также из лука и арбалета, водить мотоцикл, управлять лошадью.
После этого мы продолжили громить немецкие гарнизоны и железнодорожные узлы, попадавшиеся на нашем пути. Теперь в моем распоряжении было три сотни кавалерии, шестнадцать пушек, десять миномётов, сорок мотоциклов и двадцать пять автомашин.

Часть 5
 В начале мая 1942 года моя разведка напоролась на разведку 133-й дивизии, а именно двух её полков, оказавшихся в окружении.
В штабе дивизии меня встретил хмурого вида генерал, лет пятидесяти. У него было отёчное лицо, средний рост и рыхлое телосложение. Он встретил меня не слишком приветливо.
- Как старший по званию, приказываю вам и вашим людям поступить в мое распоряжение. Будем месте пробиваться к своим, - сказал он.
 Я, молча, улыбнулся.
 Увидев мою улыбку, генерал распалился:
- Невыполнение приказа карается расстрелом. Я тебя под трибунал отдам, подполковник!
- Не будем принимать необдуманных решений, товарищ генерал, - спокойно ответил я. – Почему то мне кажется, что, если я сделаю то, что вы мне приказываете, первым после выхода из окружения под трибунал пойдете вы.
В палатке у генерала было жарко, и я снял верхнюю одежду. Увидев мой иконостас, генерал взял себя в руки.
- Моя бригада выполняет личное распоряжение Верховного Главнокомандующего, поэтому вы не имеете никакого права отдавать мне приказы!
Генерала передёрнуло, но он замолчал.
Я, чувствуя, что все-таки он не до конца поверил моим словам, вызвал радиста.
- Послушайте, генерал. Если сейчас я свяжусь со ставкой и доложу о том, что вы препятствуете выполнению моего особо важного задания, вас наверняка ждет расстрел. Давайте лучше сядем и все спокойно обсудим.
Сомнения покинули генерала. Он поборол свою гордость и пригласил меня за стол.
Я изложил ему свой план. По моим соображениям следовало объединить все силы моей бригады и силы, находившиеся в распоряжении генерала в единый кулак. Но не для того, чтобы пробиваться к своим, а чтобы в момент советского наступления ударить по передовым немецким позициям с тыла. Это в значительной мере помогло бы прорвать фронт и способствовало бы проведению успешной наступательной операции Красной армии. Генерал признал мою правоту.
Я по рации связался со ставкой Верховного Главнокомандования и сообщил о нашем плане совместных действий. Его утвердили после небольшой корректировки. С командирами наступающих частей были согласованы место и время прорыва.
В нужный момент заговорили все шестьдесят орудий моей бригады и пушки бронепоезда. Израсходовав почти весь боезапас, сказали свое слово и пятьдесят миномётов, находящихся в моем распоряжении.
Брешь в обороне немцев мы пробили значительную. В тут же влились части Красной армии, начавшие наступление по всей линии фронта.
С генералом мы расстались в дружеских отношениях. Он получил благодарность от Верховного Главнокомандующего, а меня наградили орденом Кутузова первой степени. Бригада продолжила свое движение, освобождая деревни и сёла вдоль линии фронта. Отбив у немцев около пятидесяти населенных пунктов, мы передали их войскам наступающей Красной армии, а сами снова ушли в тыл к немцам, чтобы продолжить выполнять задание Ставки.
В ста километрах от линии фронта я вновь решил разбить бригаду на части. В моей группе остались тридцать всадников, пять мотоциклов, комендантский взвод, броневик и штабной «Мерседес». Как всегда вместе со мной остался Жора - адъютант, ординарец, радист и связной в одном лице. Он передвигался с отрядом на мотоцикле без коляски.

Как то раз к нам прибыл связной из соседнего партизанского отряда. От своего командира он передал мне приглашение встретиться для разработки плана совместных действий и обмена опытом. Почему-то он мне не понравился, и я заподозрил что-то неладное. Поэтому прежде, чем согласиться, я предпринял ряд предосторожностей.
В гости я отправился со своим ординарцем Жорой, а нашим разведчикам приказал скрытно двигаться за нами. За разведчиками должны были подтянуться кавалерия, мотоциклисты и броневик. Нашим ударным силам предстояло по возможности окружить лагерь, и при малейшем подозрении на измену, уничтожить его. Но я был уверен, что это ловушка, внутренним чутьём чувствуя предательство.
Чужой партизанский отряд состоял сплошь из одних украинцев. Одетые в национальную одежду они были очень хорошо вооружены. У каждого имелся автомат, гранаты. В отряде также имелось несколько немецких пулемётов.
Я без страха шел по лагерю сомнительных союзников, так как был уверен, что мои бойцы уже окружают его, и скоро весь он будет под прицелом наших снайперов и пулеметчиков.
В штабе нам с Жорой предложили выпить чаю. Мы не стали отказываться. Пока грелась вода, командир отряда долго разглядывал мое оружие. Ему было интересно, почему у меня два пистолета ТТ и маузер.
Я пояснил, что один пистолет ТТ штатный, второй - наградной, а маузером меня наградил лично товарищ Сталин. Он попросил дать посмотреть маузер.
- Я никому не даю в руки свое оружие, - сказал я.
Командир сделал вид, что сильно огорчился.
Неожиданно в избу с криком: «Ну, что «москали» попались!» ввалились три автоматчика. Я автоматически открыл огонь из маузера, который в этот момент держал в руках. Командир, его заместитель и трое ввалившихся в комнату бойцов рухнули на пол. Жора бросился к двери и швырнул гранату в столпившихся у входа националистов. От взрыва погибло восемь человек.
Броневик выстрелил несколько раз из пушки и стал палить из пулемётов. Я больше не сделал ни одного выстрела. Мои орлы налетели со всех сторон, и хотя нас было в два раза меньше, победа осталась за нами..
В плен было взято около двадцати националистов. Они вели себя очень агрессивно. Один из них даже пытался взорвать гранату, которую у него проглядели.
Мы посовещались и решили, что таких оголтелых преступников уже ничем не исправить. Полевой трибунал приговорил их к высшей мере социальной защиты - расстрелу. Приговор был приведен в исполнение немедленно.
Надо сказать, что после боя к месту стоянки лжепартизан стали стекаться люди из соседних деревень. Граждане рассказали о том, что националисты вели себя ужасно - грабили, насиловали, убивали. Такие бесчинства продолжались почти месяц.
Часть оружия отобранного у бывших «партизан» я раздал местным жителям. В каждую из трех ближних деревень я выделил по двадцать автоматов, по два пулемёта, патроны и гранаты. Крестьяне поблагодарили за оружие и пообещали бить им фашистов. Я расчувствовался и дал им ещё по три магнитных мины. Может, какой немецкий состав под откос пустят.

Жители села Большие Дымари предложили прийти к ним в гости. Я решил принять их приглашение. Помоемся в бане, выспимся на кроватях или на сеновале, что ещё лучше. К тому же село находилось в лесу, а от основных дорог его отделяла река и непроходимые болота. Все это снижало вероятность появления здесь немцев.
Река находилась в пяти километрах от села. Моста через неё не было. Сельчане обычно пользовались бродом, но сейчас, в конце мая, он непроходим. Мне было интересно, как же в таком случае, они переправляются через реку.
Сельчане рассказали, что обычно лошадей они оставляют на хуторе Малые Дымари, расположенном почти на берегу. На той стороне реки у них есть спрятанный трос, плот и лодка, с помощью которых они и преодолевают водную преграду. В общем, одни хитрости.
Однако свои хитрости были и у уничтоженных нами националистов. Они тоже научились каким-то образом переправляться через реку, часто создавали проблемы жителям села. Особенно трудно приходилось сельчанам зимой, когда река замерзала.
Местные жители натянули трос через реку и перегнали с противоположного берега плот. У националистов мы забрали тридцать лошадей, а я подобрал для них тридцать всадников. Они то и переправились через реку первыми.
Броневик с воздушным охлаждением без труда преодолел водную преграду самостоятельно, так же как и мой штабной «Мерседес». Мотоциклы переправили на плоту.
Я предложил местным жителям установить у переправы круглосуточный вооружённый пост. А связной на велосипеде мог бы сообщать жителям села о прибытии чужаков. Велосипедом я обещал их обеспечить, он тоже оказался в числе наших трофеев.
Сельчане встретили нас очень тепло, они как будто ждали нашего приезда минимум полгода. Стол был по-весеннему скудноват, зато на нем были хлеб, пироги, мясо, куры. Мы поделились с хозяевами рыбными консервами, консервированными колбасками, окороком, шоколадом, вином.
Местный кузнец подарил нам полевую кухню. В июле 1941 года мимо села проходили наши отступающие войска. У одного из подразделений сломалась кухня- не выдержала ось. Её пришлось оставить в селе. Кузнец смог ее отремонтировать заварив ось, и вот теперь отдал нам.
 Нашлись гармонист, патефон, пластинки. Веселье пошло полным ходом. Девчонки и мои хлопцы, соскучившиеся по веселью, стали петь и плясать. Словно и нет никакой войны. Я, радуясь за ребят, не забывал о нашей безопасности - выставил посты и секреты, а также послал две разведгруппы в разные стороны по шоссе.
Разведчики вернулись на следующий день после обеда. Активного движения немцев обнаружено не было.
 Зато мои разведчики встретили в расположенном неподалеку бывшем укрепрайоне Красной Армии тридцать бойцов. Те сумели сохранить три пушки калибром сорок пять миллиметров. На все орудия у них осталось лишь пятнадцать снарядов.
 У красноармейцев осталось всего четыре лошади. С помощью моих разведчиков общими усилиями удалось дотащить орудия до реки. Возникли проблемы с переправой. Я послал им на помощь броневик и «Мерседес». Вскоре все орудия были доставлены в село.
У председателя сельсовета оказалось сто снарядов калибром сорок пять миллиметров. За неимением орудий и транспорта в селе их оставили проходящие бойцы. Они несли их на себе, бросать было жалко, вот и попросили председателя сохранить их до лучших времен.
Я проверил снаряды. Все они были в рабочем состоянии. Среди вновь прибывших бойцов оказались три полных орудийных расчета. Это было очень кстати.
Три красноармейца прибыли к нам с ранениями. Один ранен в живот и ногу, но жизненно важные органы у него были не задеты. Я посчитал, что у него ранение средней тяжести. Еще двое имели легкие ранения.
Медика в нашей группе не было. Моя жена уехала на базу, а Филипп Евгеньевич находился в рейде с бойцами бригады. Зато в деревне жила бабка-знахарка. Она и подлечила красноармейцев.
Раз всё так удачно складывалось, я решил дать своим бойцам небольшую передышку. Несмотря на это, разведчики каждый день уходили за реку и контролировали ситуацию, а я организовал для красноармейцев учебные занятия.
В гостеприимном селе мы провели четырнадцать суток. За это время произошел небольшой казус. У одной из лошадей, прибывших к нам с артиллерией, что-то случилось. У неё раздуло живот.
Оказалось, что она жеребая. Снова пришлось обращаться за помощью к бабке-знахарке. Она осмотрела лошадь и сказала, что через три дня можно ждать пополнение. И действительно, на третий день рано утром меня разбудил дежурный и доложил, что роды начались. Я послал за бабкой, и мы с ней вдвоём стали помогать лошадке разрешиться от бремени.
Родился черный, как уголёк, жеребёнок. На лбу между глаз у него было белое пятно, похожее на звёздочку. Его так и назвали Звёздочкой.
В селе было две кобылки: одна у заготовителя заготконторы, а вторая у председателя сельсовета. Я решил подарить жителям села кобылу и жеребчика.

Две недели пролетели незаметно, и вскоре наш курорт закончился. Разведчики принесли много новых данных.
Нам стало известно, что ближайшем городке фашисты арестовали всё подполье и несколько десятков партизан. Всех их приговорили к казни, которая должна была состояться завтра утром.
По сообщениям разведчиков, в городке находилось около батальона пехоты, два бронетранспортёра, четыре пушки, четыре мотоцикла, двенадцать грузовых автомашин и две легковые автомашины. Атаковать такие силы с моей небольшой группой было бы сложно, поэтому я решил подтянуть на помощь роту стрелков-велосипедистов и первый кавалерийский эскадрон, находящиеся от нас на расстоянии одного перехода.
Было решено завладеть городом ранним утром. В него вели четыре дороги. На каждой расположен немецкий КПП. Их охраняли по шесть фашистов, вооружённых автоматами и одним пулемётом. Кроме того, на каждом посту дежурил мотоцикл с коляской и пулемётом.
Я поручил своим разведчикам подготовиться к проведению операции по ликвидации этих постов.
Улицы города обычно патрулируют три парных патруля: у комендатуры, у казармы и у тюрьмы. Комендатура размещена в бывшей школе, казарма находится в клубе, а тюрьма в церкви.
Силами кавалерийского эскадрона и отряда стрелков я планировал ликвидировать комендатуру и охрану тюрьмы, захватить гарнизон и офицеров, проживающих на квартирах.
Для этого наблюдая за городом, требовалось завести знакомство с жителями города. Я очень рассчитывал на молодежь. Такие ребята всё замечают и почти ничего не бояться.
Моим орлам удалось свести знакомство с местными комсомольцами. С их помощью удалось лучше сориентироваться в городе, узнать, где живут немецкие офицеры и полицаи.
Согласовав с комсомольцами детали операции, я решил назначить ее начало на четыре часа утра.

Утром сработали как по нотам - заняли город, освободили арестованных, взяли в плен бургомистра, полицаев и многих немецких офицеров.
Казнь подпольщиков была назначена на десять утра. В 9.00 по моему приказу кавалерийский эскадрон парадным маршем с оркестром прошел по городу. К десяти часам на главной городской площади собрался народ.
У каждой приготовленной для партизан и подпольщиков виселицы теперь стояли немецкие офицеры и полицаи. Всем распоряжался комендантский взвод. Суд над фашистами и их прихвостнями состоялся тут же. Жители города единогласно проголосовали за казнь каждого плененного нами врага.
Мы покинули город следующим утром. Вместе с нами партизанить в леса ушли около ста пятидесяти его жителей. Мы обеспечили их оружием и связью. Теперь у нас стало восемь партизанских отрядов.
Захваченные в городе десять велосипедов и пятнадцать лошадей я распорядился передать новоиспечённым партизанам. Наш кузнец сделал им подарок: две пулемётные тачанки.
Конечно, все понимали, что немцы скоро вернутся, и тогда всем оставшимся в городе жителям не поздоровится. Тем более, что там остались в основном пожилые люди и малые дети. Те, кто был старше двенадцати лет, ушли вместе с партизанами. Были и те, кто еще раздумывал: уходить, или нет. Я никого не подгонял и не принуждал. Пусть сами решают. В первое время мы будем поблизости, и вполне возможно успеем прийти на помощь, если появится такая необходимость.

Расставшись с партизанами, наша группа направилась к железной дороге. Мы связались с нашим бронепоездом и завладели узловой станцией. Пополнили трофеями запасы продовольствия и фуража, а также боезапас и ГСМ.
К нашим десяти грузовикам, взятым в городе, добавились еще шесть, захваченных на станции. Стали нашими трофеями и шесть зенитных пушек, охранявших станцию от воздушных налетов. Теперь группа располагала тринадцатью орудиями и достаточным боезапасом.
Часть захваченной у немцев техники, а именно три автозаправщика, два автобуса, два гусеничных трактора, автогрейдер и автодрезину я решил спрятать в Больших дымарях, рассчитывая на то, что после войны все это пригодится.
 Как и советовал товарищ Сталин, я уже начинал думать о послевоенной жизни. Любая техника будет людям подспорьем в деле восстановления народного хозяйства, разрушенного войной.
Когда я укрывал от немцев отбитую у них же технику, мне было приятно думать о будущей мирной жизни. На дальних, мало кому известных, железнодорожных ветках мы уже схоронили несколько паровозов. В укромных местах у нас стояло несколько автобусов. Уж что-что, а автобусы точно понадобятся в мирной жизни. На них можно возить и рабочих и школьников.

Задание ставки было выполнено. Новых приказов из центра не поступало. О том, как дальше наносить урон врагу, пришлось думать самим.
Для повышения эффекта неожиданности я решил использовать против немцев небольшие десантные группы. В самолёте имелось двенадцать посадочных мест. Однако он вполне мог поднять воздух двадцать снайперов с полным боекомплектом. При необходимости можно сделать два-три рейса.
 Рано утром 25 июня я с группой десанта взлетел с нашего секретного аэродрома. Пролетая над недавно освобожденным нами городком, мы заметили следующую по направлению к нему большую немецкую колонну. Она состояла из шести автомашин и десяти мотоциклов. По моим подсчетам это около батальона солдат.
С воздуха мы выбрали место для засады. Связавшись по рации с главными силами, я приказал подготовить к бою ещё тридцать снайперов.
Дорога была чистой, я совершил посадку прямо на ней. Высадив десант, снова поднялся в воздух. Пока летел на базу, связался по рации с восьмым партизанским отрядом и дал указания его командиру подтянуться к месту засады, но в бой без команды не вступать.
Тридцать снайперов кое-как разместились в маленьком самолётике. Перегруженный, он с трудом взлетел, но все-таки выдержал.
Я снова приземлился на дорогу. Самолет мы укрыли в ближайшем лесном массиве, а сами пошли встречать врага.
Действовать было решено по старой схеме. Двадцать снайперов уничтожают мотоциклистов, причём так, чтобы пулемётчики не успели сделать ни одного выстрела. Еще двенадцать стрелков выводят из строя водителей и старших автомашин. Оставшиеся восемнадцать снайперов начинают уничтожать живую силу противника, находящуюся в фургонах. Потом все вместе добивают разбегающихся немцев.
Партизанский отряд вместе с пулеметчиками будет в резерве. Я приказал его командиру без нужды в бой не вступать. Мне нужно было проверить работу своих снайперов, да и автомашины и мотоциклы мне нужны целые, а не пробитые пулеметными очередями. В бригаду скоро прибудут краснофлотцы, и им для мобильности понадобится техника.
Бой сложился удачно. Снайперы показали себя выше всяких похвал. Пятьдесят снайперов по шесть выстрелов, вот и триста поверженных пехотинцев. Я был очень доволен результатом боя.
Двадцать пять бойцов погнали трофейную технику на нашу базу. А остальные полетели вместе со мной дальше по намеченному маршруту.
Приземлившись через три часа в глубоком немецком тылу, я высадил группу и вернулся назад за второй половиной десанта.
Еще раньше я заказал в штабе партизанского движения тридцать противотанковых ружей, чтобы мои снайперы были с «артиллерией». Ружья были получены уже через два дня. Неделя ушла на тренировки, и теперь каждая снайперская группа была усилена, пятью или десятью бойцами с противотанковыми ружьями. После обучения я отправил в глубокие диверсионные рейды две группы по пятьдесят снайперов, в каждой из которых было десять красноармейцев с противотанковыми ружьями.
В кассету противотанкового автоматического ружья Дегтярёва входят пять патронов. Его прицельная дальность составляет четыреста метров. Ружье способно пробивать броню толщиной в сорок миллиметров. Его калибр составляет 14,5 мм, а вес пули 65 грамм.
Ружья показали себя с лучшей стороны и против танков, и против бронетранспортёров. и против дотов противника. После этого я попросил прислать еще двадцать таких противотанковых ружей.

В ночь с 5 на 6 июля прилетел представитель ГКО с наградами, формой для моряков и противотанковыми ружьями.
Моряки прибыли в 4.30 утра 7 июля. Я объявил общее построение. Командир роты морской пехоты лейтенант Силантий Силович Широков был удостоен звания Героя Советского Союза и получил очередное воинское звание - старший лейтенант.
Очередные звания были присвоены также командирам взводов и многим другим командиров роты моряков. Всех их наградили орденами Красного Знамени. Всего пятьдесят пять моряков получили новые звания.
Остальные командиры из роты морской пехоты получили ордена Красной звезды, а все рядовые - медали «За отвагу».
Морякам выдали форменную одежду. Но она оказалась, скорее, парадной. Воевать же удобнее в полевой или белой зимней. Пусть с неохотой, но моряки с этим согласились.
- Когда же надевать флотскую форму, товарищ командир? – спросил один из бойцов
- Вот выбьешь немцев из города или села, надевай смело. Пусть люди видят, кто их освободил.
Следом за моряками заслуженные награды получили остальные бойцы бригады. После торжественной части я провел совещание с руководящим составом бригады. Мне было приятно рассказать своим командирам, что Ставка и штаб партизанского движения признали нашу работу положительной, а задача, поставленная бригаде, считается выполненной полностью. До постановки новых задач нам разрешено действовать самостоятельно, согласно складывающейся обстановке.
Вместе с командирами подразделений бригады мы составили план наших действий, который ближайшим самолётом отправили в штаб партизанского движения.
Частью бригады мы предполагали пройти рейдом от Брянска до Рославля и дальше к Костюковичам. Вторая часть в это время направится сторону Суража и Чернигова.

В своем распоряжении я снова оставил тридцать всадников, комендантский взвод, десять орудий, три мотоцикла с коляской и один без коляски, ну и, конечно, броневик.
Три дня я отвел ремонт техники и обучение личного состава. В первую очередь, меня волновали моряки. Я собрал их и объяснил, что каждый боец моей бригады должен иметь минимум пять воинских профессий, среди которых снайперы, водители мотоцикла и автомобиля, пулемётчики, радисты, артиллеристы, водители танка и бронетранспортёра, сапёры и кавалеристы. При этом всем необходимо обязательно владеть рукопашным боем, ножом, стрельбой из лука и арбалета.
Моряки выбрали себе профессии и стали усиленно заниматься. Я выделил им несколько инструкторов, чтобы они могли совершенствовать свои умения и во время проводимого рейда. Для меня было особенно важно, чтобы они научились рукопашному бою и снайперскому искусству.
Самый хороший учитель – это бой. Я подумал и решил использовать роту моряков, как самостоятельную боевую единицу. Он отправились в рейд тоже на Сурож и Чернигов, но параллельно со второй группой бригады.
Я выделил им радиста и восемь орудий калибром 76 мм. Общее руководство операцией в этом направлении я поручил осуществлять командиру второй части бригады. При этом я предупредил его, чтобы с моряками он вел себя осторожно, уж дюже не любят, когда ими командуют сухопутные.

К этому времени у меня в бригаде скопилось больше тридцати лётчиков. Я разослал разведку в поисках аэродромов.
Разведчики вернулись через семь дней. Из добытых ими сведений выходило, что в семидесяти километрах от нашей временной базы немцы строят аэродром. Пока на нем находится только один небольшой транспортный самолёт, автозаправщик и две кухни. Охраняет его рота солдат, а строят человек сто пятьдесят пленных красноармейцев.
Вторая группа разведчиков доложила, что в противоположной стороне на расстоянии ста километров находится еще один немецкий аэродром. На нем базируются тридцать два бомбардировщика и шесть истребителей «Мессершмитт».

После короткого совещания было решено захватить оба аэродрома. Сначала большой, а потом тот, что поменьше. Если открыто передвигаться в немецкой форме, то сто семьдесят километров можно преодолеть за три-четыре часа.
Километров через сорок на пути к первому объекту нашего внимания, разведчики обнаружили в болоте два советских танка БТ-7. Оба танка были командирскими, оборудованные рациями.
Так как мы не собирались возвращаться на базу, ремонтников я взял с собой. Им и было поручено заняться танками. В помощь им я оставил свой броневик, поскольку у него была лебедка.
Танки заправили бензином. Я распорядился вытащить их из болота и перевести на колесный ход. У новых БТ-7 после тридцать шестого года стали устанавливать двигатели 400 лошадиных сил и на колёсах танк достигал скорости 86 км\час. А у БТ-5 и старых БТ-7 скорость на колёсах 73 км\час. Оставив команду механиков заниматься найденными боевыми машинами, мы двинулись дальше.

По периметру аэродрома стояли двенадцать вышек. С них за обстановкой следили двадцать четыре фашиста. Также аэродром охраняли три пеших патруля по два немца, и два часовых на КПП.
Патрульных и часовых на въезде мои разведчики бесшумно убрали ножами. А немцев на вышках снайперы сняли одним залпом. Казарму охраны всадники забросали гранатами.
Мы проверили заправку и боезапас самолётов, и мои летчики подняли в воздух тридцать два бомбардировщика и четыре истребителя. Остальные самолеты уничтожили.
Я связался со штабом партизанского движения и сообщил о захвате аэродрома и о возможности нанести бомбовый удар по позициям противника. В ответ нам передали необходимые координаты для бомбежки. Мы тут же сообщили их лётчикам.
В числе наших трофеев оказались шесть зенитных пушек калибром 88 мм, восемь автомобилей и заправщик. Мы заминировали аэродром и уже собрались уходить, как получили радиограмму от разведчиков.
Они сообщили, что к аэродрому движется колонна из двенадцати немецких танков. Между ними и нами расстояние около пяти километров.
Очень кстати подъехал Тихонович на танках БТ-7 и мой броневик. Танки оказались на ходу, их освободили из плена болота, поменяли масло. Теперь в нашем распоряжении имелись три пушки калибром 45 мм, две пушки калибром 75 мм и шесть зенитных пушек калибром 88 мм. Всего одиннадцать орудий, почти одно орудие на каждый вражеский танк.
Немецкую колонну возглавляли три мотоциклиста и один бронетранспортёр. За ними следовали четыре лёгких, шесть средних и два тяжёлых танка.
Засаду решили сделать в трехстах метрах от аэродрома. Орудия и танки я разместил напротив дороги, а снайперов впереди и между ними.
Когда колонна оказалась на расстоянии прицельного выстрела, наша артиллерия дала залп, выведя из строя сразу одиннадцать немецких танков. Снайперы разобрались с пехотой мотоциклистами.
Один немецкий танк уцелел. Его экипажу мы предложили сдаться. Из люка вылезли три танкиста. Когда один из них потянулся к оружию, Жора, стоявший за моей спиной срезал очередью всех троих.

Пришло время двигаться на второй аэродром. Трофейный танк оказался итальянским. Его перевели на колёсный ход, и скорость его составила около 60 км\час. Он и возглавил нашу колонну. Чтобы ускорить наше движение, я решил в каждой автомашине разместить по три лошади, а за ними поставили ящики со снарядами.
За итальянским танком двигались шесть мотоциклов, за ними двадцать автомашин, потом два танка и броневик. Замыкал колонну бронетранспортёр.
Мы отправились в путь ровно в 22.00. Колонна получилась большой, и в ходе движения несколько растянулась. К аэродрому мы добрались к четырём часам утра 27 июля.
 По его периметру стояли четыре вышки. Еще две вышки только строились. У въездных ворот находилась караульная будка. В ней мы заметили двух жандармов. Судя по всему, аэродром охраняется полевой жандармерией. На каждой из вышек дежурили два солдата с пулемётом.
Я приказал трём танкам и броневику подъехать к аэродрому и выстрелами из пушек уничтожить вышки. По пути броневик очередью из пулемёта расстрелял охрану при въезде.
Когда заговорили наши орудия, на территорию аэродрома въехали мотоциклы и бронетранспортёр. Танки сделали по выстрелу осколочными снарядами по казарме, а пулемётчики на мотоциклах добили разбегающихся фрицев.
У меня не было возможности комплектовать полные экипажи танков и мотоциклов. В орудийных расчётах были только наводчики. В танках лишь водитель и заряжающий. Экипажи мотоциклов состояли из водителя и пулемётчика.

Пленных красноармейцев, работающих на строительстве аэродрома, оказалось сто тридцать девять человек. Все они хотели искупить свою вину перед Родиной и были готовы вновь сражаться с фашистами. Начальник особого отдела начал проверку личного состава.
На этом аэродроме нам достались шесть автомашин, две кухни, заправщик, две зенитные пушки калибром 88 мм и три мотоцикла. Также нашей добычей стал ещё один итальянский, транспортный самолёт, точно такой же, как у меня, только без вооружения.
Я решил оставить его в бригаде для переброски десанта. На два самолёта можно посадить пятьдесят-шестьдесят бойцов.
Разгрузив автомашины с лошадьми, мы покинули аэродром. Добрались до соседней деревни. Немцев в ней не оказалось. Личный состав, особенно новичков, помыли и переодели.
В разные стороны я направил разведку: два отряда конников по пятнадцать сабель и отряд мотоциклистов в количестве шести мотоциклов. Пользуясь передышкой, я стал комплектовать группы. Кого в танкисты, кого в велосипедисты, кого в артиллеристы, кого в кавалеристы. Я очень нуждался во всех этих специалистах, поэтому тут же начали обучение. Правда, продлилось оно недолго. Всего две недели. Большим временем мы не располагали. 11 августа я провёл выпускные экзамены, которые все сдали успешно.
 Испытания проводились по двум специальностям. Их экзаменуемые выбирали сами. Например, одна специальность - водитель автомашины и мотоцикла; вторая - снайпер и стрелок из ПТР; третья - наводчик и командир орудия; четвёртая - пулемётчик и автоматчик, пятая - кавалерист; шестая – радист, шифровальщик; седьмая- водитель танка и водитель БТР, восьмая- сапёр-подрывник.
Ещё одним моим обязательным требованием было максимальное знание немецкого языка. Основная задача – знание необходимых слов и понимание основных немецких фраз.
Нужно было проверить новобранцев бригады в бою, для этого мы решили провести рейд от городов Чернигов и Семеновка в сторону города Брянск.

Для формирования отрядов не хватало мотоциклов, велосипедов, лошадей. Мы находились недалеко от узловой станции города Стародуб. Станцию захватили по проверенной схеме: караул уничтожили ножами, а комендантский взвод положили пулемётным огнём.
Кавалерию и велосипедистов я послал в город, там уже вовсю шуровала разведка. В городе и на станции мы пополнили свою материальную базу. Забрали у немцев двенадцать мотоциклов, восемь автомашин, шесть зенитных пушек. Я решил не брать больше пушек калибра 36 мм, теперь беру только пушки калибра 88 мм, из них, в основном, и состояла противовоздушная оборона немцев.
На станции мы запаслись боеприпасами и ГСМ. Там же обнаружили три вагона с лошадками, количеством сто двадцать штук.
В городе к нам подошли местные комсомольцы с просьбой взять их с собой. Я создал из них еще один партизанский отряд. Теперь их стало девять. Комсомольцам мы помогли оружием и снабдили рацией. Также выделил для них опытных инструкторов, поскольку с военным делом они были знакомы слабовато.
В одном из городков нам повезло, и мы задержали целую банду - отряд «СС» по уничтожению партизан. Мрази, каких мало. Народ даже не знал, какую казнь им придумать. Сначала решили сжечь, как они сжигали наше мирное население. Кто-то даже предложил посадить их на кол. И хотя мне эта идея тоже понравилась, я все-таки принял решение их повесить.
Рейды моей бригады прошли благополучно для нас. Били врага на славу с минимальными потерями. Направил в штаб партизанского движения наградные листы и документы на повышение званий. 1942 год подходил к концу.

В феврале 1943 года, выполняя задание штаба партизанского движения и Комитета Обороны, бригада воевала, как обычно. Из центра была получена радиограмма с приказом подготовить площадку для приёма транспортного самолёта. На нем должны привезти новую форму, с погонами.
К тому времени в бригаду входили кавалерийский полк из трёх эскадронов (тысяча двести сабель), дивизион тачанок (двадцать четыре штуки), рота стрелков-велосипедистов (три взвода по пятьдесят бойцов), артиллерийский полк (сто орудий), две роты мотоциклистов по пятьдесят мотоциклов (триста бойцов), отдельная батарея тяжёлых миномётов (сорок стволов), сапёрная рота (сто двадцать человек). В комендантский взвод входило сто бойцов. Имелись также кухня, ремонтники и так далее. Всего около трёх тысяч человек.
Самолёт приняли, как положено. К моему удивлению, на нём прибыли три сотрудника МГБ. Они предъявили ордер на мой арест.
Я решил им не подчиняться и арестовал всех троих. Затем направил радиограмму лично Лаврентию Павловичу Берии и в штаб партизанского движения с просьбой разобраться в ситуации.
22 февраля меня вызвали в Ставку Верховного Главнокомандования. Я полетел на своём самолёте, взяв с собой арестованных сотрудников МГБ, десять морских пехотинцев и, конечно, Жору. Будет хотя бы, кому самолёт отогнать.
Прилетели в Тушино. Нас уже встречали. У меня забрали сотрудников МГБ. А мне предложили проехать с майором МГБ, что я и сделал. Так странно было смотреть на новую форму с погонами.

 Часть 6
Судя по всему, мы ехали в Кремль. Меня одолевали тяжелые мысли. Прислать за линию фронта целую группу офицеров для ареста одного человека – на это нужны серьезные причины. Но раз меня не задержали сразу на аэродроме, может, повезёт и на этот раз.
В Кремле всё повторилось: мне принесли новую полковничью форму. Я попросил оставить на кителе только звезду Героя. Мою просьбу выполнили. Все залуженные мной ордена мне передали в небольшой коробочке.
Мне было приказано оставаться в комнате и ждать вызова. Сначала я мерил ее шагами, но затем, чтобы не маяться, решил прилечь на кушетку и хоть немного поспать.
Разбудили меня через четыре часа. Во время пути по длинным кремлевским коридорам, я почему-то подумал, что вот так, наверное, водят на расстрел. Правда, в другом здании.
Вошли в приёмную товарища Сталина. За столом сидел товарищ Поскрёбышев. Он поднялся и поздоровался со мной за руку. Это меня немного успокоило. Можете представить моё состояние: совсем недавно меня едва не арестовали, а теперь принимает первый человек в государстве.
У меня забрали всё оружие. Поскрёбышев подозвал меня и предложил мне надеть на себя шашку и маузер, подаренные товарищем Сталиным. По весу я понял, что маузер не заряжен.
Александр Николаевич пригласил меня войти в кабинет руководителя страны. Как только я вошел, в нем установилась гробовая тишина. Члены ГКО повернулись к двери и смотрели на меня. Лица у всех были очень строгие. Очень серьезным выглядел и сам Иосиф Виссарионович.
Кровь в моих жилах словно застыла, стало страшно. Я подбадривал себя надежной на то, что руководитель страны во всём разберётся. Но это мало помогало.
Пауза несколько затянулась. Наконец Сталин вышел из-за стола, подошёл ко мне и протянул мне руку для приветствия. Я поздоровался с вождем. Он, задержав мою руку в своей, произнес:
- Спасибо, товарищ генерал, за отлично выполненное задание государственного комитета обороны.
Я обалдело смотрел на Сталина. Видимо у меня были такие глаза, что он засмеялся:
- Вы же с товарищем Берия говорили, что в 1943 году быть вам генералом. Вот наступил сорок третий год, а вот и генерал.
- Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин! Но разрешите обратиться!
Сталин отпустил мою руку и вытянул из кармана трубку:
- Знаю, о чем хочешь спросить. На тебя вновь написали жалобу, а там поверили и поторопились. По твоей просьбе товарищ Берия все проверил и разобрался.
Оказалось, что в неправомерных действиях меня обвинил бывший майор, освобожденный из плена нашей бригадой. Он не мог предоставить подтверждения своей личности и звания, и я принял его в бригаду рядовым до выяснения всех обстоятельств. Он ушел от нас вместе с частями дивизии, которой мы помогли выйти из окружения. Попав на большую землю, он написал на меня кляузу в штаб фронта. Приказ арестовать меня последовал оттуда. После вмешательства Берии он был отменен, а этот майор теперь служит рядовым в штрафном батальоне.
- Товарищ Сталин, если у вас есть сомнения в моей невиновности, прикажите допросить моего адъютанта. Он прилетел вместе со мной и знает все обстоятельства дела.
Сталин лишь улыбнулся и спросил:
- Списки на звания и награды привёз?
Я ответил утвердительно. Кстати, Жоре я просил присвоить звание капитана, и представил его к званию Героя Советского Союза. Об этом я и сказал Сталину. Он кивнул. Все мои списки на звания и наградные листы тут же были подписаны.
Верховный главнокомандующий спросил, помню ли я, что говорил ему по поводу строительства отдельного гарнизона с военными училищами и школами младших командиров. Я ответил, что всегда готов этим заняться.
Сталин снова пожал мне руку и предложил подумать, в какой освобождённой области необходимо будет развернуть строительство. По его мнению, она должна находиться ближе к границе СССР.
Затем он сообщил мне, что штаб партизанского движения наградил меня орденами Ленина и Отечественной войны I-й степени. Я снова отчеканил?
- Служу Советскому Союзу!
У меня от внутреннего напряжения подкашивались ноги. Сталин посмотрел на кобуру маузера и шашку, произнес:
- А ведь у тебя сегодня день рождения.
- Так точно, товарищ Сталин, – хотя, на самом деле, я снова позабыл о нем. Дата не круглая, тридцать один год.
- Да и генералами тоже не каждый день становятся, - сказал Верховный.
Он вызвал Поскрёбышева и попросил распорядиться насчет пошива мне генеральской формы и сапог.
- Сегодня к вечеру форма должна быть готова, - сказал он ему.
А потом уже обращаясь ко мне:
- Это мой тебе подарок к дню рождения.
Я прикинул, что если сейчас час ночи, то к вечеру вполне можно успеть.
Сталин ещё раз положительно отозвался о моей службе. Предложил применять мой боевой опыт не только в партизанских соединениях, но и в действующей армии.
Кроме того он поставил меня в известность, что с учётом десяти партизанских отрядов, ведущих свои действия под моим общим руководством, принято решение переименовать нашу бригаду в сооединение.
Сталин предложил пройти к висящей на стене карте и поставил задачи для наших дальнейших рейдов. Он не стал ставить конкретных сроков, но приказал не забывать корректировать свои действия со штабом партизанского движения.
Я еще раз поблагодарил товарища Сталина за всё и поздравил его с Днём Красной армии. Он рассмеялся и вручил мне бутылку грузинского коньяка КВ. Я опять поблагодарил его и пошёл к выходу.
Со стороны, наверное, это выглядело смешно. Я как попугай повторял:
- Служу Советскому Союзу! Спасибо, товарищ Сталин.
Зато я произносил эти слова от души.
Иосиф Виссарионович остановил меня и пригласил к столу. Надо же, я и не заметил, как карты со стола убрали, и на нём появились бутылки с вином и закуски.
Сталин предложил тост за Красную армию. Все выпили. Стаканы вновь наполнили. И тогда Верховный предложил выпить за меня и за всех командиров Красной Армии в моём лице.
После этого Сталин предоставил слово мне. Я поблагодарил всех и предложил выпить за нашу партию и её руководителя товарища Сталина.
Больше мне никто не налил, и я решил, что мне пора уходить. Я потихоньку поставил бокал и выскользнул за дверь.
Поскрёбышев сказал, что награды, документы и новую генеральскую форму подвезут на аэродром к 19.00 23 февраля, то есть сегодня.
Я решил подшутить над своими ребятами. Отстегнул погоны, забрал коробку с орденами, а оружие убрал в вещмешок.

Надо было видеть их лица, когда на аэродроме я вышел из автомашины без погон, без оружия! Я держался и ничего не говорил.
Не проявляя никаких эмоций, я сказал Жоре, что его представили к ордену, и ему в 14.00 надо быть на приеме у Михаила Ивановича Калинина. Вместе с этим известием, я передал ему новые капитанские погоны.
Его глаза стали ещё больше. Я никогда не видел, чтобы глаза у человека могли так увеличиваться в размерах.
Жора вернулся в шесть часов вечера. На его форме сияла звезда Героя Советского Союза. Все просто обалдели. А когда еще через час привезли остальные награды и мою новую генеральскую форму, удивление достигло своего пика. Я переоделся и пошел к самолёту. Все смотрели на меня с изумлением, ведь по аэродрому уже прошёл слух, что я разжалован в рядовые.
На этот раз я решил не управлять самолетом сам, всё-таки генерал, а доверил штурвал Жоре. Пока он ездил на прием к М.И. Калинину, мы купили в военторге два ящика шампанского и праздновали весь полёт.

Утром в 4.00 уже 24 февраля мы прилетели, можно сказать, домой. Это была временная база нашего нового соединения. Здесь собрался почти весь его личный состав. В ходе торжественного построения перед строем пронесли новое знамя, вручили награды, которых удостоились практически все бойцы соединения.
Многим были присвоены новые воинские звания. Так наш моряк стал капитан-лейтенантом. Тихонович, Филипп Евгеньевич и моя жена тоже получили звания капитанов. Подполковниками стали начальник штаба и замполит соединения, а полковниками начальник особого отдела и начальник тыла.
Звания повысили почти всем командирам. Лейтенанта получила и жена начальника тыла, моя давняя знакомая.
После награждения, собрав своих заместителей, начальников служб и подразделений, я провёл совещание. На нем была озвучена поставленная товарищем Сталиным задача. Рассказал я и о планах организации нового гарнизона, о котором мы говорили с Верховным. По моему мнению, его основу должна была составить наше соединение, а значит, и место, где оно будет расположено, нужно выбрать рядом с морем. Ведь у нас есть моряки.
Предложений было много: Краснодарский край, Ленинградская область, Прибалтика, Украина. Ни одно из них на совещании не утвердили и оставили решение этого вопроса до лучших времен. Главное сегодня - бить врага и освобождать нашу землю от захватчиков. После подробного обсуждения нового задания ГКО было решено выступить через два дня.
Пока всё соединение было в сборе, я решил провести общее собрание, рассказать о планах на будущее, вспомнить недавние победы, извлечь уроки из прошедших боёв, поговорить, о недопущении новых ошибок.
Я подумал, что разделять свои силы теперь не стоит. Но и дивизия – слишком крупное соединение для рейдов в тылу врага. Поэтому я разделил ее на два крупных отряда. Каждый из этих отрядов, придя на место, как щупальца распустит в тылу у немцев свои диверсионные и разведывательные группы.
Через два дня дивизия разделилась: одна ее часть двинулась в Молдавию, а вторая в Украину и Белоруссию. Я пошёл со вторым отрядом.

Рейд проходил удачно. У нас получалось наносить врагу существенный урон, а самим уходить от его ответных ударов. Разрушив три концентрационных лагеря, мы освободили триста восемьдесят военнопленных. Все они были направлены на запасную базу для восстановления  своих сил и обучения.
В ходе рейда мы перегнали на освобождённую от врага территорию 68 самолётов, передали командованию сто двадцать вражеских офицеров, уничтожили двести восемьдесят танков и много другой техники противника.
Мосты мы не взрывали, помня о скором наступлении Красной Армии, зато захватывали железнодорожные станции и уничтожали стоявшие на них составы.
 Все, что хоть немного могло пригодиться в мирной жизни, мы прятали в лесах и в глухих оврагах. Мои бойцы нашли заброшенную железнодорожную ветку, которая не значилась ни на одной карте. Судя по всему, её бросили строить перед самой революцией. Она была почти разрушена и заросла травой и молодыми побегами деревьев. Тем не менее, несколько вагонов она выдержать была способна.
Мы загнали на нее десять паровозов, две дизельные дрезины, шпало укладчик рельсо укладчик, а также несколько десятков открытых вагонов со шпалами и рельсами. Там же схоронили несколько вагонов с бульдозерами и другой дорожной техникой.
Но больше всего я гордился тем, что нам удалось спрятать целый состав с морской техникой, а именно: шесть скоростных торпедных катеров, шесть тральщиков, шесть буксиров и шесть малых морских охотников. Все они были разобраны на части и замаскированы. На это у моих бойцов ушла целая неделя. Замаскировали так, что сами ели нашли.
Я выбираю место гражданского базирования, но пока безрезультатно. Рейд продолжается. Наши действия основательно разозлили фашистское командование, и немцы упорно пытаются взять нас в клещи. Но нам пока удается ускользать и громить их авангарды.
Очень донимает вражеская авиация, но мы её уничтожаем. А захваченные на земле самолеты перегоняем на наши аэродромы. Для срочного десанта по-прежнему используем два маленьких итальянских транспортника, в салоны которых добавили несколько подвесных мест. Если потесниться, то в них могут уместиться пятьдесят-шестьдесят бойцов. На второго «итальянца» тоже установили вооружение, снятое с подбитого И- 16. Заброску десантных групп в глубокий тыл врага мы использовали часто.

Начался май 1943 года. Дороги подсохли, передвигаться стало намного легче. Выяснилось, что теперь на нас охотится целая немецкая моторизованная дивизия. Я решил не откладывать встречу с врагом.
Немцы наступали двумя колоннами, разделив моторизованную дивизию пополам. Одна часть двигалась с востока, другая с юго-запада. Друг от друга их отделяло пятьдесят пять километров.
Второй отряд моей дивизии воевал далеко в стороне. Рассчитывать на его помощь не приходилось. Я решил действовать один.
В моем отряде было семьдесят стволов артиллерии, тридцать крупнокалиберных миномётов, четыре танка и мой броневик охраны с установленной автоматической пушкой калибра сорок пять миллиметров.
Кроме пехотных подразделений немцы располагали двумя танковых полками, в каждом из которых насчитывалось по сто пятьдесят машин. В основном легкие и средние танки.
По данным разведки, один из танковых полков в сопровождении полка пехоты находится от меня в сорока километрах. Я решил атаковать врага во время движения колонн.
Мои бойцы заняли крупное село в тридцати пяти километрах от фашистской колонны. Уничтожив местный гарнизон, я оставил в нем небольшой отряд конницы, а сам с основными силами выдвинулся к месту засады.
Мы тщательно замаскировали пушки и танки, расположив их вдоль дороги. Миномёты установили позади орудий. Как и прежде, я ставил задачу артиллеристам: один выстрел – одна цель. У меня семьдесят орудий. Шестьдесят из них должны были выводить из строя танки в голове колонны, остальные десять – вести огонь по замыкающим танкам. Таким же образом минометчики должны были уничтожить колонну из пятидесяти вражеских автомашин с пехотой. Двадцать минометов стреляют по передним машинам, десять – громят хвост колонны.
Перед танками двигались три мотоциклиста с пулемётчиками. С ними справились снайперы. Как только танки поравнялись с моей артиллерией, я приказал открыть огонь. За два залпа артиллерии и миномётов мы покончили с фашистами. Оказывающих сопротивление немцев добили пулемётчики и снайперы. В ходе скоротечного боя пятнадцать моих бойцов были ранены. Других потерь у нас не было.
Проверили грузовики, и обнаружили одиннадцать крупнокалиберных миномётов и боеприпасы к ним. Мои бойцы быстро собрали трофеи. Пора было выдвигаться навстречу второй части немецкой дивизии.
Конная разведка доложила, что немцы остановились на привал для обеда.
Мы решили не обедать, так как перед боем есть нельзя. Если ранение, не дай Бог в живот, то шансы выжить будут минимальными.
 
Минут через сорок, мы встретили наших разведчиков. Они уже выбрали удобное для засады место. Я остался им вполне доволен. Разведка сообщила, что колонна движется, в следующем порядке: впереди три мотоцикла, за ними два транспортёра, сто пятьдесят танков, пятьдесят автомашин и замыкает колонну бензовоз.
Снайперы сработали первыми: сняли мотоциклистов и водителей бронетранспортёров, остальные стали легкой добычей моих разведчиков. Грянули два залпа артиллерии. Затем в дело вступили снайперы и пулемётчики. Вскоре немецкая моторизированная дивизия перестала существовать. Если бы всегда так - почти без потерь громить вражеские дивизии. Я всегда говорил, что хорошее вооружение и подготовка личного состава - это половина успеха военного сражения, а внезапность нападение - это его вторая половина.
После этого боя я решил, что самое время убраться подальше и затаиться. Отряд совершил 250-ти километровый марш и укрылся в лесах.
Я послал несколько разведгрупп, чтобы оценить обстановку. В первую очередь нам нужен был аэродром, чтобы передать захваченных в плен немецких офицеров советскому командованию. У нас два полковника, четыре майора, три капитана.
Разведчики вернулись через двое суток. На карту легли все немецкие гарнизоны, охраняемые мосты, концлагеря, склады ГСМ и боеприпасов. Нашли и два аэродрома. На одном из них базируются бомбардировщики, на другом истребители.
Было решено захватить оба аэродрома одновременно. Для более подробного выяснения обстановки я вновь направил к ним своих разведчиков. Действовать предполагалось испытанной схеме, используя снайперов и пулеметчиков.
Дело оставалось за малым - разработать подробный план и совершить нападение. По нашему замыслу на каждый аэродром прибывает по пятьдесят снайперов и разведка. Разведчики снимают охрану при въезде, а снайперы рассредотачиваются по периметру и берут под прицел казармы с охраной аэродрома. Пулемётчики на мотоциклах прикрывают снайперов и разведчиков. Действовать решили в 20.00 21 мая. Атаки на оба аэродрома должны начаться одновременно.
Все истребители на втором аэродроме следовало уничтожить. Здесь пришлось задействовать артиллерию. Часть самолетов была разбита ее огнем. Затем, полностью овладев аэродромом, мы раскатали пожарные шланги, подключили их к бензовозу и открыли кран у самолётов. Подожгли. В результате сгорели все истребители, склады с боеприпасами и горюче-смазочными материалами.
Как только мы справились с охраной первого аэродрома, на посадку стали заходить два немецких транспортных самолёта. Я отправил в диспетчерскую своего лётчика, в совершенстве владеющего немецким языком. Своими командами он помог им совершить посадку. Мои снайперы взяли самолёты на прицел. Всем, кто в них находился, ничего не оставалось делать, как сдаться.
К нам в плен попали три генерала и два десятка офицеров, званием не ниже майора. Оказалось, что это комиссия из Берлина.
У меня в отряде было тридцать пять лётчиков. Их в аккурат хватило на все бомбардировщики и оба транспортника. Всех пленных генералов и офицеров было решено отправить в Москву.
Вылетели в 21.30, а в 2320, экипажи сообщили, что они удачно отбомбились и идут на выделенный им столичный аэродром.
На следующий день по рации за проведение этой операции нашей дивизии передали личную благодарность Верховного Главнокомандующего.

 Наш рейд по тылам противника продолжился. Отряд, который под командованием нового начальника штаба ушел в сторону Молдавии, попал там в засаду. Наши бойцы более часа вели бой с превосходящими силами противника и понесли большие потери. Они вынуждены были отступить, но оторваться от преследования никак не удавалось.
Я принял решение направить к ним на выручку полк артиллерии, две батареи миномётов, тридцать мотоциклистов и взвод снайперов. Но в лучшем случае помощь подоспеет часов через шесть-семь. На самолете же лететь меньше часа. Поэтому я, взяв с собой двадцать стрелков из противотанковых ружей и сорок снайперов, а также Жору и Тихоновича, на двух самолётах вылетел к месту боя.
Нас принял один из наших партизанских отрядов, который назывался «За Родину». До недавнего времени им командовал мой бывший начальник штаба. Он был ранен, и его отправили на большую землю в госпиталь. После выздоровления по моему представлению его направили для прохождения дальнейшей службы к Сидору Ковпаку, так как у него наблюдалась нехватка командных кадров.
Теперь отрядом «За Родину» командовал капитан Александр Борисович Шупт, боевой офицер, тридцати лет. Мне он понравился с первого взгляда.
В партизанском отряде в наличии оказалось двенадцать пушек, шесть крупнокалиберных миномётов, двенадцать пулемётов, двадцать снайперов и два взвода автоматчиков.
Мы погрузились на автомашины и поспешили на выручку. До места боя около семи километров. Немец разделил отряд начальника штаба на две части с разрывом около шести с половиной километра друг от друга. Одна из них была полностью окружена. Её и решили выручать в первую очередь. Через полчаса моя группа вместе с партизанами была на месте.
Разместив и замаскировав орудия, поставив на позиции бронебойщиков и снайперов, я по рации согласовал совместные действия с начальником штаба. В его окруженном отряде осталось тридцать пушек и до батальона пехоты.
Наседавшие на него немцы располагали почти сотней танков, двумя батальонами пехоты, восемнадцатью орудиями. И это не считая мотоциклов и автомашин.
 В нужный момент я скомандовал: «Огонь». Через сорок минут всё кончилось.
Я решил не дожидаться прихода своих полков, а справляться своими силами. сам Выстроив все имеющиеся в моем распоряжении орудия в четыре ряда, я скоординировал свои действия с корректировщиком огня. Площадь, занятую фашистами, была разбита на восемь квадратов, четыре из которых должна отработать моя артиллерия, а оставшуюся часть артиллерия прижатой немцами второй группы нашей дивизии. К ней на помощь я отправил часть снайперов и бронебойщиков, а также пулемётчиков и автоматчиков.
Когда все заняли свои позиции, мои артиллеристы выпустили по снаряду для пристрелки, а потом дали десять прицельных залпов.
В этот раз я непосредственного участия в бою не принимал, осуществляя лишь общее руководство. Всё-таки генерал. Хотя мне очень этого хотелось. Но ложиться в генеральской форме к пулемёту как то не солидно. Хотя если бы этого потребовала обстановка, я всегда готов.
Всего мы уничтожили сто восемьдесят немецких танков. Потерянную в бою технику мы отчасти компенсировали взятыми трофеями. Наши потери составили девяносто человек убитыми и двести двадцать ранеными.
Мы похоронили погибших, и оказали первую помощь раненым. Филипп Евгеньевич спас всех, кого можно и кого нельзя. Тяжёлым и средней тяжести раненым были сделаны операции, и их отправили в «Санаторий» на заимку. Раненых легко оставили в медсанбате.
Я со своей группой решил вернуться обратно к своей части дивизии. Отряд под командованием начальника штаба был направлен мной правее на двести километров для осуществления разведки и переформирования. Я посоветовал ему набрать личный состав, захватив военнопленных, находящийся недалеко от места будущей дислокации отряда.

Хочется немного рассказать о Жоре. После того, как мы прилетели из Москвы, его как подменили. Став капитаном и Героем Советского Союза, он перестал кланяться пулям и прятаться в засадах. В общем, жизнью своей не дорожил.
Делать ему замечания я опасался. Могло стать только хуже.
Также перешло все границы его поведение с девушками. Он стал, как мой конь Гнедко, от которого не спрячешь даже самую захудалую кобылку. В каждой деревне у него была подруга. Но от населения и от самих девушек жалоб не поступало, а, значит, и наказывать, пока не за что. Мы редко возвращаемся на старые маршруты, поэтому видеть результат его «работы» мне не приходилось.

На базе дивизии я решил создать небольшую учебную часть. Мне нужны наводчики и командиры орудий, а также снайперы и миномётчики. Обучение в ней велось без отрыва от боевой работы и продолжалось от трёх до шести месяцев. Выпускники получали звание младшего сержанта и направлялись по подразделениям, в зависимости от надобности.
Эту учебную часть я хотел бы сохранить и после войны. В мирной жизни тоже нужны наводчики и младшие командиры.
В сентябре все мои отряды собрались на временной базе в лесах под Смоленском. Разбив немецкие гарнизоны и полицейские пункты в радиусе пятьдесят километров, мы расположились в трёх лесных деревнях.
Я провёл переформирование дивизии. Теперь в ней было два полка кавалерии, каждый из которых состоял из двух эскадронов, имел шестнадцать тачанок и шесть орудий калибром 45 мм. Я решил все орудия сорок пятого калибра передать кавалерии, а в каждой тачанке разместил по одному миномёту калибром пятьдесят миллиметров и полтора боекомплекта.
Также состав дивизии вошли два артиллерийских полка по семьдесят пять орудий в каждом. Их основу составили советские пушки калибром 76,2 мм, наши зенитные пушки калибром 110 мм и немецкие пушки калибром 75 мм. Имелись у нас и зенитные пушки калибром 36 мм и 88 мм. В дивизионе миномётов насчитывалось тридцать стволов.
Рота лёгких танков состояла из 19 боевых машин. Мотоциклетный батальон состоял из трёх рот по пятьдесят мотоциклов в каждой. В роте пятьдесят мотоциклистов, пятьдесят пулемётчиков, пятьдесят снайперов. Каждая рота усилена шестью бронетранспортёрами, с пушками калибра сорок пять миллиметров.
Рота велосипедистов была укомплектована почти полностью из снайперов. Зимой ребята воевали на лыжах. Велосипеды прятали на деревьях по пять-десять штук.
Кроме того в дивизии имелись рота сапёров, комендантская рота, взвод связи, медсанбат, автобат из трёхсот автомашин, два взвода дивизионной разведки.
Практически в каждом подразделении имелась своя разведка. В артиллерии, кавалерии и так далее.
Перед тем как провести осенний рейд, я решил разделить дивизию на пять частей, с каждой частью пойдёт отделение сапёров.
Первая часть – это первый полк кавалерии с приданными силами. Вторая - второй кавалерийский полк, третья и четвертая части - артиллерийские полки с приданными к ним ротами велосипедистов. Пятую боевую единицу составили штаб дивизии, его охрана, хозяйственная рота, комендантский взвод и дивизионная разведка.
Все части дивизии, участвующие осеннем рейде, были достаточно мобильны.

Задачами первых четырёх отрядов были диверсии и разведка. Главной задачей моей группы являлась разведка. Диверсии я собирался совершать лишь по возможности. Маршрут первого и второго отрядов предполагал параллельное друг другу движение вдоль всей линии фронта. Третий и четвёртый отряды направятся в сторону Прибалтики. Пройдут вдоль линии старой границы, а затем выйдут к Польше, и через Белоруссию вернутся к нашей первой базе.
Моя группа пока будет находиться на месте. Я подобрал из комендантского взвода двадцать солдат, способных хорошо стрелять, и стал готовить из них снайперов. Обучил десять водителей автомобилей и десять мотоциклистов.
Из окрестных сёл к нам стала подтягиваться молодёжь, а также бывшие военнопленные и красноармейцы, попавшие в окружение. За две недели набралось порядка двухсот пятидесяти человек. Вмести с инструкторами я и сам стал обучать новичков, выявляя талантливых к военным специальностям людей. Как и прежде, я рассчитывал дать каждому солдату минимум четыре военных профессии.
У моих механиков находятся в ремонте пять мотоциклов и два бронетранспортёра, а также мой броневик и бронетранспортёр для моей охраны. Передвигаться с охраной мне приказал Лаврентий Павлович Берия. По его словам, генерал не должен достаться врагу.

После того как вся техника оказалась в строю, я решил совершить разведывательный рейд. С собой взял двадцать новоиспеченных снайперов. Выехали через два дня. Вместе с нами отправилась и бригада механиков во главе с Тихоновичем.
Примерно через сотню километров моя группа остановилась на развилке четырёх дорог. Я увидел на карте, выданной мне в Москве, я обнаружил, что в лесу километров за сорок находится хутор домов на пять. На немецких картах я его не нашел. Мы направились к нему.
Оказалось, что немцы на хутор еще заезжали. Нас же встретили гостеприимно, но настороженно. На хуторе скрывалось от немцев двадцать семь человек бывших красноармейцев. Целый взвод! Правда, почти все были без оружия.
Бойцы сообщили мне, что в лесу находятся три советских танка БТ-7 образца 1940 года. Без топлива и без снарядов. Там же есть три пушки калибром 76 мм. Снарядов к ним было маловато – всего пять штук.
Тихонович заправил боевые машины, проверил их на ходу и выдал по пять снарядов на танк из наших запасов и по два комплекта патронов для пулемётов.
Водителями и командирами танков я назначил бойцов из числа своей охраны, а заряжающих выбрал из людей, скрывающихся на хуторе. Пушки подцепили к автомашинам, на всякий случай, подобрав к ним орудийные расчёты.
По данным разведки, в ста километрах от развилки, где мы свернули на лесной хутор, находился лагерь с военнопленными. Их число составляло приблизительно сто пятьдесят человек. Ребята, скрывающиеся на хуторе, обратились ко мне с просьбой принять их в отряд. Я согласился. Начальник особого отдела принял в работу их документы и данные.
Через три дня, немного обучив своих новобранцев, рано утром наш отряд продолжил движение. По пути попались три села с небольшими гарнизонами по тридцать- пятьдесят фашистов. Первое село мы освободили без единого выстрела. Во втором немного пошумели, а в третьем, как и в первом, обошлось без стрельбы.
Еще два сёла находились поблизости от концлагеря. Поэтому в них мы решили пока не соваться. В освобожденных от фашистов сёлах к нам присоединилось сорок два добровольца. Нашими трофеями стали девять мотоциклов и семь грузовых автомашин.

Атаковать лагерь военнопленных решили ночью. До позднего вечера я занимался с личным составом боевой учебой. От последнего села, взятого нами, до лагеря было тридцать километров. Выехали к нему в 22.00.
Наша колонна получилась весьма внушительной. Впереди четырнадцать мотоциклов, за ними мой броневик и три бронетранспортёра, следом три танка и восемь грузовых автомашин.
На дорогу ушло меньше часа. Лагерь охранялся часовыми на восьми вышках. Еще четверо фашистов дежурили у ворот. Двое из них на мотоцикле. Я решил действовать по старой проверенной схеме. Поставил по периметру снайперов. Объяснил им, как важен первый выстрел, поэтому надо, не спеша, выстрелить один раз, но точно. Каждому обозначил его цель.
Шесть грузовиков остались ждать в стороне от лагеря, остальная колонна направилось в ближайшее село, находившееся в трех километрах.
Атаки на оба объекта начались одновременно в 23.00. Всё прошло хорошо. Грянул залп, разведка тут же «убрала» охрану при въезде в село, и в него зашла техника. Мотоциклисты расстреляли из пулемётов небольшой немецкий гарнизон. В селе мы захватили ещё две грузовых автомашины и три мотоцикла.
Освобожденные из лагеря военнопленные в количестве ста пятидесяти человек примкнули к нашему отряду. Кроме того, семнадцать сельчан изъявили желание пойти с нами. У нас стало десять автомашин и семнадцать мотоциклов.
У местных полицаев мы отобрали двадцать одну лошадь вместе седлами. Из бойцов, умеющих ездить верхом, я организовал кавалерийский взвод. Мне хотелось бы довести его численность до 50 сабель. Были бы только лошади.
Встал вопрос с обмундированием. У моих хозяйственников было сто двадцать комплектов нашей формы и сто комплектов итальянской формы, случайно попавшей к нам. Её мы тоже использовали, но с советскими знаками различия. Я рассчитывал, что позже с большой земли нам пришлют недостающие комплекты формы. Танкистам и мотоциклистам выдали железнодорожную форму чёрного цвета. Её у нас тоже хватало.
В освобожденном нами селе я дал возможность личному составу помыться, переодеться. Несколько часов было отведено для знакомства с трофейным оружием и техникой. Надо сказать, что немецкие фашисты вместе со своими союзниками захватили значительную часть Европы и вовсю пользовались чужой техникой. Даже Япония поставляла Германии пулемёты и другое огнестрельное оружие. А мы отнимаем это вооружение и поворачиваем его против фашизма.
На расстоянии семи километров от нас рядом с железнодорожной станцией находился небольшой посёлок. Ранним утром 9 сентября мы решили напасть на оба эти объекта.
Сказано сделано. Снайперы убрали охрану железнодорожной станции, а разведка и пулемётчики зачистили гарнизон посёлка.
Сразу расскажу о трофеях. Нам достались четыре зенитные пушки калибром 88 миллиметров, шесть 75-ти миллиметровых пушек с полным боекомплектом. В вагонах нашли 76-ти миллиметровые снаряды. По максимуму пополнили ими свой боезапас. Как по заказу, один вагон оказался с лошадьми. Их было ровно тридцать штук. Технику заправили ГСМ и взяли с собой бензовоз и три кухни.
Кроме того мы захватили семь грузовых автомашин, шесть мотоциклов, два бронетранспортёра. В одном из вагонов обнаружили танковые комбинезоны в количестве двухсот штук, двести танковых шлемов, двести коротких сапог с завязками на голенищах, двести черных краг и двести кожаных курток. Все это добро я решил тоже прихватить, для моих мотоциклистов. Лишнюю вражескую технику мы попросту уничтожили.
В посёлке в наш отряд вступили ещё семнадцать человек. Прямо на месте я распределил экипажи и расчёты и подобрал ещё тридцать человек для службы в кавалерии.
Уничтожив станцию, мы покинули поселок в 10.00. Разведка доложила, что по железной дороге к немцам движутся два вагона с подкреплением. На подъезде к станции мои танки и артиллерия расстреляли их в упор. Никто не ушёл.

Направляющуюся по шоссе колонну из шести грузовиков с пехотой, которую сопровождали два мотоцикла, расстреляли пулеметчики и снайперы. Забрав пригодную технику, собрав документы и оружие, мы двинулись дальше. Возвращаться на лесной хутор не стали, чтобы не подводить хозяев.
В следующем на нашем пути селе мы решили действовать по-другому. Наша колонна открыто подъехала к пропускному пункту, охранявшему въезд в село. Пока немцы изумленно глазели на нас, мои разведчики вырезали их без единого выстрела. Мы въехали Девятнадцать наших мотоциклистов, танки и бронетранспортёры, конница беспрепятственно въехали в село. Замыкали нашу колонну семнадцать грузовых автомашин с тринадцатью артиллерийскими орудиями.
Немецкий гарнизон состоял из двадцати солдат и двенадцати полицейских. Видя такую мощь, они вышли на площадь и сдались. Лишь местный староста и его сын-полицай где-то спрятались. Однако мы быстро окружили село, так что деваться им было некуда.
Мои бойцы нашли их довольно быстро. Задержанных привели на площадь, чтобы народ сам мог их судить. Кстати сказать, местные жители крови не жаждали. Но к старосте и его сыну отнеслись по справедливости - забили их насмерть прямо на площади. Это парочка, по рассказам жителей, была очень жестокой. Зверствовали, насиловали, убивали, пытали красноармейцев и местных жителей. Вырезали у пленных звёзды на груди и спине, а женщин насиловали, избивали до смерти, отрезали грудь. За свою жестокость и поплатились.
Всех добровольно сдавшихся в плен я решили отправить на Большую землю, тем более, оказии ждать недолго.

В селе было много детей, и я заметил, что двое из них, мальчик лет семи и девочка пяти лет, до позднего времени сидят на улице и не уходят домой. Местные жители рассказали, что их родителей замучил и повесил староста. Я даже не хочу называть его имя, этого урода не должны помнить.
У детей не осталось никаких родственников. Шансов пережить ближайшую зиму у них практически не было. Дров нет, овощей и хлеба нет. Летом они перебивались тем, чем могли помочь им добрые люди. Но зима – это совершенно другое дело. Я приказал взять детей в отряд, и отправить к моей жене в медсанбат. А потом я решил их усыновить.

В этом селе к нам присоединились ещё семь человек. У полицаев мы забрали одиннадцать лошадей. Из двух пароконных колясок мои специалисты решили сделать тачанки. А еще семь лошадей я отдал под седло. Тачанки оборудуем пулемётами Максима. Он тяжелый, и не вибрирует во время стрельбы. А главное, надёжный и проверенный временем. Усилит ее боевую мощь малокалиберный миномёт, с боекомплектом.
Мой кузнец Петрович оборудовал места для стрельбы и хранения боеприпасов, а также обшил их лёгкой бронёй.
Недалеко от этого села мои разведчики обнаружили аэродром с бомбардировщиками. До него было около сорока километров
Я направил Жору с конницей в дальнюю разведку, приказав попутно оценить обстановку у аэродрома и оставить там постоянный секрет из трёх-четырёх бойцов, с радиостанцией.
На аэродроме находилось тридцать шесть бомбардировщиков и два тяжёлых транспортных самолёта. У меня было всего шесть лётчиков. В последнее время немцы сбивали наших соколов уже не так часто. Улучшились лётные качества наших самолётов, увеличилось количество и самих самолётов, да и летчики приобрели огромный боевой опыт.
Я связался со штабом партизанского движения и получил разрешение на проведение операции на аэродроме. Координаты для нанесения бомбового удара мне обещали сообщить после захвата вражеских бомбардировщиков.

За последнее время наш отряд пополнился почти на триста человек. Я решил потратить несколько дней на переодевание, изучение трофейного оружия, приемов рукопашного боя. Новобранцы занимались также кавалерийской подготовкой, стрельбой из всех видов оружия, в том числе из лука и арбалета, метанием ножей. Обучение проводилось как днём, так и ночью.

14 сентября, получив последние сведения от разведки, я решил на следующий день напасть на аэродром. Бойцы, оставленные в секрете, сообщали, что количество техники на нем остается неизменным.
Со штабом партизанского движения я уточнил детали предстоящей операции. Прибытие десанта наших летчиков на аэродром было назначено на 18.00. К этому времени он должен полностью находиться под нашим контролем.
Наша задача усложнялась тем, что немцы в последнее время усилили охрану своих аэродромов. Увеличилось количество караульных вышек. На всех вышках теперь стали устанавливать пулеметы. Периметр охранялся бронетранспортёрами и пешими патрулями. У ворот вместо двух стали дежурить шесть фашистов с пулемётом. От воздушных налетов наш аэродром охраняли восемь крупнокалиберных зенитных орудий.
В общем, численность только одной караульной смены составляла порядка шестидесяти фашистов. Смена караула производилась один раз в четыре часа.
Атаковать аэродром было решено ровно в 17.00. За час я надеялся управиться с его гарнизоном и приготовить всё к встрече наших летчиков, которым предстояло бомбить немецкие позиции.
Еще я предполагал захватить в плен максимальное число немцев, желательно офицеров. Рядов у нас и так некуда было девать.
Кстати, семь бывших полицейских убедительно просили меня принять их в ряды Вооруженных Сил Советского Союза. Штрафного батальона в моей дивизии не было. Тем не менее, я решил все-таки дать им шанс исправиться, и определил их в сапёры. Мины немцы ставят направо и налево без всякой экономии. Поэтому мне для разминирования постоянно нужны сапёры. Смертность у них совсем небольшая, но работа очень напряженная и ответственная. Не забалуешь.

По дороге к аэродрому, пройдя примерно тридцать километров, наш отряд наткнулся на группу цыган. Их было двадцать семь. Они рассказали, что всего неделю назад у них был большой табор - сто пятнадцать человек на двадцати кибитках. Но недавно случилась беда. Табор наткнулся на подразделение немецких легких танков, которые передавили все кибитки, а уцелевших людей и лошадей расстреляли из пулемётов. Спаслись лишь эти двадцать семь человек.
Я предложил им укрыться в ближайшем лесу до окончания нашей операции, и пообещал потом помочь им лошадьми и продуктами. А пока я отдал цыганам сухой паёк и свою пароконную телегу для детей и раненых. На ней мы везли аккумуляторы для раций и самолёта. Их мы переложили в одну из тачанок.
У аэродрома нас уже поджидали разведчики. По их донесениям, выходило, что там все спокойно.
Своих снайперов я распределил по всему периметру аэродрома. Часть из них должна была ликвидировать часовых на вышках, остальные разделаться с патрулями и экипажами бронетранспортеров. Задача разведчиков - снять охрану на воротах, продвинуться к комендатуре и заблокировать ее. Ворвавшиеся в ворота мотоциклисты перебьют фашистов, оказавшихся в момент атаки на летном поле. После зачистки территории нам еще предстояло заправить и вооружить самолёты, а затем подготовить их к вылету.

Захват аэродрома закончился полным успехом. Я отправил конницу и тачанки, а также две группы мотоциклистов выяснить обстановку на дальних подступах к аэродрому. С ними отправились тридцать разведчиков на автомашине и бронетранспортёре.
В числе наших трофеев оказались бензовоз; девять автомашин, восемь зенитных пушек калибром 88 мм, шесть мотоциклов с пулемётами, три бронетранспортёра. Около тридцати офицеров-летчиков и три офицера гестапо стали нашими пленниками.
В назначенное время на летное поле сел самолёт с Большой земли. На нем прибыли экипажи для трофейных бомбардировщиков. Мои пилоты тоже пригодились.
Доставивший их самолёт тоже заправили и подготовили к обратному полету. Взлетевшие с аэродрома бомбардировщики прикроют штурмовики, а ближе к линии фронта сопроводят истребители.
Через некоторое время от командования было получено сообщение, что самолёты отбомбились отлично и теперь направляются в наш тыл на посадку.

Мы забрали трофейную технику, погрузились на машины и двинулись на нашу временную базу. По дороге освободили еще одно соседнее с аэродромом село, арестовали и расстреляли полицаев. Так решили его жители. Пять пароконных повозок, выданных немцами полицаям, мы реквизировали.
В условленном месте произошла наша встреча с разгромленным цыганским табором. Мы передали им продукты, фураж и, главное, лошадей.
Разведка доложила, что на том поле, где немцы напали на табор, до сих пор находятся лёгкие танки. Бойцы насчитали тридцать шесть штук.
В моем распоряжении одиннадцать орудий и шесть крупнокалиберных миномётов. Для тридцати шести танков артиллерии маловато. Но я придумал другой финт.
Откуда-то цыгане узнали, что мы собираемся отомстить за них и за их погибших родственников. Мужчины настаивали на том, чтобы пойти в бой с нами. Я пытался объяснить им, что мои бойцы подготовлены гораздо лучше, да и вообще решать исход сражения будет артиллерия. Но они не хотели ничего слушать и настаивали на своем. Пришлось взять с собой семерых, как мне показалось, наиболее подготовленных цыган.
Я не планировал участия в предстоящей операции участия танков и бронетранспортеров, и потому направил их к узловой станции, находящейся в тридцати километрах от нашего местонахождения. Этой группе было поручено, не обнаруживая себя, провести разведку.
17 сентября 1943 года в 15.00 мы выдвинулись в сторону расположения немецких танков. План у меня был простой. Я рассчитывал дождаться темноты, уничтожить часовых, охранявших немецкий лагерь, и расстрелять палатки, в которых находятся фашисты.
Сжечь танки предполагалось с помощью бутылок, наполненных зажигательной смесью. Сигналом к поджогу должна послужить первая пулемётная очередь.
Одиннадцать французских танков R-35 я решил не уничтожать (они переключаются на колёсный ход, а он не хуже, чем у БТ-7) и даже заранее отобрал для них командиров, механиков водителей и наводчиков.
Мой план полностью сработал. Немецкие танки частью были уничтожены, частью захвачены. Цыган удовлетворил исход боя. Конечно, ушедших не вернёшь, но на сердце как- то легче, когда справедливость торжествует. В плен никого брать не стали, да и трудно в пылу ночного боя оставить кого-то живым.

После уничтожения немецкой танковой колонны мы расстались с цыганами. Я предложил им оружие, но они отказались, объяснив это тем, что не хотят подвергать опасности своих детей. Я был уверен, что фашистам абсолютно всё равно с оружием они будут или нет. Если захотят расстрелять, расстреляют и безоружных. На прощание я все-таки дал им десять финских ножей.
Расставшись с цыганами, наш отряд направился к узловой железнодорожной станции. Две группы моих мотоциклистов заранее разрушили железнодорожные мосты на подъезде к ней. Сделано это было для того, чтобы, как в предыдущий раз, немцы не пытались прийти на помощь гарнизону станции по железной дороге.  К тому же разрушенные мосты не дали возможность составам с вооружением покинуть узловую. 
По сведениям разведчиков, выходило, что на станции находятся шестьдесят пять орудий калибром 75 мм, и семьдесят пять грузовых автомобилей.
Уничтожив станционную охрану, мы забрали у немцев все грузовики и пушки. Орудия оказались новыми, модернизированными, с новыми панорамами. Такая добыча дала мне возможность впоследствии серьезно обновить материальную часть своих артиллерийских полков. Теперь в моем распоряжении были современные пушки калибром 75 мм и зенитные орудия калибром 88 мм. На значительной части автомашин у нас  стационарно были закреплены зенитные пушки калибром 36 мм, а отряды кавалерии и мотоциклистов усилены «сорокапятками». Также в моем распоряжении оставались новые советские дивизионные орудия калибром 76 мм образца 1942-43 годов.
Все устаревшие пушки я позднее припрятал в лесу и болотах. Если у меня будет артиллерийская школа, они станут основой для артиллерийского музея. Чего стоят только несколько полковых пушек на железнодорожном ходу 1927 года выпуска.
Еще на станции мы захватили более сотни лошадей и шестьдесят коров.  И освободили сто советских военнопленных, которых немцы уже приготовились отправить в Германию. Забрав трофеи, мы отправились на нашу новую временную базу.

20 сентября я собрал все свои отряды вместе. Артиллерийским полкам передали новую технику: десять зенитных пушек калибром 88 мм и шестьдесят восемь орудий калибром 75 мм. В обоих артиллерийских полках дивизии остались орудия трех калибров: 75 мм, 76 и 88 мм. Все они были почти новые, как и грузовые автомашины,  их перевозящие.
Во вспомогательных службах оставили зенитки калибром 36 мм и противотанковые пушки калибром 45 мм.
Заканчивался сентябрь, пришла пора подумать о зимней одежде, о новых покрышках, аккумуляторах, о лыжах, о дополнительных цепях. У меня полтора десятка танков, сорок бронетранспортёров, семь тягачей, два грейдера и четыре бульдозера. Есть надежда, что зимой у нас получится так же эффективно бить врага, как и летом.
А били мы его и в хвост, и в гриву. Бывало, серьезно доставалось и нам. Но разгромить нас у немцев никак не выходило. Отчасти от того, что мы постоянно лишали врага такого важного преимущества, как оперативная связь, уничтожая телефонные линии и телеграфные столбы.  У нас же в каждой группе была радиостанция со своим кодом,

Незаметно подошёл ноябрь 1943 года. Мы с моим штабом запланировали несколько крупных операций, связанные с занятием небольших городов, уничтожением складов с боеприпасами и ГСМ, мостов, узловых железнодорожных станций, аэродромов и фашистских гарнизонов.
Для новых рейдов я решил разбить дивизию на семь частей и привлечь к операциям все наши восемь партизанских отрядов. В общем, распустить «щупальца» по трём ближайшим областям.
По моим задумкам части дивизии будут сходиться для отражения ударов фашистских войск и расходиться для нанесения своих ударов.

Все мои отряды отправились действовать по ранее разработанному плану. Со мной осталась группа из хозяйственников, комендантского взвода и личной охраны. Кстати, она у меня небольшая: радист, ординарец, водитель «Мерседеса», экипаж броневика из трех бойцов, один снайпер, связной на мотоцикле, адъютант Жора и Тихонович. Это и мой штаб, и охрана, и собеседники, и советчики.
Обычно вместе со мной участвует в операциях личный состав особого отдела дивизии вместе со своим начальником. Но в этот раз особисты были заняты проверкой освобожденных нами военнопленных. Всего около семидесяти солдат, в числе которых двадцать водителей грузовых автомашин и три повара. После проверки им предстояло еще многому научиться.

Наша группа находилась между Слуцком и Бобруйском. Существовала необходимость изучить окрестности, поэтому я, взяв броневик и «Мерседес», направился в разведку.  решил сходить в разведку. Для начала пошли в сторону Бобруйска.
Двигаясь болотистой местностью, мы заметили справа от дороги подозрительно большую кучу мусора. Я приказал бойцам проверить ее. Под хламом оказались три орудия калибром 45 мм без затворов и панорам. Мы продолжили поиски и нашли двадцать снарядов к сорокапяткам. Пушки были в хорошем состоянии, словно их совсем недавно почистили.
Я решил завернуть в ближайший населенный пункт, вдруг, там нас ждут артиллеристы. Им оказалась деревня Большие Бобры дворов на пятьсот-шестьсот. Всего две улицы. По этим улицам мы выехали на небольшую площадь. Я послал бойцов найти полицейских и старосту. Минут через десять минут их привели ко мне.
Пятеро полицейских вели себя скромно, всем своим видом выражая раскаяние. Староста, наоборот, выглядел нагловатым, показывая свою независимость от происходящего.
На площадь стал стекаться народ. Я был в бурке, поэтому о том, что они видят перед собой генерала, люди не догадывались. Старосту и двух полицейских жители деревни забили насмерть. Остальные полицаи стояли и смотрели на происходящее и, наверняка боялись, что очередь дойдёт и до них. Но люди успокоились и больше агрессию не проявляли.
На мой вопрос, что нам делать с оставшимися в живых полицаями, ответа не последовало. Я решил пока ничего не предпринимать. Мы забрали у немецких приспешников оружие и средства передвижения. У старосты была пароконная упряжка и мотоцикл с коляской, у рядовых полицаев пять лошадей и три велосипеда, выданных фашистами. В доме у старосты ещё стоял пулемёт Максима. Его можно было использовать для тачанки.
С просьбой зачислить их в отряд ко мне подошли человек тридцать бывших красноармейцев и около двадцати местных жителей. Среди них нашлось семь артиллеристов, тех самых, что спрятали орудия на болоте. У них оказались и замки, и панорамы и даже упряжь с передком.
Артиллеристами командовал старшина Иван Петрович Ковалёв. Я поручил ему сформировать расчёты для орудий. Ему не надо было объяснять, что главное в этом деле - умелый командир орудия и наводчик. Я поставил Ковалёва командовать пока еще не полной батареей. Бой покажет, кто на что годен.
В деревне Большие Бобры мы задержались до утра, а потом двинулись дальше. Отряд увеличился, а транспорта у нас немного. Десять человек я усадил на тачанку и лошадей, троих на мотоцикл, трое оседлали велосипеды. Около сорока человек могли разместиться в моем штабном «Мерседесе». Остальным места не хватало.
Чтобы пополнить отряд транспортом, я решил устроить засаду на ближайшем шоссе. Со мной отправилась вся мобильная часть группы, за исключением велосипедистов. Орудия я тоже брать не стал.
На дороге к Бобруйску выбрали место для засады и стали ждать. В бинокль шоссе просматривалось километров на семь. Наконец показалась подходящая колонна. К нам навстречу двигались четыре мотоцикла с колясками, в которых сидели пулемётчики, легковой «Опель», автобус и грузовая автомашина.
Я и несколько моих опытных бойцов, переодетые в форму полевой жандармерии, остановили колонну, якобы для проверки документов. Начали с пассажиров «Опеля». Своими спинами мы загородили им обзор. Пользуясь этим, мои ребята незаметно сняли водителя и сопровождающего с грузовой автомашины, водителя автобуса и двух офицеров, находившихся в нём. Та же участь постигла мотоциклистов и пулемётчиков. Когда немцы спохватились, было уже поздно. Я застрелил обоих пассажиров «Опеля» и его водителя.
Трупы мы закопали трупы подальше от дороги. Вместе с немцами там нашли последнее пристанище и полицаи из деревни, которых мы приговорили к расстрелу.
Отбитую у фашистов технику: грузовик, автобус и легковую машину я отправил за пушками и оставшимся в Больших Бобрах личным составом.

За время ожидания прибытия остатков нашей группы больше по шоссе так никто и не проехал.  После соединения наших отрядов мы окольными путями вернулись на нашу временную базу.
Успешная вылазка в Большие Бобры послужила причиной того, что к нам потихонечку стали приходить люди, желающие драться с немцами. Видя такое дело, я подумал, что базу пора менять. Однако решил несколько дней подождать с этим делом, пока не уменьшится приток добровольцев.
Тем временем я с моими бойцами нагрянул в Бобры. Это ещё одна деревня, расположенная вдалеке от дорог и на приличном расстоянии от нашей базы. Немецкого гарнизона там нет. Оккупационную власть представляют староста и пятеро полицаев.  Собравшиеся на площади местные жители сообщили, что особых жалоб на полицаев у них нет. Их и старосту было решено не расстреливать. Кто знает, может на смену им немцы назначат ещё хуже. В общем, отобрали у них семь лошадей и оружие.
В Бобрах к нам присоединились ещё около тридцати бывших красноармейцев, прижившихся у жителей деревни. В целом, за довольно короткое время ко мне примкнуло около ста человек. Наши инструкторы усиленно с ними занимаются. Я объявил, что экзамены у солдат буду принимать лично. Основную специальность надо сдать минимум на оценку «отлично», а дополнительную на «хорошо».
Я поменял весь личный состав комендантского взвода. Теперь в нем несли службу и одновременно обучались наши новички. 
Для очередного рейда я отобрал из наиболее обученных бойцов три десятка солдат и десяток кавалеристов. Взял с собой артиллерию, броневик, пять мотоциклов и три автомашины. Получилась довольно внушительная колонна, численностью около ста человек.
Я задумал провести диверсию на узловой железнодорожной станции, расположенной в ста километрах от места нашей нынешней дислокации. Находящийся на подъезде к ней мост мы решили взорвать. Линия фронта была пока далеко, поэтому он не считался стратегически важным объектом и охранялся слабо.
К мосту я направил кавалерию и мотоциклистов, а сам решил атаковать  железнодорожный узел и небольшой железнодорожный посёлок. По моим расчетам выходило, что наших сил должно было хватить для захвата сразу двух этих объектов.
Артиллеристам я приказал перекрыть единственную автодорогу, ведущую к Бобруйску, на удалении пятнадцати километров от железнодорожного узла.
Ножами уничтожив охрану на подъезде к посёлку, проникли на станцию, где без проблем справились и с ее охраной тоже. Получилось захватить комендатуру с тридцатью солдатами. Перерезав провода, мы забрали себе две радиостанции.
На путях находились семь эшелонов. Начальник железнодорожной станции подробно описал ситуацию. К одному из составов были прицеплены несколько вагонов с военнопленными и советскими гражданами, которых угоняли на работу в Германию.
Мы освободили всех: около двухсот военнопленных и почти триста гражданских лиц. Освобожденные красноармейцы горели желанием вернуться в ряды вооружённых сил и бить фашистов дальше.  В числе гражданских были одни женщины и дети. Я предложил им побыстрее разбежаться, что они и сделали.
Ко мне подошли семь девушек и попросили принять их в отряд. Все они имели военные специальности. Две девушки были радистками, три медсестрами, и еще две поварихами. Такие специалисты мне были нужны, и я с удовольствием взял их к себе.
На железнодорожных платформах и в вагонах находилось сорок грузовиков и тридцать орудий калибра 75 мм, двенадцать мотоциклов с колясками, оснащёнными пулемётами МГ-34, а также боеприпасы, два автозаправщика, шестьдесят лошадей, с шестьюдесятью сёдлами и шесть бронетранспортёров.
Трофейное оружие и боеприпасы, продукты и фураж погрузили на автомашины. Под завязку заправили их и ёмкости автозаправщиков. Забрали с собой и четыре зенитных орудия калибром 88 мм, охранявшие станцию.
В одном из вагонов поезда, который должен был отправиться в Германию, мои бойцы обнаружили картины и другие музейные вещи. Я приказал забрать всё с собой. Мы должны возвращать ценности, похищенные у советского народа.

Когда погрузка трофеев была закончена, выяснилось, что нам не хватает десяти водителей автомашин. Остались без водителей и пять отобранных у немцев мотоциклов. Пришлось обращаться за помощью к теперь уже бывшим военнопленным. К счастью, среди них нашлись и водители, и мотоциклисты, и артиллеристы, и кавалеристы.
В 8.00 следующего дня мы покинули станцию, предварительно уничтожив все составы и административные здания.
В моем отряде стало еще больше новичков. С таким личным составом воевать пока нельзя. Я срочно вызвал к себе начальника особого отдела. Всех вновь прибывших требовалось проверить. Фашисты постоянно направляли к нам лазутчиков и предателей.
Кроме этого новичкам требовалось время для подготовки и обучения. Под моим контролем были формированы учебные группы, где бойцы постигали нужные для дивизии военные специальности. 
Начальник штаба прислал мне трёх толковых офицеров артиллеристов. Батарею «сорокапяток» я так и закрепил за старшиной Ковалёвым. Из остальных орудий,  захваченных у врага, было сформировано шесть батарей. Пять из них были полностью оснащены  пушками калибром 75 мм. Еще одна батарею составили из зенитных орудий калибром 88 мм (4 штуки) и 36 мм (2 штуки).
У центра я запросил пятьдесят винтовок с оптическим прицелом, двадцать бронебойных ружей, шашки для кавалерии и недостающие комплекты советской военной формы.
Скорее к нам присоединился наш отряд морской пехоты. Рейд морпехов проходил через мою базу.
С таким усилением можно было подумать о взятии Бобруйска. Однако после некоторого размышления я решил обратить свой взгляд на Слуцк. Он подальше от нашей временной базы. А привлекать к ней дополнительное внимание не хотелось.
В ходе рейда на Слуцк сначала мы заняли два ближайших к нему села, где на полтора десятка коней пополнили свою кавалерию. Там же к нам присоединилось около пятидесяти добровольцев.
Слуцк взяли 15 декабря.  Как обычно в таких случаях разведчики качественно сработали на въездных постах, уничтожив их охрану. Морпехи окружили гарнизон, располагавшийся в здании школы и комендатуру, она находилась в музее. Немцам было предложено сдаться, но они ответили стрельбой.
Сначала морпехи хотели закидать оба здания гранатами, но потом решили проверить работу артиллерии. Выставили двенадцать орудий. После первого же залпа, оставшиеся в живых фашисты сдались в плен.
Мои бойцы прошли по домам, указанными местными жителями, выявили немецких офицеров, проживающих на квартирах города. Они частично были уничтожены, частично взяты в плен. 
Рядом со Слуцком располагался немецкий полевой аэродром, на котором находилось тридцать два истребителя и два транспортных самолёта.  В моем распоряжении находились двадцать три лётчика, которых сбили фашисты. Фронт недалеко, я решил перегнать двадцать один истребитель и оба транспортника с пленными немцами на нашу сторону. Остальные самолёты пришлось уничтожить.
В Слуцке мы пробыли до вечера, и решили было уйти на базу. Но тут разведка доложила, что к городу приближается колонна из тридцати шести легких и средних танков и тридцати автомашин с живой силой противника. Колонну сопровождают три мотоцикл и два бронетранспортёра. С возвращением на базу было решено повременить.

Я выбрал отличное место для засады. Расположил артиллерию вдоль дороги, за сто метров от края проезжей части. Перед ней установил пулеметы и расставил снайперов. Им был дан приказ по возможности не наносить повреждений мотоциклам и бронетранспортерам. Остальную технику и живую силу противника можно бить не жалея.
Не доехав метров сто пятьдесят до засады, немецкая колонна, которую мы поджидали, внезапно остановилась. Я напрягся, мы оказались в не слишком выгодном положении. Но делать нечего, придётся вести бой в этих условиях.
Вдруг колонна продолжила движение. Но проехав ещё метров пятьдесят, она опять остановилась. У нас в резерве кавалерийская сотня, четыре тачанки с пулемётами Максима и пять мотоциклов с тремя «сорокопятками». Резерв двигается позади немцев на расстоянии трех километров.
Мы приготовились к бою, но тут колонна снова двинулась вперёд. Наконец она вышла на намеченные нами позиции, и мы открыли интенсивный огонь. Всё произошло как в тире.  За двадцать минут вражеские танки и пехота были уничтожены. Пленных на этот раз мы не брали..
Двадцать автомашин и шесть миномётов в них, мы получили не повреждёнными. Семь лёгких танков итальянского производства, которые при не об ходимости можно перевести на колёсный ход, не требовали сложного ремонта. Тихонович обещал привести их в рабочее состояние за несколько часов.
Мёртвых фашистов закопали на месте. У нас среди личного состава убитых нет, а раненых восемнадцать человек. В основном, это лёгкие ранения. Шесть средней тяжести и ни одного тяжёлого. Я даже не стал вызывать Филиппа Евгеньевича. Раненые обошлись лечебной помощью медсестёр.
Отъехав подальше от места боя, наша группа расположились на привал с ночёвкой.
Подразделение морской пехоты я отпустил по дальнейшему маршруту, предусмотренному спланированным ранее рейдом. Я разрешил морпехам носить морскую форму, но в рейдах и на заданиях, обязал носить маскхалаты. Зимой белые, летом защитные. У моих моряков пятьдесят снайперов и тридцать бронебойных ружей. Так что они смогут противостоять целому мотострелковому полку.
Как только Тихонович привел в порядок трофейную технику, мы, заметая следы, ушли на свою временную базу.
За время последней операции у нас набралось ещё с полсотни добровольцев, желающих служить в Красной Армии. Теперь в моей группе насчитывалось около пятисот бойцов.  Двести пятьдесят артиллеристов, сто тридцать кавалеристов, четыре тачанки, два десятка мотоциклистов, а значит, соответственно, двадцать пулемётчиков и двадцать снайперов. Снайперы обязательно входили в состав любого моего подразделения, были они даже в экипажах тачанок.
Теперь у нас было семь танков, шестьдесят автомашин и десять бронетранспортёров. Экипаж танков насчитывал четыре человека: механик-водитель, радист-пулемётчик, заряжающий и наводчик, он же являлся командиром танка.
Теперь наш батальон может противостоять большим силам противника. Почти сорок орудий, семь лёгких танков, шесть миномётов, пулемёты. Боевые действия показали, что исход боя решает не количество воинов, а наличие и мастерство использования техники. Пять снайперов при необходимости могут заменить, как минимум, взвод, а то и два взвода пехоты.
Эта зима выдалась очень снежной. Хорошо, что у нас есть вездеходы и бронетранспортёры.

Продолжая занятия с личным составом, мы не забывали о разведке и диверсиях на объектах противника. Подрывали мосты и пускали под откос поезда, постоянно выводили из строя столбы электропередач и телеграфа, взрывали электростанции.
Немцы боялись ездить на восстановление линий, старались посылать полицаев. Обычно на месте повреждений их ждали в засаде мои ребята. Нас интересовала техника для восстановления, трелёвочные трактора и другая техника.
В середине ноября к нам пришли два пожилых еврея, попросились воевать. Они рассказали, что жили в местечке под Ровно. Их детей и жён расстреляли фашисты, а они вдвоём еле успели спрятаться у соседей. Старики остались живы, но все их родные погибли. Что им делать и для кого жить, они теперь не знали.
Кто-то им подсказал, что где-то неподалеку действует отряд Красной Армии, вот они и пришли к нам. Но как я их возьму? Этим старикам-евреям по шестьдесят пять лет. Куда им воевать! Конечно, можно их приспособить к какой-нибудь службе. К примеру, вторым номером к пулемёту на тачанке. Все равно им будет тяжеловато.
Но тут выяснилось, что эти старички  - портные. Мне же давно хотелось пошить нашим бравым кавалеристам донскую казачью форму. Тем более, в Красной армии разрешили ношение казачьей формы. Этим делом я и озадачил стариков. Кое-какой материал у нас есть. Имеются и три швейных машинки «Зингер». Назначил их на должность третьих номеров на тачанке и поручил пошить форму для кавалеристов. Ребята меня поддержали, им тоже захотелось чем-то выделяться. В дивизии у всех пограничная форма. Отличаются только танкисты, мотоциклисты и морпехи.
В общем, я решил создать в дивизии отдельный казачий эскадрон. Его личный состав обучался специальной джигитовке.  Казакам я разрешил постоянное ношение шашки. После окончания войны, я обещал, что каждый из них будет иметь возможность забрать шашку с собой.
Старички-портные проявили инициативу и предложили пошить для каждого подразделения дивизии своё знамя. В первую очередь, конечно, сшили знамя казачьему эскадрону, а затем уже и другим подразделениям. Я был совсем не против того, чтобы  мои бойцы шли воевать под знаменем своей части. Нашлась местная женщина, которая расшивала знамёна золотыми нитями. Пришлось взять её на должность швеи. Больше всего знамени обрадовались морпехи. Они были отдельным подразделением, занимались разведкой и диверсиями.

Ближе к Новому году я решил пройти рейдом по ближайшей округе и «поздравить» немцев с праздником. Во время отсутствия основных сил на базе остаются комендантский и хозяйственный взводы. Для отражения нападения этого должно хватить. А там ближайшая группа всегда подоспеет на выручку.
Подходы и подъезды к базе заминированы. Но в обычное время мины неактивны, можно ходить и ездить без проблем. Но при необходимости с помощью специального механизма его недолго сделать непроходимым для врага.
 В новогодний рейд я решил взять с собой десять бронетранспортёров, которые заодно послужат тягачами для артиллерийских орудий, танки, мотоциклы и конницу. Тачанки я оставил на базе. Рвать по снегу лошадей не имело смысла.
Нарезая колею, первыми по снежной целине шли наши танки, за ними бронетранспортёры и мой броневик, потом двигалась кавалерия.  Мотоциклы ехали уже, как по асфальту. Если не будет снегопада, по такой дороге немцы в момент выйдут на нашу базу. Но там я оставил тридцать орудий, и врага встретят, как надо.
До 20 февраля прошли почти по всей Белоруссии. Пополнили запасы боеприпасов, фуража, продуктов. Если попадались нитки, швейные машинки, ткани, всё это мы тоже брали с собой. Ведь теперь у нас есть свои портные.

В городе Энск мы натолкнулись на двух детей, живших в подвале жилого дома. Мальчику было шесть лет, а девочке пять. По рассказам соседей, их родителей еще осенью схватили в облаву и расстреляли, как заложников. Всю зиму дети прожили в подвале, пропитание добывали себе на помойках и попрошайничали на рынке. Но рынок работал только один раз в неделю. Дети очень оголодали и повзрослели. Квартиру, где они жили раньше, заняли другие люди. 
Я поднялся в эту квартиру. Оказалось, что теперь здесь живут беженцы из другого города. Это они выгнали детей на улицу. У меня было желание их наказать, но когда я увидел, что у них самих четверо детей, то просто плюнул и ушел.
После непродолжительных раздумий я предложил сироткам жить в моей семье. Они согласились. Тогда я связался по рации с женой Капитолиной, и рассказал ей обо всем.  Она тоже оказалась не против. Капитолина была на первых месяцах беременности, и, если всё сложится хорошо, то в нашей семье будет пять детей.
У нас в дивизии служили около семидесяти женщин. Все прекрасно знали, что я был против временных связей. Полюбили друг друга, расписывайтесь. Только, чтобы на всю жизнь, без всяких разводов.

За время похода трофеев набралось почти на восемьдесят автомашин. В отряде прибавилось людей и техники. В нашем распоряжении теперь было двадцать пять лёгких танков, которые можно перевести на колёсный ход. Последний рейд принес нам еще   шестьдесят артиллерийских орудий. Вместе с имевшимися у нас пушками вся артиллерия составила сто стволов. Сформировал на этой основе артиллерийский полк из двадцати батарей по 5 орудий в каждой.
Полный казачий эскадрон состоял и четырехсот всадников и десяти тачанок. В роте мотоциклистов служили сто пятьдесят человек. По три человека в экипаже мотоцикла. Двести сорок человек составляли экипажи тридцати бронетранспортеров. Целый батальон.
Кроме этого в отряде были рота снайперов-лыжников, взвод сапёров, комендантский  и хозяйственный взводы, миномётная рота, сто пятьдесят автомашин с водителями. Всего  две тысячи четыреста штыков и сабель. Почти два полка!
Так вырос только мой отряд. А их в дивизии ещё шесть. Надо сказать, что за время войны ненависть к фашистам у наших людей только усилилась. Немцы сами поддерживали её, считая наш народ скотом, насилуя и убивая без разбора. Люди готовы были голыми руками рвать фашистов. Но одной ненависти мало. Чтобы победить врага и не погибнуть самому, нужно уметь воевать. Вот этому умению я и старался научить всех своих бойцов.
Мы к себе никого не звали. Мы отлично жили до войны. Работали, влюблялись, растили детей, учились. И вдруг пришли фашисты. Уничтожая всех, забирая чужие жизни, не щадя никого. Насилуя, грабя, убивая, обращаясь с людьми хуже, чем со скотиной.
Фашисты издевались и над военнопленными. Морили голодом, не давали воды. Порой пленные вынуждены были пить свою мочу. Их держали в холодных бараках, а то и вовсе без крыши над головой и в дождь, и в снег.
Мы несколько раз освобождали такие лагеря. Видя, каким издевательствам подвергались в плену наши люди, трудно было удержаться и не перебить всех фашистов.

Новогодний рейд прошёл очень удачно. Правда, огорчало то, что мы потеряли пятерых бойцов убитыми и более двадцати ранеными. Зато фашистов положили более трёх тысяч.  Ну и, конечно, уничтожили много техники, сожгли десятки вражеских эшелонов, взорвали пятнадцать мостов, семь складов с боеприпасами и шесть складов с ГСМ, разрушили четыре электростанции.
После нашего возвращения на базу начались сильные метели, и повалил снег. Теперь немец наверняка долго еще не сунется в лес.
Шифрограммой от ГКО мне было приказано прибыть в Москву 22 февраля. Стали готовить площадку для взлёта, а Тихонович занялся самолётом. Вылет назначили на 16.00. Все музейные ценности, которые мы отбил у фашистов, погрузили в салон самолета, предварительно составив подробную опись.  Семерых пленных немецких офицеров: двух полковников и пятерых майоров тоже приготовили к отправке в Москву. Судя по найденным у них документам, они могли дать ценные сведения.
Скажу честно, я сильно волновался.  В Москву меня не вызывали давно. Неужели что-то случилось? Или кто-то опять написал кляузу?
На всякий случай взял с собой наградные списки и списки на повышение званий. Как всегда со мной полетели Тихонович и Жора.
22 февраля около полуночи мы были уже в Москве. Как обычно, на аэродроме меня ждал офицер МГБ. Он доставил меня в Кремль. Я думал, что, как и раньше, мне дадут время отдохнуть и переодеться. Но нет. На этот раз меня провели сразу в приемную Сталина, где я вновь встретился с Александром Николаевичем Поскрёбышевым. Пожав мне руку, он предложил немного подождать.
Состояние тревожного ожидания не отпускало. Наконец зазвонил телефон. Александр Николаевич взял трубку, после чего показал мне, что я могу проходить в кабинет Верховного главнокомандующего.

За огромным столом я увидел всех членов ГКО. Я приблизился и отрапортовал о прибытии. На мое приветствие никто не ответил. Все активно обсуждали между собой какой-то вопрос, только Иосиф Виссарионович что-то писал. Так прошло несколько томительных минут.
Наконец, товарищ Сталин встал, подошёл ко мне и протянул мне руку. Поздоровавшись с Верховным главнокомандующим, я замер в ожидании.
Иосиф Виссарионович поинтересовался делами в дивизии, а выслушав ответ, спросил о семье.
- Усыновил еще двух осиротевших детишек, товарищ Сталин. А теперь с женой ждем своего.
- Молодец, генерал. Так держать! А что за документы ты нам принес?
Я ответил, что это папка со списками на награждения и повышения в звании моих отличившихся бойцов, а также опись похищенных из советских музеев ценностей, которые нам удалось отбить у фашистов.
- Хорошо воюешь. И здесь молодец! – снова похвалил меня Верховный.
Он подвёл меня к карте и попросил изучить несколько направлений.
- Здесь, в районе Бобруйска, весной мы проведем наступательную операцию. Есть мнение задействовать в ней вашу дивизию.
Затем товарищ Сталин попросил меня рассказать про предыдущий рейд. Я рассказал о победах своей дивизии, поделился впечатлениями проведенных боях. Упомянул и о потерях.
- Если бы за три тысячи убитых фашистов, мы всегда отдавали бы пять жизней наших солдат, в Германии давно воевать было бы некому, - заметил Сталин. Все засмеялись.
Затем Верховный главнокомандующий спросил, нашел ли я место для будущего гарнизона.
- Выбираю между Таганрогом и Измаилом, товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович подошёл к столу, взял с него кинжал и подошёл ко мне:
- Товарищ Воронцов снова забыл про свой день рождения. Но мы с товарищами об этом помним. С днем рождения вас, Алексей Никифорович!
Я чуть с ума не сошёл. Еще бы - глава государства называет меня по имени и отчеству и помнит про мой день рождения.
Вытянув кинжал из ножен, я поцеловал клинок, на котором увидел надпись: «А.Н. Воронцову от товарища И.В.Сталина за храбрость и умелое руководство дивизией».
Я от всей души поблагодарил товарища Сталина и всякий случай сказал: «Служу Советскому Союзу». Мне показалось, что прием окончен, и я уже собрался уходить. Но Верховный остановил меня и предложил выпить за моё здоровье.

Сталин вручил мне бутылку грузинского коньяка «КВ». Она была завёрнута в папиросную бумагу. Я хотел было её развернуть, но он сказал это подарок.
Откуда-то появилось вино, фрукты и коньяк. Иосиф Виссарионович лично налил мне коньяк и прежде, чем произнести тост, негромко сказал:
- Измаил ближе к Европе. Рядом Румыния, Болгария, Турция.
Я воспринял его слова, как приказ.
Мы выпили, ещё некоторое время поговорили и меня, наконец-то, отпустили.
Я вышел в приёмную. Александр Николаевич Поскрёбышев сообщил мне, что меня наградили тремя орденами: Богдана Хмельницкого I-й степени, Ленина и Отечественной войны I-й степени. Не исключено, что за возвращение музейных ценностей государству меня тоже представят к награде.
Александр Николаевич тоже поздравил меня с днем рождения и передал мне ту самую, завёрнутую в папиросную бумагу, бутылку коньяка «КВ».
Он сказал мне, что награды для отличившихся офицеров и солдат дивизии, а также приказы на присвоение очередных званий мне пришлют через центр партизанского движения.
С Поскребышевым мы немного поговорили об обстановке на фронтах, о том, как живёт Москва, и даже о новых постановках в столичных театрах. Александр Николаевич пообещал в мой следующий приезд помочь с билетами в Большой театр.
 Сходить в Большой я и сегодня был бы не прочь, но время меня поджимало. Вылететь назад в дивизию я хотел затемно, чтобы не терять целые сутки. Тем более, что Иосиф Виссарионович дал мне несколько срочных поручений.
В коридоре меня уже ждал офицер МГБ. В его сопровождении я отбыл на аэродром. Самолёт уже был заправлен и готов к взлёту. За штурвал сел Жора, а мы с Тихоновичем расположившись в салоне, попробовали коньяк, подаренный товарищем Сталиным. Выпили за нашу Красную Армию, за нашу дивизию, за мой день рождения, помянули погибших друзей.
Так за разговорами и прилетели на базу. На этот раз я не стал собирать дивизию в один кулак. Фашисты легко могут отследить такое крупное соединение. Будем работать группами по сообщениям разведки. И лишь, когда возникнет необходимость, соберём все силы воедино. Вместе с девятью партизанскими отрядами численность моей дивизии составляет уже более двадцати тысяч человек.
Измаил пока занят фашистами. В ходе подготовки Бобруйской операции я неоднократно связывался со штабом маршала Василевского для уточнения роли в ней моей дивизии. А пока она не началась, мои боевые группы продолжали проведение диверсионных рейдов по Белоруссии, вплоть до польской границы. Уничтожали мосты и узловые железнодорожные станции, которые мешали нашему наступлению. Или наоборот, захватывали и защищали переправы до прихода наступающей Красной Армии. Во вражеском тылу мы действовали, как десант, заброшенный с Большой Земли.
 
Алексей Кутырев.