Защитница

Когда диктор сообщил о начале военной операции, Люба не сразу разобралась в невнятной  речи.
Слова  с трудом пробились сквозь плотный слой ваты.
Или его  рот перекосило от горечи.
Или ей почудилось в бредовой действительности.
Намедни изрядно приняла, а теперь душа изнемогала.
Женщина так истово верила, что незримая эта сущность вроде бы материализовалась, но погибала в пустыне.  
Ноги по щиколотку увязали в песке. Хоть бы какой-нибудь захудалый мираж поманил чахлым оазисом. Там наверняка живут люди. А им необходимо удовлетворять насущные потребности. Для этого придуманы магазины. Где колосятся хлеба, и богатый хозяин, отмечая очередной праздник, выкатывает всем на потребу бочку  живительной влаги.
Вгляделась из-под ладони и, кажется, увидела.
Оглянулась, перед тем как устремиться на огонек.
Ветер замел следы, на зубах захрустела песчаная пыль, по следам уже не вернуться.
Никогда не возвращайся, нет обратного пути, в очередной раз попыталась отмахнуться от былого.
Всего-то убирала в подсобке и случайно уронила бутылку. Перед этим долго примеривалась. Так  опытный мясник не сразу колет жертву. Сначала ласково поглаживает ее. Если та испугается, мясо будет не таким нежным.
Уборщица прицелилась и о батарею отбила горлышко.
От хлебного и пряного запаха закружилась голова.
Удачно ударила, пропало лишь несколько капель.
Будь под ногами  земля, подумала она, то там, где брызнуло снадобье, густо  встанут травы.
Но эта моя живая вода, я и трава, и зверье, и все сущее.
Судорожно глотнула из разбитой бутылки.
Губы остались целы, но слегка оцарапала щеку.
Однако допила – Господи, какая маленькая бутылка, - поэтому, когда в пыточную комнату ворвалась надсмотрщица,  достойно ответила.
- Они сами бьются, - объяснила перекошенному лицу и раззявленной хищной пасти. – Выпрыгивают из ящика и бьются.
Слегка заикалась, в детстве напугали родители, и не сразу избавилась от этого недуга. Боялась, что окончательно не выздоровела, поэтому предпочитала молчать.
Но стоило принять, как забывала о  недостатке.
- Крылатый напиток, - объяснила очередному преследователю. А когда хозяйка поперхнулась от изумления, попыталась объяснить.
- И люди становятся крылатыми. – Даже показала, как это происходит: встала на цыпочки и взмахнула руками. Потом изучила потолок. 
Штукатурка осыпалась, выступили потемневшие балки.
- Не все умеют летать, - сокрушилась она. – А если умеешь, то здесь высоко не подняться.
Хозяйка тоже задрала голову.
Старинный дом дореволюционной постройки. Тогда еще не умели лить сталь и тем более не додумались до железобетона. Деревянные, прогнившие перекрытия.
Здание может рухнуть.
Женщина попятилась, чтобы не быть погребенной.
Не просто достался ей этот магазин.
В начале пути лишь слегка выступали челюсти. И некоторым мужикам даже нравилась ее хватка.
Но с годами стала похожа на бульдога, и только самые отчаянные знались с ней.
Видимо для того, чтобы сделать памятный снимок, а потом похвалиться своей удалью.
По примеру знатных предков, те любили сниматься рядом с поверженным монстром.
Напрасно некоторые считают, что мы измельчали,  теперь по-иному охотятся.
Так или иначе, но  женщина-собака могла запросто загрызть провинившуюся работницу.
Тем более птица, которую та изображала, более всего напоминала курицу,  сучила крыльями, напрасно пытаясь взлететь.
Но хозяйка проявила милосердие: не загрызла, и от греха подальше торопливо выскочила из подсобки.
Запасной выход  рядом, вывалилась во двор.
Дом не рухнул, даже не пошатнулся.
Обессилела и плюхнулась на скамейку.
Хитрый, увертливый народ  алкоголики.
Когда одной из милости позволила убираться в магазине, та обещала завязать, ела землю и целовала башмаки.
Так искусно изобразила, что хозяйка почти поверила. Испугано отдернула ногу, а потом, закрывшись в своем кабинетике, изумленно разглядывала синяк около лодыжки.
А Люба вообразила себя  плененной птицей.
В детстве видела в зоопарке.
Огромная клетка с высоким сводом.
На искусственном дереве нахохлились птицы.
Были настолько старые, или им так безжалостно подрезали крылья, что  не могли взлететь.
Но орел попытался.
Полет  был похож на походку пьяницы.
Сначала тот топчется на  месте. При этом его шатает. А когда хочет продвинуться, то невидимым ветром отбрасывает обратно.
Наконец упирается в стену и изумленно ощупывает преграду.
Орел разбился о прутья и грудой перьев упал на загаженную землю.
Так и она, разбиваясь и калечась, долго не могла выбраться из клетки.
Запасной выход, как люк на подводной лодке, и забортная вода уже заливает отсек.
Задыхаясь и судорожно заглатывая  пыльный, дымный, загазованный воздух, выползла на палубу.
Хозяйка отдышалась раньше ее, справилась с пустыми опасениями, поэтому сказала.
- Когда начнется война…, - предупредила она.
Беглянка пригнулась и ладонями прикрыла затылок.
- Кажется, у тебя двое годных пацанов, - припомнила хозяйка.
Слова ее, как гул далекой канонады, различила Люба.
Погодки стыдились матери.
Чтобы не портить им жизнь, оставила квартиру и ушла.
Комната в коммуналке, что осталась от погибшего отца.
Не сразу удалось избавиться от въевшегося в стены запаха гнили и  разложения и отскрести замызганный пол.
Сыновья не помогали, а она не жаловалась, когда ее выгоняли с очередной работы, и не сразу удавалось устроиться на новое место.
Несколько дней активного отдыха, если позволяли финансы, покупала самое дешевое и убойное пойло.
От которого -  видимо, почки не выдерживали -  заплывало лицо, и приходилось пальцами раздвигать веки, чтобы увидеть.
Впрочем, почти не разобрать в сплошной мути.
- Взрослые, самостоятельные дети, - согласилась беглянка.
Вообразила себя птицей, и ощупала крылья. Почти все перья были изломаны, и уже не подняться.
- Начнется война, их пошлют в самое пекло, - придумала преследовательница.
Жестоко, но справедливо отомстила.
Было за что наказывать. Не только ежедневно обкрадывала хозяйку – почему-то бутылки лопались в ее руках, - но придумала разрушить дом. Балки просели от ее колдовства, стены покосились.
Едва успела убраться из обреченного здания.
Долго и по крупицам собирала свой магазин, а она покусилась на ее достояние.
- В пекле ничего не растет, - добила изгнанницу.
- Они помогут, если попрошу, - не разобрала Люба.
- Останутся только похоронки.
По разному проклинают люди. Одни нагромождают в шаткую пирамиду самые непотребные слова.
Настолько привычные, что мы их не воспринимаем.
Другие рвут на груди рубаху и потрясают кулаками.
Всего лишь показательное выступление.
И только самые продвинутые добираются до сущности.
- Дети отвечают за грехи родителей! – прокляла Любу разгневанная баба.
Пасть ее, показалось изгнаннице, оскалилась, выпростался язык. Слюна смешалась с кровью.
И можно отречься от былого, отступить от разъяренного зверя, спрятаться в подвале, там беглянка оборудовала запасное убежище, вместо этого прикрылась скрещенными руками.
В небе, высоко над головой вскрикнула вещая птица, подтверждая ее виновность.
- Нет, - из последних сил отбилась Люба.
- Бросила детей, теперь над ними надругаются! – не ведала пощады обвинительница.
Перед тем как принять женщину на работу, порасспросила людей. И они  рассказали. Каждый выдумывал в меру своей ущербности. Те, что заваливались на каждом шагу, обозвали ее хромоножкой. Была и глухней, и слепой курицей, и самое главное, в этом сходились почти все обвинители: непонятно чем приманивала мужиков
Столько грязи, что можно увязнуть. И непонятно, как она не погибла в этом болоте.
Хозяйка вознамерилась наказать ее.
Так котел может взорваться, если вовремя не выпустить пар.
Хозяйка выпускала, специально подбирала ущербных подсобниц.
Одна из них посмела пререкаться с ней.
Пусть задохнется в облаке ядовитого пара.
Черпала его полными горстями и  бросала в лицо изгнанницы
Или повалила на землю, почудилось той, и нацелилась порвать горло.
- Будет война! – предсказала женщина-зверь.
Люба на коленях оползла от нее.
Лопнула ветхая ткань. Угловатые камешки впились и изуродовали колени.
Были окровавлены и губы, и язык зверя.  Капли крови лужицами растекались по лицу и одежде.
- Их заберут первыми! – прорычал зверь.
Ладонями упираясь в стену – теперь кирпичи раздирали ладони, - женщина кое-как поднялась.
Ее штормило, почти невозможно выстоять в бурю.
- Сначала бросят в мясорубку тех, кого не жалко!
Вроде бы не огромный котел, а столько в нем пара.
- Их перемелют в первый же день!
Надо уйти, иначе не спастись мальчикам.
Каждую ногу приходится передвигать обеими руками.
- Это ты их погубила! – ударили в спину  из всех стволов.
Неправда, отдала им все силы и все здоровье, а когда терпеть стало невмоготу, ушла, чтобы  не осудили.
Дед ее замерз, когда около дома присел отдохнуть на лавочку, отец пытался по тонкому льду перебраться на другой берег. Ей досталась отравленная их кровь.
Но если отказаться, то дети уберегутся от заразы.
Она убережет их.
Пообещала, чтобы спасти.
- Больше никогда…, - поклялась она.
Большой двор, где едва не погибла. Но если пройти внутренней подворотней, то можно попасть в маленький дворик, а оттуда в квартиру.
Обычно, когда возвращалась домой, то глядела под ноги, чтобы не оступиться.
Но, может быть, на этот раз удастся посмотреть наверх. Небо – так хочется надеяться – не будет затянуто тучами.
А сосед – вечно всем недовольный дедуля – услышав, как она пробирается в камеру, не закроется в своей комнате.
- Больше никогда не выпью ни капли! – поклялась она.
Так люди, поставленные к стенке, сами подают сигнал.
Или накидывают петлю на шею.
Или на эшафоте просят не промахнуться палача.
Или, и это самая почетная гибель, грудью закрывают вражескую амбразуру.
Кое-как подняла по ступенькам поверженное свое тело.
Ключом не сразу попала в замочную скважину.
Дедок наверняка услышал ее царапанье, мог бы и открыть, стала другим, ответственным человеком, разве он не почувствовал?
Не отворил, наверное, отправился на прогулку, но все же попала в квартиру, а когда пробиралась около его двери, то ударила по ней кулаком, оповещая о новом своем обличье.
Он не откликнулся.
Пусть затаился, все равно узнает.
Разодрала колени и поранила ладони – незначительная плата за превращение.
Проникла в свою комнату, и чтобы совладать с соблазном, тоже заперлась на ключ.
Более того, подобрала половую тряпку и ей заткнула  щель под дверью. Теперь зараза не проникнет.
Может просочиться через окно, но в комнате есть плитка, вскипятит воду и ошпарит.
Но тогда, сообразила она, враг осадит город. Рано или поздно останется две возможности: умереть или сдаться.
Лучше умереть, решила она, но человек слаб и готов любой ценой откупиться от смерти.
И тогда, изнемогая от жажды, вдруг сама распахнет ворота.
Всадники ворвутся, кони растопчут.
Чтобы этого не случилось, с ключом осторожно подкралась к окну. Потом достала  единственное нарядное платье и им замела следы, теперь они не догадаются.
Распахнула створки  и прицелилась.
Холодный осенний  ветер выдавил слезы. Почему-то все войны случаются осенью, даже летом и зимой бывает осень; неправда, она поклялась, поэтому войны не будет.
Прицелилась и бросила.
Тусклый день, а ей показалось, что ключ в полете блеснул серебряной рыбкой.
И сразу же две птицы – ранее они не залетали в этот дворик – попытались ухватить добычу.
Схлестнулись в полете, ключ упал и разбрызгал серебро по асфальту.
Но эти волшебные блестки растеклись и  погасли.
Птицы закричали в горечи.
Этот крик подхватили.
Такой птичий грай, что люди, чтобы уцелеть, заткнули уши.
Но все равно крики огненными сполохами взрывались в голове.
Женщина забылась под этот грохот.
А когда очнулась под бессвязное бормотания диктора, то сначала почудилось, что душа покинула временное пристанище и бредет пустыней, но впереди не огонек и не оазис, а поле боя, и песок вздымается от разрывов снарядов.
- Неправда, очередная театральная постановка, - не поверила она.
Голос хриплый и скрипучий, так железом царапают стекло, и не укрыться от скрежета.
- Вранье, - повторила женщина и попыталась сползти с кровати.
Такая буря и смертельный девятый вал,  что Земля накренилась палубой гибнущего корабля.
Опять расшибла колени – игрушечная боль и пустая надежда.
- Я же обещала! – сказала она.
Диктор невнятно ответил.
То ли ей не поверили, то ли отмахнулись от этой малости.
Подскочила к говорящему ящику и замахнулась.
Мужик погрозил укоризненным пальцем.
Тогда, опять разбивая кулак и не замечая боль, ударила по ящику.
Сверху, по крышке, наотмашь, вкладывая в удар всю силу и все отчаяние.
Ящик заткнулся.
Даже птицы сорвали голос и замолчали.
- Это неправда, всего лишь шутка! – Воздела она руки.
Так заскрежетало, что едва не оглохла.
Но это сомнительное подтверждение.
Очередная театральная поделка, но если не достучаться до главного постановщика, то следует обратиться к  помощнику.
Когда-то училась в  одном классе с нынешним военкомом.
И тот перед выпускным вечером подарил ей колечки с настоящим камешком.
Потом пути  разошлись.
Через много лет встретила на улице и признала  его.
Неожиданная встреча, не успела прикрыться или отвернуться.
Мужчина скользнул по лицу  равнодушным взглядом.
Пусть бы осудил, может быть, сумела бы оправдаться.
Заматерел, и глаза выцвели, уже не хочет различить,  осудила полковника.
Наверное, я опозналась, утешилась женщина.
На всякий случай, чтобы наверняка, осторожно последовала за ним.
В проходной спросила у дежурного.
- Что, мать, тоже хочешь служить? Тебя только нам не хватает, - пошутил молодой и развязный капитан.
Но все же назвал заветную фамилию.
Женщина устало привалилась к стене.
- Вызову наряд, - предупредил дежурный.
Кое-как добралась до дома.
Мало что сохранилось от былого, среди старых тряпок отыскала колечко, завернутое в носовой платок.
Наверное, сохранила его, чтобы не забыть.
Такое огромное ночное небо, что некогда растворилась в этой безбрежности. Или устремилась к звездам. И казалось, полет никогда не прервется.
Раньше часто доставала  колечко.
Потом перестала.
Теперь вспомнила.
Конечно, диктор ошибся, войны не будет, но лучше напомнить военкому.
Может быть, и он когда-то  наслаждался полетом.
А если забыл, вернет ему тот подарок.
И он вычеркнет сыновей из расстрельного списка.
Надо быстрее договориться, пока их не призвали.
И ничего, что уже вечер, когда людей отравляют на смерть, то комиссариат работает непрерывно.
Заметалась по комнате, надо прилично одеться.
Платье, которым заметала следы, почти не пострадало.
Смахнула пыль с подола, оторвала торчащие нитки.
Обычно женщины полнеют в среднем возрасте.  Выступает живот, обвисают груди.
А он  исхудала на каторжной работе. Свободно болталось  платье.
Отыскала целые колготки. И если на ногах выступили вены, то не различить  под плотной материей.
Только лицо опухло да  свалялись волосы.
Ничего, на голову повязала косынку.
Нижнюю часть лица прикрыла маской, кажется, эпидемию еще не отменили.
Изготовилась, на груди спрятала узелок с колечком и толкнулась в дверь.
Старинный дом, в комнатах дубовые двери, разбила плечо и вспомнила.
Присела на корточки и задрала голову.
Так воет волчица, когда возвращается к разоренному логову.
Забрали волчат, а мать пощадили, лучше бы ее пристрелили.
Десять или двадцать лет назад никто бы не откликнулся на этот зов. Почти извели волков.
Но теперь стало не до зверья, опять расплодились.
Откликнулись обездоленные волчицы.
Стон над всей Землей нашей.
Будто так можно помочь горю.
Волкам не помочь, но человек хитер и изворотлив.
Придумала, как выбраться из ловушки.
Содрала с кровати простыню и пододеяльник.
Ветхую материю надо свернуть  жгутом.
Свернула и  связала вместе.
Испытала эту веревку, наступила ногой и потянула.  Но не со всей силой, чтобы  не лопнула.
Кажется, выдержит.
Выпила утром и не закусила,  не набрала лишний вес, должна выдержать.
Не сразу сообразила, к чему прикрепить конец каната, но от отца осталась старинная кровать с железной спинкой, пыхтя и надрываясь, подтащила ее к окну.
Приходилось работать и дворником, и подсобником, и прачкой – всего не перечислить, только жилистая и крепкая женщина может спуститься по канату.
Третий этаж, с такой высоты едва различаешь землю, и задыхаешься в разреженном горном воздухе, она различила, и не задохнулась, и не побоялась разбиться.
То ли веревка короткая, или перетерлись волокна, или ослабли руки,  сорвалась в пропасть.
Наверное, никто не заметил ее падения.
Узенький дворик, можно дотянуться до противоположного окна; чтобы соседи не подглядывали, жильцы отгородились плотными шторами.
А если случалась оказия, и требовалось выглянуть, то обязательно напяливали каску.
А Люба не обзавелась защитной одеждой.
Поэтому долго копошилась у подножия.
Кто-то выплеснул из окна воду,  увернулась от водопада, и, кажется, не разбилась.
Когда уходила от хозяйки, то едва переставляла ноги,  теперь охромела еще больше, не зря некоторые недоброжелатели прозвали ее хромоножкой, а также слепой курицей, глаза  заплыли, и почти ничего не видела.
И напрасно приписывали ей многочисленных мужиков, те давно  разбежались.
Поэтому, прежде чем отправиться к  комиссару, решила проверить на других претендентах.
Прокралась большим двором, откуда можно попасть в магазин, но  солидный покупатель не воспользуется черным ходом.
Переоделась и приукрасилась, если хозяйка  все же  признает, то вспомнит и военком, и все у нее получится.
В этом дворе навстречу попался местный житель, не признал и шарахнулся от нее, или признал и тем более отшатнулся.
В отместку показала ему язык, но он почти не выпростался из распухшего рта, тогда обеими ладонями удлинила нос, мало того: на правой руке сложила пальцы и оставила  только средний – знак наивысшего презрения.
Мужчина перекрестился, но почему-то по католическому обряду слева направо, видимо, не придал этому особого значения, или таким образом наказал дурнушку.
В магазине за прилавком стояла хозяйка.
И если утром Люба запросто объяснила ей, как здорово летать, но только избранные могут наслаждаться щемящим чувством полета, то теперь растеряла былое красноречие.
Слегка заикалась по-трезвости, была трезва как стеклышко.
Как исцарапанный, мутный, слегка обкатанный волнами осколок стекла.
Но, кажется, если посмотреть через него, то еще что-то можно различить.
Хозяйка различила.
- Что вам угодно? – издевательски спросила она.
Будто не знает, как жаждут люди, очнувшись после забытья.
- Угодно, - почти по слогам откликнулась посетительница.
Вспомнила об увечьях и постаралась спрятаться под маской и  косынкой.
- Вечером и в рабочей одежде не обслуживаем! – нашлась хозяйка.
Добрая женщина, это могут подтвердить домочадцы и многочисленные родственники.
Когда возвращалась домой, то всячески ублажала  сожителя.
А тот, бывший кинолог, приучил ее откликаться на  команды. Когда она успешно справлялась с заданием, то награждал ее ночью.
- Посмотри на себя! – Вспомнила о сожителе.
Иногда она скалилась, и тогда специалист подавлял ее грозным окриком.
На этот раз не окрикнул.
Крошечный магазинчик, по вечерам сюда заглядывала специфическая публика.
Дверь заскрипела, мужик выразительно щелкнул себя по горлу.
А когда хозяйка решительно отказала, обмяк и ужался.
- Она может нажаловаться! – Кивнула на Любу.
- Эта? – не поверил мужик.
- Вот! – Обрадовалась хозяйка неожиданной поддержке. – Тебя никто не воспринимает всерьез!
- Я спасу их. Дойду до самого верха! – Отбилась Люба.
Попыталась отбиться.
Речь ее разладилась.
Если и разобрались, то смешны и нелепы ее чаяния.
- Пустышка! – выругался мужик.
Хозяйка согласилась.
Перед тем как наградить, сожитель ее наслаждался игрой в слова. Она всячески обзывала его. Но так, чтобы было смешно, и он не обиделся.
Узнала еще одно прозвище и потянулась за бутылкой.
Если эта пустышка пожалуется, то ей никто не поверит.
- Тебя даже на порог не пустят, - усмехнулась она.
Люба попятились от прилавка. Повредила ногу и припадала на нее.
- Хромоножка! – Подыграл мужик.
Когда хозяйка достала бутылку, то с хрустом облизал губы.
- Это уже было, - отказала хозяйка.
- Мне тоже, - сказала Люба.
Обещала завязать, но один раз не считается.
Так сложились обстоятельства.  Съехала маска, а косынка сдвинулась на затылок. На щеке кровоточила царапина.  Колготки прилипали к коленям, болели ладони.
Оглянулась и увидела на оконном стекле неверное  отражение. Глаза ввалились, на лице выступили мускулы и сухожилия. Поредевшие волосы прилипли к мокрому лбу.
- Ведьма! – ахнул мужик.
- Ведьмак! – слегка переиначила хозяйка. – Это, пожалуй,  для него сгодиться.
Мужик почти заслужил очередную дозу. И деньги у него были. Полная горсть мелочи. Словно долго и трудолюбиво собирал на паперти.
Даже дежурный заслонился вертушкой, вспомнила Люба. С таким лицом и с такими ранами не пробиться. А если все же проникнет, то военком не признает ее в этом обличье.
Но есть надежное лекарство. Надо принять, чтобы разгладились морщины, а мускулы налились упругой силой. И не будет запинаться на каждом слове.
Состояние шаткого равновесия, если скатишься по другому склону, то морщины еще больше изуродуют лицо. Разладиться не только речь, но и походка, и горожане станут шарахаться от ожившего чучела.
- Она - убивец! – Распознал мужик.
Заслужил и получил вожделенную бутылку.
Прижимая добычу к груди, вывалился из магазина.
- Вот. – Решилась Люба.
Достала платок и развязала узел.
Руки не дрожали.
Дрожат, когда готовишься, А если решился, и нет обратного пути, то безошибочны и точны движения.
Хозяйка взяла колечко и вгляделась.
Ответственная и тяжелая у нее работа.  Местные алкаши тащили все в ее магазин. Не сразу научилась она грамотно оценивать. Сначала часто ошибалась, однажды даже не в свою пользу.
После той роковой ошибки стала ее придирчивее относиться к посетителям.
Не просто достаются ей деньги, да и сожитель привык к определенному уровню достатка.
- Бутылка. – Определила стоимость.
Люба не торговалась. В предчувствии закружилась голова. Согласилась, чтобы выстоять в кружении.
Получив бутылку, устремилась к себе.
Шла  наугад, но выбрала самый короткий маршрут, ни на шаг не отклонилась в сторону. И не хромала, и на лице стала незаметна царапина, и не болели колени и ладони.
Так глубокой ночью по внутреннему азимуту передвигаются  лунатики.
Но очнулась около парадной.
Разглядела обрывки материи, свисающие из открытого окна.
Враг проник в цитадель, и все выпьет, если она вернется.
Но опытные бойцы заранее обустраивают себе запасное  убежище.
Она обустроила.
На дверце подвала висел внушительный  ржавый замок.
Но она сумела проникнуть. Дерево сгнило, сняла петлю вместе с шурупами.
Темный лаз,  они не заметят.
А если заметят, то побояться преследовать.
Знакомая дорога, не сбилась и в кромешной тьме.
Забилась в крошечную подвальную камеру и только там сдернула пробку.
До этого  долго терпела и сжимала зубы,  потрескалась эмаль.
Вознаградила себя за долгое ожидание.
Каждый огненный глоток раздирал горло и гортань.
Но тепло уже растекалось по  телу.
Заснула, спиной упершись в кирпичную кладку, подтянув колени к груди и обхватив их руками.
Пусть хоть сны не потревожат твою душу, пожелал я соратнице.

Последний раз встретился с ней, когда пришел на кладбище.
Не осталось  былых друзей.
Ушли от разных болезней, но все мы любили выпить.
Случайно обратил внимание на заброшенную могилу. На неприметном холмике среди густой травы различил стандартную табличку со знакомой фамилией. Совпадали имя, отчество, год рождения.
Цветы уже раздал, просто склонил голову и вспомнил.
Что-то должно остаться, может быть, вернется ощущение полета?

…………………………
Г.В. Май 2022