Мира, где мы 8. Любовь просто так

Мира еще спала. Теплые лучи падали на ее волосы, грудь, ноги; но на лицо не смел прыгнуть ни один.
 
Фред подумал сначала, что все вчерашнее было сном. Лютня из швабры? Какая глупость! Спектакль? Ну спектакль и спектакль, вот невидаль-то! Его чувства?..
 
Тут юноша задумался. Что с ним вчера было? Ничего, считай, и не было. Ну, залюбовался, с кем не бывает!
 
Юноша осторожно встал и пошел в ванную, но остановился около зеркала в коридоре. Тень встала рядом, у стены: ей хотелось полюбоваться собой.
 
Вот он, в полный рост. Фред не мог сказать, что у него слишком длинные руки, или слишком большая голова, или еще что; но он весь показался себе ужасно нескладным. Глупым. Серая краска почти смылась с волос — разве не заметны эти светлые пряди? Потом он долго рассматривал свои глаза: не пойми какой цвет. Добро бы дело были серыми или голубыми — так нет, ни то, ни се! Да и мутные какие-то… А губы эти почти женские? На шею лучше вообще не смотреть — жираф, а не человек!
 
Да кому вообще такой может понравиться! Тем более, Мира… Она прекрасна. Она заслуживает лучшего. Ладно бы у Фреда были деньги, или машины, или хоть квартира нормальная; так нет же!
 
Юноша стал думать, с кем девушке было бы лучше. Был, например, у Фреда один знакомый — теперь он стал кем-то очень важным и богатым. У этого человека в мехах ходила даже пятилетняя дочь. У него было семь машин — по одной на каждый день. Он бы купил Мире и лютню, и платье, а может быть, и отгрохал бы дворец. Она была бы почти королевой…
 
Еще юноша читал про какого-то не то художника, не то скульптора. Мира была бы его музой, его вдохновением. Он бы рассказал ей про все книги на земле, показал бы все картины. А сам Фред что? Ни книг, ни картин… Правда, говорят, что этот то ли художник, то ли скульптор менял жен, как перчатки, но, наверное, таковы все творцы!
 
Юноша перебрал много людей, и выходило, что все они были лучше него. Они не одеваются в потертые джинсы и старый свитер, не живут в тесной квартире. Фред однажды заходил в гости к одному знакомому, а там висел такой телевизор, в котором этот экранчик в спальне поместился бы раза четыре. А сколько там стоит телефон юноши? Хоть больше пяти тысяч?
 
А даже если не брать деньги — где юноша бывал? Да нигде! Все про моря рассказывают, про горы, про другие страны — а он что?.. А он — ничто! Ничто и никто!
 
Ах, что же делать? Как сказать Мире, что не такой жизни она достойна?
 
Фред зашел в спальню; ресницы спящей дрогнули, и она открыла глаза — чистые голубые глаза. Светлые пятна играли на ее щеках и лбу.
 
— Доброе утро! — сказала она, улыбаясь. — Ты выспался?
 
— Да, — ответил юноша как можно беззаботнее. — А ты?
 
Мира кивнула; затем она села, но тут же легла опять. Слабость еще не прошла.
 
Повисло молчание. Фред не знал, как сказать то, о чем он думал. В конце концов он вздохнул и тихо сказал:
 
— Мира, можно странный вопрос? — и опустил взгляд.
 
— Да? — девушка тоже стала вдруг очень серьезной.
 
— Скажи… Скажи, Мира, что самое важное в людях?
 
Та задумалась. Сердце Фреда колотилось, он ждал: она скажет про ум, про красоту, может быть, про богатство.
 
— Честность?.. — неуверенно проговорила она. — Или храбрость?.. Или… Глаза?
 
— Что? — не понял Фред.
 
— Глаза, — повторила Мира увереннее. — Глаза, которые видят чудо, — она нашла верный путь. — Вот смотри, ты же радуешься весне, правда? Значит, ты видишь в ней чудо. Значит, у тебя есть глаза. А еще золотое сердце! Сердце обязательно должно быть золотым! — она не знала, как объяснить, какое именно сердце считается золотым, и надеялась, что Фред все поймет. — Это даже важнее глаз!
 
— Вот как.
 
Юноша не знал точно, золотое у него сердце или нет. Точнее так: он точно знал, что оно не золотое. И глаз – тех, про которые говорила Мира – у него не было.
 
— А почему ты спрашивал? — Мира догадывалась, что она сказала что-то очень важное. Но что?..
 
— Да так.

И опять молчание.
 
— Мира… — Фред сам не знал, что хотел сказать; само собой сорвалось с губ это имя, сами собой вылетели и другие слова: — Мира, я тебе нравлюсь?.. — он замолчал, испуганный своим же вопросом.
 
Девушка замерла, смотря на юношу. Заговорила она, когда Фред уже и не надеялся получить ответ.
 
— Как же ты можешь мне не нравиться?..
 
— А что во мне есть? За что меня можно любить?
 
Мира привстала с трудом — юноша не успел ее остановить — и вдруг то ли упала на Фреда, то ли нарочно обняла его. Он почувствовал холодные ладони на своих плечах, шелковистые волосы коснулись его лица.
 
— За что-то да можно!
 
— Но почему я? Я понимаю, ты упала на меня тогда… Ты выбирала, куда упасть? Почему ты вообще заговорила со мной? — Фред думал, что все-таки есть здесь какая-то ложь. Зачем сейчас кому-нибудь нужна правда?
 
— Честно говоря, я не помню… — Мира впервые задумалась: а было ли что-то до того, как она упала? — Я как будто спала, а потом проснулась, а я лечу, лечу… Вижу крыши — знаешь, я думала, что я на них упаду! — и дорожки еще. А там человечки ходят и машинки ездят. Я думала, они и правда такие маленькие, представляешь? И деревья тоже маленькие, вот. Я упала, а тут ты! И я сразу подумала: разве может быть кто-нибудь лучше? А еще я сразу увидела твое сердце. Помнишь, как я светилась, а ты меня укрыл? Там, в театре? Вот свое сердце ты тоже так накрыл. Я знаю, почему: в этом мире светиться не принято даже сердцем…
 
Девушка медленно опустилась на кровать, и Фреду ничего не оставалось делать, кроме как тоже сесть. Мира положила голову ему на плечо и схватила его руку, как будто боялась потерять юношу. Тот понимал, что он должен обнять девушку, но почему-то не мог.
 
— А если ты ошиблась, Мира? — проговорил он, и его голос почему-то подрагивал. — Если ты выбрала не того? Ты не задумывалась?
 
— А зачем задумываться? Люблю — и все тут. Ты же не задумываешься, как и почему ты дышишь, например…
 
— А если бы ты увидела кого-нибудь другого?
 
— То это была бы уже другая история. Не наша, понимаешь? — Мира улыбнулась.
 
«Не будет никакой нашей истории, — подумал вдруг Фред почти со злостью. — Не будет и быть не может!..»
 
— Ты только не бойся, — сказала Мира. — Если так случилось — ну, что я именно на тебя упала — значит, так нужно. Вот.
 
Больше она ничего не говорила, но зато крепко-крепко прижалась к юноше. Так прижимаются только те, которые любят ни за что, просто так. Фред никогда раньше не знал, как это можно — любить ни за что — а теперь понял. Он нравился людям за оценки, за молчаливость, за спокойствие. Иногда от него уходили, потому что он терял что-то.
 
А тут его любили за то, что он — это он. Пусть бы он даже поменялся, пусть бы он разбогател или, напротив, остался без гроша — всегда будет та, которая останется рядом.
 
Юноша вдруг крепко обнял Миру; с него словно спали тяжелые оковы.