Собачий поцелуй

После шестидесяти пяти я почувствовал себя немного несчастным. Ну, не то что бы совсем уж несчастным, но что-то в моей жизни изменилось далеко не в лучшую сторону. Конечно, голова у меня по-прежнему работала нормально, да и все остальные органы тоже пока, вроде бы, не отказывали. В общем, грех было жаловаться, но что-то засело у меня внутри и потихоньку свербило, свербило... С каждой неделей, с каждым месяцем дух мой понемногу, по чуть-чуть, по капельке сникал и сникал. Как-то незаметно я стал часто вспоминать прошедшие годы, села и города, в которых жил и работал, молодых женщин, с которыми флиртовал, матерей своих трех дочерей, удачные и неудачные статьи, поступки, мысли... Однажды проснулся посреди ночи и подумал: может быть, все эти воспоминания идут от того, что Господь начал исподволь готовить меня к уходу? И так мне стало грустно, так тошно стало на душе, что в какой-то момент я даже внутренне зарыдал: а ведь мне уже, наверное, никогда не выбраться из этой колеи. Что поделаешь - уже вечер. Се ля ви.

Подобное самопрограммирование до добра не доводит. Известный результат мог наступить гораздо раньше, чем предусмотрено матушкой-природой. К счастью, на помощь мне пришли две добрые души. Нет, не люди, а уличные собаки. 

В ту пору я обитал в похожем на райский уголок дачном поселке, что раскинулся на берегу лимана, в нескольких километрах от «самого синего в мире» моря. Как меня туда занесло? А вот как. Когда дочка училась в старших классах, мы с ней остались одни, потому как мать ее решила идти по жизни своим путем. Жили мы тогда в красивом городе с многовековой историей на другом конце страны. В городе том имелась масса самых различных вузов, некоторые из них занимали весьма заметные места в престижных рейтингах, но у дочки, девочки довольно своенравной и самостоятельной (вся в меня), были свои планы: после получения аттестата она решила, что будет продолжать образование в одном из столичных университетов. Выбор на столицу пал, конечно, не случайно, ведь именно туда отправилась искать свое счастье ее родительница… Оставаться одному в городе, с которым у меня была связана масса всевозможных воспоминаний, мне не захотелось. Но куда передвинуться? Куда податься? Друзья из Южной Пальмиры, уезжавшие на заработки в Западную Европу, предложили мне пожить в их загородном доме со всеми удобствами. Я охотно согласился. Отбывали в Евросоюз друзья просто за длинными деньгами, а потом поменяли свои планы и решили там остаться насовсем. Для получения постоянного вида на жительство в стране пребывания им необходимо было беспрерывно находиться в ней в течение нескольких лет. Часы на кухне тикали. Время шло. Друзья ковали свое материальное благополучие и европейское будущее, а я жил один в их двухэтажном особняке, стоявшем посреди обширного сада с десятками яблонь, вишен, черешен и фиговых деревьев, а также вечно зеленых туй и елей.

Первые года полтора жизни «на природе» промелькнули для меня, как пара секунд. Я освободился от довольно обременительной платы за аренду квартиры в дорогом — в смысле цен - мегаполисе. Существовать стало гораздо легче. Дочка сумела поступить в престижный вуз и – о, чудо! - получила грант от одной из западных стран, покрывавший все ее расходы на жизнь. У меня появилась возможность, не отвлекаясь на написание статей для информагентств, более плотно засесть за книгу. Я давно хотел написать роман по мотивам своих прежних журналистских расследований, связанных с незаконным обиранием больных людей в государственных медучреждениях. Эта тема просто жгла меня изнутри.

Вот так я превратился в некую странную особь, жившую в полном уединении и занимавшуюся не понятно чем.

За стол я садился в основном под вечер, да и то не каждый день. Писал до полночи или даже до утра, а потом полдня дрыхнул, как последний сурок. Для поддержания физической формы в холодное время года совершал прогулки по проселочным дорогам, летом ездил на море. Иногда просто наматывал круги по саду, чтобы пройти свою суточную норму в десять тысяч шагов, а также выполнял банальный комплекс растяжек и силовых упражнений.

По первости такая жизнь меня вполне устраивала. Особенно радовало, что никому нет до меня совершенно никакого дела. Я как будто освободился из тюрьмы и наслаждался свободой. Но жизнь переменчива. С течением времени внутри меня что-то сдулось, схлопнулось. Появилось некое душевное шуршание. Началось не свойственное прежде мне самокопание. Как-то незаметно для самого себя я стал ужасно ленивым и тяжелым на подъем, перестал бриться каждый день, а иногда даже ноги вечером не мыл. Чтобы не ложиться в постель с грязными ногами, просто натягивал свежие носки. Разумеется, я прекрасно сознавал, что примерно вот так люди и начинают «опускаться». И куда бы меня все это привело, одному Б-гу известно, но однажды мой распорядок дня круто поменялся.

Дело было так. Как-то поехал я в город за покупками, а по возвращении попал под сильный дождь. Доскакав по лужам от остановки поселкового автобуса до своего жилища, я уже вставил ключ в замок калитки и даже повернул его, как вдруг боковое зрение зацепило некоторое шевеление под ближайшим кустом. Конечно, нельзя было не отреагировать – мало ли что… Оказалось, под старой сиренью лежали две взрослые собаки. Хлипкая крона растения совершенно не спасала их от низвергавшегося свыше потока. На пропитанные влагой фигуры невозможно было смотреть без содрогания.

До этого мне никогда не доводилось кормить бродячих собак, просто слишком был погружен в себя, в свою работу, в свое новое положение на жизненном пути. В тот ненастный вечер, когда дождь поутих, отыскал в сарае старую железную миску, наполнил ее чем был богат и отнес за ограду. На следующий день, выходя на  прогулку, обнаружил приблудившуюся парочку греющейся на солнце почти впритык к калитке. При моем появлении собаки вскочили и радостно завиляли хвостами.

И решил я заняться строительством. Насобирал в округе кучу битых кирпичей и камней, на вверенном мне участке обнаружил довольно сносные куски древесно-волокнистых плит и почти целый лист шифера. Соорудить из всего этого нечто похожее на двухместную конуру для меня, старого интеллектуального грузчика (так мы с друзьями в юности называли себя во время летних заработков), не представляло никакой сложности. Место для собачьего жилища я выбрал на границе двух придомовых участков, где стояла никому из местных жителей не интересная разлапистая алыча.

Рядом с конурой поставил две миски. Конечно, не пустые. Собаки сразу же поняли, что теперь они могут тут жить и находить корм. Когда ближе к вечеру с неба снова закапало, ушастики как ни в чем ни бывало расположились в укрытии и дремали, греясь друг о друга. Все лучше, чем под открытым небом.

Кто-то из аборигенов мне подсказал, что звали собак Алиса и Шарик. По всем признакам первая была не совсем чистокровной восточно-европейской овчаркой, очень высокой и массивной, причем довольно странного для этой породы окраса – рыжего. Среднего размера кобелек грязно-черного цвета представлял собой семейство «двортерьеров», в которых могла быть намешана самая разная кровь. Как сошлись два этих обездоленных существа, никому неизвестно, но жили они – как муж и жена. Точнее, как члены домашнего партнерства. Судя по клипсе на ухе, Алиса была стерилизована, так что если и существовала между ними любовь, то исключительно платоническая.

Собаки были настолько разные, что просто удивление брало, как они смогли так сблизиться. Шарик выглядел, как уставший от жизни перестарок, он явно продержался на этом свете не меньше десяти лет. Вялый и апатичный, лаял он на высоких тонах, рычал совсем не страшно. Никого из людей, включая меня, его кормившего, близко к себе не подпускал – просто опасливо поджимал хвост и отбегал на несколько шагов. Видимо, люди когда-то его сильно обидели… Алиса, напротив, пышала здоровьем, как какая-нибудь сельская тетушка. Лаяла она довольно строго, а рычанием напоминала молодую львицу. Людей она не боялась, но и никого, кроме велосипедистов, не облаивала; каждого, кто хотя бы раз бросил ей кусочек хлеба, готова была облизать с ног до головы.

Поразмыслив и оценив свои финансовые возможности, решил я взять на иждивение двух этих божьих созданий. Хлопот сразу же прибавилось. Чтобы нормально кормить двух взрослых собак, мне приходилось время от времени озабочиваться пополнением запасов мясных обрезков, костей и круп. На рынке и в магазине приходилось до отказа загружать свой немаленький рюкзак.

Собачьи миски я наполнял два раза в сутки, рано утром и когда начинало темнеть. Первой приступала к трапезе Алиса. Как только она опускала морду в посудину, Шарик тут же подскакивал, издавал смешной рык, и Алиса послушно переходила к другой миске. Главным в семье был мужчина. Покончив с доставшейся ей порцией, овчарка становилась рядом с партнером и умиленно смотрела, как тот неспешно поглощал приготовленное мной варево, явно смакуя и наслаждаясь. Мне тоже нравилось за ними наблюдать.   

Помогая выживать своим ушастым друзьям, я испытывал немалое внутреннее удовлетворение: как-никак и мне посчастливилось сделать что-то хорошее для бездомных животных. Такая возможность должна быть у каждого человека.

К несчастью, длилось все это недолго. С приходом зимы, в конце декабря, температура по ночам несколько дней подряд опускалась ниже нуля градусов на десять, даже больше. И Шарик занемог. Внешне никаких особых признаков не наблюдалось, но в какой-то момент он полностью перестал есть. Я сообщил об этом двум местным старожилам, они связались с приютом для бездомных собак. Волонтеры свозили кобелька к ветеринару, тот обнаружил воспаление легких, сделал какие-то уколы, прописал ряд лекарств. Собаку оставили в приюте до полного выздоровления.

Как потом рассказывали в местном киоске, в приюте Шарику поначалу стало лучше, он снова начал есть, и довольно неплохо, а потом… взял и умер. Как будто кто-то дернул за рубильник. Судя по всему, изношенный организм «семидесятилетней», по человеческим меркам, собаки не справился с коварной болезнью. У каждого свой срок и свои причины для ухода.

Лишившись родственной души и партнера по жизни, Алиса отрешенно ходила по улице и заглядывала под каждый куст… Прошла неделя, две… Ее Шарик, ее верный друг и напарник не появлялся. Некогда довольно подвижная и игривая овчарка совершенно перестала бегать, у нее словно исчез голос, она уныло бродила по проезжей части улицы, на которой остатки таявшего снега смешались с грязью. В те дни Алису часто можно было видеть на небольшом бугорке, на котором любил греться на солнышке ее пожилой друг. Она ходила вокруг этого места кругами и принюхивалась, принюхивалась...

Когда я выходил на улицу, собака вспрыгивала мне на грудь и ждала, когда поглажу ее по голове. Понимая, что ей нужна психологическая помощь, я выносил за ограду маленькую скамеечку (на такой летом удобно собирать крыжовник), присаживался, и Алиса утыкалась мне в живот своей мордой. В таком положении мы находились по нескольку минут, и иногда не один раз за сеанс общения.

Тем временем местные жители, проникнувшись горем овчарки, стали все чаще и чаще что-нибудь кидать в ее миску. Я тоже продолжал кормить Алису, как и прежде, два раза в сутки. К началу весны и без того не худая собака заметно преобразилась. Стала толстой и неповоротливой, как страдающая диабетом второго типа матрона.      

- Ну, все, и эта тоже скоро сдохнет. Год-два, и поминай как звали. Точно вам говорю! У нас когда-то вот так же собака загнулась, - сказал мне молодцевато выглядевший 86-летний сосед, а его сухопарая супруга, которая в свои восемьдесят два всегда держалась прямо, как будто проглотила палку, энергично закачала покрытой платком головой в знак подтверждения.

Я доверяю мнению людей, рассуждения которых насчет продолжительности жизни подкреплены внешним видом и, особенно, количеством прожитых лет. Потому решил взяться за «воспитание» Алисы. Нужно было заставить ее больше двигаться. Для этого я подобрал подходящий «апорт», попробовал его бросать. Не тут-то было! Овчарка, явно понимая команды, стояла как вкопанная и виновато смотрела на меня. Видимо, у животных тоже бывает депрессия.

В гуманных целях я уменьшил Алисину порцию, стал кормить ее один раз в сутки. Ну, и что? А ровным счетом ничего! Она быстро научилась выходить из положения: ходила от калитки к калитке и жалобно скулила, как будто умирает с голоду. Конечно же, люди что-нибудь да выносили. От гиподинамии и постоянного обжорства бока собаки раздулись, она стала походить на ходячий бочонок из-под пива. Можно было начинать обратный отсчет...

Незримым образом все эти события наложились на мое «полупредсмертное» душевное состояние и стали катализатором моей полнейшей неспособности выдавить из себя хотя бы строчку. Работа над романом почти полностью остановилась. Основная идея его – медпомощь должна быть доступна всем людям независимо от размера их кошелька – стала казаться мне глупой и никчемной. Я отчаянно рыскал по интернету в поисках подтверждений своей правоты и не находил их. Наоборот, обнаруживал все больше признаков того, что подавляющее большинство граждан страны не понимают или не хотят понять, что смешение понятий медпомощь и медуслуга – такова была суть проводившейся реформы системы здравоохранения – это резкий шаг назад. Шаг из двадцать первого века в девятнадцатый. Это открытие давило на меня, как гнет на капусту. Капуста под гнетом пускает сок, вот и из меня стали вытекать остатки жизненных сил. Мне совершенно разонравились длительные прогулки. На зарядку меня некому было выгонять, и я с этим смирился. Мышцы мои быстро становились дряблыми. Колени заскрипели. Давняя межреберная невралгия снова оживилась и трубила победный марш...

В те дни были мы с Алисой – как два сапога пара. Как два стоптанных и донельзя изношенных сапога, самое подходящее место которым на свалке. И, казалось, ничего нельзя было с этим поделать.   

При таком раскладе оба мы могли - кто раньше, кто позже - преждевременно уйти на радугу. Но у каждого живого существа в этом мире – своя планида. Похоже, в наши с Алисой планиды входило то, чтобы у каменно-шиферного домика под старой алычой объявился невесть откуда взявшийся пес.

Когда я впервые увидел этого пса, внутри у меня возникло ощущение, словно смотрел на одно из бессмертных творений Николая Рериха. Было в внешнем облике собаки черно-серого цвета что-то не от мира сего.

Завораживающая воздушность окраса, неуловимый переход одного оттенка в другой. Бездонный взгляд отличающихся друг от друга глаз, как будто уводящий за горизонт бытия. Строгая выверенность линий фигуры, рождающая ассоциации с японскими нэцкэ. Отдающая силой гор горделивая осанка… Передо мной стоял полутора-двухгодовалый хаски и сдержанно тянул «волчью» песню. Он по-восточному деликатно просил его накормить.

Поглощать еду таинственный гость начал прямо у меня из-под рук, не дожидаясь, когда закончу наполнять миску. В тот момент я как бы невзначай прикоснулся к его шерсти. Осторожно так, чтобы – кто ж его знает – не цапнул за руку. Хаски на мгновенье обернулся, и взгляд его ни о чем плохом не говорил. Одним этим взглядом незнакомый кобель полностью расположил меня к себе.

Поначалу новенький хотел установить в компании свои порядки. Что бы я Алисе ни давал, он сразу же у нее отнимал. Пришлось провести воспитательную беседу. Хаски явно был неглупый и понятливый. Он пристально смотрел на меня своими переливчатыми глазами и внимательно слушал. Повторять не пришлось.

Как-то после кормежки подошла ко мне восточно-европейская. Чтобы получить свой "кусочек нежности". Присев на корточки, обнял я ее, погладил по голове. Хаски стоял рядом и смотрел. Смотрел, смотрел, а потом как затянул свою "волчью" песню. Все было ясно. Пришлось и его обнять. Тискал я его и приговаривал: "Какой же ты хороший! А? Ну, какой же ты хороший!" Он и в самом деле был, как чудо природы.

С того самого дня новый друг начал сопровождать меня во время марш-бросков до трех «минисупермаркетов», стоявших почти впритык друг к другу в соседнем поселке. Путь туда был не близкий, два с половиной километра по разбитой проселочной дороге. Ходил я туда не по своей охоте, а по необходимости: только там в нашей округе можно было запастись более-менее дешевыми субпродуктами для собачьего варева. Конечно, идти с попутчиком мне было гораздо веселее, чем одному, но и хаски явно тоже получал удовольствие от этих походов. Правда, друг мой ушастый не просто прогуливался. Он все время держал меня в поле зрения. В те дни я — стыдно признаться - еле-еле волочил ноги, ходил медленно, часто останавливался, чтобы передохнуть. Пес убегал вперед метров на двадцать-тридцать, затем оглядывался и возвращался. Коснувшись своим боком моей ноги, он снова устремлялся вперед. К людям хаски был равнодушен, стопроцентно никого не мог обидеть. Собак, что встречались по пути, он близко ко мне не подпускал. Как-то раз из двора одиноко стоявшего дома поздороваться со мной выбежал молодой лабрадор, мы с ним тоже приятельствовали. Мой спутник преградил ему дорогу. Лабрадор рассердился, изобразил страшнейший оскал, издал грозный рык. Хаски молча сделал одно движение вперед, и лабрадор оказался поверженным... Пришлось мне вмешаться.

Вот такой попутчик и охранник у меня появился. Самое интересное, что я даже имени его не знал. Пес был чей-то домашний, иногда он покидал нас с Алисой, но не более, чем на один вечер и ночь. К утру возвращался, причем иногда с ошейником, иногда - без него. Чей был пес? Почему он вел такой необычный образ жизни? Никто не знал... Ну, а нам какая разница. Нам просто хорошо было вместе.

Алиса не ходила с нами в эти походы, потому что, как я понял, опасалась оказаться на чужой территории и нарваться на неприятности - у местных собак с этим было строго. Нашему возвращению Алиса радовалась так, как будто мы не виделись целую вечность. Впрочем, даже не знаю, моему ли возвращению радовалась она или возвращению хаски. После марш-броска пес первым делом подбегал к миске с водой и начинал лакать. Рыжая тетушка в это время стояла рядом с ним и косила глазами по сторонам, точно не хотела, чтобы кто-нибудь помешал ее другу утолять жажду.

Добравшись до пластмассового кресла, стоявшего под навесом из вечнозеленого плюща, я падал в него и тоже вливал в себя добрую порцию заранее приготовленной воды. Хотя болезнями сердца я никогда не страдал, после длительного перехода с раздутым рюкзаком на спине пульс у меня, совершенно растренированного и обленившегося, долго не приходил в норму.   
 
В такие минуты я далеко не всегда был рад, что взял на себя заботу об ушастых приблудах. Жил ведь без них, и ничего. Денег меньше тратил. Утром мог валяться до поздна. А из-за собак бюджет мой стал еще более строгим. И по утрам приходилось вставать часов в семь-восемь. Уговорить себя спать столько, сколько хочется, уже не получалось. Как только шторы на окнах светлели, а значит день вступал в свои права, меня словно падла какая-то начинала подталкивать изнутри: «Не будь жопой... Тебя же ждут». Сколько ни старался, сколько ни пробовал снова засыпать, а нормального сна уже не получалось.

За калиткой меня, действительно, всегда очень ждали. Ко мне тут же неслись со всех ног. Радостно махали мне хвостами. Старались лизнуть меня в лицо... Ничего необычного. Типичные собачьи нежности. Но как только я запускал руку в густую собачью шерсть, тут же начинались вещи не совсем обычные. Все мои неудовольствия, страхи и волнения разом уходили прочь. Я даже чисто физически начинал себя чувствовать лучше. Настолько лучше, что иногда даже проскальзывала мыслишка: не ты этим собакам нужен, а они — тебе. Ловкий же ты парень, гундел мой внутренний голос, хорошо устроился.

   
Тут надобно сказать, что несколько лет тотального одиночества сделали меня излишне уязвимым в отношении всего, что было связано с проявлениями теплых чувств между людьми, да и между животными тоже. Душещипательные сцены из американских мелодрам, которыми я, к слову, начал злоупотреблять в ущерб работе за столом, выбивали у меня слезу. Сказали бы мне раньше, что будет так, я бы рассмеялся. А вот же...  Однажды во время выезда на городской рынок я увидел ребенка, пытавшегося покачаться, как на качелях, на руках державших его родителей. Мое воображение тут же унесло меня на много лет назад, во времена, когда вот так же забавлялись мои дочки. Внутри прошелестела волна ностальгии... Если я случайно замечал, как какая-нибудь женщина по-хозяйски брала мужчину под руку, то невольно провожал их взглядом... Казалось, ни одна такого рода мелочь не ускользала от моего завистливого взгляда.

Виляние Алисы хвостом перед хаски поначалу я воспринимал исключительно как проявление свойственной собакам субординации: более слабая подчиняется более сильному. Но со временем в глаза стали бросаться штрихи совсем иного свойства. Вот великовозрастная матрона ни с того ни с чего запрыгала, как молодая козочка, вокруг юного и сильного самца, приглашая его к игре... Вот сука обиженно облаяла кобеля, как будто за что-то выговаривала... Со стороны могло показаться, что хаски совершенно равнодушен к Алисиным ухаживаниям. Но я смотрел на все это уже не со стороны, а изнутри: собаки приняли меня в свою стаю, причем на главную роль. Они стали для меня чем-то вроде семьи. Впрочем, без всяких вроде.

С позиции вожака я не мог не заметить, что Алиса и хаски превращались в пару. Это было совершенно очевидно. Я только не мог понять, кто из них был инициатором партнерского союза. И как это у них так легко получалось.

За те несколько месяцев, что хаски жил в домике под старой алычой, он еще больше окреп и возмужал. Менялась не только внешность пса. От природы невозмутимый и сдержанный, он нет-нет, да и выкидывал коленца. Типа того, например, что начинал лаять, как все собаки. Для хаски это совершенно не характерно.

На побывку к прежнему своему хозяину он убегал все реже и реже...

Алиса тоже на глазах преображалась. Она стала больше двигаться, и ее раздутые бока начали опадать.   

Темный фон моего бытия стал понемногу, по чуть-чуть, по капельке светлеть и светлеть. Правда, я все еще не мог заставить себя регулярно делать зарядку и хотя бы по часа два-три в день сидеть за столом. Прежний интерес к жизни возвращался ко мне, но как-то неуверенно и очень уж медленно.

В один из пасмурных летних вечеров я решил пораньше накормить уличных друзей.

Накануне ночь прошла в бессмысленном блуждании по Сети, перемежавшемся с бесплодными попытками закончить начатую когда-то главу. Днем попытался отдохнуть, упав на диван прямо в одежде и кроссовках, но возбужденный мозг не позволил. Так, вздремнул одним глазком с полчасика... Чувствовал я себя, как будто меня каток переехал, поэтому решил наполнить собачьи миски раньше обычного и все-таки отправиться в постель. При таком-то возрасте без отдыха нельзя, просто опасно.

Солнце еще тоже не ушло в свою спальню, но было закрыто, как плотными шторами, набежавшими тучами. Нагретый за день воздух отдавал липкой духотой, какая бывает накануне сброса из облаков излишних испарений. При сером освещении улочка, состоявшая из разномастных строений, от шикарных коттеджей до стандартных одноэтажных домов, облепленных самыми разными деревьями с уставшей от жары листвой, выглядела уныло и безрадостно. Почти не реагируя на хоровод хвостов вокруг меня, я быстро раскидал из кастрюли варево по мискам и стоял, смотрел на собачью трапезу. Стоял, как робот. Смотрел чисто по привычке.    

На этот раз хаски и Алиса покончили со своими порциями почти одновременно. Немного покружив вокруг меня, они подбежали к миске с водой и одновременно потянулись к ней мордами. Это была небольшая, литра на три, эмалированная миска. Пить из нее сразу вдвоем не получилось. Собаки столкнулись носами и на мгновенье замерли.

Я ожидал, что хаски рыкнет, и Алисе придется подождать. Несмотря на мои воспитательные беседы, кобель всегда все делал первым. И вдруг случилось то, чего не ожидали ни я ни Алиса. Когда собачьи морды столкнулись над посудиной, хаски на мгновенье замер, а затем лизнул Алисин нос. Алиса тоже не осталась в долгу. Языки рыжей тетушки и черно-серого молодого красавца столкнулись и прошлись друг по другу.

Это было так неожиданно! Ничего подобного в жизни мне не доводилось видеть. Совершенно случайно — или все-таки не случайно? - я стал свидетелем самого настоящего поцелуя между двумя неравнодушными друг к другу живыми существами.      

Это так походило на поцелуй, искренний и страстный, двух влюбленных людей! У меня просто екнуло сердце. На губах у меня появился привкус мокрого поцелуя, каким провожала меня в дорогу мать моей младшей.   

Я старался прогнать это наваждение, но оно не уходило. И внутренний мой голос, точно воспользовавшись моментом, насмешливо прогундел: «А ты чего киснешь? А? Тоже найди себе кого-нибудь...»

Что-то кольнуло меня. В носу предательски защипало... Мне стало так противно от самого себя, что я в гневе чуть было не закричал: «Ну, что ты несешь?! Кому я нужен, старый и больной неудачник?» Но внутренний голос бесстрастно и презрительно продолжал: «А ты открой свое сердце, как Алиса и хаски, и узнаешь».

В этот момент тучи неожиданно расступились, и солнце, умиротворенное и уже почти готовое попрощаться до завтра, даже сквозь кроны деревьев сумело подсветить нашу улочку так, что она снова стала казаться райским уголком. Я с непонятным смятением и каким-то новым ощущением в душе повернул лицо к светилу и стоял так, пока оно совсем не скрылось за горизонтом.

Берлин, апрель 2022 г.