Тишина

                Эпиграф
     «Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой-то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю».
     «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда»
          Л. Н. Толстой, Севастопольские рассказы. Севастополь в мае.
          ***
     Ранним утром, когда ещё майское солнышко только робко мигало своими лучами из-за Таманского горизонта, на степной равнине недалеко от берега Арабатской стрелки беспорядочно скакали, тыкаясь друг в друга, взбивая копытами пыльную подкорку степной почвы, ржали и взбрыкивали лошади. Три пулемётчика расположившись за небольшим, сооруженным ими бруствером из патронных ящиков и вещмешков, расстреливали этот бешенный от страха и со слезами в глазах огромный табун.
     Это были в основном верховые лошади разных пород. Там были кавказские карачаевцы и выделяющиеся ростом кабардинцы, орловские рысаки и даже башкирский «азбулат», было и несколько тяжеловесов.
     Приказ не оставлять врагу ничего, включая оставшихся лошадей 72-й кавалерийской дивизии, был сверху, так как всю кавалерийскую часть  ни на понтоны к таманскому берегу, ни в каменоломни Аджимушкая не заберёшь.
Немцы ещё не начали свой утренний обстрел, и пулемётный расчёт торопился завершить эту неприятную процедуру до его начала.
     А в это время в одном из пещерных углублений каменоломни остатки роты просыпались от ночного бдения-сна, окунаясь в напряжённую полутьму каменного каземата.
     Признанный среди солдат анекдотчик разрядил обстановку.
     – Анекдот хотите?
     – Давай, трави!
     – У англичан автобусы двухэтажные, омнибусы называются. И англичанка поднимающемуся мужчине за ней на второй этаж омнибуса говорит: Вы, Вы не джентльмен! А Вы не блондинка – ответил нижний пассажир с усмешкой.
     В землянке возник не смех, а ржание, видмо, от предшествующего перенапряжения.
     А вот ещё анекдот…
     Вернулись пулемётчики.
     – Эти бы ленты в фашистов!
     – Не трави душу, – и один из них перекрестился.
     – А я вот из «брошенных», – включился в разговор молоденький лейтенант, чистивший свою винтовку с прицелом, снайпер, видимо. – Ушла от меня моя любимая. Думал, что всё, жизни конец, если бы не друзья, да постоянные занятия и стрельбы. 
     – И что, бросила тебя? Вот же стерва! Тут война, а она офицера бросила, – 
 возмутился старшина.
     – Усэ они таки, –  похлёбывая что-то из плоского котелка, вставил своё «ротный хохол», как его все называли в роте.
     – Да, не был я тогда ещё офицером, курсантом ещё был. Как же я за ней бегал, чтобы вернулась. Говорила, что нет у неё никого, что просто в Москву учиться на актрису решила ехать. А голос у неё, действительно, был крепкий. Это потом я узнал, что она вместе с каким-то приезжим парнем познакомилась и с ним собралась уезжать. Я-то лишь в увольнениях с ней виделся. Но решили в следующем месяце 22-го в воскресенье свадьбу сыграть. Да, я её вообще-то особо и не виню. Кто знал, что через месяц война наступит. Нас-то в спешке выпустили младшими лейтенантами. А лейтенанта мне присвоили уже на фронте, после ранения.
     – Да, женщины принимают решение один раз, а мужчины никак не могут с этим смириться, – заключил лежащий в бинтах на каменных нарах капитан.
     – А я вот помню, как мы на коньках, привязанных к валенкам, а то и на салазках цеплялись за сани с конями крючками из проволоки алюминиевой, и это было самое большое наше зимнее развлечение.

           ***
     А с чего всё началось?
     Только что закончилась катастрофой с многочисленными потерями первая Харьковская оборонительная операция Красной Армии.
     И 18 октября 1941 года войска Вермахта в составе 11-й армии начали операцию по захвату полуострова Крым. Оккупирован он был уже к 16-му ноября, за исключением базы Военно-морского Флота города Севастополя,
     В декабре 1941 – январе 1942 года в результате Керченско-Феодосийской десантной операции войска Красной Армии вернули Керченский полуостров и продвинулись вглубь полуострова более чем на 100 км. Но из-за целого ряда ошибок командования Крымским фронтом и Ставки Верховного Главнокомандования немецкие войска вернули Феодосию уже 18 января.
     В феврале — апреле 1942 года советские войска трижды пытались переломить ход событий в Крыму, но в итоге только понесли большие потери (за период с 14 января по 12 апреля 1942 года потери личного состава Крымского фронта составили более 110 тысяч человек, в том числе около 45 тысяч безвозвратных).
     В то же самое время по настоятельной инициативе маршала Семёна Константиновича Тимошенко началась вторая уже наступательная Харьковская операция против Фридриха Паулюса с целью освободить Харьков и перекрыть ему продвижение к Азовскому морю и Волге. Она закончилась ещё большей катастрофой, чем первая оборонительная, закончившаяся потерей Харькова и соответствующего плацдарма.
     И вот также по настоятельной инициативе и с согласия Гитлера Эрих фон Манштейн начинает операцию по освобождению всего полустрова под названием «Охота на дроф». Специально для поддержки этой операции в Крым был переброшены части 4-го воздушного флота люфтваффе, имевшие большой опыт непосредственной поддержки наземных войск.
     Конечным результатом этой операции германского Вермахта явилась полная оккупация полуострова.
     В послевоенных воспоминаниях Э. фон Манштейна приводился анализ действий его армии.
     «На южном участке своего фронта — между Чёрным морем и селом Куой-Ассаном — он в основном по-прежнему занимал свой старый, хорошо оборудованный парпачский рубеж, так как все его атаки на этом участке были отбиты. На северном же участке его фронт отклонялся большой дугой на запад до Киета, выходя далеко вперёд за этот рубеж. Этот фронт образовался в то время, когда противник (советские войска) сбил с позиций 18-ю румынскую дивизию.
     Наша разведка показала, что противник сосредоточил две трети своих сил на северном участке… На южном участке оборону занимали только три дивизии и ещё две-три дивизии составляли резерв…
     Эта обстановка и явилась основой, на которой штаб армии разработал план операции «Охота на дроф». Замысел заключался в том, чтобы нанести решающий удар не непосредственно по выдающейся вперёд дуге фронта противника, а на южном участке, вдоль побережья Чёрного моря, то есть в том месте, где противник, по-видимому, меньше всего его ожидал.
     После прорыва фронта на южном участке и выхода ударной группировки к селу Парпач планировалось повернуть её на север и окружить главные силу 47-й и 51-й армий, прижав их к Азовскому морю, а частью сил наступать на Турецкий вал — Керчь, перехватывая возможные пути отхода советских войск и разрушая их тылы. Остальные войска должны были фронтальными действиями сковать 47-ю и 51-ю армии. Выбор направления главного удара был сделан благодаря выгодной для немецко-румынской стороны конфигурации линии фронта, а также наличия против фронта 44-й армии господствующих высот, с которых просматривалась вся оперативная глубина её обороны. Были также учтены ошибки советского командования — все наиболее боеспособные части были как можно ближе стянуты к линии фронта, в тылу не было ни надлежащим образом оборудованных рубежей обороны (на ряде участков только началось их сооружение, командовал этим генерал Александр Иванович Смирнов-Несвицкий, который был заместителем командующего и начальником инженерных войск Кавказского и Крымского фронтов с декабря 1941 года по апрель 1942 года), ни войск, способных их оперативно занять и тем самым задержать немецкое наступление, а армейский второй эшелон 44-й армии располагался всего в 3-4 километрах за передовой. Советская оборона была построена в один эшелон. В условиях превосходства Крымского фронта в войсках и в вооружении, большую роль немецкое командование уделяло взаимодействию со своей авиацией, которой в операции отводилась практически основная боевая и разведывательная роль.
Для введения в прорыв было специально создано импровизированное немецко-румынское мобильное соединение – бригада Гроддека (позднее, Корне) из моторизованных частей из полков рошноров, мотоциклистов и легкой бронетехники.
Так, уже за несколько недель до наступления, немецкая авиация усилила борьбу с советскими перевозками в Керченском проливе, потопив значительное количество плавсредств и создав трудности в обеспечении войск фронта боеприпасами и горючим».
     В ночь на 14 мая маршал Семён Михайлович Будённый разрешил эвакуацию войск с Керченского полуострова, несколькими часами позднее соответствующее разрешение пришло и от Иосифа Виссарионовича Сталина. К исходу 15 мая немцы заняли Керчь. Разобщённые остатки наших войск отчаянно дрались в трёх разрозненных узлах сопротивления: металлургический завод в Керчи, посёлок Еникале и село Опасное. Эвакуация оттуда под непрерывным артиллерийским и авиационно-бомбовым огнём продолжалась по 20 мая и сопровождалась большими потерями. После исчерпания возможностей к сопротивлению в городе уцелевшие защитники Керчи ушли в  Аджимушкайские каменоломни. На Таманский полуостров удалось вывезти около 140 000 человек, 157 самолётов, 22 орудия и 29 установок «катюша».
          ***
     Так выглядел мой полурассказ – полумонтаж правды и небольшого вымысла в 1982 году.
     А какова же история его замысла и рождения вообще?
1962 год, 19 мая. Слёт пионерской районной организации Симферопольского района. Я инструктор по школам Симферопольского РК ЛКСМУ и заместитель председателя Районной пионерской организации. Организатор слёта – районный Дом пионеров, директор которого Мария Васильевна Ярославская (Шемелина) была необыкновенно активным и очень «пробивным» работником культуры. Её отец Василий Шемелин был нелегалом, как я узнал позже, а брат Анатолий стал моим другом на долгие-предолгие два года, пока я по призыву Ноябрьского Пленума ЦК не перебрался в Евпаторийский Райком комсомола с проживанием близ города Саки.
     Александр Леонидович Ярославский, её муж и директор школы, был тоже из известной революционной семьи и имел много заслуженных знакомых и друзей, включая бывших подпольщиков Симферополя во время его оккупации и даже, имевших отношение к личной охране вождя в довоенный период.
     - А ведь в этот день, ровно 20 лет назад бесславно закончилась одна операция Красной Армии, о которой, наверное, долго ещё не расскажут всей правды наши военачальники и историки, – сидя на корточках и шевеля шампуром последние головёшки большого пионерского костра, вдруг негромко заговорил молчавший до сих пор наш председатель ОблОНО Дмитрий Васильевич Пазинич. Он со своей сестрой и был тем подпольщиком, с которым связывала дружба его, Дмитрия Ефимовича Ногина и самого молодого из них Сашу Ярославского. Кстати, занимавший в то время должность первого секретаря обкома партии Иван Кондратьевич Лутак тоже участвовал в освобождении Крыма, будучи руководителем партизанского отряда.
     – А расскажите, – встрял в его полумолчание я.
     – Сам я там не был, но мне рассказали очевидцы, что был там такой неприятный случай, как расстрел большого числа лошадей. Кажется, их там было десять тысяч, почти целая дивизия.
     Больше мы от него не добились, да и спать в палатку уже надо идти было, Мария Васильевна скомандовала.
     Долгие годы эта всплывающая время от времени фраза мучала меня нереализованностью в виде какого-то рассказа.
     И вот впервые я приступил к его написанию в 1982 году, тоже через 20 лет после того, как я услышал об этом факте печально знаменитой Керченско-Феодосийской десантной операции.
     Второй раз я услышал об этом факте ещё в 1965-м году, когда служил заправщиком окислителя в ракетных войсках МБР 8К65У в Первомайске и поражал там зубы от соприкосновения с азотной кислотой, от пятидесятилетнего старшины нашей группы. Ни откуда он знал об этом, ни к сожалению, подробностей он мне тоже не рассказал, и дальше я, изучая по различным источникам, включая воспоминания самого Манштейна, попытался воссоздать эту картину «маслом».
          ***
     У нас не были  с отцом уж очень близкие отношения. Мы мало вместе жили. В 1961 году я уехал из семьи в Крым, и после этого мы встречались лишь два-три раза в год во время моих командировок то из Крыма, то после службы из Хабаровска.
     И вот в одну из таких командировок в Москву я с гордостью показал ему первую часть незаконченного своего рассказа. Я тогда ещё не знал, что его эскадрилья была откомандирована на три месяца февраль – май в Тамань для участия в заключительной фазе этой операции. И именно они на своих самолётах вывозили в критических условиях превосходства ассов Люфтваффе в небе членов руководства бывшего Крымского фронта на большую (малую) землю Тамани и Новороссийска. Кто из «героев» той операции был вывезен именно на самолёте отца, я не знаю или не помню: Козлов ли, Мехлис ли, Октябрьский или рангами ниже.
     Но отец на мои расспросы по этому эпизоду так возмутился, даже накричал на меня: «Там погибли десятки, если не сотни тысяч наших солдат и офицеров, а ты мне про лошадей. Я, разумеется, среагировал на это тем, что прекратил продолжение работы над этим рассказом-былью. А то, что он был награждён медалью за участие в этой операции, он мне так и не сказал, а, может, и сам не знал. «За оборону Кавказа» она называлась, а не Крыма. Его при Хрущёве уволили по сакраментальному сотому приказу, не дав дослужить всего три месяца, чтобы уволиться со всеми льготами, в том числе на жильё. И именно эти три месяца участия в боевых действиях и не были учтены в его военном стаже.
     И вот позже получаю от папы письмо, где он рассказывает о делах семейных, да своей службе в Вяземском учебно-авиационном центре ДОСААФ, где обучалась лётному делу будущая космонавтка Светлана Савицкая, под началом отца которой во время войны какое-то время он служил. А в конце письма извинился за грубость во время последней встречи и написал: да, был такой эпизод там, в этой кромешной «мясорубке», но дурак ты, мол, дурак, молчали те лошади, они не понимали, что их убивают. 
     И с тех пор я все сорок лет носил в голове этот рассказ. Конец его, конец меня будоражил.
     «Тишина, гробовая тишина сопровождала это действие. И только треск пулемётов, да, может, быть ранние птичьи голоса сопровождали эту доверчивую лошадиную тишину. Они падали на передние колени и затем валились на бок. Про добивание не сразу умерших под пулями пулемётов коней говорить не могу, ибо, видимо, не рассказал никому об этом никто и из самих участников того массового расстрела лошадей – одного из многочисленных печальных эпизодов Великой отечественной войны 1941 – 1945 годов, которому ровно 80 лет исполнилось именно 19 мая этого 2022 года».
     Так я заканчиваю этот рассказ сегодня.
     И посвящаю его прежде всего своему отцу, Григорию Ефимовичу Мирмовичу, родившемуся в день начала Первой Мировой войны, 1 августа 1914 года, умершего 25 декабря 1993 года, и похороненному на Машкинском кладбище города Химки.
     Наверное, я буду его ещё не раз и редактировать, и дополнять. Но уж очень хочется выложить его именно сегодня, 19 мая 2022 года, в день 80-летия такого трагического окончания Керченско-Феодосийской десантной операции 1941–1942 годов.