Девичьи годы, где вы? Вдали...

    Малах подставил свежему ветру лицо.
    – Неужели,жизнь налаживается?
    Война прошлась колесом по его судьбе и по его жизни.
     Близкие родственники в местечке Милославичи уничтожены. Свои же соседи и расстреляли  и сбросили в кювет.
    А вот он уцелел! Кто помог? Бог? Он , видимо , был не против, но конкретно помог председатель еврейского колхоза Зелик Суперфин. Геройским он был парнем!   Запряг  двадцать самых  выносливых лошадей в добротные повозки, посадил на них свою ватагу - и в путь. Половина  из них потом вернулись обратно, кстати, все и погибли. А те, кто остался с  Зеликом- все уцелели. Остался  и Малах, и жена Люба с малышечкой Евой.
Спорный вопрос, кто помог? Бог или Зелик? Видимо, Бог, что не мешал такому геройскому парню.
 После войны они, конечно, уже не вернулись в Милославичи, где до сорок первого года жил весёлый, непоседливый народ.
 Не смогли жить дальше  возле  могил родных. Поэтому приехали в  Михалин.
   
   Здесь что-то сохранилось от  прежнего  еврейского колхоза. Да и ближе к городу Климовичи, приезжают и селятся евреи.
   
    А  Малаху  куда? В город? Нет! Только в местечко!
    Где зеленеют поля, по которым ходят стада. Он к такой жизни привык с детства!
    Поставил дом. Возле дороги. Кстати, всем колхозом его и ставили!
    Напротив – дворни, куда приходят на наряд колхозники.
    И евреи, и белорусы.
    Он не приходит, сам дает наряд.
    Как-никак во главе местной фермы.
    Председатель колхоза так и сказал ему:
    – Надеюсь, Малах, на тебя. Ты же еврейский довоенный колхозник! Всё знаешь, всё можешь. Да и других мужиков нет. Одни бабы.
    Домой всегда возвращается вечером.
    Только успевает обнять малышку Евочку.
    Улыбается,  глаза  у неё ,  как у мамы.
    Такие же смеющиеся глаза!
    А сегодня родилась вторая дочь.
    Вот поэтому  Малах  так  волнуется.
    Не может надышаться свежим воздухом.
    Радость переполняет разум.
    Понимает, что нужно сделать что-то особенное, чтобы запомнилось на годы.
    Но не будешь же стрелять в воздух, как в Грузии.
    Да и стрелять не из чего.
    – А если я посажу дерево? Дерево в честь дочери! Пусть растет вместе с ней. Но какое дерево? Оно должно быть особое. Такое, чтобы расцветало каждый год. Чтобы никто не прошел мимо, – разговаривает сам с собой.
    Так возле пыльной дороги, возле обычного дома, в котором позже появилось еще два брата и ещё одна самая младшая сестра, было посажено дерево.
    А вернее, маленький кустик.
    Кустик сирени.
    Он с каждым годом становился все выше и выше.
    Появлялись новые отростки, ветки.
    И вот уже не кустик, а куст во всей своей красоте поднимается возле забора
    За ним большой двор с коридором, картофельное поле. И всё? И все!
   
   А на большее  у  Малаха не было ни времени, ни сил. Посадить сад? Так за ним нужно было смотреть, как за маленьким ребенком. А может, и не хотел. Сколько ещё ждать, пока плодовые деревья начнуть давать урожай? А ему  уже сегодня нужно, чтобы земля работала. Что делать? Весь участок- под бульбу! Она кормит и семью , и скотину!
    А фрукты, яблоки?
    Баловство одно.
    Да и вокруг колхозные сады.
    Всё равно детишки там пропадают.
    А сирень?
    Сирень – это особый случай!
    В честь дочери.
    Чтобы росла такой же красивой, как эта сирень!
    Чтобы расцветала каждую весну – и всю жизнь, как эта сирень!
    На него, на него похожа вторая дочка!
    Такая же круглолицая, хозяйственная.
    Да и сыновья Женя и Лева, младшая дочка Анечка – «последыш», как говорят в народе, – все словно на одно лицо.
    Даже те, кто и не видел их раньше, сразу скажут, что это дети Малаха и Любы.
    Ходят по земле не маленькими шажками, а уверенно, как хозяева!
    Сразу видно, что из еврейского местечка!
    «Евочка – совсем другое. Сама нежность. Будто не из нашенских краев, а из какой-то восточной страны. Мамины глаза, а характер – мой!» – улыбается в своих мыслях Малах.
    Так и случилось.
    Только подросла старшенькая, как упорхнула, словно птица, улетела в дальние края.
    А Рая?
    Она  осталась.
    Куда ей от местечка?
    Куда ей от куста сирени?
    Сядет на скамеечке возле неё и все свои девичьи секреты доверяет.
    С кем еще поделиться?
    С мамой?
    Скажет:
    – Иди ты лучше поработай по хозяйству. Корову нужно подоить, за другой живностью присмотреть.
    С отцом?
    – Девка, не дури, мала еще невеститься, – ещё прикрикнет на неё.
    Вот поэтому обнимает куст сирени, прячет свое лицо в её белых цветах. А сама – как цвет!
    Ярко-красный цвет!
    Расцвела вчерашняя девчушка из местечка.
    Налилась красотой.
    Высокая грудь, губы – полные, алые. Взгляд чарующий…
    А дальше?
    Дальше закружилось, как в белом танце.
    Пришла Рая со своим суженым к кусту сирени. Словно хотела познакомить их.
    Оба молоды, красивы.
    Что скажешь?
    Она необычная для еврейки.
    Светлое лицо, светлые волосы.
    Он – необычный для белоруса.
    Чёрные волосы, чёрные брови.
    А  дальше?
    Всё,  как у многих.
    По-разному…
    Не будем про это…
    В последний раз Рая пришла к кусту сирени, чтобы проститься с ним навсегда.
    Повзрослела она, считай, полжизни прошло.
    Стала взрослой единственная дочь Светлана.
    А куст сирени раскинулся.
    Стал деревом.
    Большим и могучим.
    Словно к отцу, которого уже нет, прижалась к нему.
    Гладит рукой, сдерживая слезы.
    – Всё. Всё. Прощай, местечко. Прощай, моя сирень…

    В Израиле все ушло куда-то далеко.
    И родной город Климовичи, и местечко, и куст сирени.
    Никто  не спрашивал, кто и откуда.
    Для всех пенсионеров – путь один!
    Государственное пособие на жизнь и пособие на съемную квартиру.
    Не пошикуешь, но нормально проживешь…
    Одной, конечно, непросто и нелегко.
    Особенно когда уже немолода.
    А муж?
    Муж остался, как и некоторые другие…
    Ко всему еврейскому он относился не очень мягко…
    Сам не знал почему.
    Будто кто-то его вынуждал всё время к протесту.
    Кровь бурлила.
    Горячая кровь…
    Не понимал ни себя, ни родителей, ни жену.
    Пока не узнал.
    Не узнал от матери, что она… еврейка.
    И всё в городе сразу стало ненужным.
    Лишним.
    Даже чужим…
    – Моя семья – жена, дочь, внук – в Израиле. А я здесь. Один. Для чего? Для кого? – обхватив голову, сидел на скамейке.
    Возле куста сирени.
    Сюда пришел, чтобы поговорить с ним, посоветоваться.
    Ветки сирени покачивались от ветра, словно соглашаясь с ходом его мыслей.
    Словно видели  его в первый раз таким.
    Другим.
    Новым.
    Своим.
    …В аэропорту имени Бен-Гуриона шел к выходу немолодой мужчина.
    Вместо огненных черных волос – седина.
    Вместо легкой юношеской походки – поступь человека, прожившего жизнь.
    А в руках, кроме маленького чемоданчика, ветка сирени…

    …Прошло еще несколько лет.
    Я снова в местечке.
    Куст сирени уже засох, и его убрали.
    Возможно, высох по старости.
    А может, не выдержал разлуки.
    Не выдержал…
    А Роман?
    Роман каждое утро спешит на Средиземное море.
    Плавает, отдыхает и  делится со мной своей жизнью. Что было раньше и сейчас. Кем был раньше и сейчас.
    – Всё здесь мое. Моя семья. Моя страна. Мои праздники. Я такой, как все. Хотя… хотя к этому шел долго. Почти всю жизнь.
    А у Раи?
    У Раи и сейчас на столе стоит засохший букетик сирени, как память о девичьих годах, которые пробежали, как стая горячих рысаков...


 
   


«