Призрак дождя. Глава 21

Глава 21 
Миллионы людей не заменят тебя. Никогда. 
Владимир Понкин «Твой голос» 
 
С момента возвращения Анрейна в Эдинбург прошло уже полгода, но он все ещё не мог полностью абстрагироваться от произошедшего с ним, всячески оттягивая тяжёлый момент осознания действительности без Владимиры. 
«В момент возвращения происходит своего рода переворот сознания, во время которого всё, что происходило во сне, за исключением, возможно, самых последних или наиболее впечатляющих событий, стирается из памяти физического сознания, и остаётся лишь ощущение пустоты, но, уверяю вас, это пройдёт», – примерно так, стереотипно, проштамповано и безуспешно с Анрейном работал нанятый отцом высококвалифицированный психолог, однако юноша, замкнувшись в себе, никого, даже самых близких, не пускал в свои мысли. Душой и сердцем он по – прежнему оставался в Питере 19 века. 
Конечно, для окружающих, не очень хорошо знавших Анрейна, перемены к лучшему были очевидны: он безоговорочно взял в свою регби – команду Ирвина Нокса и много проводил с ним времени на поле в качестве наставника; прекратил участие в бессмысленных и больно ранящих одноклассников розыгрышах, рьяно отслеживая и пресекая любые попытки таким образом поразвлечься со стороны Грега; Несси пообещал, что будет ее партнером на школьном выпускном. Он воплощал в реальность юношеские мечты подростков, которых раньше считал людьми второго сорта. Теперь же второсортным он считал лишь себя. 
С родителями Анрейн также был бесконечно учтив и вежлив, чем несказанно и систематически удивлял многочисленных родственников, которые списывали такое нехарактерное для наследника династии Сверре Сан поведение на травму головы, полученную при падении в воду. Анрейн в ответ, как правило, грустно улыбался, не подтверждая и не опровергая эти предположения. И только сердце матери юноше было не обмануть: опущенные плечи, потускневший взгляд, плохой аппетит, замкнутость красноречивее любых слов говорили о внутренних переживаниях у горячо любимого ею сына. 
Тёплое апрельское утро перешло за полдень, осеняя как благословение фамильный замок Сверре Сан ароматами и возбуждающими звуками ранней весны. Но для Анрейна, возвратившегося только что домой после очередного учебного дня, не было ничего радостного в этом пробуждении природы вокруг него. Полный тягостных дум, он не ощущал ласки теплого воздуха, не видел, как наливался соками каждый новый побег. Клумбы нарциссов, кивающих золотистыми головками, застенчивые тюльпаны, кудрявые гиацинты, которыми пестрели палисадники вдоль посыпанных гравием дорожек, ведущих к дому, оставались незамеченными. Тихие крики грачей, которые носились вокруг своих новых гнезд на высоких деревьях, росших вокруг замка, были для него лишь надоедливым шумом, раздражавшим слух. 
И все же Анрейн стал другим: научился прощать, не завидовать и не показывать своё превосходство, уважать. Владимира, будучи смертельно больной, показала ему на собственном примере, как важно помогать ближнему, терпеливо объяснила, что такое жизнь. Ее жизнелюбие и оптимизм даже во время болезни казались воистину чудесными. И вот теперь он остался один... 
– Анрейн, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет, у меня для тебя кое – что есть, – услышал юноша оклик отца, привычно пересекая просторный холл, и поднял голову. 
Облокотившись на золоченые перила, на внутреннем балконе второго этажа стоял мужчина лет сорока пяти, одетый в безупречно сидящий на нем белый деловой костюм, и загадочно смотрел на повзрослевшего сына. Его каштановые волосы, тронутые кое – где сединой, в лучах проникающего сквозь огромные арочные окна света отливали бронзой. 
– Хорошо, пап, через пару минут, – откликнулся Анрейн, как всегда через несколько ступенек перепрыгивая длинный лестничный пролёт на пути в свою комнату. 
–Думаешь, он согласится? – тихо спросил мужчина у статной женщины, время над которой было не властно. Ее высокая прическа из копны ярко – рыжих натуральных волос и терракотовое (под цвет волос) платье в пол с высоким воротником – стойкой, как было принято в средневековье, олицетворяли незыблемость шотландских традиций даже в 21 веке. 
– Уверена в этом, – откликнулась миссис Сверре Сан, нежно похлопав по руке мужа. – Он не захочет расстраивать тебя. Родители все ещё удивлялись произошедшим с их сыном переменам. 
– Ты хотел со мной поговорить? – Анрейн нарочито уверенной походкой хозяина жизни вошёл в кабинет отца, однако в глазах юноши отражалась вселенская грусть, а на красивом лице лежала маска печали. – Привет, мам, ты как всегда безупречна, – он в очередной раз за сегодняшний день поздоровался с матерью, незаметно коснувшись губами ее гладкой щеки. 
–Здравствуй, сынок, – миссис Сверре Сан, улыбнувшись, вышла из комнаты. 
–Ты помнишь, что собирался поступать в университет Северной Каролины после окончания школы? – осторожно начал мистер Сверре Сан. Последние полгода отец и сын не поднимали эту тему. – Так вот, у меня появились там дела, и я хотел бы тебя взять с собой – познакомить с местами моей «боевой» славы. – Мужчина натянуто улыбнулся. Анрейн внимательно посмотрел на отца: рано или поздно этот разговор должен был состояться: 
– Пап, тут такое дело, – нехотя ответил он, – кое – что за это время поменялось: я больше не вижу себя студентом твоего университета. Ему было крайне непросто сообщить об изменившихся планах отцу, который на протяжении последних лет только и говорил о его обучении именно в этом, можно сказать, семейном высшем учебном заведении. 
– Как это не видишь? – от неожиданности мужчина неловко опустился в обитое мягкой кожей каминное кресло и растерянно посмотрел на сына. – Как же так, Анрейн, мы столько времени планировали... 
– Пап, выслушай меня, – Анрейн перебил отца, смягчая свой отказ сложенными в молитвенном жесте ладонями, – я хочу учиться в России, в Петербурге. 
– Где? В России?! – эти слова застали мистера Сверре Сана врасплох. Сейчас он напоминал скорее паломника, вызывающего сострадание, а не уверенного в себе конгрессмена. – Но почему? Вмиг постаревшими и измученными глазами он, не мигая, смотрел на сына в ожидании объяснений. 
– Можешь мне не верить, но за эти четыре дня, что я был в коме, я прожил целую жизнь! Многое осознал: у меня была масса времени, – он грустно улыбнулся, – и ещё: я полюбил, по – настоящему полюбил одну девушку, очень достойную, а она – русская. Если бы это был всего лишь сон, то я не смог бы воспроизвести ни слова по-русски, а я смог! Как только меня выписали из больницы тогда, полгода назад, я проверил себя и был понят туристами из России! 
Мистер Сверре Сан впервые в жизни не знал, что ответить своему сыну: с одной стороны, сегодняшнее заявление Анрейна – это крах всех его, отцовских, надежд, но с другой, – он впервые слышал от него столь пламенную речь, видел его стремление учиться. Скрепя сердце, мужчина тяжело поднялся с кресла и вплотную подошёл к сыну: 
– Это твоя жизнь, Анрейн, – тебе и решать. Мы с твоей мамой в любом случае тебя поддержим. 
– Спасибо, папа, – прошептал Анрейн, сглатывая душивший его ком в горле, и крепко обнял своего отца. Впервые за последние полгода он почувствовал себя счастливым...