Радужный змей рабочее название

Глубины океана настойчиво манили его к себе. Это была не молчаливая глубь, тёмная и опасная, как для большинства живых существ, для него она источала ритм, музыку и звуки силы. Отправляемый им в бездну аккорд вибрировал, отталкивался от океанского ложа и возвращался многократно усиленный собственным звучанием и откликами его собратьев. Он чувствовал объём и форму океана одновременно, как будто видел это безграничным внутренним зрением.

Его обтекаемое сильное тело парило в водной стихие подобно его собрату-альбатросу, покорившему воздушный океан, свободно и легко. Ласты, огромные, как крылья, опирались на толщу океанских течений. Движение доставляло ему высшее наслаждение и составляло его суть. Он наполнял этим движением не только Океан, но и Пространство вокруг. Только одна-единственная нить связывала его с земной стихией и не позволяла окончательно отдаться Океану - дыхание. Земное дыхание, наследие его предков, заставляло его время от времени всплывать на поверхность за новым глотком воздуха. Иногда он выкидывал своё огромное тело высоко вверх чтобы рассмотреть звёзды...

У него было имя, очень сложное для произношения человеческим языком, но если максимально приблизить и упростить звучание этого имени, то оно могло быть услышано как А-ууу-тай. Смысл его ещё труднее передать наречием двуногих, примерно и весьма неточно это: "Ныряющий между небесами и океаном, несущий им Песню".

А-ууу-тай стремительно плыл на восток. Его соплеменники-киты неохотно следовали за ним на расстоянии нескольких сотен метров. Три молодых кита, две самки с детёнышами и старый кит Лиии-о-лай. Его имя значило что-то вроде "Сильный холодный поток между гребней великих волн, обещающий счастье", это имя старый кит получил благодаря сезону сильных штормов во времена своей зрелости, когда водил стаю. Вся стая направлялась на кормёжку в холодные южные воды океана, богатые крилем, когда А-ууу-тай снова почувствовал Зов. Этот зов появлялся раз в два-три года и неотступно следовал за ним, заставлял его направлять стаю к высокому берегу материка. Стая роптала, но Зов был сильнее.
- Твоё положение шатко, скоро кто-то из молодых китов бросит тебе вызов - тихо прошептал Лии-о-лай.
"Шептать" в воде невозможно, морская вода передаёт каждый, даже самый тихий звук, поэтому А-ууу-тай и Лии-о-лай пользовались тайным кодом, зашифрованным в обыденные на первый взгляд фразы. Этот код в виде второго и третьего смыслов был понятен только им двоим - вожаку и бывшему вожаку, а для остальных они болтали якобы о несущественных вещах.
- Не обязательно. Я ведь тебе не бросал вызова...
- Ты был мудр, несмотря на свою молодость. Я был только рад передать тебе бремя власти.
- Не все киты стремятся к власти в стае.
После долгой многочасовой паузы, обычной для размеренного ощущения времени у китов, Лии-о-лай продолжил:
- Что или кто тебя зовёт все эти годы?
- Я не знаю, Старейший, - А-ууу-тай обратился к Лиии-о-лаю как к вожаку, по титулу, - Это сильнее меня. Я чувствую, что это важно. Важнее кормёжки между сезонами штормов, важнее моей жизни.
- И важнее племени?! - казалось старый кит усмехнулся, - Не забывай, что ты в ответе не только за свою жизнь. Стая доверяет тебе!

А-ууу-тай надолго замолчал, только прибавил ходу, заставив самок недовольно цокнуть, впрочем открыто выразить недовольство пока никто не решался. Молодые самцы пытались держать ритм, но сил у них пока не было достаточно. Он оторвался на несколько километров. "Не в этот раз, братья, не в этот раз!" - подумал вожак. Океанский марафон разбросал стаю на несколько километров, но голоса сородичей были слышны, как будто они находились рядом.
- Я поговорю со Стаей - вновь произнёс Лиии-о-лай, - мы пойдём за тобой. Дай самкам передохнуть. Да и мои годы дают знать. Скоро мне уплывать в Последние воды...
Этот аргумент, как всегда, подействовал. А-ууу-тай чуть сбавил ход.
- Прости, мой старый мудрый брат! Я думаю только о себе, как всегда. Ты рано передал власть и не самому достойному из Стаи. С тобой уйдёт мудрость нашего племени... На рассвете мы сбавим ход и покормимся. А сейчас надо спешить, я это чувствую.
- Стая с тобой, Старейший! - Лиии-о-лай символически вернул ему титул, - Ты вожак по праву. Я беспокоюсь не за свои старые кости, а за тебя. Что даёт тебе Берег?
- Зов появляется оттуда...

Короткий десятиминутный сон, в который погружается кит при движении, казалось, длится долгие годы. А-ууу-тай медленно парил у морской поверхности, он обогнал стаю на два часа быстрого хода. Этот запас дал возможность вздремнуть. Сон не был похож на полное отключение, все чувства сохранились, движения замедлились и сократились до минимума - только держать тело у поверхности и медленно плыть, чтобы вдыхать воздух. Он перестал "видеть" весь океан и слышать дальних сородичей из других стай, но на самой кромке сознания всё ещё воспринимал всех членов своей стаи, понимая, что они в безопасности и следуют за ним. Значительная, огромная часть его сознания пребывала в каком-то другом месте и в другой форме.

А-ууу-тай больше не был А-ууу-таем, он бежал по солнечной зелёной лужайке. "Бежал?! Как это "бежать"?" - всколыхнулось потревоженное очередным глотком воздуха сознание и снова угасло, слившись с медленным движением.
Он бежал по солнечной зелёной лужайке, мальчик семи лет с непокорно торчащими соломенными волосами. Трава ласково обнимала ступни, скорость наполняла его восторгом. За ним тянулась длинная леска, уходившая вверх, и, немного больно, но терпимо, резавшая пальцы. На конце лески трепетал на ветру воздушный змей, хвостатый и крылатый, переливающийся на солнце всеми цветами радуги. За мальчишкой бежала девочка-ровесница с длинными огненно-рыжими волосами и синими, как морские брызги, глазами. Она заразительно смеялась, пытаясь его догнать. На самом деле он не убегал, бег был лишь частью их игры, а восторг обеих детских душ фокусировался на радужном, трепещущем в вышине змее.
- Алиса, догоняй! - имя, как вспышка, выжгло в сознании дремлющего кита яркое, пронзительно вибрирующее, болезненное клеймо. "Алиса... её зовут Алиса... я знаю эту маленькую двуногую..." - всплывший на поверхность А-ууу-тай снова погрузился в сон.
- Алиса, посмотри, как высоко!
Змей поднялся так высоко, что дети перестали различать оперение и форму, он превратился в маленькое радужное пятнышко в небесах. Ветер наверху достиг такой силы, что не стало нужды бежать и придавать змею ускорение, он парил сам. Алиса догнала мальчишку, прыгнула, обхватив его стройное, даже худощавое тело ногами и обняв руками шею - этого оказалось достаточно, чтобы клубок детских тел потерял равновесие и покатился по пологому травяному склону. Невысохшая ещё роса и влажная чёрная почва превратили детей в двух маленьких чумазых мартышек... хохочущих чумазых мартышек.
Восторг, счастье переполняли сердце мальчишки. Он...
Он резко ускорился, взметнув из-под хвостового плавника упругие струи морской воды, выбросил своё тело за пределы океанской глади и на кратчайшее мгновение завис, словно в невесомости, между звёздным небом и океаном. Полное пробуждение совпало с погружением в воду. Бодрствующее сознание А-ууу-тая отметило пройденный путь и прошедшее время, а несколько аккордов песни племени сориентировали его положение в океане. Рассвет застал стаю в трёх днях и двух ночах пути от Берега. Как и обещал вожак, настало время отдыха и кормёжки.

*** ~ ***

Низкие грозовые тучи обхватили полнеба. Духота, что бывает перед ливнем с грозой, стала отступать, повеяло сыростью, но это не принесло облегчения. Дышать становилось всё труднее и труднее. Кровь толчками выходила из ран, падая на сухую, по-горному скупую землю и оставляя на ней тёмные следы. Яромир сидел, уперев колени в землю, и наблюдал, как его покидает жизнь.
Его враги приближались медленно, с опаской. Вокруг него лежали тела изрубленных им солдат, перед смертью они взывали к Аллаху. Те, кого он защищал, сейчас уже должно быть далеко. Рукоять шашки была влажной от крови, только темляк не давал ей ускользнуть из слабеющих рук. Штык-нож он оставил в теле одного из своих врагов. Его больше ничего не защищало: ни стены старинной церкви, ни бронежилет. Он вышел на врага по-пояс обнажённым, зная, что это его последний бой.
На его лице была улыбка, не зловещая, а совершенно искренняя, счастливая. Из-за этой улыбки командир взвода солдат УЧК* (Уштриа Чмилитарэ э Косовес/ Освободительная армия Косово) Эмир не решался отдать приказ на уничтожение. Слишком уж эта улыбка не соответствовала обстоятельствам. Когда приказ уже готов был прозвучать, по радиосвязи командир получил сообщение, что врага необходимо взять по возможности живым для допроса натовскими офицерами и съёмок новостных сюжетов журналистами из CNN, корреспондент уже направлен к ним. Эмир раздражённо осклабился. Он по-своему смотрел на это: слишком много бойцов он потерял из-за этого неверного. Командование не погладит его по головке ни за упущенных заложников, ни за две трети личного состава взвода - из тридцати двух человек остались только девять бойцов и он, командир. Хотя вознаграждение за живого гяура утраивалось, Эмир предпочёл бы перерезать этому шайтану горло и объяснить свои потери двумя-тремя взводами русского спецназа.
Когда Эмир вспомнил, как неверный вышел из развалин церкви с шашкой и ножом так, словно выходил на прогулку, а не против взвода солдат, вооружённых по последнему натовскому стандарту, его передёрнуло. Эмир в тот момент решил, что гяур спятил, и запоздал с приказом. Расстерявшиеся бойцы тоже промедлили. Этот же рыжий шайтан за несколько секунд преодолел отделявшее их расстояние и стал косить бойцов быстро и методично, так, словно для него это было обычное занятие перед утренним кофе. Он не защищался, он нападал.
Солдаты взвода начали беспорядочную стрельбу, половина погибших полегла от пуль своих же братьев. Неверный рубил всех подряд, не обращая внимания на раны. Передняя линия бойцов полегла полностью. Эмир вовремя отдал приказ держать дистанцию и стрелять, не подпуская противника близко. Несмотря на прямые попадания, неверный упрямо лез вперёд. Бойцы взвода, а точнее, оставшаяся их часть, стали отступать, уже не по приказу, а чтобы сохранить свои жизни. "Урус-шайтан!" - послышались крики отступающих бойцов.

Эмир был в бешенстве. Его ребята имели славу не просто храбрых воинов, но и отчаянных головорезов, а тут какой-то гяур с саблей. Видимо, у неверного быстрее закончилась кровь, нежели упорство. Оставалось только добить этого урус-шайтана, как прозвали его бойцы взвода. Вот же он, сидит, улыбается, шакал, и упрямо отказывается расставаться с жизнью.
- Эмир, приём! - новенькая радиостанция работала без помех, чисто, - корреспондент с охраной будут у тебя в течение двадцати-тридцати минут. Встречай! Как понял?..
"Проклятье! Значит, журналистов направили ещё до боя." - Эмир не смог сдержаться, чтобы не выругаться вслух. Затем он включил связь и ответил:
- Понял вас! Встретим! - подняв руку, он отдал приказ бойцам, - Не стрелять! Неверный нужен живым.

Силы, наконец, покинули Яромира. Он стал заваливаться на бок и бесконечно долго лететь навстречу земле. Казалось, долгие-долгие часы падения не закончатся никода, но всё-таки он встретился с землёй. В самый момент встречи он почувствовал, как нырнул в прохладную, освежающую воду. Солёная океанская вода наполняла радостью и давала жизнь. Он почувствовал себя необычайно сильным, спокойным, почти вечным.
Раны уже не болели, только чувствовался отдалённый зуд, как от старых шрамов. Яромир слышал голоса сородичей, он не знал, почему вдруг они стали сородичами, но ощущал неразрывную общность с ними.
Солнечный свет наполнял верхние слои океана ослепительным чудесным голубым с фиолетовым сиянием.
- Не сейчас, брат! - услышал Яромир глубокий певучий голос внутри своей головы. Это он сам себе говорит или кто-то разговаривает с ним? Двоякое чувство подсказывало ему, что на оба эти вопроса одновременно можно ответить утвердительно и не погрешить против истины.
- А-ууу-тай! Не теряй контроль! - услышал Яромир голос издалека.
Тело Яромира как будто само по себе напряглось, получило резкий импульс и его выбросило на десяток метров над поверхностью. Снова время замедлилось и растянулось на долгие часы падения. Поверхность воды, как зеркало, приближалась с мучительно медленной скоростью. Его огромное тело встретилось с родной стихией, и тошнотворный переход, как бешено вращающаяся воронка, затянул Яромира внутрь себя, завертел в этой воронке и раскидал на тысячи маленьких частиц.
В следующий миг он очнулся!
Боль!.. Одновременная, резкая, ослепляющая, как вспышка в ночи, лишающая сил боль!
Он дёргался, пытаясь избавиться от каких-то пут... Встревоженные голоса...
"На английском?!" - удивлённо регистрировала информацию та часть сознания, которая оставалсь безучастной к боли.
- Наркоз! Срочно! Повышенная мозговая активность, пульс 240!..

Слепящий белый свет причинял боль и звучал в голове подобно ультразвуку. Особенно сильная вспышка света в одну секунду, как предохранитель, отключила его сознание. Он погрузился в полную темноту, на этот раз без мыслей, без света, без звука. Только чувствовал движение и отдалённую боль от ран.


Проклятая англичанка вела себя как разбушевавшийся фельфебель на плацу. Огненно-рыжая конопатая бестия костерила Эмира так, словно он был не боевой офицер, а нашкодивший школьник.
- Вам было велено сохранить жизнь этому террористу! Что мы докажем с трупом?! Русские ни за что не признают его за своего, скажут "случайность", "фейк", что угодно.
Эмир молча выслушивал оскорбления этой журналистки. Гнев владел им. Да как она смеет?! Женщина! При его подчинённых! Если бы не приказ генерала, он бы научил её, как должна себя вести женщина. "Содействие! Максимальное содействие во всех вопросах!" - голос начальства был неумолим, как надвигающийся бульдозер.
- Он ещё жив? - спросила журналистка.
- Не знаю, мы в него выпустили не меньше трёх десятков пуль.
- Медик ваш где?! Быстро! - яростные сапфировые глаза этой тигрицы пронзали не хуже пуль, - Шевелитесь, офицер! Я не буду брать интервью у мертвеца!

До ближайшего госпиталя раненого русского доставили за полтора часа.
"Живучий, шакал!" - думал всю дорогу Эмир. После такого провала с заложниками, с русской диверсионной группой, даже с этим... "урус-шайтаном", думать о дальнейшей карьере в УЧК, да и на гражданской службе, ему уже не имело смысла.

~ *** ~
Маэль боролся со своей немощью двадцать два года, сразу, как только очнулся после аварии.
Скорость и движение с детства были его практически единственным увлечением. Ничто, ни книжки, ни кино, ни танцы, ни даже девушки, не занимали так душу юноши, как скорость. Велосипед, мотоцикл, картинг, гоночный болид, спортивные автомобили, кроссовые и кольцевые гонки - Маэль жил и дышал скоростью. Неистовый, безумный гонщик был известен на северном побережье Франции, от Нормандии и Ла-Манша до Бискайского залива. За свою страсть к спорту и гонкам, Маэля кое-как терпели в Реннском университете до получения диплома.
Авария изменила его жизнь, переломила в прямом и переносном смысле. Перелом позвоночника, долгое лечение и жизнь в инвалидной коляске - нижняя часть тела отказала.
Карьера автогонщика, такая заманчивая, была забыта. Прежние друзья и знакомые всё реже навещали Маэля. Депрессия, бездонная, неодолимая, затягивала его на самое дно. Положение спас профессор-океанолог Этьен Сабатье.
Навестив как-то Маэля, профессор спросил:
- Дружище! - люди у профессора делились на две неравные категории: "дружище" и все остальные, к ним он обращался "мсье", - Ты ведь получил степень бакалавра по специальности нейролингвистика? - это было скорее утверждение, нежели вопрос.
Пребывавший в апатии и пустоте Маэль неопределённо хмыкнул. Занятия он посещал в перерывах между заездами, тренировками, ремонтом и отладкой автомобиля, а также между кутежами с друзьями. "Степень бакалавра" было не просто громко сказано, а больше походило на издёвку.
- У меня есть работа для тебя - продолжил Сабатье.


- Профессор, я не смогу ходить на работу.
- А не нужно "ходить". Кафедре океанологии нужен лингвистический анализ. Можешь работать дома. Объём работы года на четыре.
- Почему бы Вам не обратиться к доктору Леру? Зачем вам я?
- Доктор Леру занят на ближайшие два-три года, диссертация по диалектам амазонских племён Ашанинка и Мадижа. Научные сотрудники кафедры и даже студенты брошены на "чёрные работы" - прослушивание аудиозаписей. Я же не могу приостанавливать свою работу на четыре года?!
- Стало быть, "чернорабочие" понадобились и Вам? - криво усмехнулся Маэль.
- Да, верно. Для начала, дружище, Вы мне нужны, как чернорабочий. Придётся попотеть. Однако потом Вам необходимо будет получить степень магистра, без этого не закончить работу. Я договорился с ректором о Вашем зачислении как стипендиата.
- Выкладывайте, профессор! Вы заинтересовались обсцентной лексикой французских моряков бретонского происхождения?
- Нет, мой ироничный добрый друг! В мои научные интересы не входят языки двуногих приматов. Вам придётся разобраться в кое-чём более интересном...

Маэлю было сорок два года. Он возглавлял кафедру нейролингвистики в Реннском университете - 1. Докторскую степень он получил двенадцать лет назад, через три года после магистратуры. Никакой стипендии муниципальный округ для Маэля не выделял, обучение в магистратуре оплатил Сабатье.

С надвигающейся немощью Маэлю приходилось бороться все двадцать два года. Повреждённый позвоночник норовил "отключить" всё новые и новые части тела. Сначала отнялись ноги, потом стал нечувствительным таз. Парализация подкрадывалась всё выше и выше, спустя двадцать два года, Маэль уже боролся за левую руку.
Он просыпался ночью от того, что вдруг резко в левой руке появлялась боль и покалывание. Следующим шагом, он уже знал, будет онемение. Это вызывало в нём приступ паники. Маэль вставал с постели, садился в кресло и до судорожной боли в мышцах разминал руку эспандером и рвал гантели. Он делал это с остервенением, словно боялся потерять связь между мозгом и рукой хоть на миг. Физическая нагрузка изнуряла, но и давала возможность чувствовать тело. Маэль засыпал прямо в кресле до утра. Паралич отступал на время, до следующего приступа.

Сегодняшнее утро снова застало его в кресле. Несмотря на ночную борьбу с параличом, Маэль чувствовал себя бодро, даже с боевым настроем.
В доме он приспособил всё под передвижение на коляске, даже ванную комнату. Он умылся, нанёс пену для бритья на лицо и только тогда взглянул в зеркало. В зеркале отразился типичный бретонский тип лица, каштановые волосы с проседью и карие, коньячные глаза. Бриться Маэль привык только утром. Типичный французский мужчина бреется дважды: утром - для карьеры, вечером - для своей женщины. Работа на кафедре заменяла ему и то, и другое.
Вместо кофе и круассана, этих избитых киношниками парижских штампов, на завтрак Маэль предпочитал стейк и блины из гречневой муки с яичницей.
Машину он не водил уже двадцать два года, в университет ездил на такси.

Кабинет профессора Бреннмаэля Морвана распологался на первом этаже дальнего корпуса университета. В правом углу, у окна на деревянной жерди сидел Бренн, чёрный ворон из породы Corvus corex - подарок Маэлю от студентов. Смысл подарка был не без юмора: полное бретонское имя Маэля - Бреннмаэль, означало "Вождь (властитель) воронов" на старобретонском языке, но Маэль всю жизнь предпочитал короткую форму имени. Студенты решили "восстановить целостность" имени любимого преподавателя. Теперь в кабинете профессора точно работал Бреннмаэль, как сумма Бренна и Маэля. Они оба отлично подошли друг к другу, даже разговаривали с одинаковой интонацией, чем забавляли посетителей.
- Привет, Бренн! - привычно сказал Маэль.
- Бреннмаэль! Бреннмаэль! - птица словно напоминала Маэлю его полное имя. Обычный утренний ритуал был исполнен и Бренн занялся своими делами, к которым относились чистка перьев и глубокомысленная задумчивость. Клетки у Бренна не было и окно в кабинете всегда было полуоткрыто. Бренн иногда отлучался и прилетал снова. Маэль терпеть не мог каких-либо преград, запоров и препятствий.

- Профессор, позвольте... - Жан Перьен, доцент кафедры, пришёл с докладом.
- Да, Жан, дружище, заходите! - этого "дружище" Маэль унаследовал от своего наставника и патрона Этьена Сабатье, ныне покойного. Студенты и научные сотрудники жутко боялись маэлевского "мсье", как предвестника бури.
- Что у Вас там? - буднично поинтересовался Маэль.
- Я поработал с Вашим лингвистическим алгоритмом по объекту "N 12". Это...
- Я помню, Жан. Мужская особь. Стая горбатых китов южной части Тихого океана.
- Да, профессор. Этими фразами стая не обменивается ни между собой, ни между другими горбачами.
- Может, это межвидовое взаимодействие? Синие киты? Кашалоты? Касатки?
- Я бы сказал больше... Эти фразы появляются периодически, раз в три-четыре года и только возле южной оконечности Чили.
- Он "говорит" с кем-то на материке?
- Невероятно, но да!
- Что дал нейролингвистический анализ?
- Это уникальная фраза. Дело в том, что киты редко теряют друг друга "из вида" и обмениваются фразами по смыслу условно "я с тобой" или "я ещё здесь". Между стаями обычно используются фразы "мы здесь", которыми киты обозначают пределы своих акваторий.
- Может сигнал об опасности? - в нетерпении поторопил Жана Маэль.
- Нет, профессор. Я бы это условно перевёл как "Где ты?" или "Отзовись?", а точнее оба этих смысла.
- Хм... На берегу... Ему должны отозваться на берегу?!.. Ладно, Жан, дружище! Оставьте папку на столе.
- Лекция сегодня в двенадцать, профессор - напомнил Жан.
Маэль недовольно покривился, он уже предвкушал погружение в исследование "объекта N 12".
- Перррвостепенно! - прокаркал ворон.
- Вот именно, Бренн! - прыснул от смеха Жан, - Прогулять лекцию не получится, профессор, сам мэр - Жан картинно воздел палец к небу, - Там будет.
- Мсье Перьен! - многозначительно начал Маэль.
- Понял, профессор! Удаляюсь!
"Шалопа