Неизвестное 32-е письмо Чехова Авиловой

Я не верил своим глазам. Передо мной, на глубоко и многократно поцарапанном столе в пыльном архиве, в котором я провел все летние месяцы после выпуска с филфака МГУ, лежал пожелтевший лист бумаги. Все знают про тридцать одно письмо Авиловой от Антона Павловича, последнее – за пять месяцев до его смерти. Еще одно письмо от Чехова, под псевдонимом Алехин, утрачено в 1919-м, но его никто никогда так и не нашёл.

Но этого не может быть. Это же письмо от него! Без всяких псевдонимов! И подпись! От волнения у меня вспотели руки, прядь волос прилипла ко лбу, сидящие вокруг меня люди растворились, исчезли, превратились в теней. Передо мной лежало тридцать второе, неизвестное письмо, каким-то непостижимым образом пропущенное сестрой Антона Павловича – Марией Павловной, собравшей всю его переписку. В который раз я всматривался в эти строки:


"15 окт. 1897 Pension Russe, Nice

Дорогая моя Лидия Алексеевна! В Ницце неоправданно хорошо, бирюзовое море и теплые ветра нагревают бока “гордому” мастеру каждый божий день. До сих пор удивителен мне Ваш автограф “Гордому мастеру от подмастерья” на  подаренном Вами экземпляре “Счастливец и другие рассказы”. Перечитывая давеча Вашу симпатично напечатанную книгу, внимательно ознакомился я и с рассказом “Среди ночи”, поразительным образом происходящим здесь, в Ницце, что и привлекло мое особенное внимание. Начало показалось мне вполне зрелым, первый же абзац показал характер, сколь горделив и нетерпелив был Стронин, выйдя в коридор в цилиндре, и как жизнь его “медленно и почти бесшумно погружалась внизъ, какъ въ бездонную пропасть”.
Затем “нарядный шелестъ шелковыхъ юбокъ” и “Дв; мужскія фигуры въ цилиндрахъ”  столкнулись в нагромождении излишних подробностей, сокрывших важную деталь за ненужным забором из противоречий. Тайна, которая то и дело проглядывается в начале, исчезает, прячется за желчью Николая Николаевича, так тщательно выплеснутую на все его прошлое и будущее. Контрасты обществ переданы Вами тонко, через образы толстых дам, в противовес худой, бледной и больной гостье из России, обнимающей последнюю надежду в лице дочери, в порыве живой, естественной эмоции, столь нужной Стронину и многим местным эмигрантам.
Не буду утомлять прочими деталями, прошу Вас, не стоит придавать большого значения моей критике. Здесь, в Ницце, я пребываю в ностальгическом настроении, вынужден признаться – обленился, пишу редко, в основном зарисовки, пустячки.
Будьте здоровы. Крепко жму Вам руку.

Ваш А.Чехов.”

Я осторожно перевернул желтый листок, всмотрелся в уголок письма, где сохранился странный отпечаток, видимо, продавленный чьим-то пером: “1924”. Меня посетила отчаянная мысль – неужели подделка?

PS Этого письма не было. Авторский вымысел.