А судьи кто?

I
Одним дождливым днем, около двух часов пополудни в квартиру Кондратия Ефимовича, одного из лучших адвокатов города, явился высокий мужчина, щегольски одетый, белолицый, с шальной бородкой, синяком под глазом и шляпой в руке. Постучавшись и став прямо в дверном проёме, он поправил немного растрепанные волосы и фрак и уверенной походкой подошел к столу, за которым спокойно завтракал его приятель.
• Кондратка, ты не поверишь, во что я вляпался, -- он нервно потер бородку.
• И тебе здравствуй, Филя, -- Кондратий, нисколько не удивившись, продолжил постукивать по яйцу и отковыривать скорлупку.
• Меня в суд вызывают.
• Как жаль, как жаль…
• В ссылку отправят!
• От меня ты что хочешь услышать? Кто я тебе, мамаша, что ли, чтобы с бедами твоими возиться? Ты, дорогой мой, изволю припомнить, что обещал мне в прошлый раз? Забыл? А я напомню, Филя. Вот тебе, слово в слово: «Богом клянусь, Кондратка, в жизни больше к тебе не приду, просить ни о чем не буду!» Дальше ты в очередной раз плюхнулся передо мной на колени, стал молить  меня о помощи… Мне, Филя, не сложно, да только вот совести у тебя от этого не появится. А жаль.
• Жаль, жаль! – посыпался горох. – Да что ты заладил, в конце концов. Я к тебе с делом. Нет, не с делом – с бедой! Да что ты за друг такой, а?
• Ты меня этим не купишь, Филя, знаю я твою дружбу. Где ты эти два месяца бродил? Что уж там встреча, ты мне и письма ни одного не отправил. И какая тут дружба?
• Да все эти два месяца я только и делал, что выживал.
• А-а-а, вот оно что, -- насмешливо улыбаясь сказал Кондратий. – Ну, поведай, поведай… Только ежели от меня чего хочешь, то о приятельстве, уж будь добр, забудь, в печенках у меня сидит эта дружба.
• Меня, Кондратка…
• Кондратий Ефимович, -- перебил его адвокат.
• Да, да… Меня, Кондратий Ефимович, месяц назад ещё подставили, сделали так, что выходило, будто бы я убил какого-то там офицера.
• Вы же говорили, что два месяца назад.
• Да ты послушай сначала.
• Вы, сударь.
• Господи, да какая разница?
• Великая, сударь.
• Какой я тебе сударь?
• Вам
• Агрх, да черт с вами! Так вот: но я не виновен, виновен был этот самый офицер. Да и вообще какое я имею отношение к его смерти?
• А смерть-то отчего?
• Да как «отчего»? Известно, отчего: ну, пристрелил я его на дуэли, всяко бывает…
• В самом деле… -- он кое-как подавил усмешку и, свистя и причмокнув, глотнул чай. – А стрелялись по какому поводу?
• Во-о-от, это вы правильные вопросы задаете. Тут-то как раз и объясняется, отчего я два месяца выживал. Вышло так, что, мы с этим молодым офицеришкой, как выяснилось, ухаживали за одной и той же дамочкой. Само собой разумеется, никто уступать не хотел, начали эти глупые игры…
• Извольте не утруждаться: объяснять не нужно.
• Знал бы ты, Кондратка, как мы взъелись!
• Кондратий Ефимович.
• Кондратий, так Кондратий. Так вот, Кондратий Ефимович, вызвал в конце концов меня этот дурак на дуэль. Заметьте, не я вызвал, моей вины нет!
• Однако человек мертв.
• Ну черт с ним, ежели мертв. Мне не это сейчас важно: меня ж на каторгу! В Сибирь! – вскричал Филипп и подскочил с места.
Мужчина, ломая пальцы, начал расхаживать по комнате. Кондратий вновь со свистом заглотил чай.
• А синяк у вас, Филипп Леонидович, откуда?
Ответа не последовало: тот лишь махнул рукой и продолжил ходить по комнате, сомкнув пальцы в замок за спиной. На некоторое время в комнате повисла тишина да такая, что с первого этажа (жил Кондратий Ефимович на третьем) было слышно, как кто-то чихнул. По стеклам все так же барабанил дождь, небо стянуто, точно корсетом, серыми грузными тучами. Где-то вдалеке сверкнула молния и проревел, подобно льву, гром.
• Ну помоги, Кондратка! – он подошел к столу и чуть наклонился к лицу адвоката. – Я ж помру в этой Сибири. А если ещё эти судьи да прокуроры вдруг узнают, что я и по сей день в тайном обществе состою и что мы на императора покушение готовим, то меня не на каторгу, а сразу на эшафот поведут. Мне никак нельзя умирать, Кондратка, я им очень и очень нужен!
• Ежели тебя на эшафот, то уж не без них. Вас всех и одним разом…
• Да черт с этим эшафотом, знаю я, знаю,  -- он протер вспотевший лоб носовым платочком. – Так ты поможешь? Боже, все сделаю, ежели поможешь! Что ты хочешь? Ты только скажи, чего хочешь – все будет, даю гарантию. Хочешь, могу тебе даже документ какой-то написать! – Филипп бросился искать бумагу и чернильницу.
• Прекратить! – голос адвоката громом раздался на весь дом. – Что я тебе говорил? Никаких медвежьих услуг отныне от меня не ждать и ни на что не надеяться. Говорил?
• Было.
• Вот и уходи отсюда к чертовой матери, чтоб глаза мои тебя не видели! Ишь, гляди, как он это ловко придумал: чуть что, так сразу ко мне бежать.
• Да я даже заплатить тебе могу, Кондратка, если хочешь.
• Пошел вон, ни видеть, ни слышать, больше тебя не желаю. Другим свои деньги предлагай, таким же гнусным и мерзким людишкам, как ты.
• Да чтоб тебя!
Вновь с улицы донесся дикий рев грома. Филипп Леонидович, схватив шляпу, вышел прочь из комнаты. Он весь побагровел, с него ручьем лился пот, точно после тяжёлой полевой работы, тело слегка подрагивало, а из глаз, казалось, вылетали золотистые искры молний. Выйдя на улицу и раскрыв зонт, Филипп Леонидович, поймал мимо проезжающего извозчика и помчался на всех парах едва не на другой конец города.
• Чагой-то вам в том доме делать-то, с-с-сударь? – шепеляво, повернув к Филиппу Леонидовичу одну только голову, спросил извозчик.
• Тебе какое дело, мужик?
• Да уж больно вы на каторжника похожи, – он отвернулся обратно. -- Только этот ваш фрак выдает в вас человека богатого. Хотя Бог вас знает, откуда вы взяли его. Вы вон весь какой взъерошенный, пятно под глазом. Эк вас ударили! Знаете, не нужен был бы грош – ни за что вас не взял бы. Кто знает, что у вас на уме… -- извозчик вновь повернулся к Филиппу Леонидовичу. – Чагой-то вы так побагровели-то? Ух, ну точно св;клой измазались! – раздался хохот.
• А ты, мужик, аккуратней со словами будь. Сам ведь сказал, что я каторжник. Такие, как ты, после подобных высказываний обычно долго не живут.
И хотя Филипп Леонидович и был вне себя от ярости, где-то внутри него вновь заревела и забила в колокола тревога. Каторжник. Ка-тор-жник. Это мерзкое слово предательски засело в его больной голове. Уже два дня мужчина толком не спал, не ел и не пил. Он все время думал и проверял кошелек. Вчера, поддавшись волне страха и гнева, Филипп Леонидович сцепился с братом убитого офицера. Оттого и пятно, оттого и это чертово слово засело.
II
И вот уже другая квартира: другая дверь, коридор, комнаты… Филипп Леонидович в очередной раз перепроверил карманы и, все еще держа в них руки, сжимал в кулаке кошелек. Он был уверен в том, что если не удастся сыграть на чувствах, то определенно получится соблазнить деньгами.
Филипп Леонидович вошёл в неё, как к себе домой. Еще даже не поздоровавшись с приятелем, он  снял с себя фрак и небрежно бросил его на стоявший неподалеку диванчик. Туда же полетела и шляпа.
• Эх, Андрей Саныч, что-то совсем у тебя квартирка обветшала! – По-дружески простодушно сказал Филипп Леонидович и плюхнулся на диван.
• Дурная привычка у тебя, Филя, как ни встретимся – никогда не здороваешься.
• Пустая трата времени. Послушай, Андрей, у меня дело чрезвычайной важности.
• Да неужто случилось что?
• Случилось. Случилось! – завопил Филипп Леонидович, точно вот-вот разрыдается. – Меня в суд, на каторгу, -- он, изображая дрожь, тяжело вздохнул и звенящим голосом, точно скрежет ногтей по металлу, произнес: «Сибирь!..»
• Матерь Божия…
• Помоги, Андрей, ради Бога! Что хочешь проси – все-все сделаю, -- подступили к глазам крокодильи слезы.
• Да как же я? Да разве ж я могу? Нет, нет, подожди… -- Андрей Александрович зашагал по комнате.
• Можешь,  еще как можешь! – Филипп Леонидович с глазами безумца кинулся к Андрею Александровичу и схватил его за плечи. – Да ты всё на свете можешь, если захочешь. Ты, главное, захоти, а я потом тебе все, что угодно! – продолжил он уже несколько приказным тоном.
• Но что я? Как? И, в конце концов, что ты от меня хочешь?..
• Да что тут непонятного? Ты моя единственная надежда, Андрей Саныч! Я к тебе за помощью. Да хочешь, хочешь, -- он замешкался., --  хочешь, я на колени стану?
• Ах, право…
Филипп Леонидович с грохотом упал перед Андреем Александровичем на колени и, сделав глаза, как у бедняка на паперти, вцепился в штанины приятеля. Все мышцы лица его неправдоподобно подрагивали, на глазах опять заблестели слезы.
За окном в очередной раз прорычал гром, причем с такой громкостью, что, казалось, будто этот грохот исходил откуда-то с верхних этажей дома. По небу пробежала голубовато-фиолетовая искра. Резкий порыв ветра стремительно рванул к окнам судейской квартиры и, ударив в них, завыл и засвистел, точно дикий зверь.
• А что я сделаю?
• Ты судья, твоё дело выносить вердикт. Скажешь, что я вовсе ни в чем не виновен.
• А прокурор? А присяжные? О них ты не подумал? Ведь даже если я и захочу тебе помочь, то рискую по государевой воле отправиться к чертовой матери.
• Да Бог с ними, с присяжными и прокурорами! Я решу с ними этот вопрос. Но ты, ты-то мне поможешь?
• Ну-с, знаешь, здесь нужно…
• Деньги. Денег хочешь? – с откуда-то взявшейся отдышкой резко прервал его Филипп Леонидович. – Что ты еще хотеть можешь? Все мы люди, все мы хотим жить счастливо. А что для этого делать нужно -- так это не знает никто. Зато я, -- он постучал кулаком в грудь, -- я знаю. И делаю. Что ты так смотришь? Все из себя святых строите, а на деле гадами оказываетесь. Все-е-ех я вас знаю…  -- Филипп Леонидович вцепился в волосы, подскочил с места и сел уже на клеенчатый диванчик, куда несколько ранее бросил шляпу и фрак. -- Да-а-а, да-а-а! Гады, такие же, как я, мерзкие. Все мерзкие! Все вы пресмыкаетесь друг перед другом, да только признавать этого не хотите. Что ты? Чего глаза так пучишь?
И опять, опять гром, как стук по металлу на наковальне, свист ветра, отдающиеся звоном удары о стекла дождя, чьи-то шаги снизу, скрип двери справа, громкие разговоры соседей сверху. Вдруг окна распахнулись с очередным порывом ветра и стукнули о стены крыльями-форточками. Удар. Звон. Осколки. Сквозняк и холод.
• Аргх, черт, черт!!! – зарычал сквозь зубы Филипп Леонидович.
Он улегся на диване, сбросил с него шляпу и фрак, стал тянуть себя за подтяжки, пытаться что-то на себе разорвать, хватался руками то за обивку, то за свои плечи, то за голову, начиная мотыляя ею из стороны в сторону, не переставая рычать, подобно бешеной собаке.
Потом Филипп Леонидович резко поднялся, опять подошел к перепуганному до невозможности Андрею Александровичу, схватил его за пиджак и затряс, что есть мочи, после чего так же внезапно остановился и сполз, смачивая п;том, слюной и слезами одежду приятеля.
III
Бог его знает что могло бы случиться далее, ежели бы к Андрею Александровичу не явился в ту минуту сосед сверху, начавший жаловаться на излишнюю шумность исходящую из судейской квартиры. Тогда, увидев крепко обхватившего ноги Андрея Александровича человека, любопытный юноша, разумеется, не мог не узнать причину столь странного поведения господина, на что ответ был прост и короток: «Его сиятельство изволили сходить с ума-с».
Словом, вопрос с Сибирью разрешился весьма неожиданно: Филипп Леонидович был отправлен в психиатрическую лечебницу, где, под действием некоторых лекарств, тот и вовсе позабыл и о деньгах, и о пресмыкающихся, и об адвокатах, и о судьях. А судьи кто? Да черт их знает!