Через тернии к Хелен

Мой корабль мчался в исход шахматных узоров зари, отбросив рабочее тело.  Встречные метеоритные потоки шелестели дождем траурных лент в угольно – черном ореоле планеты. Вихри ржавой пыли верховодили в сухих дельтах рек, инкорпорируя, намагничивая через радио человеческие судьбы. Пятна земных сознаний гасли циферблатами единиц в токсичном эфире, излучая подключенную к ним напряженность времени. Я распознал птицеобразных людей в старушечьей синеве океана, они кружились в маслянистой мантии шестихвостой повитухи – кометы, теряли крылья, напитывались землей и обзаводились семьями. Отражатели «Арктики – М уловили уголком оранжевые колонии облаков, зеркальные вымыслы морей и ревущие композитные тела маленькой звездочки Хелен. Ее тело было рождено в горючих льдах неразборчивого добра, на погосте скорченного атомного распада и проявлено в туманной колыбели межзвездного облака. Девочка прошла по вагонам, выкованным из метеоритного железа и, отыграв в гриппозной горячке Вестингауза свою дорожную антрепризу, встроилась мышцами сердца в фантомную колодезность мира, в накрывшую черепа крыш пелену холода.
Капитан Воронцов вел со мной диалог во время полета. Он был единственным из центра управления полетами, кто удерживал груз наставничества на околоземной орбите. Его голос резонировал с вязкими слоями реальности, где над заклеймённым, сломленным духом правило тело. Ранцевый двигатель толкал меня в гравитационный колодец прорисованной тушью бездны, в накопитель душ, ожидавших своей стажировки. Засыпая на угольных стержнях, они посылали нашептанное, земное в синоптическую сеть болевых тел, и как бы быстро не заполнялась вампирическая пустота ночи, именно мысли рядом живущего оберегали каждое сознание от коллапса.
Корабль прорезал в простуженной глотке ночного неба окно в «голубой» понедельник. В высеченном в скале храме проходил галактический обряд конфирмации. Свет Раки трех волхвов следовал по изогнутому пути и покидал зрительную систему, одаривая ослабший организм слиянием с родной средой, вхождением в любовь, где каждый мог оставить скафандр и утолить слезой шершавую землю. Сидя во внутренней темноте, Хелен слушала наставления пастора, ожидая, пока шестеренки попадут на зубцы подходящего вала и тяжесть резца оставит царапины на записывающем диске ее памяти.
– Ave Maria. Gratia plena. Ave, dominus, tecum. Benedicta tu in mulieribus  et  benedictus fructus ventris tuae, Jesus.
Корабль преодолел пылевую бурю, пробороздил пустошь слезного снега на берегу багрового океана. Кровавый ручей из раны ледника струился на носовой кок корабля. Звезды врезались в теплозащитный экран, как искры костра, вскрывая таившееся в сумерках механическое начало природы. От спящих в проталине цветов исходило невидимое излучение тонкого мира: ажурная фиолетовая аура опоясала листья мака, ярко-голубой свет разливался над эдельвейсом.
Оператор согнал углекислых червей с карнизов багряного зимника, включил кварцевое солнце, поднял давление в простуженных клапанах и окропил мертвой водой запыленные меблированные склепы. Вода усилила электронную плазму модифицированного человека и растворила в гиперпространстве его вселенной заряд беспробудного лета. По пропахшим казенным мылом коридорам шел не знавший жизни я, стремясь найти свою звездную маму. Жизнь ходила в ночном халате по подземным диаметрам дорог, веселя жалкими копиями полотнищ, шоколадными мундирами заболевших нацизмом актеров, которые марали бумагу в фахверковых домиках. И будто бы не было войны, широко раскрученного зла, за пределами домашней системы, будто бы не было вечного духа, способного бороться с фашизмом в космосе.
Земля задрожала от пуска кораблей, от несших человеческий прах вагонеток, вызывая синдром белых пальцев, заглушая многоголосье общины. Швабская пленница Хелен победила внушенный рождением страх пещерной аномалии, воскресив в стихах красоту лирианской природы.
Er schlie;t die Augen, st;;t ein langеs Krahah!
 Gestreckt die Zunge und den Schnabel offen;
 Matt, fl;gelh;ngend, ein zertr;mmert Hoffen,
Ein Bild gebrochen Herzens sitzt er da.
 Da schnarrt es ;ber ihm: »ihr Narren all!
«Und nieder von der Fichte plumpt der Rabe» 
 Ist einer hier, der h;rte von Walhall,
 Von Teut und Thor, und von dem H;nengrabe?
Клёпаные каркасы скрывали ее напряженную женскую осанку. Скидывая длинную сорочку ночного иллюзиона, сбрасывая душащий корсет, она разглядывала в зомби-клетках невероятные по экспрессии узоры тонко настроенных механизмов, ощущала оголенные контакты своих необъяснимых желаний.
 Светившая в куполе вокзала инфракрасная лампа перемолола звездные камни сгущённой акварелью и создала эффект контражура в перечеркнутом названии станции. Световой шнур соединил в кольцо железнодорожные линии, курившим в тамбуре пассажирам ничего не оставалось, кроме как ловить нужный поток времени в общем ходе его движения.
Вагончик остановился в туннеле. Из грунтовых стоков дамбы в дренажную призму откачивалась отфильтрованная вода людских воспоминаний. В слоях белого золота я обнаружил слежавшиеся пласты горняцкого братства. Рыбак – Шмульке,  проходчик – Дранкель, туберкулезник – Кранке кололи меня драчливым кайлом, цепляли тягалкой дрезину между банкетами набросанных камней. Хелен сопровождала меня в штольне от Беролинаплатц до прачечной во дворе госпиталя. Неподключенный биоматериал на сигнальных столбах держал дельту сна, бродившая лимфа чернела за хлябью денежного культа. В желобах мерцали сапфировые платформы. Кислое электричество уносило по венозным рекам отработанные людские ресурсы.
Красные фонари затупили хирургический скальпель чувств, расслабили связки чревовещательной темноты, вложили в нагрудный карман забойщика любовь субретки. В щупальцах подземного спрута засветились кибер – бордели и торговые автоматы. Каждый вдох нес минимум драгоценного кислорода, разряженный воздух делал кровь густой, а ночь несговорчивой, не готовой впустить под бархатное платье. Я рассматривал выращенные из живых клеток скафандры секс – кукол, оценивал жесты и мимику человекоподобных секс – ботов. Моя спутница сняла свое частное покрывало и посмотрела на меня, как на вечнозеленое дерево с молодыми побегами на  ветках.
Огненные муравьи исполнили диджитал – перфоманс с семенами мимозы под багровым небом лаунж – зоны. Красные, синие, зеленые лазеры окрасили жемчужную россыпь сферы из вложенных миров. Я захватил бионической рукой обруч ее платья. По кольцу ее талии побежали огни биоэлектрических потенциалов, задвигались зародыши планет, но мне не хватило присутствия ветерка, который бы залез в мой скафандр, гула атомной станции, фильтровавшей слова в скоплении Нормы.
Я двигался в себя, пока не приучился видеть в зеленой мути прорези управлявшего мною взгляда. Размельченное сознание капитана Нахтваффе Риенци осело толстым слоем грунта на облаковидных парапетах второго информационного кольца. Он принял мученический образ сидевшего на шерстяном мешке Жука – Жука и наблюдал за вымиранием построенного им рая. Породистые парни из инкубатора, не испытавшие бурь, волнений и борьбы, теряли интерес к своим подругам и селились в отдельные апартаменты. Оператор оборвал медь двуглавого солнца и открыл шлюзы подземной реки, чтобы погубить обреченную на вымирание колонию.
Живое, иллюстрировавшее меня начало вкатилось в сырой, необжитый пузырь бункера, на белое яблоко зацикленной пластинки о лете. Хелен ночевала в бомбоубежище из-за страха земной агрессии и оплачивала «базовую спартанскую программу». Бункер был глубоко упрятанным сундуком, который вода вскрыла первым. Заполнив дренажный колодец, она добралась до первого спального яруса. Струи живых человеческих страхов пробивались в трещины воскового тела девушки, и это заставило меня пробить дыру в вентиляционном шурфе. В вымощенном камнем тоннеле веселились боевые роботы. Мощные двигатели, прыжковые ускорители превратили мой самокат в груду космического мусора.
Избитый и израненный я плавал в околоплодных водах народившегося утра. Поющие кристаллы планет резонировали с потоками Вселенной, с замершим эхом погибших галактик. Капли влаги сливались в тоненькие ручейки и раскручивали ось, создавая плавное разрешение для диссонансов. Надо мной, кружась, оживляла разрядами мертвое тело Марса Венера. Нецелованная луна воссоединилась и рассталась с Юпитером, Земля задышала свежестью гор, ледников, водопадов. Все пульсировало вокруг, я почувствовал сердцебиение влюбленной в меня девочки Лены из школьного лагеря.
Еще не был создан такой совершенный робот, который, накладывая составляющие простых эмоций на сложные, смоделировал бы смысл своего существования, внедрил бы в свое запрограммированное гнездо простое человеческое начало. Еще не родилась такая прагматичная женщина, которая променяла бы таивший опасность полет на тяжелую дорогу в гору. Смысл жизни не поддавался логике, он отражался в необузданных страстях и хаотичных поступках.
Реактивный ранец вынес Хелен из подземелья, наполнив ее электричеством полосато – пижамного утра. Нестерпимая синева взорвала тусклый желток ее сознания, усиливая течения вольных ветров, макая ее неосязаемый  мир во тьму и свет, пробуждая спящие в ней желания. Течение ее родной реки несло любовь и пробивалось в электролит ее магистрального кровотока. Гигантский дрон доставил пинг – понговый шар красного солнца и уронил его в южных широтах планеты. Уставший радиолокатор разрядил грозовые облака повзрослевшего неба. Сверхкороткие лазерные импульсы прошли через насыщенную влагой атмосферу и вызвали дождь на окруженных водой инзелбергах. Она вышла на почерневший от контакта с человеческой плотью берег мая и причесала взъерошенную траву, проросшую на месте пепелища. Тишина, тёршаяся о неотесанные малые тела в парадах бледноватых сфер, открыла шлюзы вечности и рассыпала по полюсам плазменные сгустки жарков из купальской мистерии. Горы рождались в белых прибрежных песках сжатого до размеров лужи океана. Дети горняков взмывали на волнах над корпусами плавучих островов, и, предчувствуя тягостное воздействие приливного хвоста, превращались в световые шары, вскрывали законсервированные хранилища весны. Седоволосые воины покидали мирные взрыволеты с гармонью в руках, жгли сигнальные костры на башнях Бурга и будоражили звуком опустошённые полости узников.