Дмитрий донской. Часть II. Великий князь

Глава 1
 Москва
    Шумно и весело просыпается город. Велика стала Москва размерами своими, поражает она строениями и многолюдием.  Велик Кремник, обустроенный неприступными каменными стенами после страшного пожара в 1365 году.  Велика Москва и значением своим среди городов Великого княжества Владимирского и Суздальского. Всё больше притягивает она людей из близких и далёких земель. Уже многие, в первую очередь ордынские и литовские князья со своими воинами, переходят на службу московскому князю Дмитрию Ивановичу, как начали приходить ещё к его деду Ивану Калите.
    Всех принимает Москва. Князьям даёт уделы, крестьянам -  землю, ремесленникам - работу.  Бегут из Орды и ее аристократы. Так пришёл царевич Черкиз со своими подданными и, приняв православие, стал боярином московским. Даже фряжские гости , иностранные купцы за особые заслуги могли получить боярские почести на Москве. Стал боярином греческий купец Стефан.  А сколько их было бесфамильных, безродных, что приходили сами или за своими хозяевами на новые земли, за новой жизнью! Принимая крещение, становились они московитами.
    Не только в Москву приезжали люди из далёких земель. В 1371 году на службу к Олегу Ивановичу, великому князю Рязанскому, перешёл на службу ордынский мурза Салахмир с воинами. Он стал воеводой и правой рукой молодого князя. От брака же Салахмира с сестрой князя Олега Ивановича, Анастасией, пошли многие дворянские фамилии, в том числе знаменитый род Апраксиных. В Нижнем Новгороде объявился греческий живописец Феофан, создавший великие иконописные творения для православных храмов на Руси.
    Основная же масса пришлых людей стремилась в Москву. Именно Москва становилась центром притяжения людей энергичных, незаурядных. Давно уже возродился город от страшной болезни середины столетия. Чума, или «моровая язва», как её называли, дважды прокатившись по Европе и Азии, уничтожила тогда миллионы людей, не щадя малых и старых, богатых и бедных. Так умерли великий князь Симеон Гордый со всеми сыновьями; умер его младший брат Андрей и многие, многие другие…  Но силу новой жизни уже не сломить. Москва будто аккумулировала энергию, притягивала людей деятельных, вольнолюбивых, талантливых. И рождались дети, сильные духом и телом, которым тесно становилось в пределах княжества.
    Расширяла Москва владения, раздвигая границы на сопредельные земли.  «Новые московиты» - люди особого склада. Они быстры, сметливы. Не всегда утруждают себя размышлениями о том, хорошо ли, плохо ли поступают для получения места и звания; ради благополучия и достатка всеми способами цепляются за новую жизнь.
    Милостью Божьей у истоков духовного будущего Москвы и зарождения её могущества стало явление великого митрополита Московского, Алексия. Под его руководством Церковь объединяла людей, давала душевные силы, воспитывала в них высокие человеческие качества, стремясь оградить от заблуждений и пороков.  Власть митрополита распространялась на все северные княжества, а посему была выше власти удельных князей.  Церковь внушала страх и покорность, понимание неизбежности наказания за греховное, непотребное поведение. И не важно, где произойдёт наказание: на земле или на небесах! Боязнь прегрешения останавливала людей от множества неблаговидных поступков. Это было время становления новой культуры.
    Москва продолжала поддерживать отношения с меняющимися сарайскими правителями. Владыка Алексий, несмотря на упрёки со стороны бояр и священников, по-прежнему считал, что московскому княжеству пока нужна сильная Орда, способная противостоять латинянам и пресекать междоусобицы среди русских князей. А потому недолго продлился союз великого князя Дмитрия Ивановича с крымским темником Мамаем.  Очевидным стало, что темник - не правитель Золотой Орды.
    Всё чаще раздавались голоса и о полном освобождении от ордынской зависимости. В числе их были некоторые служители Церкви.  Особенно отличался игумен Нижегородского монастыря Дионисий; он в церквях и общественных местах призывал к борьбе с Ордой: требовал отовсюду изгонять «нечестивых агарян».  Отца Дионисия любила и уважала паства, а его патриотические призывы неизменно находили отклик в сердцах людей. Вот только проповеди его не всегда соответствовали существующим реалиям и потому препятствовали продвижению Дионисия в церковной иерархии. Но теперь, когда в Орде не стало порядка, Алексий рукоположил Дионисия на должность епископа Суздальского и Нижегородского.
    Епископский сан не сделал Дионисия другим. Он ещё неистовее призывал к освобождению от ордынской зависимости. Благодаря его проповедям Нижний Новгород, и ранее отличавшийся вольнолюбием, стал подобным пороховой бочке, взорвать которую могла случайная искра. На улицах и площадях собирался народ; горячо спорили об отношениях с татарами. Распри в Орде убеждали людей в её слабости, и, естественно, большинство горожан выступали против покорности ордынским правителям.
    Искрой, «воспламенившей» город, оказалось прибытие мамайского посла во главе полуторатысячного отряда в Нижний Новгород. Вспыхнуло восстание, распространению которого не препятствовал и сам князь Суздальский и Нижегородский Дмитрий Константинович. Горожане не видели в Мамае ордынского царя! Все знали: по законам Орды, причинение вреда послам неизменно жестоко каралось, вплоть до полного уничтожения города, в котором убили послов! Нижегородцы, да, вероятно, и сам Дмитрий Константинович сочли посольство самозваным. Горожане схватили посланников, пленили их, и спустя короткое время убили.
    В Москве приняли событие молчаливым одобрением. Ведь Суздальско-Нижегородское княжество подчинялось Москве. Таким образом, Мамай и здесь уже не воспринимался повелителем Орды. Началось противостояние...   
    Но была другая Москва… Находились люди, в том числе и весьма влиятельные, выступавшие за сближение с Литвой, а значит, с Мамаем и стоящей за ним Генуей. После смерти московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова стал вопрос о выборах нового наместника великого князя в Москве. От того, кто им будет, многое зависело в Великом княжестве! Власть тысяцкого всегда была наибольшей после княжеской. Тем более старел митрополит… Он уже не в силах охватить все государственные дела. Душа Алексия требовала отдохновения от мирских дел. Всё чаще задумывался он, как сложится судьба Великого княжества после его ухода. Благо,
Дмитрий Донской (из «Титулярника»)
Дмитрий Иванович возмужал и стал достойным потомком Ивана Калиты.  Даже внешность великого князя внушала доверие и уважение окружающим.
   Дмитрий велик ростом, темноволос. Несмотря на молодость, движения его, как у большинства крупных людей, уверенны и неторопливы, суждения основательны. Всем взял молодой князь. Митрополит понимал, что Дмитрий уже не нуждается в поводыре, но всё ж ещё слишком молод и неопытен в делах государственных. В окружении князя, как казалось Алексию, были и не очень порядочные люди. Наибольшее неодобрение митрополита вызывала близость князя с духовником Митяем. Дмитрий уже неоднократно обращался к Алексию с просьбами дать своему духовнику звание, с которого бы открывался путь на митрополичий пост. Алексий же неизменно отвечал отказом, считая того недостойным митрополичьей власти.
    Вот и сегодня предстоял серьёзный разговор о мирских делах Москвы. Хотя, как можно отделить мирские дела от церковных?  Только Церковь была той объединительной силой, которая способна заставить смирить гордыню удельных князей и народ. Взять хотя бы распрю в Нижнем Новгороде, когда суздальский князь боролся за великокняжеский престол; лишь угроза отлучения от церкви заставила народ и его князя покориться. Не может народ православный жить без церкви; когда младенцев не стали крестить, а усопших отпевать, повесив на церковные врата тяжёлые замки, стало понятно и князьям, сколь ничтожна власть их в сравнении с митрополичьей!
    Понимал это и великий князь Дмитрий Иванович. Как бы не хотел он уже освободиться от опёки могущественного иерарха Церкви, митрополит обладал действительно высшей властью на Руси и его слово звучало громче княжеского. Вот и сейчас, когда после долгой болезни умер московский тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, именно с Алексием следовало держать совет о будущей кандидатуре на этот пост.   
       -  Хочешь ли ты, чтобы власть тысяцкого оставалась прежней? - спросил Алексий. - Уверен, что новый тысяцкий не станет для Руси тем же, что, к примеру, темник Мамай для Орды? 
    - И я о том же мыслю, отче, - ответил Дмитрий, задумавшись. – По всему, должность должна перейти его старшему сыну Вельяминова, Ивану. Бояре, согласно традициям московским, изберут его. От верных же людей известно, что Иван связан с фрязями и тайно общается с ними. Не годиться он для высокой должности.
    - А для чего тебе тысяцкий? – вдруг спросил Алексий. - Воеводы у тебя есть. Сам постиг воинское дело, и в возраст входишь…
    - Ты предлагаешь отказаться от должности тысяцкого вовсе?
    - Может быть, когда-то и понадобиться его выбрать. Но не сейчас. Сегодня не время. Надо тебе укреплять свою власть. Стар я стал. А на Москве многие за союз с Литвой. Не ведают они того: случись что, Литва попадет под власть латинских епископов. Не понимают сторонники такого союза, что сила наша в православной вере. Только она объединяет людей и заставляет почитать власть от Бога. Латиняне сеют сомнения и сумятицу среди народа. Если не станет в людях послушания и покорности, великая беда может постигнуть всех! Не знают римские церковнослужители нашего народа. Для них мы варвары. Не желают они признавать, что наша земля очень древняя и обычаи её достойны уважения и почитания; скифы, что жили на землях этих прежде, всегда были сильны в ремесле и военном деле. Мы   часть этой силы. А потому в народе нашем есть буйство нравов и безудержность желаний. Пастыри духовные призваны сдерживать их, усмирять плоть и направлять людей на созидание и любовь… Не хотят этого понимать в Риме!
  Дмитрий Иванович никогда ранее не слышал ничего подобного о жизни древних предков и ещё раз убедился в том, сколь велики знания отца Алексия. Но не вполне понимал корень противоречий между двумя ветвями христианской веры. Его духовник Митяй говорил, что различия эти не столь существенны и коренятся лишь в различном толковании учения о вере. Дмитрий оставался полон сомнений…
  - В чём различие латинства от нашей веры? – задал вопрос Дмитрий. -  Почему не может быть согласия между нами? Ведь веруем мы в единого Бога.   
    - Не простой вопрос. В 6563 году от Сотворения мира Церковь разделилась на Восточную -  с престолом в Царьграде и Западную - с   центром в Риме. Легаты римского папы предали анафеме патриарха константинопольского и престол храма Святой Софии. Они внесли изменения в вероучение, и с тех пор изменения коснулись не только вероучения, но и нравоучения и богослужения.
    - Каковы же различия в учении о Боге? И так ли они значимы? – вновь спросил Дмитрий. 
    - Сегодня мы с латинянами уже не понимаем друг друга. Возьмём хотя бы утверждение их о том, что Дух Святой исходит не только от Бога Отца, но и от Сына. Православная Церковь не может этого принять… А папу они считают наместником Иисуса Христа, ставя его выше всех на земле, выше Вселенского собора !
    - Но разве может сие заблуждение являться причиной несовместимости двух христианских вероучений?! – взволнованно заметил Дмитрий Иванович. - Ведь куда проще собраться высшим иерархам обеих Церквей и договориться.
- Если бы только это, возможно, и впрямь стоило б договориться и прекратить распри внутри христианства. Но латинские священнослужители не так, как мы, понимают суть христианства! Ведь Господь заповедовал всепрощение; он велит нам радоваться и веселиться даже тогда, когда нас поносят и изгоняют. Латиняне же в таких случаях говорят о мщении и пролитии крови. Таким образом, отрицают основу христианского учения и сам подвиг Христа!
 - А разве запрещает нам Господь защищать наших жён и детей, да и собственную жизнь от посягательства врага? Разве не должны мы защищать свою землю, свой кров?
 - Мы обязаны защищать и жён, и детей своих, и землю! Это основа продолжения нашего рода и всего рода человеческого. Господь велит это делать! Но требовать мщения за оскорбление, задетое чувство достоинства, за всякие проявления гордыни, - это бесовские наваждения, которые нередко застилают людям глаза и разум… Что касается различий в богослужении, это действительно не столь существенно. Но мы не можем позволить посягательство на основы христианской веры и допустить вольность толкования церковных запретов народом! Православный христианин достигает духовного совершенства путём напряжённой работы над собой, своими страстями, испытанием лишениями и смирением…  Нельзя отступать от этого, – добавил Алексий. 
 - Ты поэтому не желаешь видеть после себя митрополитом отца Михаила? –  вдруг спросил Дмитрий Иванович о своём духовнике Митяе .
 - И поэтому тоже, - ответил митрополит. – Много вольностей в отношении себя он имеет, а значит и паству содержать в строгости не сможет. Возьмём, хотя бы, одеяния Митяя…  Уж очень заметно стремление к роскоши!  Не должен пастырь его сана носить перстни с лалами . Это может внушить уважение лишь сынов недостойных, проникнутых корыстью и себялюбием… 
 - Но отец Михаил не раб какой-то, не простой смерд! - удивлённо воскликнул Дмитрий Иванович. - Он всё же духовник мой и печатник.
  - Поэтому и должен себя блюсти, как подобает, - коротко ответил Алексий. - Даже если с   детства не видел ни ласки, ни роскоши… Не готов оказался человек к тому, что вдруг к нему пришло.  Так бывает. И я не виню в том его. Но боюсь, что для многих родовитых бояр и церковных служителей отец Михаил может показаться более скоморохом, нежели митрополитом. Не могу я представить его своим преемником, великий князь Дмитрий Иванович. Уж прости меня, старика. И не надейся, что он сможет стать тебе опорой в делах государственных.   
Дмитрий промолчал, но про себя подумал: «Хотел бы я посмотреть, как бы ты хранил скромность во власти и богатстве, не родись в богатом и сановитом роду Бяконтовых».   
  Митрополит давно чувствовал, что между ним и Дмитрием Ивановичем, будто возникала невидимая стена, когда речь заходила о Митяе. Поэтому не стал продолжать эту тему.   
    - Ладно, не об этом сейчас думать надо! Как скажешь думским боярам о решении не избирать нового тысяцкого на Москве?
    - Объявлю, что для этого потребуется время. А через год, глядишь, и не так важна окажется эта должность.
    - Что ж, пусть будет так, - согласился митрополит. 
    Дмитрий Иванович при всём своём уважении к заслугам митрополита, вновь ощутил себя подвластным силе духа Алексия, и воспитанная с детства необходимость подчинения ему брала своё. Но сегодня только Алексию он позволял последнее слово; никто из бояр уже не решался открыто перечить ему. Хотя и тяготило великого князя всевластие митрополита…
    На следующее утро на думский совет собрались бояре. Все понимали, что главной темой собрания должен стать вопрос избрания нового тысяцкого. Многие предполагали, что им будет избран, согласно утвердившимся на Москве традициям, Иван Вельяминов. Да и сам он считал также – не видел оснований для иного решения. Поэтому даже хотел, по правилам местничества, занять место на скамье справа от митрополита, где обычно сидел его отец. Правда, в последний момент что-то остановило его, он остался на своём обычном месте.
    Несмотря на волнующий всех вопрос, первому дали слово Фёдору Андреевичу Кошке для изложения дел в Орде.
    - Позволь мне, великий князь, коротко сказать об ордынских делах. Там всё остаётся, как было: мурзы правят своими уделами самостоятельно и не признают власти Сарая. Хаджи Черкес владеет Астраханью, в Сарае сидит бек Каган. Урус-хан - вновь в своих владениях, Мамай - в Крыму. Ни у кого из них ныне нет сил, чтобы захватить царский трон и править всей Ордой.
    - Ты нам скажи про мамаеву орду, - перебил его Тимофей Вельяминов, - ведь там больше силы, нежели у всех других вместе взятых.
    - Я так не думаю! - вспыхнул Фёдор, досадуя, что его прервали. – Вся сила Мамая держится на фряжских деньгах; не будь их, он давно потерял бы и власть, и Крым. У того же Урус-хана войска больше.
    - Зачем же ему фрязи деньги дают? – задал вопрос Владимир Акинфович. – Ведь неспроста это!
    - Конечно, не за добрые глаза, - ответил Фёдор Андреевич. – Он им весь Крым на откуп отдал, а тем всё мало… Им бы всё получить, - до самых северных морей.
  - И того будет мало, - заметил боярин Морхинин. - Возьми хотя бы Некомата нашего. Он чуть ли не все земли под Москвой скупил и прибыльную торговлю в свои руки норовит забрать.
  Здесь Иван Вельяминов не сдержался, хотя ему не на руку был разговор о Некомате сегодня, - все знали об их дружбе.
 – Что ж с того, что Некомат хозяин добрый?! Потому и хозяйство его прирастает. Учиться у него надо, а не хулить понапрасну, - возразил он.
  - Да не о Некомате речь должна идти, а о Мамае, - раздражённо прервал перепалку Дмитрий Иванович. – После избиения послов в Нижнем Новгороде, думаю, он и на нас злобу затаил за то, что не выловили бунтарей. Ведь княжество Суздальское и Нижегородское под нами.
  - И пускай себе злобствует! Мамай требует выход ему платить. Но раз не может царствовать в Орде - не может претендовать и на выход владимирский. Разве я не прав? - обращаясь ко всем, громко заявил Минич. – За что нам нынче платить татарам? Помощи в наших делах от них не видим, скорее наоборот, натравливают тверского Михаила на Москву и сеют раздор меж нами.
     Дмитрий Иванович обратился к митрополиту:
 - Что ты на это скажешь, отче? Стоит ли давать выход Мамаю? Может, пусть сначала разберутся, кто у них царь?
 - В этом вы все правы, - согласился митрополит, не поднимаясь с кресла. - Следует придержать выплаты без всяких объяснений, не раздражая Мамая понапрасну открытым отказом. Сил у него сейчас действительно немного. Лишь объединившись, ордынские князья могут принести разорение нашим землям. А посему, - обратился Алексий к Федору Андреевичу, - надо бы тебе соглядатаев иметь во всех ордынских улусах, дабы мы знали о делах там.   
  На лице Фёдора, несмотря на попытки сохранять достоинство и уверенность, появилась самодовольная улыбка: такие люди у него уже были всюду. Они регулярно информировали боярина о значимых событиях и в Орде, и в Литве, и в Твери, и в ставке Мамая.      
 - А что в Твери? – вновь обратился Дмитрий Иванович к Фёдору.
 - Князь Михаил снова в Литве. Сразу после нижегородской бойни ускакал к Ольгерду, - ответил боярин. - Думаю, опять замыслил пакость против Москвы.  Видать, не смирится он с потерей Владимирского престола.
 - Если станет известно, что замыслил Михаил неладное, надо готовить поход на Тверь, - твёрдо произнёс Дмитрий. - Пора прекратить его посягательства на Владимирский престол. Нельзя допустить в нашей земле замятни, какая случилась в Орде.  На этом сегодня закончим, - добавил Дмитрий Иванович, помолчав.
   В думской палате наступила тишина. Все замерли: никто не решался, ни слова сказать, ни с места подняться.
   Наконец, Иван Вельяминов тихо спросил:
    - А как же быть с новым тысяцким на Москве? Ведь батюшка мой, царство ему небесное, преставился! Негоже без тысяцкого…
    - Давайте обождём с назначением тысяцкого, - ответил, поднимаясь с великокняжеского кресла, Дмитрий Иванович, - не время сейчас обсуждать это.
   Здесь многие из присутствующих обратили взоры на митрополита. Лицо Алексия осталось непроницаемым. Отсутствие реакции митрополита на слова Дмитрия говорило о многом. И у Ивана Вельяминова в памяти всплыли слова дяди, Тимофея Васильевича, которые тот высказывал отцу незадолго до его смерти: «Не будет после тебя тысяцкого на Москве! Дмитрий заберёт власть в свои руки…». 
    Поняв, что всё уже решено и оговорено Дмитрием и митрополитом между собой, Иван первым из бояр направился к выходу.
 
Глава 2
 Сила власти
    После думского собрания Иван Васильевич не смог усидеть дома: нестерпимая обида терзала душу! Он отправился к дяде - Тимофею Васильевичу Вельяминову.
    В доме родственника, несмотря на субботний день, не было обычной суеты; тишина, изредка прерываемая звонкими голосами дворовых ребятишек, свидетельствовала о невеселом настроении хозяина. Тем не менее, увидев Ивана, тот заметно обрадовался его появлению.
     - Вижу, ты, племянник, слишком печально принял решение князя! - воскликнул Тимофей Васильевич, поднимаясь навстречу. -  Будто не был готов к тому, что не дадут Дмитрий с Алексием звание тысяцкого никому ныне. Не о том думать сейчас надо! Известно, что Некомата Сурожанина подозревают в связях с фрязями и Мамаем. А с Мамаем, сам видишь, разлад пошёл. Как бы и ты не пострадал через то. Защитить от гнева великого князя теперь будет некому. Нет более Василия Васильевича...
    Иван вспыхнул.
    - Немного подручников у Дмитрия! Если бы не митрополит, смог бы он диктовать думским боярам свою волю? – запальчиво спросил Иван. И сам же ответил: -  Нет, никогда!  Испокон веков княжеская власть на бояр опиралась. Мы и воеводы, и казначеи, и судьи! Управляем великим княжеством во имя народа нашего и во здравие князя. А нынче он решил управлять сам!
    - Ну, не так уж и одинок Дмитрий, - попытался возразить Тимофей Васильевич. -  Рядом с ним его духовник Митяй, многие бояре. Не слишком ты преуменьшаешь силу Дмитрия?
   - Да у него ещё молоко на губах не обсохло, чтобы силу иметь!   Алексий же много старше отца моего покойного. Посмотрим ещё, на чьей стороне сила будет!.. - Помолчав, добавил: – Народ московский идёт за Алексием, но не за Дмитрием. Купечество открыто негодует за непомерные поборы на торговлю.  Случись что – не устоять ему!
    - Бог тебе судья, - только и смог сказать Тимофей Васильевич, видя непримиримость племянника, - но будь осторожнее в словах и, тем более, в поступках. Не лезь на рожон!  Недооцениваешь ты Дмитрия.  Сейчас же давай забудем о делах. Оставайся! В бане попаримся, - предложил Тимофей Васильевич племяннику.
    - Благодарен тебе, дядя, за добрый совет! Не до бани мне ныне: домой отправлюсь, - ответил Иван.
    - Как знаешь, неволить не буду. Только остынь, сохраняй благоразумие! - вновь напутствовал Тимофей Васильевич.
    Иван Вельяминов вышел, но отправился не к себе, а на Неглинную - к дому купца Некомата. 
    Усадьба фрязина располагалась на берегу и выделялась от окружающих строений тем, что главный терем был каменным, а фасад украшала причудливая лепнина. Двор же с большими амбрами из круглых бревен спускался прямо к причалу на реке. У причала стояли торговые ладьи. Поднимаясь на высокое крыльцо, где с радушной улыбкой его встречал хозяин дома, Иван Васильевич для себя решил: «Только фрязины могут жить в каменных склепах!».
    - Милости просим, дорогой Иван Васильевич! Очень, очень рад тебя видеть у себя, - залебезил Некомат, распахивая перед Иваном резные дубовые двери.
    - Не в гости и не с радости к тебе я зашел, Некомат, - коротко ответил Иван. – Разговор есть.
    - Да слышал я, слышал, дорогой Иван Васильевич о княжеском решении. Нехорошо это. Неправильно...
    «Этому уже всё известно! - про себя удивился Иван. – Ведь и двух часов не прошло с окончания думского собрания. Не зря сказывают: «Некомат много знает и много может в Москве...».
    - Вот так ноне у нас, –  произнес Иван. – С уважаемыми людьми не считается Дмитрий. Сам решил править! 
    - Скорее не Дмитрий решает, а митрополит Алексий, - осторожно заметил Некомат. - Дмитрий лишь пробует силы. Он пока не знает, куда повернуть. Москва на распутье: с одной стороны, грозная ещё Орда, с другой - Литва и европейские государи, которым ближе и понятнее может оказаться тверской князь Михаил.
    - А Мамай? – задал вопрос Иван Васильевич. – Он, татарин, на чьей стороне?
    - Мамаю без союза с Литвой нельзя. В Орде его не приемлют, - ответил Некомат словами папского легата Борджио, с которым месяц назад встречался в Вильне.
    Папский легат рассказал ему об изменениях в отношении Москвы. Усиление княжества и отказ его духовенства от контактов с представителями «истинной» Церкви заставляют искать другие возможности. Там отказались от поиска союза с князем Дмитрием. Много ещё другого мог бы рассказать Некомат, но эта информация не для Ивана Вельяминова.
     Иван прежде не особенно задумывался о месте Мамая в Орде, считая его одним из претендентов на сарайский престол. Из слов же Некомата следовало, что Мамай фактически противостоит Орде.
    - В таком случае, - высказал он свою мысль, - если Ольгерд, Мамай, Михаил, а там, глядишь, Олег Рязанский объединяться, то в Орде некому будет противостоять такому союзу и на царский трон сядет Мамай!   
    - Истинно так, Иван Васильевич! - удовлетворённо воскликнул купец. – Этот могущественный союз никому в Орде не под силу будет одолеть.  Надо только Москве определиться, чью сторону принять!
    - Действительно, сила!.. Только есть ещё Церковь и наше духовенство - задумчиво молвил Иван. – Что ж получается: с одной стороны - безбожник Мамай и латиняне с Литвой, а с другой – православная Церковь с Дмитрием? 
    - И над этим там думают! - сорвалось с языка у купца, которому не хотелось раскрывать перед московским боярином свою близость с католическими священниками. -  Я хотел сказать, что в Литве, где, как вы знаете, я недавно был по торговым делам, много разговоров о том, кто придёт на смену митрополиту Алексию. Там живут в большинстве православные люди, и их также волнует сей вопрос.
    Иван Васильевич прекрасно понимал, что Некомату многое известно. Но ещё более он скрывает. Если уже не захотел что-то рассказывать, то не добьешься большего. Его сейчас другое волновало: как быть дальше? Он не мог тихо сидеть и ждать.  Не из тех людей Иван Вельяминов!
    - Ну а мне ты что посоветуешь? – задал он прямой вопрос Некомату. - Весь наш род более ста лет есть первейшие бояре и воеводы. Верой и правдой служили московским князьям! А сейчас что?  Уже Федор Кошка сидит близ великого князя! А мое место в ряду низкородных думцев!  Разве справедливо это?
    - Истинно так, Иван Васильевич!
    - А ты знаешь, что татарин Черкиз-бек, лишь недавно принявший православное крещение и получивший имение в Подмосковье, выше меня сидит у Дмитрия?
    - Не знаю, что и сказать! Одно верно: Михаил Тверской с превеликой радостью даст тебе звание тысяцкого. А там, глядишь, и в Москве многое измениться. Думаю, ярлык на великое княжение Владимирское вскоре будет у Михаила Александровича.
    - Почему? – удивился Иван.
    - Несамостоятелен Дмитрий Иванович. Не он думает о Великом княжестве…  молод ещё, - вновь осторожничал Некомат.
    Неспроста он говорил не то, что думает о молодом князе; в Литве шла речь об амбициях Дмитрия. Он стал представлять реальную угрозу не только для Литвы, но и для западных государей. Но не это должны знать в Москве. Следовало говорить о слабости Дмитрия, о его рабской покорности татарам! 
    Недолго раздумывал Иван Васильевич, как ему быть. Вскоре, никого не известив, он со всей семьёй и слугами отъехал в Тверь. Князь Михаил Александрович принял московского боярина с великой радостью, даровав большое селенье на прокорм и звание тысяцкого.
    Таким образом, боярин московский Иван Вельяминов воспользовался древним правом, позволявшим самим боярам решать, какому князю служить. Только сделал это тайно, без прилюдного отказа перед лицом князя, и потому отъезд его больше походил на бегство. Одновременно в Тверь ушёл и Некомат.  Вскоре, оба беглеца объявились в Крыму у Мамая. Оттуда Некомат привёз Михаилу Тверскому ярлык на великое княжение Владимирское. А Иван Васильевич остался в ставке.