Жизнь кошачья Глава 6

Общение вышло недолгим. Война шла, и было не до удовлетворения праздного любопытства Хозяина земли русской. Успокоившееся ненадолго море покарать нас за пренебрежение могло не менее сурово. Потому-то, как только буря приутихла, наши тяжело нагруженные "чем-нибудь не нужным" суда отправились обратно в родную гавань Петроград (так и не состоявшийся Таганрог), город славы как бы курляндских моряков, гордо трепеща на гюйсе знаменем Герцога - "вшой" (чёрным крабом на малиновом фоне). Москитный же флот передали уходящим стрельцам. Лучше плохо грести веслом, чем хорошо идти пешком, тем более по раскисшему от дождей чернозёму. После ледохода на этих же посудинках и вернутся продолжить войнушку, а пока в качестве арендной платы на каждом челне перевозили по несколько наших баулов, хорошо упакованных, да при сургучных печатях. Там сложены были подарки и гостинцы для родных и близких, а приглядывал за сохранностью груза отпущенный в отпуск по ранению однорукий фон Байрон. С условием, что по возвращении займётся нашим "колхозным" конезаводом.
 
Когда в конце Великой Отечественной в Германию вошла Красная Армия, то воинам-победителям дозволено было отправить домой посылку с трофеями. Нижним чинам - 5 кг, офицерам - 10, а генералам – пуд. Хотя Жуковы и ему подобные отправляли барахло вагонами. В нашем случае вышло с точностью до наоборот. До пуда (вес хорошего восточного ковра) выходила средняя посылка рядового, но "за доставку" каждый "однорукому грабителю" отдельно выделял "долю малую". Моя же бандеролька для мамы включала коралловые бусы и шёлковую блузку цвета хаки, а также тетрадь с записями на неизвестном языке и тянула от силы пару фунтов и опечатанный сургучом отчёт для Герцога, но "почтовый сбор" оплатил я на общих основаниях. Предвидел, что наши богачества вызовут нездоровую зависть у гребцов, но ведь и им никто не мешал в нашей компании не меньше на саблю взять. К весне самые лихие и во флотский экипаж  запроситься дозреют. Царь же взошёл на струг вместе с фон Байроном. Ясно, что в пути, в свободное время, выпытывать его станет и о нашем экипаже, и обо мне лично. Но за ответы не волнуюсь. Во-первых, потому что барон сам не дурак, а во-вторых, потому что, врачуя, того неформально породнить потребовалось. Перелитая жизненная энергия действовала много эффективней переливания крови ВО ВСЕХ СМЫСЛАХ! Мною излеченные меня не предадут. Стал я для них больше, чем брат.
 
С Царём такого не случилось. В лечении потребность не вышла, даже что-то венерическое в нём давно было залечено ртутью. И дистанцию держал я скорее по привычке из прошлой жизни. Тем более что кот Баюн переселил в меня и свой метаболизм с прочими ништяками, вплоть до температуры тела, которая у кошачьих в среднем на три градуса выше, чем у Сапиенса, а у лысых кошек - более 41 по Цельсию. Бледная Спирохета же существует только в районе 37 и гибнет при изменении температуры среды. Даже излечивались порой искусственно лихорадку вызывая. То есть угрозы мне не существовало. Но глаз монарших старался не мозолить и тем более жизни учить, отвечая только на вопросы и исполняя свой долг, барской любви опасаясь.

Так и расстались - нам на Запад, им в другую сторону. Если говорят, что переезд равносилен пожару, то все "головёшки" были аккуратно собраны и погружены на борт для дальнейшего применения. Природу беречь надо, Мать нашу! Отчалив, вновь нам резвости придал свежий ветер и латинская парусность судов. При подходе к Базе на исходе третьего дня слышна стала раздающаяся на берегу сильная канонада. Не трудно было догадаться, чьи пушки палили все крупные калибры. С судов ведь поснимали перед отправкой "за ненадобностью", ибо весили те много, а свою ненасытную "жабу" знали, та нас до потопления от перегруза запросто довести могла. По воде звуки стрельбы слышны за 10-15 километров, а паруса с темнеющего уже востока почти не заметны. Потому нас не заметили, когда мы подошли и, пользуясь своей небольшой осадкой, десантировались в тылу осадивших нашу Базу кочевников.
 
По меркам Степи тех было совсем не много - менее полутысячи. Хотя помимо конных воинов, кибитки, скот и чада с домочадцами да рабами заполнили косу, на которой стоял Форт, почти до основания-выхода. Вот его то мы, стараясь не шуметь, и перегораживали всю ночь пушками и тем, что нашли, по сути, строя длинную где баррикаду, где редут, а где гуляй-город. Занесло сюда случайно даже не мурзу, а Мурзика с ошмётками некогда грозной Ногайской орды, чьи осколки кочевали нынче, как потом развесёлые цыгане, вплоть до Молдавии.
 
До самого Миусского лимана строить Линию Мажино нужды не имелось. Городили укрепления только на "танкоопасных направлениях", паре дрянных дорог, извивавшихся среди нагромождения камней и прочих неудобий. Вот и пришлось постараться, чтобы просочиться по ним было ещё более неудобно. Так же, как и мы, прослышали сии убогие, что русское войско на зимние квартиры отходят, и  безопасно пошакалить направились, да по пути разведчики наткнулись даже не на русских за высоким частоколом (где в Степи столько брёвен нарубить?), а на сотню непонятно кого за земляным валом в рост человека. Пушек, накрытых рогожками, лазутчики не заметили. Напрасно!

Людей наших хоть и не много на шанец выходило, но искусству воевать не числом, а умением они уже овладели, половине на берегу оставшихся смело дополнительно бомбардира в ВУС надлежало записывать. Да и было чем обороняться. Орудий в избытке имелось и заготовленного припаса к ним -  хоть пороха, хоть ядер, хоть дроби (гальки) каменной. Вот и забили заряды в пушки туго, а потом "угостили" гостей незваных от всей души. Дистанция и плотность лавы атакующих позволяли палить прямой наводкой, то есть "в ту степь", без особых выцеливаний, на кого Аллах пошлёт, практически без промаха. Такой горячий приём ногаи не ожидали. Бедными были и отсталыми, но не менее горячими, следует признать справедливости ради. Смешались в кучу кони, люди в накатившейся волне. Получив встречный залп, подобно волне же и откатились, оставив немало стонущих, кричащих, ржущих, но больше всего замолкших, навсегда прервавших свой разрывающий слух атакующий визг. Смерть принявших также внезапно, как и сами несли её, на всём скаку пуская стрелу за стрелой.
 
Накрыв себя защитой отвода глаз, за час успели мы с волкопсом пробежать не только бивуак кочевников, но и покрытое их менее удачливыми соплеменниками поле недавнего боя. Уцелевшие нарушали заповедь хоронить единоверцев до захода солнца,  боясь попасть под огненный бой, и ждали скорой темноты для их эвакуации и оказания помощи тем, кому та потребна пока. Но четвероногий попутчик мой решил тут задержаться и  избавить врага от последней обязанности.   Попутно подзарядившись энергией жизни, быть невидимым для животного не требовалось, собиравшиеся падальщики прекрасно и так маскировали. Но и те не конкурировали и даже, напротив, вступили в симбиоз, ибо интересовались в буквальном смысле только "пушечным мясом", а пёс-мутант до этого состояния и доводил тех, в ком ещё жизнь теплилась, став у стаи степных волков вожаком. Каждому - своё! Я же не встревал: "Кто с мечом на пушку попрет, вряд ли уйдёт". И спешил в Форт СВОИМ помочь. Только разок задержался, когда ненароком в куче фарша заметил еле живого ровесника своего и, не устояв, оказал помощь, не дав жизни угаснуть, а пёс мой труд себе под хвост не определил из уважения.
 
Зато, перевалив редут, потрудиться пришлось на славу, ранения разной степени тяжести были у трети гарнизона, а четверым помогать было уже поздно. Стрела, умелой рукой пущенная - оружие страшное. И таких потерь у нас ещё не случалось. Да и задержись закат немного, задавили бы озлобившиеся степняки массой при следующем штурме.   Вояки они серьёзные оказались, но тем почётней наша победа, хотя выводы сделать требуется. Но это чуть погодя, в первую очередь требовалось увечных моих бойцов исцелять. Если бы ко мне не прибегала пару раз "батарейка", а потом не уносилась бы вновь из басурман жизненные силы "вынюхивать", своих бы соц. накоплений не хватило. Если Антонов огонь "затушить" у всех получилось, то вот троим не смог оторванные конечности "приклеить", оставив калеками.

До рассвета всех наших раненных удалось обиходить, и теперь им требовался только усиленное питание и покой. Обеспечить и то, и другое было не сложно. Мелководный Азов был полон в песнях воспетой кефали и пр. морепродуктов, а конины нынче столько картечью "заготовили", что солонины из неё на год хватит. Под склады же и лекарню заранее оборудовали нарытые уже сгинувшими народами древние катакомбы. На манер госпиталя, который создавали "в будущем" британцы в Гибралтарской скале или где одесситы партизанили. Промашка только с водой вышла. Не хватало пресных источников, и приходилось привозить с округи, хотя многие приспособились на древнегреческий манер морскую воду трофейным винцом бодяжить. И как те же, как греки, ударились в философию, выясняя, кто кого уважает и как сильно, попутно снимая накопившийся за навигацию стресс.

Но лучшим способом снятия стресса явилась упорядоченность жизни, и прежде всего половой. Но оной распущенность и аморалка вызвала бы ещё большие проблемы. Всё зло от баб, вернее, от их качественного и количественного недостатка. Ибо не то что сухой винчик, но и спирт неразведённый не сподвиг бы покуситься на изрядный процент захваченных ясырок, и  всем нашим женихам непременно требовались молодые, неперечливые и красивые (как минимум). Если степняков мужского пола  прозывали "копчёными", то для того, чтобы возбудиться на тамошний женский пол, море водки требовалось, и "если б я был султан – был бы холостой", поскольку не пьющий, не курящий и пока не сексозависимый, но стать султаном мне не грозило.
 
Опять очерёдность повествования нарушил (в молодости все жить торопятся), проскочив концовку неудачного для ногайцев набега на редут. Хоть мусульманами были они не слишком истовыми, но не сумев похоронить своих павших в день гибели, хоть при свете луны решились. Только наткнулись на поле брани на насыщающегося жизненной силой волкопса. Если кто по глупости пытался хоть у болонки косточку отнять, тот понял, чем кончилось - драпом полным ужаса. Покошмарить в ночной мгле четвероногому другу не трудом являлось, а развлечением почти невинным. Вволю насытившись, просыпался в нём щенок, как Карлсон, проказить способный. Пастухи превратились у сверховчарки в баранов, отарой которых требовалось управлять, посему обогнать на четырёх лапах двуногих труда не составило. Достигнув наспех сделанных заграждений, дождалась умная собачка пушечно-ружейного залпа по басурманам, а после явил себя во всей своей красе, то бишь вновь покошмаря полных предрассудков сынов степей.
 
Хрупкая психика у пары батыров надломилась, оставшимся более толстокожим здравого ума хватило на колени пасть и вытянуть свободные от оружия руки. Но  в них, почти сразу же, победителями были вручены шанцевые орудия. Хоронить невезучих соплеменников с них обязанность никто не снимал, так что хоть братскую мусульманскую могилу копать требовалось. А в другом конце образовавшегося кладбища похоронили христиан, уже не деля на концессии.

Кирка да мотыги с лопатами так за военнопленными и закрепились. Срочно требовалось к весне накопать "настоящие Линии Мажино и Звёзды Вобана", чтобы могилы не копать. Ведро пота заменяет каплю крови! Это знает всякий пехотинец, даже морской, ведь ему и на берегу воевать случается. Потому "на фортах" плечом к плечу с зеками трудились те, кто их совсем недавно бил. И вкалывали не за доп. паёк или чины с наградами, а за возможность выжить, попутно мышечной массой обрастая.
 
Для той же цели  требовался также, по крайней мере, ещё один компонент, который, увы, изрядно потратить пришлось - порох. Поминаемый уже не раз маршал Вобан любил говаривать: -"Сожжём побольше пороха - прольём поменьше крови". Но вот при отражении ногайцев и сожгли основную часть запасов. Можно было бы запросить у союзной Москвы, но лишнего и у неё не намечалось даже после весеннего подвоза, да и качеством он изрядно уступал османскому, а к хорошему привыкаешь быстро. Но "кто нам мешал, тот нам и помог". В степи тайн нет. И сами степняки разболтали о том, что турки, не успев за навигацию довезти до Азова огневое зелье да свинец, складировали немалый его запас в сравнительно недавно построенный (в 1640 году) ханом "прекрасный замок Ченишке" (Гениченск, по-ногайски Дженичке).
 
Крепенькую башню, по сути, с четырьмя пушками, дюжиной артиллеристов - топчу к ним, да стольких же "вспомогательных" кале-азапи ("крепостных холостяков")  - караульную службу нести, и следящего за порядком унтер-офицера - азаб-катиби. Мой любимый кормщик Попандопуло, ещё в вольняшках пребывая, хаживал в то поселение за солью и вычислил в уме, что от нас расстояние до него вёрст сотни три с гаком. Но осенние ветра, если в бурю не перерастут, то дня за три донесут.

Сотню экипажа на наш первый водоплавающий трофей набрали из охотничьего люда (добровольцев), причём дюжина военнопленных огланов (тур.яз.) также запросилась позволить кровью вину предыдущую искупить. Желающих нашлось много больше, но отобрали самых сильных, метких и ловких. Степняки споро вычислили наш лозунг: "Кто не с нами, тот против нас", и  вредить своему здоровью не желали. Избранники русинску мову трохи разумили, ибо являлись, по сути, полукровками, рождёнными полонянками с разных славянских краин, с младых ногтей к крови и трупной вони привычными. Сформировался у нас самопроизвольно суржик межнационального общения под названием "Понял и ладно, фердамте шайзе до дупы шайтан!".
 
Впрочем, имелась также  группа интеллектуалов, ранее разными путями обученных церковно-славянской грамоте, а после переобученных мною на "мирской" язык, а с него уже на "морские" световой и флажковый семафор. Как говаривали в старом фильме:- "Всё приходится делать самому". Хоть это только пока, да и не совсем верно. Мне самому также многому учиться приходилось, в основном на практике. К счастью, было у кого. Великие народы-мореходы обитали тут тысячелетиями и след свой не только культурный оставили. Я создавал Школу, но и Школа создавала меня, именуемая в этот момент Морского Обучения, сокращённо ШМоТ(ка), в которой сидеть на банке, веслом работая, приходилось мне чаще, чем на лавке за столом. Ибо в прошлой моей жизни только на прогулочных корабликах, да на лодочке несколько раз дочку катал. Вот и вся моя водоплавающая практика, хоть и из тех, "кто родился у моря".
 
Альтернативы не имелось, раз не пожелал доживать в ТОЙ истории остаток жизни прикованным к инвалидной коляске, в тягость любящим меня близким. Свою преданность мне и они доказали, отправившись за компанию в неизвестное, сменив уют и комфорт на тяготы и неудобства. С блох, клопов и вшей начиная и заканчивая угрозой смерти, хоть от голода, хоть от клинка, хоть от не побеждённых ещё болезней. Но, несмотря на риск, это была, хоть и полная приключений да неизвестности, уже ВТОРАЯ жизнь. Сытый и спокойный остаток ПЕРВОЙ мне доживать инвалидом не хотелось, как и родителям в телах беспомощных стариков, как и пчеловоду-дяде, по незнанию перебравшему БАРов и ожидавшему скорой кончины от "лучёвки". ТАМ все мы были уже в тягость, и сознание этого угнетало, навевая даже мысли о самоубийстве, являвшемся, по сути, избавлением от мучений. А неудобства постсредневековья во ВТОРОЙ жизни, при имевшихся знаниях и материальных возможностях нивелировались. От клопов багульник уберегал, от блох пиретрум или полынь, серебро фляжки спасало от микробов, а пули - от нечистой силы. Именно благодаря обойме патронов с драгоценными пулями, предусмотрительно мне женой подаренной перед расставанием, перешли мне, победителю, способности Баюна, вместо того, чтобы его пищей стать.

Очень хочется верить, что оставшихся в ТОМ мире жену и дочь невзгоды не коснутся. Путь нас, ушедших, был более предсказуемым, позволявшим "надеяться только на крепость рук, на руку друга ..." и т.д., ядерной войны не опасаясь. Больно при расставании было всем, но это чувство облегчало наличие цели у обеих сторон, а также надежда на то, что повезёт. О предоставленной четвероногим другом лазейке в другой мир, как и о оном самом, естественно, информацию получали мы и систематизировали не До, а После свершающихся событий. "Методом тыка" познавали свои вновь открывшиеся способности, но новизна не отпугивала, а манила.
 
Не чужой век себе забирая, а доживая свой в чужом времени, но в своём омолодившемся в процессе перехода теле и поплатившимся за процедуру  половиной былого веса. Срок "износа" которого наука установила - до 170 лет при "правильной эксплуатации", причём без каких-либо пересадок чужих органов. Так что оставался ещё изрядный кусман, и уж его-то следовало прожить так, чтобы не было мучительно больно. Хотя, сохраняя обличье человеческое, внутренняя сущность к сверхчеловеческой приближалась. Впрочем, это и свои негативные стороны влекло, прежде всего, ответственность за поступки. Грусть родственна была той, что появляется, отдаляясь от детства, когда многое в нём допустимое безрассудство уже стало невозможно.
Продолжение http://proza.ru/2022/06/07/1790