Шипица

Иногда и в голову не придет, что случай в нашей жизни, работает как движущая сила. До него вроде и не живешь, все вокруг с виду серое, однообразное и привычное. Наверное, так оно и есть; воспоминания прошлого, состоят из нагромождения случаев, волей или неволей происходивших когда-то и сохраненных для чего-то, забывчивой по природе, памятью. Вероятно, когда подобных случаев копилось много и они гармонично соседствовали один с другим, то течение прожитого времени, считалось полноценным. Память собирала калейдоскоп зарисовок в одно целое, образуя стройную картину жизни. А о том, что было ею забыто и утрачено, даже силясь не могла вспомнить. Иной раз мы пытаемся исправить хрупкое, природное равновесие, внести дисбаланс, вмешиваясь в размеренное течение жизни со своими эгоистичными представлениями о счастье и истинном благополучии, напрочь забывая про то, что оно у тебя уже оказывается есть. Однако такого рода, искусственное воздействие на собственную судьбу, природой отторгаемо, и даже наказуемо, в зависимости от меры выхода за грань. Кто страдал от подобных порывов, по прежнему оставаясь ни с чем; в конечном счете убеждал себя в неспособности влиять на «хозяйку» судьбу. Иные же влияли на нее с такой силой, что проявляемая ими инициатива надолго лишала предприимчивости и способности прийти на помощь других…

Эту историю рассказал однажды мой друг, еще во времена интересной, просто увлекательной, студенческой поры. Когда душа рвалась и жаждала приключений, а их случалось так мало и все основное время дня и ночи, занимала однообразная и утомительная учеба. Порой казалось: этому нет конца и ты живешь от сессии до сессии, погруженный в изнурительный, но необходимый и нужный, труд. Однако же без просвещения, как ни странно, нет того нормального становления человека; ищущего, разумно мыслящего, умеющего открывать, спорить и доказывать другим, убеждать, философствовать и быть молодым гением, проникающим шаг за шагом в глубины окружающей тебя действительности. И если ко всему приложить веселые, всегда полные задора, фантазии, изобретательства и нравы, то можно, пожалуй, эту историю считать вполне оправданной и естественной; в столь смелой, даже отважной, предприимчивости ее героев.

Случаются самые разные нарушения в деятельности человеческого организма; для одних это боли в желудке, для других в пояснице, когда ни сесть, ни встать, а только жаловаться. Для большей части населения — это головные боли, имеющие совершенно разную природу происхождения. Иногда голова болит от перемены погоды, усталости, от скачков природного давления, бывает от простуды, но большей частью от отсутствия взаимопонимания между людьми, а вот как с этим бороться, ни один врач не даст правильного совета. Жить без стресса — вот самое действенное и нужное лекарство, скажет вам медицинский работник, и в этих случаях даже народные средства бывают бессильны. Однако, нежелательные стрессы случаются и избежать их порой просто невозможно.

У Стаса голова болела давно, но это была особая боль — не головная… Она появилась однажды, жила с ним и никак не позволяла, вернее не создавала благоприятной возможности, каким-либо способом избавить его от себя. Стас привык жить с причиной головной боли, страдал от ее присутствия, ненавидел даже смотреть в ее сторону, но самое трагичное — боялся ее, ведь шипица развилась на подошве ноги, а он страшно боялся щекотки.

х х х

… — Запомните, мои друзья, время самопожертвований прошло. Людям стало опасно доверять; каждая, большей частью эгоистичная личность, преследует свои интересы. И это, заметьте, заложено в ней природой, но если вам угодно; эгоистичный человек — пропащий… И, чем бы в будущем не стремилось огородить и обезопасить себя двуногое существо, оно становится все более немощно, перед все ведающим оком природы, перед ее неподдельной, правдивой сутью. И в этой части, своего тематического отступления, я бы хотел заметить, что именно разобщение с матерью природой; один из ложных путей, каким пошло человечество и лишь редкие, слабо активные отголоски, все же удерживают общество от глобального, ливневого низвержения вниз, где боль, стресс и хаос цивилизации усиленно доедает богатство души и прелесть единения с природой; с нашими запуганными «меньшими братьями» смотрящими на нас доверчивым взглядом. Как им помочь, быть спокойными за свое будущее — подумайте?! — упивался красноречием лектор, внезапно услышав с трибун аудитории громкое возражение в свой адрес.

— Но человек не раз доказывал, что он сильнее природы, что в единстве, взаимовыручке и самоотверженном стремлении к цели, ему нет равных. Он властелин природы — это же те устои, на которых держится и приносит блага весь технический прогресс, ведомый нашим, человеческим разумом, — возразили неожиданно Писареву.

У философа, замершего в движении, зашевелились густые, белые брови и мотнув желтой гривой волос в сторону доски, он насторожился. Подобно грифу, почуявшему пир над жертвой, он ощутил дуновение, сулившей разгореться, беседы. С ее возможностью вылиться в интереснейшую дискуссию он даже не сомневался. Но, строго придерживаясь тематики лекции, возразил.

— Я бы не хотел переносить свои мысли на технический прогресс и его многообещающие плоды — это совершенно иное направление разговора, очень даже способное увести беседу от темы сегодняшнего занятия. Предлагаю всем сосредоточиться на личности человека и развитии его эгоистических начал, нежели на достижениях цивилизации, — возразил Писарев, продолжая.

Студенческая аудитория в общей массе не возражала, но шумок недовольства, не заставив себя ждать, все же прошел по аудитории снизу до верху; свободная дискуссия всегда легче тематической и воспринимается утомленными за день студентами, с неким даже энтузиазмом.

— Самое прискорбное во всем этом то, что люди утратившие чувство взаимопонимания, взаимовыручки, чувство самоотверженности во имя чего-то или кого-то, начинают превозносить себя над остальными, упиваясь плодами собственного эгоизма сполна и считая линию своих нравственных устоев неколебимой и единственно верной.

— Все эти чувства сродни и фанатизму, абсолютно не контролирующему поступки разумного человека, — не утерпел сделать свою очередную вставку Стас.

— Вы, молодой человек, в своем своевременном умозаключении, где-то совсем недалеко от сути. Любое общество рождает фанатиков вполне определенных масштабов и направлений; пусть то демократия, социализм или «третий мир». Суть даже не в общественном устройстве, а скорее в самой природе человеческого сознания. Личное всегда было и остается ближе человеку, а потому эгоистичность в любом из нас бесспорно преобладает. Но что интересно и не должно остаться незамеченным: в нас — это в нас, ведь для личности эти аспекты объяснить всегда проще, но в обществе, в конечном итоге, они негативно отражаются на самих же людях. От того даже самому современному буржуазному, демократическому строю не были бы чужды чувства коллективизма и братства, в большей степени, однако, присущие общественному укладу в котором мы с вами живем. История богата примерами и у нее надо учиться, пренебрегая все тем же, эгоистичным чувством праведника в этом столь разнообразно устроенном мире, друзья мои…

Стасу вновь захотелось возразить, но… Звонок, как бомба, растрепал мысли на части. Философия закончилась. Это была последняя, самая утомительная, пара лекций, когда в половине четвертого уже страшно хотелось есть, а в студенческой столовой, которую все шутливо, но метко, называли «Бухенвальд», наверняка остались лишь жирные, свиные шницели с сухарями, обжаренные невесть в чем. Издали они обманчиво напоминали, совсем оголодавшим студентам, о наличии в них, пусть не свежего, но весьма калорийного мяса. От такого рода продукта, спустя полчаса, вновь хотелось посетить столовую, но увы, где-нибудь в ином конце города. Сметану уже съели и булочек тоже, наверняка, нет. В голодном желудке и не менее отощавшем мозгу — одна философия; последнее всегда помнится дольше… Однако в жизни все подчинено жестким временным рамкам, поэтому рассуждать на эту тему слишком долго, грозило Стасу перспективой остаться голодным до вечера, когда вновь появится возможность — поесть… И даже, когда он ехал две остановки до работавшей, без перерыва на обед, пельменной, натруженный мозг продолжал извергать из себя принципы философского подхода к жизни в обществе, с дипломом или без, но если быть точным; для голодного, уже не столь важно…

То и дело, порываясь купить на остатки стипендии билет, из опасений, нарваться на контролеров, Стас боялся, что не хватит на двойную порцию пельменей в сметане. В противном случае поездка окажется пустой, как и его измученный желудок. Но счастье, хоть иногда, имеет привычку улыбаться и в этом ему никак не откажешь: «Пусть так будет всегда и не только для меня,» — подумалось Стасу, когда в дверях пельменной он повстречал двух своих приятелей-медиков. Оба были студентами пятого, почти выпускного курса Медицинского института, расположившегося на противоположной стороне улицы, вместе с его лабораторными корпусами, больничкой и моргом, в котором, со слов тех же друзей, препарировали «кадавров», давших в свое время личное разрешение на безграничное использование своих тел для целей ненасытной науки. Для студентов-медиков такого рода выкладки вполне естественны, но для Стаса они казались запредельной гранью дозволенного и медицинским работником он никогда не смог бы стать, без ущерба для своей ранимой души. Оказалось, что студенты-медики куда богаче технарей и все потому, полагал Стас, что им за вредность наверняка приплачивают. Даже проехав на трамвае «зайцем» ему все равно не хватало мелочи на двойную порцию пельменей со сметаной. Медицина помогла, одолжив Стасу целых пять рублей до стипендии.

Разговорились само собой, а беседуя, чем не поделишься с добрыми друзьями, которые тебя от голодного прозябания спасли. Вот и поделился Стас бедою своей, что называется, прилюдно. Все бы ничего, но медики, люди отзывчивые; должно быть, либо призвание, либо клятва «Гиппократа» к тому их обязывает. Друзья предложили свою, посильную помощь по удалению страсть надоевшей Стасу шипицы, что днем и ночью подошву ноги терзала. Ни спортом тебе, по-настоящему заняться, ни погулять, ни выспаться перед сессией. Одни сплошные оглядки, да условности сильно мешающие жить. Уж было дал добро Стас, да вот беда; восприимчивость организма с несовместимой ранимостью психики студента не позволяли ему согласиться лишь на местную, анастезию, при проведении операции. Он требовал полного наркоза, в противном случае, с его стороны, не гарантировалась ни скрытность операции, ни ее успех. Долго ли, коротко судили друзья, но решили сделать Стасу простейшую операцию по удалению шипицы без лишних регистраций, свидетелей и формальностей, на выполнение которых официально, Стас ни за что бы не пошел. Оставалось лишь дождаться очередного, ночного дежурства одного из друзей; об остальных участниках акции речи не было — подтянутся… Ну и для общего наркоза, по требованию Стаса, необходимо было подобрать соответствующее случаю лекарство, увы не находящееся в свободном пользовании даже для студентов пятого курса, имеющих доступ в операционную и реанимационную комнаты. Несмотря на все условности, договор остался в силе, а о времени его реализации решено было условиться дополнительно.

И вот настал день, когда приходится отдавать долги; какие бы они ни были… И получение стипендии, большей своей частью принадлежавшей увы, уже не тебе, особо не радует. Отдавать долг Родине, служа в армии, на этот момент необходимости не было. С третьего курса начнется военная наука и от такого рода повинности уже точно не отвертеться. Чего раньше времени суету наводить, накликаешь чего доброго лиха от которого строевая песня долго потом в ушах звенеть будет. Нет, с его-то шипицей, одна разнарядка — вне строевая: «И зачем же тогда идти на все эти страдания?..» — мучила Стаса его, не до конца разобравшаяся с долговыми обязательствами, совесть. И хотя он лихо лелеял в мысли надежду: ускользнуть от опричнины в недалеком будущем, то перспектива возвращения «святых» студенческих долгов, упрямо убеждала в обратном. Деваться некуда, но за двойную порцию пельменей в сметане, надо платить… Уговор со студентами медиками оставался в силе, необходимо было лишь сделать звонок по телефону и оговорить детали, а заодно и за пельмени расплатиться.

— Сегодня на ночь ничего не планируй, Андрюха дежурит… Подходи к десяти, у парадного встретим, только вечером в столовку не ходи, ты нам на голодный желудок нужен, анестезия брат… — раздалось приветом от друзей недоброе напутствие. Жаль однако, ведь он и в обед, из-за спешки, мимо столовой прошел. Новость удручала во многом; сулила надолго остаться голодным и в дальней перспективе стать даже строевым клиентом для военной кафедры: «Но выбор сделан, чего рядить, зато стипендия целей будет, ведь на двух обедах уже сэкономил…» — довольно рассуждал Стас, собираясь навестить безотказных медиков-хирургов, в будущем готовящихся полностью посвятить себя призванию.

И вот, пройдя мимо давно закрывшейся столовой, в назначенное время, Стас стоял у входа в здание Медицинского института, с нетерпением ожидая друзей. Парадная быстро отворилась и, почти с той же поспешностью, едва скрипнув створкой двери, захлопнулась за спиной озабоченного Стаса.

— Привет, больной! Заходи и за дело, кормить позже будем, — шутливо ерничал друг.

— Игорь, запри дверь и к нам наверх поднимайся, в триста пятом будем… — тут же, по хозяйски, распорядился Андрей, вручая коллеге ключи от парадного входа.

В хирургическом отделении Медицинского института, расположившегося на территории городской больницы, было тихо, по своему даже немного уютно. С началом суетной, студенческой поры, живя в общежитии, Стас давно забыл тишину и сейчас, она казалось ему особенно необходимой; чтобы собраться и настроиться на предстоящую операцию. Легкое чувство беспокойства все же не оставляло его. Нет, оно томило вовсе не из-за недоверия ребятам-медикам: он знал своих друзей давно и доверял их опыту будущих хирургов. Тревожное чувство, скорее вызывала незаконность самой процедуры удаления шипицы. Для бывалых пятикурсников; рутинная обыденность и проза профилактической жизни напротив, особых беспокойств не вызывала. Необходимое лекарство, для внутривенного, общего наркоза они достали, а резануть скальпелем по пятке, да заштопать рану — это даже не аппендицит вырезать: чего над этим «париться»?

Сделанный в руку укол, в одно мгновение погрузил пациента во временное небытие, стоило лишь расслабить жгут на правой руке.

— Ну, Игорек, начнем!.. У нас полчаса, а там разбудим и покормим голодного горемыку.

Хирургическое вмешательство длившееся около десяти минут особых трудностей из себя не представляло и потому скоро завершилось победным штопаньем пятки. В продолжении операции Игорь, по разнарядке ассистирующий главному хирургу Андрею, то и дело поглядывал на приборы контролирующие состояние пациента. Все «кривые» были в норме и он, отойдя в сторону, выдохнул снимая легкую медицинскую маску.

— Все, как надо. Ждем пробуждения клиента…

— Однако минут двадцать он еще проспит. Увы, меньше чем на полчаса выключить не получается, — заметил Андрей, присаживаясь на кушетку, — анестезия, вещь серьезная.

Не успел он договорить, как совершенно неожиданно для обоих, осциллограф, завыв ровным писком показал прямую линию на диаграмме сердечного ритма. Вытянув шеи, друзья переглянулись и вновь пристально посмотрели на приборный экран, в надежде  увидеть неровную линию. Но она была ровной, а встревоженный прибор продолжал пищать.

— Что это?.. Что такое?.. Что случилось?.. - переполошился Игорь, суетно подбежав к спящему пациенту. Не веря приборам, прильнул ухом к груди, в которой должно было биться сердце их приятеля. Но оно отчего-то не стучало…

— Андрей! — почти закричал в панике Игорь, — оно не бьется. Сердце остановилось!..

Мгновенно подбежав к пациенту, Андрей принялся активно массировать грудную клетку. В паническом ожидании прошло минуты две, но сигнал исходивший от приборов продолжал вещать об остановке сердца. Лица друзей покрылись испариной. Андрей продолжал массировать грудь, пытаясь все же достучаться до сердечной мышцы. Увы, прошла еще одна драгоценная минута, которые напряженно отмечал Игорь, продолжая держать кислородную маску у рта беспробудно спящего студента.

— Все, время вышло!.. Нам нужен дефибриллятор, теперь уже без реанимации не обойтись. Ты же знаешь; компрессия грудной клетки и электроимпульсная терапия в течении трех, пяти минут, обеспечивает выживаемость лишь пятьдесят или в лучшем случае семьдесят процентов.

— Но ведь реанимационная на втором этаже?.. Как же мы… — запаниковал Игорь, пучась на более опытного Андрея и совершенно не зная, за что хвататься. Руки тряслись и тряслись не только они. Подобных случаев в его практике пока что не было.

— Носилки, носилки давай, они там, за ширмой!.. Быстрее только!.. Быстрей!.. У нас всего пять минут, — торопил не менее взволнованный коллега.

Спустя мгновения, не успев как положено, забинтовать рану на ноге Стаса, чудо-хирурги уже опрометью неслись к лестничной площадке, чтобы на носилках спустить пациента на второй этаж, в реанимационную, так как лифты на ночь отключались. В неимоверной спешке и утомительном беге с препятствиями, на первом лестничном повороте Игорь случайно, рукоятью носилок, зацепился за перилла. Потеряв устойчивость и при этом оступившись, он выронил носилки и кубарем покатился вниз, пытаясь хоть как-то сгруппироваться.

О как сильно он жалел о случившемся в трагический момент своего падения!.. Оно не причинило ему особой боли, может от части потому, что было не до нее. Взору представилась картина, еще более трагичная в своем истечении. Бессознательно спящее и абсолютно бесконтрольное тело Стаса, соскользнув с упершихся в ступени носилок, которые невольно обронил и Андрей, кувыркаясь покатилось следом за ассистентом. Андрея охватил ужас и, пытаясь удержать пациента, он сам споткнулся о преградившие ему путь носилки. С грохотом преодолев последний лестничный проем, двое медиков, наскоро переглянувшись и не произнеся ни слова, ухватив пациента за руки и за ноги, устремились к реанимационной.

— Игорь, подключай скорее контрольные приборы!.. — почти кричал Андрей, — я сейчас с дефибриллятором разберусь! Суета настолько убыстрилась, что трясущиеся руки Игоря, уже не подчиняясь своему хозяину, исполняли все сами. Андрей приготовился сделать первый электро-шоковый импульс, вызывающий полное сокращение миокарда, но тут внезапно громко закричал Игорь:

— Стой!.. Стой!.. Посмотри!.. — ассистент тыкал пальцем в контрольные приборы, которые показывали им обоим на присутствие у пациента сердечного ритма. Кривая, изогнувшись, стала отсчитывать четкий ритм сердечных ударов. Игорь прильнул к широкой, оголенной груди Стаса и замер. Там, в глубинах организма, словно просясь выпрыгнуть наружу от неимоверных потрясений, громко и ровно билось драгоценное сердце друга.

Застыв скорее от шока, чем от изумления, Андрей долго смотрел на картину внезапного оживления пациента, который будучи в шаге от непоправимого, умудрился достучаться до своих Ангелов-спасителей. И лишь немного успокоившись, хирурги обратили внимание на левую руку пациента, все еще пребывавшего под действием наркоза. Она свисала и чуть пониже локтя была сине-лилового цвета.

— Что это еще?.. — ужаснулся Игорь, забыв про только что произошедшее чудо излечения; сейчас ему по настоящему стало страшно.

Рука, по прежнему спящего Стаса, не выдержав ужаса бесчувственного падения, всем своим видом давала знать хирургам о необходимости проведения очередной, внеплановой операции. Осмотрев руку, Андрей тяжело, но все же с облегчением выдохнул:

— Неси-ка Игорек шины; рука не сердце, за десять минут управимся, что-то не хочется мне его вновь усыплять…

И вот, спустя десять минут, претерпев три операционных вмешательства, Стас пришел в себя. Еще не проспавшимся, мутным взором он осмотрелся и окончательно включившись в сообразительный процесс произнес:

— Ну что, вырезали?.. С меня коньяк!.. — его улыбка была искренне и сердечно принята медиками-хирургами, как идущая от чистого, счастливого сердца.

— Знаешь, студент, — обратился к Стасу Игорь, — давай-ка мы тебя завтра сами в ресторане угостим, а то все как-то повода не было…

Стас с удивлением посмотрев на друзей, перевел взгляд на руку. По лицу скользнула тень тревоги и недоумения:

— А это что еще за конструкция? Зачем руку закатали? Что с ней?.. — ничего не понимая, протестующе заявил он.

— Ты только не волнуйся, Стас, но если бы не это,.. то наверное ничего бы уже и не было, а так мы все вместе завтра идем в ресторан и шипицы у тебя больше нет…