Памяти адвоката С. С. Константинова

Там, где начинается искусство Защиты. Памяти адвоката С.С. Константинова

“Виталий Михайлович, нам надо встретиться!”- требовательно прохрипела телефонная трубка. Голос на другом конце провода трудно было назвать голосом. Это был булькающий хрип, который , если внимательно вслушиваться, превращался в слова.
“Давайте” - нехотя ответил я.
Звонил адвокат Сергей Сергеевич Константинов , он защищал подельника моего клиента по хозяйственному делу. Предварительное следствие заканчивалось и дело вот-вот должно было “уйти” в Мосгорсуд. Мы встретились. Передо мной стоял не высокого роста пожилой, даже старый человек, щуплый, с клочком рыжей бородки на худощавом лице. После операции на голосовых связках говорить он не мог, этим то и объяснялся хрип в телефоне. Сергей Сергеевич, как мне показалось, хитро и зло посмотрел мне в глаза, и произнес: “Виталий, вы ничего не понимаете в этом деле . Вам лучше выйти из него...”
Дело было , по моему, в 1991 году. Обвиняемых было 12 человек. Шестеро находились под стражей в СИЗО “Лефортово”, а еще шестеро приходили в следственную часть КГБ по г. Москве на Малой Лубянке "своими ногами". Фигурантам вменялась “хищение в особокрупном” и "взяточничество". Сергей Сергеевич защищал подельника моего подзащитного. Оба обвинялись в том, что похитили в собственном кооперативе денежные средства, а потом за взятки руководителям региональных сберегательных банков в различных областях РСФСР купили "Чеки Сбербанка" , по которым впоследствии получили на соответствующую сумму наличные рубли. Словом, обычная обналичка, но в 1990 году слова такого как “обналичка” не существовало. Да и потом, во времена павловской финансовой политики в СССР с безналичными рублями все было хорошо, а вот с наличными были проблемы. Поэтому предприимчивые люди и изобретали различные "схемы" для превращения безналичных денежных средств в наличные.
А собственно “безналичные” - это были и не деньги вовсе, пусть даже , если они и находились на счету собственного кооператива, которые сами еще только начали появляться в 1989 году. Делать с “безналом” кооператорам ничего было нельзя, так как товары распределялись по “фондам”, а кооперативы к “фондам” допуска не имели. Крутись, как хочешь! Вот кооператоры и крутились, превращая свои деньги в наличку, а потом уже покупали товары и реализовывали их.
Ну, а взятки вменялись, потому что в те времена Сбербанк был государственной организацией. И потом, кто ж им даст безнал в наличку превратить бесплатно?
  “Как не понимаю?”- подумал я: “Что он несет? Совсем что ли!...”
Я только недавно закончил МГУ, учили нас там хорошо, и сам я к тому времени уже года два как “крутился” около новых форм предпринимательской деятельности, которые тогда только начинали зарождаться в виде кооперативов, коммерческих банков и страховых компаний. Модное теперь, никому не известное тогда , корпоративное право, только только начинало самостоятельное плавание, отпочковавшись от гражданского.
“Это мы еще посмотрим, кто чего не понимает!” - злобно думал я.
В принципе, в своих силах я был уверен. Обвинение было абсурдно, с моей точки зрения, конечно, ну, как можно похитить денежные средства у самих себя? «А взятки?» - рассуждал я: «Ну что взятки! Пусть докажут...С поличным никто не пойман, факт получения денежных средств руководители региональных Сбербанков не подтверждали, а кооператоры и не настаивали», - отвечал сам себе внутренний голос.
“Виталий, это дело КГБ. Вы понимаете, куда попали? Вы знаете, что это значит?”, - тихо, и как то проникновенно, глядя мне в глаза, всякий раз при встрече булькал Сергей Сергеевич. “КГБ никого не отпускает. И будет вести это дело после приговора. Оперативный контроль за осужденными будет продолжаться вплоть до их освобождения и даже после. Какой оправдательный приговор? Что Вы несете?” И опять: “ Виталий Михайлович, вы ничего не понимаете в этом деле! Вам лучше уйти из него!”, - и так постоянно, неторопливо и вкрадчиво Сергей Сергеевич продолжал давить на меня до начала суда.
Дело слушалось в «спецсоставе» Мосгорсуда под председательством судьи Гусевой Ларисы Сергеевны. После шести месяцев ежедневных судебных заседаний процесс медленно докатился до прений. Я выступил по нашим эпизодам первым, естественно, попросив оправдать своего подзащитного, который вины не признавал. А, с моей точки зрения, в этом я был убежден, никакого состава преступления - ни хищений, ни дачи взяток, и не было!
Константинов выступал в прениях после меня, правда, предварительно спросив меня, не буду ли я возражать. Так как мой клиент был “главным”, или председателем кооператива, а его подзащитный - всего лишь помощником председателя, соответственно моего клиента, я не возражал.
В прениях  Сергей Сергеевич сразу же сказал, что во все эти неприятности его клиент был втянут моим подзащитным. А так как его клиент вину тоже не признавал, он также попросил его оправдать. Хотя по тональности и смыслу его высказываний, все сводилось к тому, что виноват, виноват его клиент! Но что делать? Молод, не опытен...Да тут еще попал под влияние такого “волка”! Это моего-то, значит!...
Я медленно вскипал, пока Константинов  выступал в прениях. «Как он мог! Как он мог, оправдывая своего клиента , перекладывать вину на моего подзащитного? Это же не допустимо! Сейчас, сейчас...», -рвался я в бой! «Только бы прокурор взял реплику, только бы воспользовался своим правом, уж, я ему отвечу! Уж, я отомщу!»…думал я. «Уж, я-то объясню этому старому, ничего не понимающему в бизнесе адвокатишке, как надо защищать!…»
К счастью, прокурор не воспользовался своим правом реплики!
Через несколько дней суд огласил приговор: моему клиенту 8,5 лет л.с по четырем эпизодам хищений и взяток, а вот клиенту Сергей Сергеевича повезло больше. “Назначить такому - то наказание без изоляции от общества» , т.е. с условным сроком. «Меру пресечения изменить в зале суда.“ Эти слова из приговора, прозвучавшего почти 30 лет назад, до сих пор звучат у меня в голове и заставляют волноваться мою душу.
Что это было ?!
Адвоката Константинова  не стало лет через 5 после этого процесса. Он уже на нем выступал с микрофоном и маленькой колонкой-громкоговорителем, так как из-за болезни у него были удалены голосовые связки. До того, как его не стало, мы случайно встретились на Чистых прудах. Он был по прежнему в скромном  пальтишке с бобровым воротником. Дело было зимой. И тот же внимательный, колючий взгляд, проникающий прямо в душу. “Как дела? Как ваши успехи?”,- будто мы, вот вот, только что расстались с ним, будто ему действительно интересны мои дела...
Тогда я не знал ещё , что он в тот период был "главным юристом" Московской Патриархии РПЦ.  Думаю, отсюда его знание психологии человека и  понимание сущности преступления, что часто вину преступника надо "отмаливать", что он тогда, вероятно,  и сделал.
Раньше, я встречал упоминание о С.С. Констнатинове в сборнике "Речи адвоката Кисенишского", подаренного мне автором  перед его эмиграцией. Недавно, перечитывая воспоминания адвоката  С.А.Арии, я также встретил в них несколько теплых слов и о С.С. Константинове, поэтому и решил добавить свои "пять копеек".
И ещё  хотел поблагодарить его за то, что заставил задуматься и удивиться тому, что же произошло тогда в том процессе, почему столь мягок и снисходителен сделался суд к его подзащитному? И начать искать ответ на этот вопрос - долго, мучительно, кропотливо... 
В чем же искусство уголовной защиты?... Теперь то , проведя почти 30 лет в профессии, и прочитав тома книг о сущности вины, я думаю, что знаю ответ. А может быть, это прозвучит слишком самоуверенно. И,...как вы были правы тогда 30 лет назад, когда сказали, что я ничего не понимал в том деле и в том уголовном процессе ...
Правда, чтобы уж совсем не казаться беспомощным, отмечу, что Верховный Суд РФ согласился с моей юридической  позицией по делу, в части отсутствия признаков хищений в действиях моего подзащитного, и оправдал его по этим эпизодам, снизив наказание до 4 лет лишения свободы, оставив лишь эпизоды дачи взяток.
Но это  слишком рационально и слишком обычно. Иррациональное же случилось тогда, в суде первой инстанции в  защите адвоката Константинова Сергея Сергеевича.

****
- Помнишь Диму Р.? - недавно между делом по сотовому спросил мой старый приятель. - У него сын второй год сидит в Лефортово...
- А что случилось?
- Филателист, понимаешь! Заказал какие то марки по почте за границей. А на почте его уже ждали... Словом, если сможешь помочь , то помоги.
Дмитрия Р. я не видел лет 20, а сына и вообще никогда. Время не стоит на месте. Дети растут.  К сожалению, наркотики прочно вошли в молодежную субкультуру. Особенно это коснулось детей, родившихся в 90-е. Однако, не только дети, часто в судах можно встретить великовозрастных детин, также страдающих наркотической зависимостью. Они производят странное зрелище. С виду нормальные, и часто внешне состоявшиеся люди. Но это тот случай, когда человеку нельзя давать говорить... Стоит им только начать это делать, как становится очевидным, какой вред нанес наркотик их сознанию. Мысли путаны, поверхностны, а часто и не логичны. Пусть даже “детишкам” под сорок, они часто держаться своих пап-мам, они обычно не работают, часто жалуются на то, что их никто не ценит и не понимает, очень дорожат и оберегают свою “исключительность”, словом, наркотики расширили их эго до гипертрофированных размеров.
У Дмитрия сын, к сожалению, стал наркозависмым рано...со всеми вытекающими... В интернете нашел какой то сайт, заказал через него “посылку”, перевел деньги... Посылка была таких “объемов”, что хватило бы на небольшой поселок. Очевидно, что ФСБ контролирует каналы поставок наркотиков в РФ. Артем, так звали сына, был задержан в почтовом отделении, когда пошел получать посылку. В ходе предварительного следствия “всплыл” еще один аналогичный эпизод, когда Артем просто не пришел на почту за посылкой. В сухом остатке: два эпизода контрабанды наркотических веществ в особокрупном размере, и покушение на сбыт наркотиков тоже в особокрупном размере. Санкции за эти преступления огромные - от 10 лет до 20 за каждое. Наказание по совокупности преступлений не должно превышать 30 лет.
Первый разговор с отцом оказался тяжелым. Дмитрий сообщил, что процесс уже идет полным ходом и дело осталось за малым - допросить подсудимого, т.е. его сына, далее прения, и суд уходит на приговор. Сейчас в процессе объявлен, по каким то причинам, перерыв.
Интересуюсь у него, какая позиция по делу у его сына. Что он объясняет суду? Дмитрий отвечает, что адвокаты посоветовали отказываться от дачи показаний по 51 ст. Конституции РФ. Вину, сам Артем, не признает. Вот собственно и вся позиция по делу... И тут я невольно вспомнил то дело, подведомственное КГБ, и адвоката Константинова. “Понятно!”,- отвечаю. “Они понимают, что с огнем играют? Они знают, что если ФСБ его “закрыло”, значит им его показания не нужны? Значит в деле такое количество доказательств, полученных в ходе оперативно-розыскных мероприятий, что показания Артема нужны только для того, чтобы суду оценить степень его вины, в том что ему вменяется. И он фактически отказывается себя защищать, ссылаясь на 51 статью Конституции”. Отец устало соглашается, но как то вяло.
Я понимаю, что он уже так замучен советами таких же советчиков, как я, что устал от этого. А вот помочь ему не может никто. Он просто не знает, что еще сделать для сына.
“Пока перерыв”,-настаиваю я: “пусть твои адвокаты посетят его в СИЗО, и заставь их, слышишь”,- настаиваю я: “заставив их, чтобы сын начал говорить. Тоже мне, нашли из кого делать Пабло Эскобара. Пусть он хоть, что то суду скажет. Суд должен увидеть в нем человека, ребенка, мальчишку, который оступился, а не драгдиллера. Ты понимаешь, что должен делать Артем”,- почти кричу я: “а не с обвинением бороться в данном случае. Вы только срок накручиваете!”
После некоего раздумья и советов с коллегами, стало очевидным, что вступать в процесс на этой стадии, было бы по меньшей степени двусмысленно. Появление “нового” адвоката перед опросом подсудимого, суд только насторожит, да еще и вызовет некие неуместные вопросы, что в свою очередь может отразится на сроке наказания. Поэтому все, что я смог сделать, это заставить мальчишку говорить...
Суд удалился на постановление приговора. Мне вновь позвонил отец Артема. Я вновь поинтересовался позицией его сына по делу. Да, Артем начал давать объяснения, сказал Дмитрий, вину не признал, вернее, частично, а так нет. Прокурор попросил 23 года лишения свободы по совокупности преступлений, добавил Дмитрий.
Очевидно, что в приговоре переквалификации действий не будет, думал я, не будет и никакого оправдания ни по одному эпизоду. Все, о чем можно говорить в этом деле, это только о мере наказания. Все, о чем можно было ставить вопрос в этом деле, это только о применении наказания ниже низшего предела. А для этого нужно было...занимать другую позицию по делу. И адвокаты Артема это должны были знать. Должны были они знать и то, что дело это “ФСБшное”, а значит, как говорил 30 лет назад Сергей Сергеевич, оперативный контроль за делом будет, как в суде, так и после, и доказательства вины Артема подогнаны одно к другому мастерски. Все это “адвокаты”должны были знать. Это я и подумал, а сказал другое: “... давай подождем, суды часто не соглашаются с прокурорами. Иногда они такое наказание просят, что просто диву даешься, что то запредельное...”
Приговором районного суда Артем был признан виновным по всем эпизодам предъявленного обвинения. Суд назначил ему наказание в виде 15 лет лишения свободы в колонии строго режима. Мальчишке на момент постановления приговора было 22 года.
Вторая инстанция оставила приговор без изменения, а жалобу адвокатов без удовлетворения, как это обычно и бывает.
Собственно после апелляции мы и созвонились с Дмитрием вновь. После слов сочувствия, а больше сделать в этой ситуации ничего нельзя, решили попробовать пожаловаться, что называется на удачу. Наконец, “адвокаты” из этого дела пропали, как это часто бывает: может у Дмитрия кончились деньги или просто желание платить, не знаю. Во всяком случае можно было посмотреть на обстоятельства этого дела отстраненно без конфликта в позиции защиты. В конце-концов, что мы теряем? Хуже не будет!
В Останкинском суде Москвы пока получал копию приговора и постановление второй инстанции, удалось перекинуться парой слов с судьей, который рассматривал это дело. Судья оказался нормальным, не злобным человеком. Высокий, в прошлом, наверное, волейболист. Усталые глаза, толстые стекла очков... “Такой-то? а что там?” - удивленно спросил он:”Я не понимаю, почему он вину не признавал, там полно оперативных материалов и других доказательств.” “Ну, да! Ну, да. ,” - согласился я, а что еще я мог сказать в этой ситуации.
С материалами дела я знакомится не стал. Подробно излагать несоответствие выводов суда материалам дела в данном деле глупо. Приговор грамотен и обоснован. А то  что срок огромный, то другого и быть не могло - особотяжкие преступления. На адвокатском жаргоне такая жалоба называется “ловля блох”: на предварительном следствии такой-то показал, а на суде он утверждал..., лист дела такой-то - заключение эксперта, противоречит тому то ... Писать кассационную жалобу на таких доводах - заранее обречь ее на то, что она окажется в корзине, никто в нее вникать не будет. Артем был признан виновным в совершении особотяжких преступлений. Здесь это не пройдет, тем более что все эти доводы и в суде первой и суде второй инстанции изучались и были отвергнуты судом. Вряд ли по другому поступит третья инстанция. Не было районным судом допущено и никаких существенных нарушений норм материального и процессуального права.
Но все равно, что то в этом деле не то, подсказывала интуиция.
Небольшое отступление. У Платона (это древнегреческий философ, если кто не знает), есть известный диалог “Протагор”. В этом диалоге Платон пересказывает историю, которая случилась с его учителем Сократом, который посетил школу древнегреческого философа, в честь которого этот диалог и назван. В ходе беседы этих двух ученых мужей и их пикировки, в которой собственно Сократ был известный мастер, за что и поплатился смертной казнью впоследствии, зашла речь о “Справедливости”. И два философа пришли к согласию только по двум тезисам: 1) “справедливость” это то, что присуще каждому человеку, т.е. каждый нормальный человек обладает этим чувством; и 2) каждый человек может высказываться на эту тему. Тему, соответственно, “справедливого”.
А раз так, подумал я, то, мне-то что мешает в кассационной жалобе тоже высказаться на эту тему! В конце концов, осужденному 22 года, совершил преступление впервые, да - особотяжкое, но никого не убил, не покалечил, ну, а то, что в суде была избрана неправильная позиция, то за это судить надо не его , а его адвокатов- юридических советников. Об этом в жалобе и написал...Получилось не много, всего на одну страницу, и в конце попросил не ломать молодому человеку жизнь окончательно, а дать шанс, вдруг, еще сможет пожить немного нормальной жизнью... Жалобу отправили по почте и стали с Дмитрием ждать.
Проходит месяц, второй, третий, наступил четвертый...
Звонит Дмитрий, что там и как? А я и сказать ничего не могу. “Может не дошла?”, -неуверенно бормочу я: “...знаешь, у меня такого никогда не было! Но чем ...не шутит. Давай, завтра позвоню в президиум Мосгорсуда”. Однако, звонить не пришлось. Перезвонили на следующий день мне. Из адвокатской конторы наш бессменный секретарь Надежда сообщила, что звонили из Президиума Мосгорсуда, и просили сообщить, что слушание по моей жалобе назначено на такое то число. Я немедленно перезвонил Дмитрию. Ждать оставалось совсем не много.
Настал день кассации. Я немного торопился , дело было назначено на 10.00. Зал был указан в телефонограмме, но, где он,  никто, как назло, не знал. Начинаю суетиться: «...время уже перевалило за 10 часов, а в телефонограмме было точно сказано в 10.00...» - накручивал я себя. Зал, как назло, не находился, пришлось побегать по коридорам первого этажа. Наконец то, в маленькую дверь, по переходу, и в новое здание Мосгорсуда.
Да, О.А. Егорова развернулась, Мосгорсуд из маленького двухэтажного особнячка на «Каланчевке», сегодня превратился в целый судебный квартал. Судебные приставы на входе. Вежливы, аж, до тошноты, проверяют документы, и просят присесть, указав на небольшой зал ожидания, уставленный креслами по периметру. Сажусь, оглядываюсь на собратьев по несчастью. Всего нас человек 20: адвокаты, родственники осужденных...Последних видно сразу, у них настороженный взгляд, и какая то печать тревожного ожидания на лице. И, конечно же, надежда... Пристав поднимает телефонную трубку на посту, кладет ее, и негромко называет фамилию, также негромко и как то вежливо: “пройдите”, указывает на дверь позади него. Постепенно из зала ожидания по одному и группами люди просачиваются за дверь, и через какое-то непродолжительное время из нее выходят. Как правило растерянные и с потухшим взором. Понятно, надежда не оправдалась. Чем выше судебная инстанция, рассматривающая дело, тем больше она напоминает лотерею. Произведут ли доводы кассационной жалобы или надзорной, впечатление на судебного чиновника, или не произведут, одному Богу известно. «Хорошо»,- думаю я: «что написал кассацию короткую, и, в общем то, ссылался только на общие принципы назначения наказания, т.е. ст. 43 УК, в которой говорилось о справедливости при назначении наказания».
Но кто знает, чтО есть эта “справедливость”?
Когда в зале ожиданий не осталось никого, пристав назвал фамилию Артема, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: “пройдите”, указав на дверь за ним. Я замешкался, пряча “айфон” и провода наушников в портфель. Пристав: “Скорее! Вас ждут!” Схватив не застегнутый портфель под мышку, я быстрым шагом иду по ковровой дорожке в направлении зала, который виднеется в конце коридора. Вхожу, и невольно жмурюсь. Огромный зал, предо мной на пьедестале в высоких деревянных креслах члены Президиума Мосгорсуда - Судебная Коллегия по уголовным делам. Слева от себя маленький стол, понимаю, что для защиты, так как справа за таким же безразлично смотрит на меня гособвинитель. Бросаю взгляд и на него. Одна большая звезда на синем погоне. Какой то Государственный советник юстиции. Присаживаюсь. Осматриваюсь. В зале царит полумрак. Подсвечиваются только лица членов суда. Позади меня полукругом партер. Он полон. Вижу людей в мантиях, людей без мантий, в штатском, если можно так сказать. Председательствующий объявляет, что дело слушается по жалобе адвоката такого то в интересах такого то. Передает слово докладчику. Внимательно смотрю на нее. Пожилая судья. Умные глаза, я бы даже сказал мудрые. Седовласа, лет под 60. Мелькнула мысль: как тогда 30 лет назад, судья Гусева Л.С., и ещё, что тогда 30 лет назад, мои доводы судью не убедили вовсе.  Судья зачитывает основные доводы моей жалобы. Про себя отмечаю: “хорошо, очень хорошо, что не написал много и подробно, а только одну страницу, о том, что парню надо дать шанс”. Она продолжает докладывать. Осматриваю тех, кто в партере. Поражаюсь каменным , одинаковым лицам гостей, присутствующих на заседании. Слышу, как докладчица заканчивает: ” ...защита просит проявить гуманность”, - цитирует она мою жалобу четким, хорошо поставленным голосом: “...но мы с вами понимаем,”- это она уже обращается к своим коллегам:” ...мы с вами понимаем, что не можем так просто проявлять гуманность. Однако, я хочу обратить внимание членов Президиума, что такому-то назначено максимальное наказание по таким то и таким то статьям. В то же время, такой то обвиняется только в покушении на сбыт наркотиков в особокрупном размере. Назначение наказания такому то в виде максимального срока наказания , полагаю, несправедливо”.
«Вот вам и Сократ с Платоном!»- пронзает  мысль. Председательствующий: ”Спасибо! Адвокат...”,- обращается он ко мне: “...у Вас есть, что сказать?”.
Мне уже все понятно. У меня только один вопрос на сколько, на сколько сбросят? Сейчас это главное, и за это надо бороться. “Да”, - отвечаю я:”Буду краток!”
Я понимаю, что любое слово невпопад это потеря срока, который я мог бы отбить, но не смог.
“Я поддерживаю доводы своей жалобы. Докладчица верно передала ее тональность. Жалоба подана больше из гуманных соображений, чем из-за процессуальных нарушений или нарушений норм материального права. Осужденному 22 года. Статьи допускают назначение наказания вплоть до 30 лет лишения свободы. Их можно назначить и потерять человека на совсем, а можно дать шанс, о чем я и прошу суд”.
Вроде краток? Вроде “не прогневил”?
Председательствующий оценивающе смотрит на меня, так мне кажется. Передает слово прокурору. Тот тоже что то говорит о несправедливости. Просит назначить наказание в виде 14 лет 6 месяцев лишения свободы. Т.е. просит сбросить пол-года. Так выглядит формальная гуманность. Но я уже понимаю, что у него ничего не выйдет. Суд его не будет слушать. Сбросят больше. Больше! Не знаю сколько, но точно больше! Председательствующий просит меня выйти, что я и делаю. Прокурор, естественно, остается, чего бегать то, через мгновенье следующее дело. Дальше начинаются дела судейские.
Пока я дошел до выхода, суд определился. Об этом мне и сообщил пристав на выходе. Суд снизил наказание вашему подзащитному до 13 лет лишения свободы, сообщил он мне вкрадчивым голосом. Я вежливо благодарю, ухожу домой.
Два года. Большего добиться в этом деле нельзя. Думаю и в надзоре тоже. Что ж, два года в этой ситуации это большая удача. Эх, если бы Дмитрий позвонил раньше, до того как дело попало в районный суд!
Тогда, тогда... я смог бы сказать этим “адвокатам”, как мне тогда, 30 лет назад, сказал Сергей Сергеевич Константинов, казалось бы обидные слова:“... уйдите из этого дела! Вы ничего в нем не понимаете! Не накручивайте срок клиенту!" Эта история,  пример   той науки, которую и преподал мне С.С.Константинов - позитивное право это всего лишь язык, это форма, в которую облекаются судебные решения, но сущностные вещи, то что собственно и предопределяет решение суда, оно находится за пределами права, и часто за пределами человеческой рациональности.  Искусство адвоката и его мастерство это не только доскональное знание закона. Это должно быть изначально и бесспорно. Но адвокат должен еще мочь услышать и этот тихий голос совести, которым собственно суд и судит, а ещё лучше знать и понимать этот универсальный язык.