Искусство речи на суде или к проблеме смысла судеб

Аннотация: Автор в данной статье предпринял попытку исследования формирования юридического суждения в уголовном процессе. К новизне исследования следует отнести то, что  при анализе ментального процесса оценки доказательств и формирования по ним позиции в уголовном деле,  были использованы работы философов структуралистов Дж. Сёрля, Ж.Дилёза, П. Рикера.  о судебном суждении. Концепты данных философов были использованы для прояснения содержания требований уголовно-процессуального закона РФ, которые  при формировании юридической позиции  обязывают Суд, руководствоваться двумя разноплановыми категориями – законом и совестью. Очевидно, что как закон, так и совесть, имеют свои самостоятельные регионы действия. Синтез этих двух категорий при постановлении приговора, при применении  герменевтического метода исследования, позволяет обнаружить  семиотику судебного акта, и проанализировать его смысловой каркас, формирующийся вне юридического поля уголовного процесса, а вокруг личности подсудимого и его вины в совершенном деянии, который только впоследствии вербализуется в судебном акте. Статья может быть полезна для практикующих юристов, специализирующихся в области уголовной защиты.


«Искусство речи на суде» или к проблеме  смысла  судебного суждения»

В 1910 году вышла в свет книга Пороховщикова П.С. (П. Сергеича) «Искусство речи на суде», которая затем была переиздана, спустя 80 лет, уже совсем в другое время и при качественно иной судебной системе.  Как отмечал П. Сергеич -автор  работы: «Задача этих заметок, сводится к тому, чтобы защита… не оставалась бесплодной…» , поэтому,  вольно или нет, автор связал ораторское искусство и эффективность защиты воедино.
Заметки П. Сергеича о подготовке к речи в уголовном процессе и до сего дня остаются настольной книгой любого практикующего адвоката, а его совет: «Говорите просто, но вместе с тем выразительно и изящно…Не думайте на трибуне о словах; они должны сами являться в нужном порядке. Помните, непринужденность, свобода, даже некоторая небрежность слога – его достоинства; старательность, изысканность – его недостатки…Мало говорить просто, ибо недостаточно, чтобы слушатели понимали речь оратора; надо, чтобы она подчиняла их себе…» , -  является, пожалуй, самым ценным для артикуляции позиции  Защитника в уголовном процессе, чтобы быть услышанным, а сама речь стать сущностно-субстатативной , побуждающей к размышлению и действию, т.е. формированию уже судейского усмотрения при постановлении приговора.
Связь ораторского искусства с эффективностью защиты бесспорно важна, но проблема, думается, сокрыта в иной плоскости, поэтому в настоящем эссе автором предпринята попытка модернизировать    мысль  П.Сергеича о недопустимости «бесплодной защиты» с единственной целью: посмотреть на семиотику судебной речи, применив герменевтический метод  к юридической позиции, т.е. на смысл речи,  как её неотъемлемой, составной, необходимой части, наравне с юридическими конструкциями, располагающимися  в области позитивного права или юридической науки.  Предположу, что этот универсум анализа - механизм формирования  узловых точек и углов сопряжения архитектуры смысла  в позиции Защиты и в судебной речи, в которой она впоследствии выражается, есть то, что позволяет говорить об её эффективности в противовес формальной логике, присущей юридическим конструкциям, т.е. постулируется, что смысл  является  иным измерением и модусом судебной речи.
 Сконструировать смысл  судебной речи, добиться реализации её цели,  равно как и   контр-осуществления  позиции Защиты в Суде(в противовес позиции Обвинения), невозможно без лингвистического, семиотического и герменевтического методов  анализа судебной речи и позиции, в ней выраженной.  Обычно на речь в суде смотрят сквозь призму юридической науки, но этого не достаточно: раз есть речь, спор, дискурс, значит допустимы и другие  методы анализа. Кроме того, полагаю, что для эффективности позиции Защиты, как антитезе понятия «бесплодности», примененном   П. Сергеичем в своей работе, требуется допущение в  непосредственно юридическую конструкцию позиции Защиты и таких модусов  её анализа, как этика поступка(пусть и в аспекте девиантности, трактуемом уголовным правом, как преступление), а также аналитике психологии субъекта, представшего перед Судом.  Поэтому, чтобы охватить предлагаемые автором регионы формирования позиции Защиты(право, этика и психология), предлагается воспользоваться исследованиями  и методами наших современников – представителей герменевтического, структуралистского  и пост-структуруалистского   направлений в философской мысли, так как за то время, как работа П.Сергеича впервые увидела свет, изменилось всё:  страна, люди, суд… Остался лишь неизменным смысл Защиты человека, представшим перед уголовным Судом, всегда понимаемой, как помощь конкретному человеку, индивидуальной личности,  противостоящей правоохранительной системе, превосходящей его во  всём.  Поэтому нет ничего зазорного в том, если мы будем использовать  весь арсенал новых методов исследования человеческого сознания, которыми обогатилась философия за последние сто лет, пусть даже философы и утверждают, что это не классическое направление философской мысли .
Итак, конституирование смысла в позиции Защиты, как нарратива фактичности конкретного уголовного дела, во первых; ментальный процесс интерпретации универсальной  нормы права, применимой к конкретному делу, ( т.е. индивидуализация нормы, что в юридической науке имеет четкую дефиницию – «квалификация деяния»),во вторых; и, в третьих,   соотнесенность данных направлений аналитической работы мысли  с  философской категорией Справедливость, есть проблемное поле настоящего исследования. В оправдание такого подхода  к исследованию отмечу, что это направление рефлексии обусловлено  тем, что уголовный закон прямо обязывает Суд при оценке доказательств по делу руководствоваться совестью наравне с законом (ст. 17 УПК РФ), поэтому выше и постулирована необходимость «допуска» к формированию юридической позиции этики и психологии, так как судебная  речь в сущности есть  слово, обращенное к Другому, сказанное при этом в юридическом универсуме мысли, но, так как судебный спор носит диалоговый характер, то он обладает всеми  атрибутам этого направления дискурса. Без схватывания этих сущностных черт, смысл высказывания П. Сергеича о судебной речи, как искусстве, ускользает, а сам текст превращается в мемуары или памятник истории человеческой мысли об ораторском искусстве на Суде в конце 19-н.20 вв. 
Само понимание содержания категории Справедливость за последние сто лет развития уголовного судопроизводства в нашей стране неоднократно менялось, в зависимости от конкретного политического режима в нашем государстве, начиная от развитой судебной системы на излете Российской империи после судебных реформ Александра II, далее, пройдя смутный период вынесения приговоров на основании революционного и классового правосознания,  затем сталинские  тройки,  позже судебную систему эпохи развитого социализма и т.д. Однако,   эти изменения носили поверхностный характер, являлись акциденцией, не затрагивающей  существа судебного процесса и философской категории, присущей ему, словом, менялось понимание содержания категории «Справедливость», но её самораскрытие в уголовном суде, а следовательно и суть, оставалась неизменной.  И вот, наконец, наше время,  с прямой декларацией в действующем Российском уголовно-процессуальном  законе о том, что приговор должен быть справедливым(гл.1 УПК РФ), наказание должно соответствовать восстановлению социальной справедливости(ст. 42 УК РФ), оценка доказательств по уголовному делу осуществляется на основании закона и совести(17 УПК РФ).
Выскажу предположение, что, как только возникла отсылка к совести при вынесении судебного акта -суждения, и не важно, что речь идет об юридическом универсуме, то мы объективно сталкиваемся со структурой, именуемой судейским усмотрением, в центре которой стоит Я, Субъект, Личность, формирующая вокруг себя поле смысла, за счет экстериоризации процессов, присутствующих  в глубинах человеческой Самости-Совести. Итак, уголовно-процессуальным законом вводится понятие «Личность-Субъект, руководствующийся совестью»,  действующий при этом  в юридическом универсуме мысли. А если так, то какова должна быть судебная речь, чтобы оказать воздействие на Другого, того, к которому она обращена - Судье? Каковы элементы этой структуры, чтобы отнести эту речь к разряду искусства, как об этом мыслил Пороховщиков? Как её выстроить, чтобы она обрела атрибут трансценденции, т.е. стала не просто набором звуков и озвученных  юридических понятий ( формальных, а не реальных в Спинозовском понимании понятия )? Не является ли смысл тем самым мостом, который выводит устную речь за границы говорящего, т.е. придает атрибут трансцендентности суждению?  И можно ли говорить о трансцендентности именно смысла в этом случае?
Концепт Джона Ролза, сформулированный в его работе «Теория справедливости» (если не брать его же направление  анализа  категории «Справедливость»  в общественно- политическом смысле, т.е. как принципа государственного устройства, а рассматривать в  модусе индивидуального-личностного понимания Справедливого, как благо индивида, проживающего свою земную жизнь здесь и сейчас в  данный исторический момент в этом обществе и государстве), содержит в сущности три аспекта  Справедливости, понимаемого как благо индивида: а) стремление к благой (безопасной и успешной) жизни; б) к жизни с другими и для других; в)  жизни в справедливых государственных и общественных институтах. Фактически Ролзом в своем фундаментальном труде развита идея Платона, сформулированная им в диалоге «Протагор» («Софист»): "Когда же они (люди. прим. автора) приступают к совещанию по части гражданской добродетели, где все дело в справедливости и рассудительности, тут они слушают, как и следует, совета всякого человека, так как всякому подобает быть причастным к этой добродетели, а иначе не бывать государствам ." Справедливость как высшая добродетель», - отмеченная Платоном: «должна быть присуща обществу, так как иначе люди не могут жить сообща, так как:   … чуть они собирались вместе, как сейчас же начинали обижать друг друга, потому что не было у них уменья жить сообща; и снова приходилось им расселяться и гибнуть ». А вот уже о восприятии Справедливости непосредственно индивидом Платон поведал в диалоге «Горгий» ( а также в более поздней работе «Государство»), где содержится прямая отсылка к субъективным «переживаниям» индивида от несправедливого поступка. В диалоге «Горгий» мысль Сократа, воспроизведенная Платоном, сводится к такому субъективному ощущению, как душа, которая мучается, когда человек совершает несправедливый поступок, и наоборот, человек испытывает удовольствие, когда человек совершает поступок  справедливый. Здесь же в Платоновском диалоге есть отсылка и к  наказанию, к которому непременно должен стремиться человек, совершивший несправедливый поступок, чтобы очистить свою душу .
 Отметим эти два аспекта Справедливости для будущего анализа, как внутреннее ощущение Субъекта, и  внешнее требование к проживанию жизни Субъекта  в обществе.
Переформатирование утилитаристского понятия благо индивида,  как атрибута категории справедливость, первоначально предложенное Роллзом,   содержится также в работе  Поля  Рикера «Справедливое», где французский философ   отмечает, что благо, как атрибут справедливого, должно пониматься не в модусе максимизации материального блага для индивида   (материальное потребление , возрастающее по экспоненте), так как в этом случае возникает утилитаристский дискурс, а как деонтологическая идея, т.е. в модусе теорий, идущих от Канта( долженствование, связанное с моральным законом внутри нас). «Справедливое», - отмечает в этой связи  П.Рикер: «конституируется из-за того,  что оно действует через рациональный выбор, … благо считается необходимым, обнаруживаемым, оно воспринимается интуитивно…Когда справедливое подчиняется благу, его приходится обнаруживать, оно порождается процедурными средствами, …справедливое не известно изначально, оно возникает благодаря размышлению при условии абсолютной честности» .  Человеческий поступок становится объектом  оценки, а в юридическом универсуме оценки судебной, т.е. соотносимым с категорией Справедливость и вынесенной на основании юридического закона- формального, внешнего долженствования.    В юридическом универсуме мысли происходит вменение поступка индивиду в вину: трагизм  человеческого действия соотносится с внешней нормой права, помимо и дополнительно к метафизической вине Субъекта, который и так не может быть невиновным в метафизическом смысле, независимо от того, действует он или нет. Повторю мысль К. Ясперса, что человек, проживая земную жизнь, не может не быть виновным, она (вина) возникает независимо от того, действует человек или бездействует, он в любом случае виновен. Вина естественное состояние человека, так же, как и свобода, индивид всегда ответственен за выбор, он изначально виновен в своем выборе.  Поэтому мы и исследуем речь судебную, вину – юридическую, так как именно она есть предмет выговаривания в судебной речи, соотнесенная с категорией «Справедливое», посредством применения юридических научных понятий.  Но отсылка в уголовном процессуальном законе к Совести, выводит дискурс из юридического универсума, а значит в юридическое суждение о поступке автоматически включается  этическая оценка, которая невозможна без анализа Личности актора поступка в его онтологическом статусе, поэтому юридическое размещается в аксиологической этике, оценка действия-поступка обретает не только юридические коннотации, но и иное, ценностное, содержание.
В Суде Справедливость творится, как отмечено выше П.Рикером, она выговаривается сторонами процесса(«всякий должен быть причастен этой добродетели» Платон), сначала как мнение Обвинения и Защиты, может как позиция подсудимого, или заявление потерпевшего («слушают совета каждого…», опять же по мысли Платона), а потом выносится, как судебное решение, уже в виде суждения  Суда, ставящего точку в судебных баталиях посредством применения конкретной нормы права к рассматриваемому случаю-постановляется приговор. Словом, в Суде Справедливое выговаривается, оно осуществляется в речах участников процесса. Однако,  Справедливое  присуще языку, ещё до того, как оно будет высказано в речи. Справедливость предзадана! Конструкт смысла справедливого суждения по конкретному делу, существует до того, как о нем будут вынесены юридические  суждения участниками уголовного суда. То ли это Гераклитовское «Не мне , но логосу внимайте…»  или же мысль  Леви-Строса: «Мир означал задолго до того, как мы начинаем познавать то, что он означает…Человек –  с тех пор, как появился в этом мире, получил в свое распоряжение всю полноту означающего, коим он отгорожен от означаемого, причем в последнем можно что-либо узнать только в этом качестве» . Вероятно, мы должны ставить вопрос и обращать внимание на некую направленность сознания при формировании судебного суждения, понимаемую в Гуссерлевском философском концепте, как ноэма,  при артикуляции позиции стороны в уголовном процессе, как  соотнесенность суждения со  Справедливым.
Суд, это не только и не столько орган, в котором применяется право, говорить так это лишь схватить форму, явление  события, а по существу  это насилие, конфликт, столкновение нескольких воль, интересов, позиций,  и, конечно же, обмен мнениями об этом конфликте и своих интересах, т.е. о  справедливом, после чего компетентный орган применит закон и вынесет судебный акт. Конфликт, насилие, интересы сторон - это та линия, которая существует подспудно и образует фактичность конкретного уголовного дела, и которому стороны, путем интерпретации обстоятельств  дела, придают нарративный порядок. Здесь же присутствует  другая мыслительная линия процесса – применение нормы права к рассматриваемому событию,  где уже правит бал формально-логическая аргументация в пользу применения той или иной нормы закона. Сопряжение этих двух линий мышления  приводит к  возникновению юридического порядка события. 
По существу Суд это сплошные серии антиномий означающего и означаемого: конфликт продолжает свое существование  в речах участников процесса вплоть до постановления судебного акта, который формально ставит юридическую точку в конфликте. Между судебным суждением, как высказанной речью, и языком, существующим до высказывания, как  понимает его  Леви-Стросс,  имеется сущностная связь: право выражается или высказывается посредством предложений,  но в них уже содержится суждение о  Справедливом,  как смысле, порождающим субстанцию или материю уголовного  процесса. 
Для прояснения этого важного момента попробуем подойти к этому тезису и, соответственно,  материи Справедливого ещё и с другой стороны. Вот, что пишет Ж. Дилез о суждении: в предложении выделяются три отношения: дессигнация (указание на факт или событие); манифестация (где предложение относится к субъекту, который в предложении выражает, манифистирует себя, давая интерпретацию события); сигнификация (то есть конструкция, каркас,  образующий понятие и также содержащийся в предложении, если только мы не имеем дело с формальным понятием); и здесь же Дилёз отмечает , что смысл, порождающий  сингулярность предложения ( понимаемый автором концепта, как эффект слова или речи, то, что  отличает субстантивную речь  от пустословия), есть четвертое измерение предложения, которое присутствует, предположу, в каждом из этих трёх отношений. В случае дессигнации - по линии правда это или ложь это (то; вот это истинно, а то - другое ложно); при анализе манифестации - речь идет об истине или лжи в утверждении субъекта, как авторе-источнике этого суждения-утверждения (лицо лжет, он заблуждается, имярек  говорит правду), и, наконец,  в сигнификации – содержится смысл сам по себе в  предложении, как противопоставленный абсурду . Отметим то общее, что  присуще различным философским концептам, но отсылающим к одному явлению – виновному предстоянию Субъекта-Самости перед бытием: у Дилёза - истина или ложь в дессигнации; у П.Рикера  - абсолютная честность, как условие обнаружения справедливого , мысль Ролза -правосудие как честность, сюда же можно отнести  анализ М. Фуко феномена  «parrhesia », равно как и понятие «свободоговорение», введенное советским филологом С.С. Аверинцевым - все это отсылки к основанию, где зарождается  поле смысла, в котором творится Справедливость, как сингулярность уголовного процесса. Отмечу то общее , что объединяет эти концепты:  честность названа    необходимым условием  для зарождения поля смысла. Смысл прямо  называется Жилем Дилёзом, -  «четвертым измерением предложения». Во всех указанных выше философских концептах  предпринята попытка отыскать определение Справедливости для безличного до индивидуального трансцедентного поля, схватить идеальную структуру, в которой движется человеческая мысль, оценивающая поступок Другого, выявить  мыслительную матрицу, которая не противопоставлена фактичности события, а  уже содержит событие, как идеальность. «Смысл не смешивается с самой сигнификацией, но является тем, что приписывается, дабы определять означающее и означаемое как таковые» , - отмечает в этой связи Ж.Дилёз.
Сингулярность, понимаемая здесь в статье, в силу предмета исследования, как множественность проявлений Справедливости, парит над своим собственным полем – юридическим процессом, она нейтральна в отношении всех своих осуществлений, нейтральна и бесстрастна в отношении Защиты и Обвинения, потерпевшего и подсудимого. Сингулярность уловима только для автономной воли, которую она сама инспирирует. Мифология правосудия прочно связывает судебный процесс  с богиней правосудия – Фемидой, но из всех богов она самая бесстрастная, самая бесчувственная к мольбам.  Но не будем забывать и о другом мифе , который повествует о том, как умилостивить богинь мести  Эриний, превратив их в богини-милосердия Эвмениды.
 Итак, разместив смысл в судебной речи, и прочно связав его с модусами  «честность» и «справедливость», попытаемся дойти до источника его зарождения, как суждения о справедливом. Зарождение смысла происходит в резонансе между двумя сериями: означающего и означаемого. Сознание -вот где происходит  синтез объединения, очевидно, что такой синтез не возникает  без «Я», без точки зрения Самости-Совести на предмет судебной тяжбы.
Смысл дает существование тому, кто его выражает, при этом, как чистая действительность, сам обретает существование в предложении. Смысл предшествует предложению. Сингулярность, возникает как следствие синхронии означаемого смысла и означиваемого предложения, т.е.  это следствие синхронии нарративного порядка фактичности рассматриваемого дела, содержащегося в предложении, с одной стороны, и юридической интерпретации применимой нормы, с другой.  Другими словами, Дилёзовская «сингулярность» - это тождество ноэматического атрибута справедливости и лингвистически выражаемого  смысла события. Она отделяет материю от действительности, чтобы  придать возможность осуществлению смысла,  до этого существующего только,  в потенции осуществления. Будучи чистым говорением и чистым событием, сингулярность приводит в контакт внутреннюю поверхность языка- смысл, и внешнюю поверхность Бытия, создавая сверх-бытие сингулярности.
Итак, в Судебном суждении  мы имеем три уровня сознания, первый, поверхностный, отсылающий к эмпирии, к тому, что лежит на поверхности, т.е. к тому, что видится, осязается; второй, это оценка и анализ этой фактичности, где собственно и проявляется Субъект говорения; и, наконец, третий, рефлексия -мышление, связывающее оценку факта с существом категории Справедливость, что невозможно без ценностно-категориального мышления Субъекта,  т.е. той самой Самости-Совести, к которой прямо апеллирует уголовно-процессуальный закон.
 Поэтому законы формальной логики слабое подспорье в  уголовном процессе. Научный метод дедукции или индукции, определяющий движение мысли от частного к общему, или, наоборот,  от общего к частному – это лишь часть суждения. В реальном жизненном судебном уголовном процессе надо двигаться от общего принципа к конкретному решению .  Здесь работают законы иной - трансцендентной логики, а в ряде случаях и трансцендентальной. Речь идет о ценностном мышлении, и, в конечном итоге, о моральном суждении предшествующему суждению юридическому.  Ответ на вопрос о виновности индивида в преступлении мыслится в диалоговом универсуме, постулируемым в концептах  Г.О. Аппеля и Ю. Хабермаса. Юридическая оценка фактичности дела и приискание нормы права к конкретному, рассматриваемому в Суде случаю, происходит на рациональном  уровне сознания, но ответ на вопрос, виновен ли Субъект в преступлении, требует иного подхода и формируется на другом уровне сознания – рефлексивном,  так как до ответа на рациональный вопрос, достаточно ли  доказательств виновности лица в инкриминируемом ему деянии или нет, Совесть будет искать  ответ на  другой  вопрос:  надо ли защищать данного человека от общества, или наоборот общество от человека?
Индивид, встречаясь с преступной волей, вступает в  игру. Но правила определяет не он, играют именно с Субъектом, уже как с  объектом,  а на кону в этой игре - судьба человека. Английский режиссер Гай Ритчи, по моему, великолепно  схватил, эту иронию игры с преступной волей, и выразил эту идею  в нескольких своих фильмах.  Ирония в том, что выиграть в российском уголовном суде невозможно, но недопустимо и проиграть, слишком высоки ставки в уголовном процессе. Есть ли выход из этого тупика? Думаю, да. Надо придать смысл самому событию преступления, превратив его в Со-Бытие. Смысл и будет  выходом за пределы позитивного права. Впрочем, это философское направление поступка помыслено в работах  философов: М.М.Бахтина, М.Мамардишвили, К.Ясперса, В. Франкла, пусть даже в позитивном ключе, а не в девиантном аспекте. Здесь же в статье, только о том, как подготовиться во всеоружии  к неминуемому аутодафе. Пусть прозвучит банально, но единственный способ выиграть в этой игре - не играть. Но если игра началась, то не надо и отчаиваться, а надо, засучив рукава, браться за дело, смело вглядываясь в неизбежное, «выйти за пределы самого себя» ,   придать всему происходящему свой смысл с полным пониманием своей ответственности.
И завершая, это эссе, посвященное формированию  позиции Защиты в Суде, и как следствие этой работы, подготовки судебной речи, отмечу, что оно стало возможным только потому, что уголовный закон ввел в работу Суда такую категорию как Совесть. Категорию не юридическую по своей сути, а философскую и этическую. А это всё меняет! Отмечу, что это императивное требование именно российского уголовного процесса. Его своеобразие. Чтобы лучше проиллюстрировать мысль, изложенную в настоящей статье, а может быть и подкрепить её,  сошлюсь, в завершении, на слова  адвоката С.А. Андриевского, высказанные им на  конференции присяжных поверенных в 1909 году: «…чем менее уголовные защитники – юристы по натуре, тем они драгоценнее для суда. Уголовный защитник призван ограждать живые людские особи от мертвых форм заранее готового и общего для всех кодекса. Юриспруденция нужна уголовному защитнику не как нечто существенное, а как нечто вполне элементарное, вроде правил грамматики для писателя, ученических чертежей для живописца, позиций для танцора и т.п. Присутствие этого знания должно быть почти незаметно в главных задачах его деятельности».