Под небом голубым

В узком коридоре на неудобной скамье, между волосатой ногой пальмы в горшке и глухой стенкой ресепшена, на приём к частному хирургу сидела женщина. Праздничное изумрудного цвета платье с белым воротничком здесь выглядело несколько неуместно.

Недавно она заметила, что из ниоткуда на пальце ноги появилась водяная мозоль, как в детстве. Но дама носила обувь, сшитую на заказ. Мозоль надувалась, спадала, лопаясь, однако не проходила, и пришлось обратиться за помощью. Молодой врач, строгий и деловой на вид, совершив беглый осмотр, констатировал: «Будет больно».

И правда, с такой болью клиентка, повидавшая многое на своём веку, никак не ожидала встретиться. Над белой шапочкой курился серый дым, пахло жжёной костью, а на узкой кушетке извивалась потрясённая жертва. После операции, чтобы избавиться от стресса, она скромно подтвердила: «Да, действительно больно».

Эскулап мазнул взглядом по нарядной фигуре. Ни капли жира, искусные стрижка и макияж, свежий маникюр и депиляция (обратил внимание, когда работал)… Но что это он отвлекается на всякую ерунду?   Будто автомат, выплюнувший «сникерс», сухо бросил:
– Я Вас от смерти спас.

Женщина засуетилась, торопливо подхватила сумочку и поспешила к выходу. В дверях обернулась и, прежде чем тихо покинуть приделы Асклепия, неожиданно беспечально, по-детски, улыбнулась и подмигнула... Потянуло сквозняком, Арнольд Семёнович замер на миг, а после зябко передёрнул тяжёлыми плечами…

Тремя неделями позже недопустимый результат совместной работы двух старых подружек заставил их разговориться. Обычно они молчали, слушая, как спицы отщёлкивают время. Гордыня и Злополучие вязали навстречу друг другу дорожку, по которой шёл обыватель, и встречались в месте его духовного падения. Сейчас предметом беспокойства парочки был Арнольд Марава.

– Ведь как хорошо всё началось, – раздражённо бросила первая. – Попался совершенный образец личности: человек реально способный совершить переворот в умах человечества.
– Ну да. Если бы совесть не вклинилась. Эта розовая плесень, разжижающая мозги. Как я не доглядела, не могу взять в толк, – виновато пробубнила вторая... Щёлкала спицами и заодно, досадуя, перебирала памятные узелки на провязанном полотне.

История их подопытного, подобно множеству других, началась задолго до того, как стать известной.  Люди говорят: «запросто так и чирей на заднице не вскочит». А тут не какой-то неудобный чирей, тут – право слово не иначе как целый фантазм вызрел.  Оставалось самую малость довязать… Она посмотрела на товарку в надежде на солидарность. Та снисходительно кивнула.
 
Им было действительно важно понять (чтобы впредь не допускать сбоев в работе): как человек искушённый решился, претерпев соблазн и всяческие плотские лишения, вдруг положиться на веру. Вопросы «зачем» и «как» – основные ключи от человеческой души. Их нужно вовремя найти и немедленно подменить... Иначе вся работа псу под хвост. Ну, так где произошла неувязочка-то?

Будущего отца Арнольда, Семёна Мараву, совсем ещё зелёного вынули из зажиточного гнезда жаркой южной станицы и отправили в промороженный район Норильска. Служить срочную в ПВО СССР.  Умному казачку хватило недели понять, что в армии тоже можно свить своё гнездо. Смекалистый и оборотистый, он через батьку наладил регулярные поставки чистого табака в часть. В «магазин» к Куркулю (очень скоро кличка с завидной толикой уважения приклеилась к духу намертво) за правильным товаром приходил по записи весь подвижный состав в/ч и вестовые от высшего начальства… За два года не познавший дедовщины (слыханное ли дело – к девкам ездил на газике замполита), хлопец набрал пять килограммов лишнего веса, а главное – собрал серьёзную сумму на обзаведение хозяйства. Понятное дело, Семён возмужал и возвращаться в родное гнездо не собирался – остался на севере. Купил половину барака в посёлке К, устроился водителем тягача на лесопилку и женился на Гале из ОРСа.
 
Говорят, деньги к деньгам – завидная зарплата с северными надбавками плюс идущий в рост табачный бизнес, занявший солидную нишу в продмаге жены. Супруга на радость Семёну оказалась неожиданно плодовитой и впечатляюще работящей. Посидит в декрете месяц и вперёд – на передовую. Так Галина посидела четыре раза – и всё с девками. Муж хотел наследника, проявил упорство и дождался.
 
В 1989 родился Арнольд. Мальчик, учитывая имя, в мечтах родителя должен был расширить притязания Куркуля до размеров вселенной. «Ну, не табаком, а чем-нибудь покрепче. Наука вона какие чудеса творит».
 
Сына так же ласково, как прототипа, дома звали Арни. Он неплохо плавал, но не спорт связал их с образцом для подражания, а наследные трудолюбие, сумасшедшинка во взгляде и сформированное обожанием высокомерие. Подобные качества нарасхват у любых амбиций и не миновали пристального внимания вышеупомянутого тандема.

Парочка начала дорожку Арнольда, когда путь к совести перекрыл вменённый ему план изменить род людской. Талантливый малыш рано научился читать, считать, анализировать и делать умозаключения. Он буквально понял родителя, подвергавшего настойчивой неконструктивной критике всё и всех, и из одной только преданности одержимо окунулся в исследования и эксперименты с природой.
 
Тут не до социализации. Теперь мальчик не тратил золотое время жизни, предназначенное науке и практике, на игры «в дом» с сёстрами, бестолковых сверстников, а позже – заинтересованных девиц. Суетливые людишки, будто стёртые пыльной тряпкой со школьной доски, до поры размылись в поле его зрения. В фокусе остались биология, ветеринария и большой анатомический атлас.
 
Папаша, глядя на рвение отпрыска, проявил расторопность и несвойственную ему щедрость.  Сарай во дворе превратился в настоящую лабораторию, и через вентиляционное отверстие старший Марава мог часами наблюдать согнутую спину трансформатора человечества у микроскопа или металлического стола (наподобие разделочного) с аккуратно разложенными блестящими инструментами.  Доступ посторонним в святилище был закрыт, поэтому обзор ограничивала дыра в стене...
 
Занятия эти вскоре были неожиданно и насильственно прекращены. Случилась трагедия. Галя так орала в трубку, что Семёну, выпивавшему с бывшим начальником части, не пришлось ничего объяснять другу-пенсионеру. Через два звонка вахтовым вертолётом потерпевшую доставили в приёмный покой областной больницы и прооперировали. Оказалось, их младшую дочь ужалила пчела аккурат в межресничный контур, отчего веко сильно отекло. Из-за острой боли и страха девочка прибежала к брату. Гений не позвонил родителям, а пинцетом в трясущихся руках попытался вынуть жало. Одно неловкое движение и сестра рассталась с симметрией на лице, обзавелась трудным характером и вскоре – «хамелеонами». 

Мать, обычно обедавшая дома, услышала визг у входной калитки. Дальше произошло спасение и полный разгром озверевшим отцом репутации Арнольда как избранного и его лаборатории как телепорта. Не только из-за приступа гнева, но немало оттого, что потерявшему самообладание Куркулю пришлось нехило тряхнуть мошной на вертолёт. Он распалился ещё больше, когда увидел, чем занимался любимчик в сарае. Все эти клетки с мелкими лесными грызунами и птицами, ещё живыми или уже превратившимися в чучела после неудачных экспериментов по пересадке или ампутации органов размножения вызвали у простака Семёна сердечный приступ.
 
Когда всё немного утряслось, сыну запретили впредь заниматься чем-либо подобным под страхом отлучения от дома и наследства. Он замкнулся патологически, а после школы поступил и окончил медицинский институт, убедив себя в том, что так загладит свою вину и восстановит уважение близких. От родителей получал полное материальное обеспечение, не более. Отец разочаровался в нём, мучаясь виной и тревогой, как, впрочем, и сын – презирая папашу за лицемерие и невежество. Двести тридцать километров между ними превратились в непреодолимое препятствие. До самой смерти Галины Викторовны…

После ординатуры герой узнал от декана факультета, что трансплантологу необходимы не только блестящие способности, острое зрение и твёрдая рука, но главным образом – тонкие свойства личности («Что бы это, чёрт побери, значило?!»). Арнольд был готов к сопротивлению примитивной среды. Его, одержимого идеей создания сверхчеловека-интерсекса, по-прежнему интересовали внутренние трансформации в организме, нежели фасад. Ведь, если перенести энергию либидо на развитие потенциала мышления и сознания – он замирал в экстазе – изменится не только наш мир, мы встретимся с другими, непременно существующими мирами…

Тем не менее, молодого специалиста в храм красоты пускать остереглись, да ещё попеняли, что провинциал из рабочей среды не ценит доверие Родины, позволившей скакануть в интеллигентскую прослойку.  Он распределился в Норильск в качестве хирурга общей практики. Спрятал возмущение и злость во внутренний карман и включил на максимум терпение. Вооружился ординарными режущими предметами, публиковал статьи в научные журналы и ждал удобный момент: «Фортуна – особа капризная».

Последовавшие годы выматывающей, бесперспективной пахоты геморроя и панарициев рядовым хирургом в заштатной больничке, где по понятным причинам Избранный мог обращаться к себе так лишь в зеркале, только закалили его. Время текло, и никого не интересовал чудо-Арни, пока молодой доктор не услышал о первой частной клинике, открывшейся в городе.
 
На новом месте всё резко изменилось. Арнольд приходил к девяти в кабинет, стиснутый стенами по сопротивлявшимся жёстким конструкциям стола, шкафа и кушетки, как в святилище. Строгого хирурга в белом халате, с лазером в стальных пальцах под голубым масляным потолком коллеги воспринимали не иначе как бога…  Разговаривали почтительно и ходили чуть не на цыпочках.
 
Его популярность вырастала из узких коридорчиков платной медицинской помощи, где приём посетителей был тщательно продуман, чтобы вызывать у больных чувство собственной важности и желание небрежно, подобно состоятельным героям западных фильмов, расставаться с парой-тройкой кровных тысяч. Остальные страдальцы со шпорами, вросшими ногтями и прочими намёками на несовершенство человеческой натуры сидели по домам в нетерпеливом ожидании её коррекции. А между делом разносили слухи о хирурге с золотыми руками. Что и требовалось. Ширился круг влиятельных персон, в том числе лояльных в вопросах пола и гендера, не чурающихся сплетен. Скоро сработает шестое рукопожатие, и он получит вожделенную лицензию…

Гордыня и Злополучие потирали ручки. Их протеже нашёл место, откуда сделает шаг в собственный храм «Феномен».
А пока тот работал и не пропускал редкие в их удалённых от центра краях гастроли академического балета. «Скульптора» не интересовало представление, он пристально рассматривал тела в движении…

– … ага, вот это место, что она прохлопала.  Злополучие подхватило крючком пустую петлю. Обычные смертные здесь становятся ручными, и она пустила дело на самотёк. Но кто сказал, что в жизни всё бывает легко и просто. Особенно в ювелирном деле по нивелировке душ. Их подопечный был не типичным маньяком, вскормленным одним только обожанием и сумасшедшей идеей – он питался также моральными ценностями большой семьи, где совесть записывается на корку. И вышла осечка. Непростительная, почти непоправимая. Кураторша сокрушённо вздохнула.

Итак, он заболел. Тяжело: с высокой температурой, изнуряющим кашлем, вселенской слабостью и бредом. Вернулся старый (времён отлучения от семьи) кошмар. Стоило забыться сном, как Арни обнаруживал себя на стене толщиной в один кирпич на запредельной высоте. Справа и слева – пустота. На четвереньках, надеясь на спасение, он пытался перебраться в противоположный конец. Но любое движение увеличивало амплитуду отклонения от вертикали. Мужчина физически ощущал несравнимую со слабыми руками тяжесть спины и зада и чувство потери опоры. Его сердце делало кульбит – так подпирало горло, что невозможно было не закричать, а после обрывалось в пятки… Больной просыпался от собственного крика и день проводил в ожидании следующего дубля… 

Теперь сон стал цветным и в нём появился персонаж: странная дама с опухолью на пальце. В момент, когда Арни в очередной раз испускал дух, она протягивала руку с ярким маникюром и, безмятежно улыбаясь, говорила: «Я тебя спасла от смерти».

Сон так измотал доктора, что две недели спустя, когда он всё ещё испытывал приступы слабости и тахикардии, не мог вынуть «вату» из ушей, и весь мир в отсутствии обоняния был too insipid*, да ко всему пришло сообщение о кончине матери, Арнольд Семёнович впервые в жизни взял отпуск.
 
Пространство и время в его состоянии растянулись, и сын, минуя обряд прощания с мёртвым телом и погребение, успел лишь на поминки, чему был даже рад. По привычке занял себя наблюдением.
   
В зале накрыли несколько столов, сдвинутых вдоль завешенных шторами окон. С этой стороны, по левую руку от хозяина, возглавлявшего застолье, сидели четыре семейные пары по старшинству званий супругов.  Лица присутствующих дам при появлении блудного брата окаменели. Под носом вместо губ у каждой образовалось по металлической скобе. То ли от обиды, то ли скорбной. Лишь очки младшей таинственно бликовали. Рядом с вымуштрованной безучастностью, выглядывая из форменных футляров, уставились в немой телевизор мужья-вояки. После сбивчивого рассказа вызвавшегося добровольца о почившей мужчины немедленно оживали и приобретали некую индивидуальность, опрокидывая (каждый по-своему) в рот порцию самогона.

Арнольд, потихоньку внутренне сливаясь из столь необратимых последствий, судорожно сдерживал зевки в ожидании ничтожного повода покинуть родню.
 
Лишь вид страдающего отца был непереносим. Всё-таки именно этот человек, единственный в мире, не столько боготворил его, сколько искренне верил в Предназначение своего мальчика.
 
Семён откровенно горевал. На серой щетине дряблых щёк повисли мутные капли. Горе обвело красной каймой глаза. Он как-то весь напружинился, готовый одновременно вскочить и совершить подвиг при самой невероятной возможности или провалиться в тартарары – в её отсутствие.  Сын тихо поздоровался, взял стул и прилепился с краю. Рядом брякнула о чистую тарелку стопка. Вилка для закуски ему, по-видимому, не полагалась. Арнольд сам налил и молча, не дожидаясь никого, выпил за новопреставленную Галину Викторовну Мараву. Рядом раздался задавленный вздох-всхлип… В носу хирурга защипало и вслед за сгорбленным стариком он вышел во двор. Встал рядом, неожиданно для себя одной рукой обнял за плечи. Они постояли, глядя на скромные цветы, выглядывающие из мятлика.
 
Папаша ничего не замечал, а сын, наоборот, удивился ухоженному виду двора: глаз радовали невысокие кусты лиловой спиреи. Место, где раньше находился сарай «надежды и опоры», заняла большая теплица.
 
Небольшой участок скудной земли мать отвоевала у сурового климата… Он вдруг почувствовал что-то – почти ощутил. Нечто ампутированное, но сохранившее фантомную память, происходило здесь с ним до решения защитить батю от глупых людей. Запах ли влажной земли и зелени с голубыми пятнами незабудок пробудил в нём тревожащие воспоминания нежных рук, шорох подола, ласковый шёпот на ушко? – он не ведал. Но его глаза сентиментально увлажнились, и гость решил продлить отпуск.

– Родная кровь – не вода. Тебе ли не знать. Гордость посмотрела на подругу с укоризной.
– Да-да, – виновато пробормотала та в ответ.

Потеря жены и матери как будто примирила отца и сына. Дни стояли серенькие и на редкость тёплые – самое то для восстановления сил после потрясений. Мужчины все дни проводили на озере. Разводили костёр, пекли картошку, жарили сало, наслаждаясь пивом. По утрам и на вечерней заре рыбачили…

В один из дней женская половина собралась в баре у Фрунзика. С аппетитом обгладывая рёбрышки, дамы делились последними впечатлениями о похоронах и Арнольде.

Как тот возмужал, какой строгий и симпатичный стал – завидный жених. Посмеивались, что теперь из мелкого кукла бы не получилась. Было ясно, что на людях они держали фасон и только. На самом деле обида и злость на брата давно стёрлись в житейских хлопотах. У младшей в том числе. Остальные сёстры ей, удачно вышедшей замуж, даже завидовали. Отслужив два срока в горячих точках, супруг насмотрелся такого, что увечье жены не замечал, разве что относиться к ней стал бережнее. А что женщину делает здоровой, как не любовь.

Решили – будут следить за непредсказуемым братцем во избежание новых неприятностей. Сначала в выходной на разведку отправили старшую. Та посидела пару часов в кустах, посматривая на неподвижную лодку и двух рыбаков, не увидела ничего интересного и, то и дело зевая, вернулась в служебную квартиру к поджидавшим заговорщицам.

Сёстры, слегка удовлетворив любопытство и сохранив недоверие, шпионить всё же отказались.  О чём жалели до самой своей смерти, раскручивая в голове хронику последовавшего события с личным героическим участием…

Наступало утро погожего дня, в шумной берёзовой листве беседовали славки. Накануне отец выглядел подавленным. Они молча собрали снасти, приготовили поесть и положили пиво в холодильник. До зари ушли на озеро. Лодку старик отвёл и поставил подальше от берега. Серые облака, сгрудившись над головой, несмотря на прогноз, не спешили рассеиваться. Было тихо и грустно, как обычно бывает перед дождём. Тёмную гладь воды ломали тени от лесок да чиркали крыльями стремительные ласточки. Арни погрузился в свои мысли и не сразу понял, что сказал отец.

– Ты так и не женился.
– Не до того, батя, – ответил небрежно, не подумав.
– Ну-ну… Сегодня улова не будет, – вдруг задребезжавшим голосом заявил старик.
– Это почему? – наигранно оживился сын. Он вынул из термосумки две бутылки и протянул одну отцу. – Как ты узнал?
– Здесь рыба не водится. Под нами жидкая мерзлота – это когда вода в любое время года холоднее льда.  Сюда рыбари приходят «рассолу» * хлебнуть… Пару раз уже случалось.
– А чего они сюда, если рыбы нет… и мы?
– Та по пьяной лавочке быковали: мол, переплыву… то да сё, – рассеянно и невнятно пробормотал родитель. – Не до того, значить…

Чувствуя неловкость, готовый поддержать любую беседу, Арнольд заулыбался сомнительной шутке и замер с разинутым ртом. Мелькнула мысль, что запомнит отца вот таким печальным, пока тот, перегнувшись через борт, кулём падал в воду. Но бессознательная пружина выбросила мужчину следом. Вода обожгла кипятком и, насыщенная солями, не пускала глубже. Это их спасло. Арни чувствовал, что начинает стремительно коченеть.

Позже он не мог объяснить, как затащил батю в лодку и как забрался в неё сам. Поэтому, когда острота момента сгладилась, нервно посмеиваясь, ссылался на помощь чёрного пахаря*. Семейной реликвией стал рыболовный крючок, вырезанный ненцем (местным резчиком по кости) из мякоти икры Арни-героя.
 
Все дни, пока Семён приходил в себя, находясь в эйфории, они трещали, что те славки – не умолкая. Будто плотину прорвало. Папаша рассказывал, как обживался тут, как они с матерью трудились, копили добро, ухаживали за домом, как подыскивали дочкам достойных женихов…, как хочет внуков от сына.

Слёзы радости, что остался живой, и слёзы утраты смешивались и превращали его лицо в глубокое волнующееся море. Сын покаянно, не понимая в чём винится, сожалел о потерянном в разлуке времени и тоже плакал. От этого ему легко и свободно дышалось, что само по себе было настоящим праздником…

– Если бы не я, мы бы упустили его, – Гордыня вскинула бровь.
– Да, ты обычно приходишь вовремя, – Злополучие смиренно кивнуло.

Старший Марава медленно возвращался к жизни, и дочки установили график визитов в надежде пообщаться с братом, не отходившим от отца. Когда очередь дошла до младшей, она принесла фотоальбом. «Ловко придумала, чтобы избежать тягостного молчания», – догадался тот. Брат и сестра рассматривали фотографии, а ледок между ними понемногу таял.

– Кто это? – спросил Арни, указывая на девочку странного вида рядом с сестрой.
– Как! Ты не узнаёшь? Это же ты! – она засмеялась. – Мы тебя наряжали и играли с тобой. В отличие от куклы ты мог ходить, говорить, есть, выполнять несложные поручения и очень старался – намного интереснее, чем обычная игра.
– А-а, что-то припоминаю, мне вроде нравилось, – голос задрожал.

Он поднёс фото ближе к глазам, рассматривая себя и наряд.  На нём зелёное платье, светлый парик. Румяные щёки и явно накрашенные ресницы. Малыш, прислонив наманикюренный пальчик к щеке, стоял вполоборота к снимавшей, мило улыбаясь в объектив.  «Так гомиками и становятся» – мелькнула глупая мысль. И следом, будто обухом по голове, пришло озарение. Мужчина вздрогнул, отгоняя наваждение, но изображение не изменилось. Сестра удивлённо подняла брови:

– Что?! Что такое, братишка?

Арнольд онемел, слушая глухие удары сердца. Что тут скажешь? Он вдруг понял, что недавний визит в клинике, его навязчивый сон и детские впечатления связались за грудиной в морской узел. «Вот те на – сюрприз! И разве такое объяснишь простакам. Бог знает что подумают, но точно: «чокнутый». Будут стыдиться и жалеть, жалеть и стыдиться...».
 
Сжав горло растерянности стальными пальцами воли, Арни поплыл по течению: «Это испытание.  Пути назад нет. Только вперёд!».
 
Гордость остановилась, обернулась в его сторону. В приветственном жесте помахала зажатым в руке ключом и не спеша понесла хорошую весть подруге.

 … – Месье Арнольд, к Вам по записи, – в кабинет заглянула улыбающаяся Эва. – Я звоню-звоню, а у Вас трубка снята.
Она кивнула на телефон.

Погружённый в тревожные мысли, доктор медленно повернулся к помощнице и просипел:

– Пригласи… И да, закажи мне столик на двоих в «Бульвар», – прокашлявшись добавил обычным голосом.
– Может, воды?..

Заметив отрицательный жест, заговорила оживлённо:

– Слушаюсь. На восемь? А кто второй… не я? Зарождающееся раздражение патрона стёрло с лица секретарши фривольность. Сверкнув серьгой, она поспешно скрылась за дверью.
– Ну что за девица. Любопытная, как кошка…

Возле популярного ресторана притормозил белый «Пежо». Швейцар распахнул дверцу перед представительным мужчиной с седеющим «ёжиком». Идеальный покрой тёмного костюма скрадывал плотное телосложение и покатые боксёрские плечи гостя.
Изумрудная бабочка под подбородком ломала монолитный образ. Этот незначительный штрих размягчал закалённые сердца обслуги. Прибывшего завсегдатая в «Бульвар» уважали и даже по-своему любили:

– Господин Марава!  Вас проводят.
– Месье, прошу пройти за мной. Ваш столик на двоих, – метрдотель повёл рукой в перчатке в нужном направлении. – Вы кого-то сегодня ждёте?

Получив отрицательный ответ, поспешил откланяться:
– Мы рады видеть Вас вновь. Приятного отдыха, месье!..

Всё чаще Арнольд обедал напротив пустого стула. Вот и сегодня его встретил скучающий в ожидании стол. «Эх, в такой день не грустить, а радоваться следовало». Господин с досадой выдернул салфетку из кольца. Сделал заказ и окунулся в воспоминания. Пусть он сейчас один, но этот день заслуживает уважения и памяти.

По возвращении в Норильск Марава вплотную стал готовиться к воплощению своей идеи. Подал документы на защиту кандидатской диссертации по теме «Трансплантология в пластической хирургии». Собрал все свои публикации в сборник… Его одобрили и допустили.

На процедуре в столичном институте произошёл конфуз. Старик Слонимский неожиданно проснулся на словах: «… касательно будущего надо помнить, что половые «отклонения» наследуются так же, как признанные нормой. Поэтому носителей подобных особенностей нельзя подвергать остракизму…».

Авторитетный целитель и эксперт эпохи Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина узрел в сказанном лояльное отношение соискателя к «уродам», отметил, что заявленная тема к сентенции не имеет отношения, и рецензия на пятилетний труд получила удар тупым предметом с надписью «Отказать».
 
Арнольд не спал одну ночь. На утро ему позвонили с незнакомого номера и предложили работу в Амстердаме. Сказать, что он испытал потрясение, подобное тому, когда отец на озере нырнул в «рассол», – всё равно что не сказать ничего. Но раздумывать не стал и очень удивил директрису норильского центра, не отреагировав на её долго репетированную речь с предложением их покинуть.
 
Арни наивно поверил, что ему открылась «форточка» в то время, как голландский преступный синдикат искал подходящую кандидатуру на смену почившему в бозе чёрному хирургу, и хороший, но опальный специалист им подходил. Мараву с почтением уведомили, что его идеи заинтересовали мецената и галериста Ерика Тиссена. Тут они неожиданно для себя попали в десятку, о чём до поры никто не подозревал.

Позже он узнал, что Тиссена уже несколько лет эта мафия держала за горло. В помещении его художественной выставки время от времени выставлялись «найденные» и отреставрированные работы старых мастеров, приносившие многомиллионные доходы с аукционных продаж. Разумеется, это были искусные подделки. Схема работала безукоризненно профессионально. Группа талантливых художников, именитых экспертов, маркетологов, даже спец на тот случай, если появится необходимость кому-то изменить внешность.
 
Организатор криминального бизнеса, Коллекционер, получал дополнительный гешефт. Шантажируя папашу-галериста полицией, склонил его сына к связи и наркотикам.
Юноша работал моделью. Переживая за отца, он долго терпел насилие, а после смирился. Коллекционер играл со своей жертвой – уменьшая или увеличивая дозу.

Но однажды на вечеринке в честь крупной продажи изумлённые гости несколько минут наблюдали внезапный припадок безумия, охвативший этого господина. С выпученными глазами он, расчёсывая руки, бегал из угла в угол. Пинал телохранителей и страшно матерился, брызгая слюной… Пока замертво не рухнул навзничь.

Судмедэксперт обнаружил довольно истрёпанный организм и обширный инфаркт. Токсикология результатов не дала. Причину смерти назвали естественной, спровоцированной алкоголем.

Оказалось, отчаявшийся малыш Тиссен, в припадке ненависти отравил своего мучителя настойкой аконита. Её, в качестве болеутоляющего при растяжениях и спазмах мышц, использовали модели.

Полиция провела расследование формально – одним авторитетом меньше и слава богу. Дело закрыли. Но члены преступной банды лишились жирного денежного куска и были в ярости. Они подозревали убийство и стали искать виновного. Над Тиссенами, как над подозреваемыми, нависла угроза расправы. Вот тут помощник  и друг напомнил меценату про Мараву:

– Ерик, поверь, этот русский очень голодный, очень гордый и родился с золотой ложкой во рту. То, что нам всем сейчас необходимо. Он будет молчать… Будет молчать. Я уверен.

К тому времени дни и ночи Арнольда сложились в год. Он защитил диссертацию и получил европейский диплом. Но главное – приобрёл репутацию искусного и дорогого пластического хирурга. Жил в небольшом доме богатого пригорода, куда пасмурным утром однажды ему доставили газету со статьёй, очерченной красным маркером.
 
Короткий текст сообщал о смерти известного в городе коллекционера живописи. Несчастный случай произошёл на загородной вилле Фредерика Тиссена, известного галериста («Это же мой патрон. Как жаль. Надо послать соболезнование», – подумал тогда.) по случаю крупной сделки и дорогой продажи. Повертел газету в руках и сунул в каминную корзину с углём.

Гремя ключами, повернулся в направлении гаража и нос к носу столкнулся с рыжим крепышом. Намерение визитёра животом затолкать хозяина обратно в дом было недвусмысленным. Арни испугался, быстро отпер дверь и пропустил самозванца вперёд. Мужчина, держа руку на предмете, оттопыривающем пояс, резко заговорил:

– Вы, доктор, лох, но лохи с испугу не только дуют в штаны... лучше перебдеть. Я пришёл от хеера Ерика. Господин вежливо просит встретиться.
Слова были русские и тон – тоже.
 
Он вспомнил, как лихорадочно, не попадая в строй, роились его мысли:

«Боже, я попал в криминальную историю... Вот и приплыли… А что я хотел? Рыбку съесть и …».
 
Тут Арни мучительно покраснел, а его гость проявил внимание.
– Вы сильно не волнуйтесь. Мне велено довезти тело в целости и сохранности. – И деловым тоном приказал: Шагайте!
 
Вид проплывающей за окном северной Венеции: роскошно раскрашенных осенью живописных каналов и не менее живописных разноцветных узких фасадов зданий не мог унять тахикардию и наполнить лёгкие. Ладони взмокли. Арнольд впервые хотел просто жить.

«Это быстро проходит. Как только переменится ветер, легкомыслие вернётся». Злополучие перекинуло вязанье на изнанку.

Водитель искоса посматривал на пассажира и кривил сухие губы в презрительной усмешке. Они проехали по дороге, засаженной липами и каштанами, и оказались у куба в модернистском стиле: широкие панорамные окна в стенах, перегороженных бетоном и сталью на трёх уровнях. Лифт бесшумно поднял приехавших на второй.

Их встретил сухощавый мужчина в блейзере и джинсах. Короткие седые волосы. Внимательный, напряжённый взгляд прикрыт очками в тонкой оправе. На протяжении пятнадцатиминутной беседы он её то и дело теребил: то поправляя, то поднимая надо лбом. Будто хотел убедиться в реальности происходившего.
 
Арни сразу определил: этот человек заслужил всё, чем владел. Его простое и откровенное предложение было максимально убедительным:

– Господин Марава. Мой сын виновен в смерти Коллекционера. Возможно, причины его поступка Вам скоро станут известны и Вы измените своё негативное мнение. Сейчас я прошу Вас оказать нашей семье услугу, цену которой Вы напишете на этом листе. Это будет пластическая операция. Далее. На время… – он слегка замялся, – реабилитации Вы будете с ним жить в нашей парижской студии. В качестве доктора и, возможно, сиделки. Будете обеспечены также работой по профилю. Специалистам такого уровня рады везде. Он подвёл итог:
 
– Вы можете остаться в Париже насовсем, если пожелаете. Там Вас не скоро хватятся. Документы выправим. Жильё подберём… А можете вернуться… Прошу меня простить, но встречные вопросы в данной беседе не предусмотрены. Я жду «да», и тогда нас посетит нотариус, или «нет» – в таком случае Вы свободны и разговора не было. Вам достаточно пяти минут, чтобы принять решение?

Арни кивнул сразу. Он уже падал в «рассол» и выжил. Господин Тиссен был или великим актёром-аферистом, или совершенно обезоруженным человеком. Но всё сказанное означало, что визави обладает недюжинным умом, что ситуация крайне опасна и требует безотлагательных действий. «Да. Именно хирургических… Ничего себе галерист!» – невольно восхитился гость.

– Я согласен, хеер Тиссен. – Марава оценил спокойствие, с которым произнёс решающие его судьбу слова.
– Позови Эни.
 
Рыжий охранник вышел.

Через полчаса формальности утрясли и Ерик поднял гостя на третий этаж.
 
– Вы тут познакомьтесь пока. Скоро обед, – сухо проговорил и, обращаясь к сыну, добавил на французский манер:
– Стива, прояви уважение господину Марава.
 
Вид помещения и молодого человека поразили. В огромном пространстве, искусно организованном из стекла и бетона, заполненном мощным, мелодичным, порой срывающемся на фальцет, голосом Танкяна:
 
Что ты должен этому миру?
Может, ты одна из причин хаоса?
Сейчас, где-то между святой тишиной,
Святой тишиной и сном,
Где-то между тишиной и сном –
Лишь хаос, лишь хаос, лишь хаос…

будто в воздухе плыл подсвеченный снизу белоснежный диван с распростёртой на нём фигурой юноши в полосатой блузе. Одна нога в кроссовке свесилась. Глаза закрыты, что позволяло его рассмотреть. Бритая голова красивой лепки, бледная кожа, тонкий нос и тёмная борода-косичка. Человек выглядел отрешённо. «Скорее всего, накачен успокоительным», – резюмировал Арни-врач.

Едва Арнольд подумал «панк», а вслух собрался небрежно бросить «просторная клетка», глаза напротив медленно распахнулись. И всё: колоколом, лишённым языка, он утонул в синеве.
 
Двое не обмолвились ни словом. Парень, как оказалось, незаметно осмотрел визитёра и равнодушно отметил, что этот русский похож на медведя или медведицу, в зависимости от ситуации. Цинично хмыкнул и натурально уснул. В то время, как его гость переживал жёсткую трансформацию и был очень далёк от земной суеты…
 
В чистой голубизне его неба растворялся, теряя очертания, пока не исчез вовсе, образ двух седых старух со стальными спицами в кривых пальцах…

Арнольд с болью и тихим ликованием вспоминал тот год. Ерик, вынужденный шантажом и угрозами отдать собственного сына в грязные лапы мафии, после смерти мучителя почувствовал слабую надежду на исцеление и прощение сына. Он был невероятно щедр. Марава, в свою очередь, должен был вырвать парня из мёртвой хватки депрессии и наркозависимости.
 
И всё получилось, потому что Арнольд тогда будто снова окунулся в жидкую мерзлоту и очнулся от многолетнего сна. Он полюбил (куда только подевались химеры о создании двуполого чудовища. Завсегдатай «Бульвар», будто от холода передёрнул плечами). Дни и ночи посвятил своему подопечному.

Операция прошла идеально. Время на восстановление скрыло парня от пристального внимания охотников за виновным и от расправы…

Арни помнил до мелочей день, когда Стива увидел себя другого. Под прямую линию тёмных бровей, между широко посаженными глазами отлично вписался нос с горбинкой. Юношу побрили – открылся крутой подбородок... Начали отрастать волнистые волосы…

Сейчас он, как в первый раз, переживал мгновение, когда рука невольно потянулась к затылку парня. Большой палец легко провёл линию вдоль шеи – будто по лезвию бритвы провёл свою душу. В месте «пореза», стекаясь к нему, пульсировала кровь…

Арнольд почувствовал, как Стива замер. А после обернулся и обнял. Конечно, это был жест признания и доверия, не более. Но о большем мечтать Марава и не мог. Он ещё сам не знал, на каком небе очутился.

После они заметали следы. Перебрались во Францию. Меняли реабилитационные клиники. Судьба молодого Тиссена висела на волоске случайности и простой подозрительности – чесотки в криминальной среде… Каждый рассвет нёс потенциальную угрозу.

Арнольд последовательно выполнял свою часть договора. Нашёл студию в тихом третьем округе. Получил лицензию на организацию клиники пластической хирургии «Идентичность». Открыл вакансии и стал набирать специалистов.
 
Большую часть времени проводил со Стивой: или в помещении для посетителей, если подопечный находился в клинике, или в гостевой комнате парижской квартиры галериста. Они редко встречались. Юный Тиссен знал, что Медведь не слуга, но он рядом, и это успокаивало.

Так что до возможного опасного поворота, коих не счесть в запасе у судьбы, мужчины оказалась в относительно безопасной парижской среде. Каждый молил несговорчивую старуху продлить срок покоя. Каждый по-своему. Но их мольбы не могли не сойтись в одной точке.
 
В редкие минуты откровения они рассказали свои истории друг другу. Медведь исповедался избраннику. Молодой человек проявил максимум врождённого такта и ума… И это произошло. Стива сам признался Арни. Конечно, его чувство выросло из благодарности. Но все знают – оттуда всего шаг до вечности…
 
И все знают, что жизнь прожить – не поле перейти. После операции, переезда, ломки, бесконечной череды реабилитационных клиник его молодой человек взвыл. Он хотел нормальной жизни и работы. Арнольд это понимал. Обсудили варианты и выбрали круизный маркетинг – подальше от картинных галерей и аукционов.

Соблазн сорваться был всё ещё велик, но Стиве пришлось вытащить голову из задницы и вернуться в реальную жизнь, чтобы не стать постоянным пациентом психушки. Слава богу, у парня был выдающийся отец – волевой и мудрый мэн Ерик Тиссен.

Стивен принял решение и работал как проклятый. В редеющие моменты близости признавался, что изнемогает от нагрузки и капризных клиентов, увязая в работе ещё глубже. Арни не считал себя вправе раскачивать лодку. Но в какой-то момент решил, что друг стал толерантен к препаратам и, возможно, нашёл партнёру замену, а их отношения приближаются к логическому завершению.

Тем не менее, по настоянию галериста они заключили в Нидерландах брак. А года два назад заговорили об удочерении… И вот уже три месяца документы мыкались по всем формальным инстанциям, а их сердца обрывались от любого звонка в ожидании положительного ответа.

Арни подпёр щеку рукой и, не замечая окружающих, вполголоса говорил, обращаясь к пустому стулу:

«Дорогой мой друг, Стива, где ты, с кем сейчас проводишь вечер? Помнишь ли ещё, что девять лет назад мы здесь праздновали наш первый год? Что ты подарил мне счастье и помог снять железный доспех?».
 
Разве ему, познавшему глубокое чувство, нужен был голос разума? – кружили голову тоскливые мысли. Ему как воздух нужны были воспоминания лучших моментов их связи и редкие встречи на любых условиях. Чтобы не свихнуться и не покончить со всем разом. Он даже знал, где это случится. 

Месье! Господин Марава. Мы осмелились нарушить Ваш покой. Сожалеем, что Вы сегодня один, но уверены, Ваш друг мысленно с Вами. Разрешите выразить глубочайшее почтение и поблагодарить Вас за десятилетнюю преданность нашему заведению. Метрдотель говорил, шеф-повар держал киш-лорен*, а официант – бутылку шардоне.

– Мерси, мерси боку! Я растроган, право, – Арни приложил руку к груди и склонил голову.

На скатерти в беззвучном нетерпении елозил телефон:

– Ты где? Приезжай. Мы ждём тебя, Медведь.

Зазвучал привычный смех и на его фоне – гуление и неожиданный звонкий вскрик.
Арнольд вскочил и поспешно покинул зал. В гардеробе его догнал официант с упакованным презентом.

– Это наша девочка? – раздеваясь на ходу, крикнул Марава с порога. – Но почему так поздно и почему не предупредил… ты просто мальчишка!
 
Он налетел на Стива, сгрёб в охапку и прижался лицом к плечу, пряча предательские слёзы.

– Пусти, задушил совсем, – смеялся друг. – Она со мной с утра. Просто я ночью прилетел в Руасси. Оттуда прямиком к няне. Кстати, познакомься – Жанин. Жанин – Марава. Ну ладно-ладно – Арни.
 
Глаза плута сияли.
 
– Как тебе сюрприз?! Видишь, я помню.
– Ты… – Арнольд задохнулся от нахлынувших чувств.

Автоответчик в надежде снять напряжение вклинился в их разговор, но ещё крепче завернул болты: «У вас одно сообщение. Господин, Марава, подтвердите вылет в Россию электронным письмом до 24.00.».

Изумление на лице друга сменилось тревогой.
 
– Нет, ты не отворачивайся, посмотри мне в глаза. Ты что надумал? – он заговорил запальчиво, с обидой. – Мне необходимо было погрузиться в дела, чтобы почувствовать освобождение… Мы, конечно, разберёмся с этим, но…  девочки очень быстро растут, – Стива, успокаиваясь, перешёл на привычную иронию в минуты опасности. – Давай не упустим ни мгновения!
 
Мужчины на цыпочках прошли в детскую. На их лицах случайный зритель мог отметить страх и нежность – крест всех отцов дочерей. Двое взрослых крепко держали друг друга за руку, и в этой сцепке покоилась сила и уверенность в том, что они выбрали единственно правильное решение и станут лучшими родителями малышке.
 
– Давай всё же отметим наш юбилей. Одно дело – ждать три месяца процедуру удочерения и совсем другое – когда пирог стынет, а вино греется. Второе недопустимо.
 
Облегчённо рассмеявшись, не опуская рук, они прошли в столовую. Арнольд продолжил:

– Дорогой Стива, я хочу выпить за все кривые дорожки, что вывели нас в это место. За всех твоих и моих, кто поддерживал нас мысленно – во сне и наяву.
– Да, Медведь. За наших сторонников и противников… И за то, что мы по-любому бы встретились. Чин-чин!
– Чин-чин! Сделай погромче, – попросил Стива.
– Момент. Арнольд добавил звук.

Мягкий баритон сегодня пел для них:
«… А в небе голубом горит одна звезда;
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят…».

too insipid – слишком пресный
«рассол» – природная вода в жидком состоянии при температуре ниже нуля
«чёрный пахарь» – Шварценеггер
киш-лорен – французский пирог с начинкой.