Незнакомка

#Ника Квижинадзе

#Незнакомка

(#Письмо незнакомки)

Драматические сцены любви
по мотивам новелл Стефана Цвейга

#BriefeinerUnbekannten
#StefanZweig

Действующие лица:

Она (Лиза) – Незнакомка.
Он (Альберт) – Писатель.


1915. Зал маленького дешевого борделя в матросском квартале маленькой французской гавани. Полумрак. На сцене в глубине расположена стойка бара, на которой стоит синяя ваза с белыми розами и граммофон. Слева от бара дверь в комнаты свиданий. На переднем плане два столика для посетителей. За одним из них (слева) со стаканом виски сидит посетитель. Он странно неподвижен. Зритель не сразу поймет, что это манекен. Справа - входная дверь. На стенах висят несколько портретов в стиле Модильяни, на которых изображен один и тот же мужчина. Слышен шум дождя. У стойки бара на высоком табурете спиной к зрителям сидит проститутка средних лет, уронив голову на стойку. Она пьяна. Напевает простую бесхитростную песенку. Это наша героиня.

Описание героини Цвейгом:
Лицо у нее было в сущности еще красивое, с правильными чертами, но, словно от душевного измождения, огрубело и застыло, как маска; все в нем было дрябло; веки - припухшие, волосы - обвисшие; одутловатые щеки, в пятнах дешевых румян, уже спускались широкими складками ко рту. Платье тоже было накинуто небрежно, голос - сиплый от табачного дыма и пива. Все говорило о том, что передо мною человек смертельно усталый, продолжающий жить только по привычке, ничего не чувствуя. Мне стало жутко, и, чтобы нарушить молчание, я задал ей какой-то вопрос. Она ответила, не глядя на меня, равнодушно и тупо, еле шевеля губами.

Явление 1.

Она (поет). Ах, мой милый Августин...

Открывается входная дверь и в зал входит промокший и дрожащий от холода мужчина. Он сед, небрежно одет, небрит. Лицо бледное, взгляд лихорадочно мечется по сторонам. По всему видно, что он болен и сильно устал. Но вот он замечает вазу с белыми розами и лицо его озаряется светом. Он идет к стойке, не отрывая восхищенного взгляда от букета цветов.

Она (грубым голосом). Эй, эти розы не для тебя.   

Он резко поворачивается к ней и застывает на месте.

Она. Что уставился? Угостишь выпивкой?

Он не успевает ответить – внезапно на него нападает приступ кашля.

Она. Да ты, я вижу, совсем плох. Надеюсь это не чахотка. Нет, шампанское тут не поможет, лучше виски.

Берет бутылку виски, два стакана. Заводит граммофон. Зал заполняет голос Энрико Карузо.
 
Она. Пошли, тебе лучше присесть.

Он и Она садятся за пустой столик.

Она (наливая и протягивая ему виски): Выпей, полегчает.

Он покорно выпивает. Она выпивает за ним.

Она. Можем пройти в комнаты, если хочешь, но я сегодня не в форме. Лучше я тебя нарисую. Заплатишь мне за мою мазню?.. Что молчишь? Видишь, на стенах картины? Это мои работы. Нравится?

Встает, достает из-за стойки бара большую папку с рисовальной бумагой и вновь подсаживается к нему.

Она. Ты приходи в себя, а я тебя буду рисовать. 

Достает из папки лист бумаги и карандаш и быстрыми уверенными движениями начинает его рисовать, но вдруг замирает, на ее лице появляется сначала удивление, потом брезгливость. И вот уже она смотрит на посетителя со злобой и ненавистью, у нее даже дрожат руки, и вся она начинает дрожать.

Она. Это ты, ты! Как ты меня нашел?
Он. Это не важно, это не главное. Важно то, что нашел, важно, что могу видеть тебя, говорить с тобой.
Она. Ну что тебе надо? Чего ты хочешь? Почему ты преследуешь меня?
Он. Я не могу без тебя жить, не могу работать. Ты мне нужна, слышишь?
Она. Я же просила тебя забыть все. Забыть это проклятое письмо и оставить меня в покое.
Он. (подает перед Ней на колени). Нет, нет, умоляю.
Она. (отталкивает Его от себя). Боже, когда прекратятся мои мучения! Ну вспомни, разве я надоедала тебе со своими чувствами? Были дни, когда я часами простаивала под твоими окнами, но при этом ни разу -  ни разу! - не позволила себе нарушить твое спокойствие, вторгнуться в твою жизнь. Мне хватало такта, гордости, ума не навязываться тебе. Ты годами не знал о моем существовании, даже имени моего не знал. А что делаешь ты? Да пойми наконец, знаток человеческих душ, все прошло, и ничего не вернешь. Слышишь? Здесь тебя никто не ждал, никому ты здесь не нужен. Особенно мне. О, мне особенно! Между нами сожжены все мосты, все. Не я их сожгла – ты, ты! Остались лишь разочарование и боль, одна только боль и разочарование. И пустота в сердце. О это страшное чувство - пустота!
Он. Я приехал за тобой. Ты не должна здесь оставаться. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Она (дико смеясь). Нет, вы слышали? Он сказал, что сделает меня счастливой. Ха-ха! Каким образом? Вернешь мне молодость? Подаришь мне замок? Осыпешь золотом, бриллиантами? Убирайся, и не смей сюда больше приходить. Слышишь? Видеть тебя не хочу!

Уходит.

Он (сидит некоторое время молча, затем выпивает и обращается то ли к зрителям, то ли к манекену). Вы были, вы стали свидетелем этой сцены... Она должна была показаться вам очень странной, а я - очень смешным. Эта женщина... она, видите ли... Я не хотел бы, чтобы вы были о ней дурного мнения. Это моя вина, что она такая. Она такой была не всегда.

Он берет стакан и бутылку и подсаживается к манекену.

Он. Мне хотелось бы вам кое-что рассказать. Я понимаю, нелепо обращаться к незнакомым людям, к первому встречному, однако мне плохо, я нахожусь в тяжелом психическом состоянии. Я дошел до предела и мне во что бы то ни стало нужно с кем-нибудь поговорить. Вы поймете меня, когда я… да, когда я вам все расскажу. Это длинная история, но мне надо выговориться. Я знаю, вы не можете помочь мне, но я прямо болен от этого молчания, а больной всегда смешон в глазах других. Простите, я говорю с таким возбуждением, но я не пьян, пока еще не пьян, впрочем, не скрою от вас, что и это со мной теперь часто случается в моем дьявольском одиночестве. Вы готовы выслушать меня? Хорошо...

Выпивает виски.

Явление 2.

Он. В тот день мне исполняется 41. Я возвращаюсь в Вену после трехдневного отдыха в горах и еду к себе на квартиру. И когда мой слуга Иоганн приносит на подносе накопившуюся почту, в глаза мне бросается довольно-таки объемистое письмо, написанное незнакомым женским почерком, торопливым и неровным. Скорее рукопись, чем письмо. Без имени, без адреса отправителя. Оно начинается словами: "Тебе, никогда не знавшему меня".

Входит красивая молодая женщина, одетая с изыском.
Во всем ее облике – горе, печаль. Это наша героиня.
Она берет со стойки бара листы бумаги и ручку с чернильницей и садится за столик, где только что сидел он. Начинает писать письмо.

Она. Мой ребенок умер вчера - три дня и три ночи боролась я со смертью за маленькую, хрупкую жизнь; сорок часов, пока его бедное горячее тельце металось в жару, я не отходила от его постели. Теперь он лежит, милый, бедный мальчик, в своей узкой детской кроватке, и четыре свечи горят высоко по ее четырем углам. Я боюсь взглянуть туда, боюсь тронуться с места, потому что пламя свечей колеблется и тени пробегают по его личику, по сжатым губам, и тогда кажется, что его черты оживают, и я готова поверить, что он не умер, что он сейчас проснется и своим звонким голосом скажет мне что-нибудь детское, ласковое. Теперь у меня на свете только ты, беспечно играющий жизнью, не подозревающий о моем существовании. Только ты, которого я всегда любила.
Он. У тебя жар.
Она. Наверно я тоже заболела тифом. Иногда у меня темнеет в глазах, я, может быть, не допишу до конца это письмо, но я соберу все свои силы, чтобы хоть раз, хотя бы один единственный раз, поговорить с тобой, мой любимый. Если же мне суждено жить, я разорву его и буду опять молчать, как всегда молчала. Не бойся моих слов, - мертвая не потребует ничего, ни любви, ни сострадания, ни утешения.
Он. Ну что ты, что ты!
Она. Когда ты появился в моей жизни, мне было... Боже, сколько лет прошло. 
. . . . . . . . . . .
Она. Я жила на одной лестничной площадке с тобой.
Он. Помню вдову чиновника, она всегда ходила в трауре.
Она. Это моя мать. А худенького подростка не помнишь?
Он. Смутно.
Она. До тебя в твоей квартире жили отвратительные люди. Глава семьи был пьяница и колотил свою жену, потом и вовсе попал в тюрьму за кражу. Нам сказали, что нашим новым соседом будет писатель, одинокий, солидный господин. Тогда я в первый раз услыхала твое имя. Вскоре привозят твои вещи, мебель. Рабочие принимаются их таскать. За ними присматривает Иоганн, твой слуга, седовласый камердинер.
 . . . . . . .
Голос Иоганна. Входи, не стесняйся.
Она. Я соседка ваша. Могу вам помочь. Я сделала уроки. Больше заняться нечем.
Иоганн. Ты испачкаешься.
Она. А можно просто посмотреть?
Голос Иоганна. Смотри, только ничего не трогай, особенно на письменном столе.
Она. Хорошо не буду.
. . . . . . . . . .
Она. Твои вещи чрезвычайно изумляют меня - я таких никогда не видала - тут и индийские божки, итальянские статуи, и огромные, удивительно яркие картины, и, наконец, книги в таком количестве и такие красивые, что я глазам своим не верю.
. . . . . . . . . .
Она. Это он написал все эти книги?
Голос Иоганна. Нет, эти нет.
Она. Он их все прочел?
Голос Иоганна. И не только эти.
Голос матери. Лиза, иди домой, слышишь?
Она. Да мама.
Голос матери. Сейчас же домой!
. . . . . . . . . . .
Она. Я весь вечер думаю о тебе. У меня самой только десяток дешевых книжек в истрепанных бумажных переплетах, которые я все очень люблю и постоянно перечитываю. Меня страшно занимает мысль, каким же должен быть человек, который прочел столько прекрасных книг, знает столько языков, который так богат и в то же время так образован. Наверное, таким почтенным старцем.
. . . . . ..... .
Она. Но вот, на третий день, я впервые вижу тебя, и как же я поражена, ведь ты ничуть не похож на образ "боженьки", созданный моим детским воображением. Легкой походкой, прыгая через две ступеньки, ты поднимаешься по лестнице, и я с неописуемым изумлением вижу твое оживленное молодое лицо.
.. . . . . . . . .
Она. С этого дня во всем моем скудном детском мирке меня ничто больше не занимает, кроме тебя. Я изучаю твои привычки, приходивших к тебе людей и очень быстро начинаю понимать твою двойственность.
Он. Да, я был открыт для всех, но у меня был мой тайный личный мир, как у любого человека. И я не пускал туда никого. 
 
Слышится заигрывающий женский смех, мужской обольщающий голос.

Она. Этот мир связан с женщинами. Они молодые и постарше, разные. Они приходят вечером и уходят утром, но я об этом особо не задумываюсь. Я пока не понимаю, что страстное любопытство, с которым я подкарауливаю и подстерегаю тебя, уже означает любовь.

Женский смех и мужской голос постепенно удаляются и пропадают вовсе.
. . . . . . . . .
Она. Я назову тебе, любимый, совершенно точно день и час, когда навеки стала твоей.

Перед подъездом дома.

Она. Мы стоим со школьной подругой у подъезда и тут неожиданно появляешься ты. Я невольно бросаюсь к двери и открываю ее для тебя. Мы чуть не сталкиваемся.
ОН. Большое спасибо, фрейлин.
. . .. . . . . .
Она. Я чувствую на себе твой мягкий, ласковый взгляд. Позже я поняла, что ты даришь этот взгляд каждой женщине, которая проходит мимо тебя. Но сейчас я решаю, что эта ласка только для меня, для меня одной. И в этот миг во мне, подростке, просыпается женщина, и я понимаю, что люблю тебя.
. . . . . . . . .
Она. А можно задать вам вопрос?
Он. Я вас внимательно слушаю.
Она. Мне сказали, что вы писатель. Ваши книги, о чем они?
Он. Обо всем. О жизни. О любви.
Она. Как интересно. Вы и стихи пишите?
Он. Я пришлю вам что-нибудь, если хотите.
Она. Ну что вы, я просто спросила.
Он. Пришлю. Это пустяк.
 . . . . . . .
Голос подруги. Кто это?
Она. Ты его не узнала? Он же совсем недавно в наш дом вселился.
Голос подруги. А почему ты так покраснела?
Она. Фу, дурочка.
. . . . .. . . . . .
Она. На следующий день Иоганн вручает мне письмо, в которое вложен листок бумаги со стихотворением:
. . . . . . . . . . .
Он.  Я первой нежности люблю возникновение,
Когда еще мечты и чувства полускрыты.
Потом нам суждены лишь бурные мгновенья,
На жизненном пути они, как версты, врыты.
В ней дуновенье; двух кровей, текущих разно,
Прикосновение, очей и рук игра.
Но уж поблескивают искорки соблазна
И разлетаются, как ночью у костра.
Тем и мила она, что детская забава,
Но скоро налетит любовный непокой.
Трепещет на ветру весенняя дубрава
И гнется под его безжалостной рукой.
(Стефан Цвейг. Перевод Г. Погожевой)
. . . . . . .. . . . . .
Она. Безумная мысль приходит мне в голову: а что если это написано специально для меня? Я на вершине счастья. Ты становишься смыслом моей жизни. Я охочусь за книгами, засиживаюсь с ними до глубокой ночи, потому что знаю, что ты любишь книги. Я начинаю с неистовым усердием упражняться в игре на рояле, так как предполагаю, что ты любишь музыку. Я весь день только и делаю, что жду тебя. Я словно натянутая струна, начинающая дрожать при твоем приближении.
Голос матери. Лиза! Где ты, Лиза? Не доешь свой ужин?
Она. Прости мама.
. . . . . . . . . .
Она. Ах, сколько я делаю глупостей! Я целую ручку двери, к которой прикасалась твоя рука, я подбираю окурок сигары, который ты бросил, прежде чем войти к себе, потому что он для меня священен – к нему прикасались твои губы. По вечерам я сотни раз под каким-нибудь предлогом выбегаю на улицу, чтобы посмотреть, в какой комнате горит у тебя свет, и сильнее ощутить твое незримое присутствие. А во время твоих отлучек, - у меня сердце сжимается от страха каждый раз, когда я встречаю славного Иоганна спускающимся вниз с твоим желтым чемоданом, - моя жизнь на долгие недели замирает и теряет всякий смысл... Три года пролетают как один день, а потом приходит беда.
. . . . . . . . . .
Голос матери. Лиза, мне нужно кое-что тебе сказать. Это хорошая новость. Уверена, как следует всё обдумав, ты обрадуешься. Тебе нравится Фердинант?
Она. Да. А что?
Голос матери. Он тебя тоже любит. Поговорим, как две женщины, ты должна понять. Фердинанд сделал мне предложение. Он давно овдовел, одинок и мне кажется мы неплохо ладим.
Она. Ты выйдешь за него?
Голос матери. У меня к нему чувство. К тому же, ты знаешь, как тяжело нам жить на мою крошечную пенсию. Короче, да, мы поженимся.
Она. Но мы останемся здесь?
Голос матери.  Нет, нам придется переехать в Инсбурк. У него там прекрасный дом. У тебя будет своя комната. 
Она. Я не поеду, не поеду... У меня сильно бьется сердце, темнеет в глазах, я почти теряю сознание. Ночью я встаю и тихо прокрадываюсь к дверям твоей квартиры - в тебе одном я вижу свое спасение. Я вся дрожу и с трудом передвигаюсь. Я готова - я и сама не знаю точно, чего я хочу - упасть к твоим ногам, молить тебя оставить меня у себя, как служанку, как рабыню!

Перед дверью в квартиру Альберта.

Она подходит к двери, звонит. Никто не открывает. Ждет.
Вдруг слышит за спиной нервный приглушенный женский смех, шуршанье шелкового платья и тихий мужской голос. Она прячется.

Голос женщины. Так вот, где вы живете! Покажете мне свой кабинет? Мне не терпится его увидеть.
Он. Разумеется, дорогая.

Смех.

Голос женщины. Какой вы, однако, проказник.
Он. Вы восхитительны.
Голос женщины. Ну открывайте же быстрее. Я замерзла.

Слышен шум открываемой двери.

Он. Проходите.
Голос женщины. Мне раздеться или вы сами меня разденете? 

Хлопает дверь. Голоса стихают.

Она. Как я пережила эту ночь не знаю. Я подавлена. У меня нет сил сопротивляться отъезду.

Явление 3.

Она. Нет ничего более ужасного, чем добровольное одиночество. Бесконечные два года я провожу в Инсбруке, вдали от тебя. Молодые люди домогаются моего расположения, но я отталкиваю всех с каким-то страстным упорством. Я решительно не хочу быть счастливой, не хочу быть веселой - вдали от тебя. Моя страсть к тебе остается неизменной, но с окончанием детства, с пробуждением чувств она становится более пламенной, более женственной и земной. Мне хочется подарить себя, отдаться тебе. Я покупаю все твои книги и перечитываю их столь часто, что наконец заучиваю их наизусть. Никто другой так не раскрыл женщину, ее душу, как сделал это ты. Но откуда в тебе это знание женской природы? Ты явно сам пережил то, что так ярко описываешь в своих новеллах. В своих мечтах, я оказываюсь на месте твоих героинь!
. . . . . . . . . . . . . .

Ночная аллея.

Она. Вот тебе пятнадцать, ты шагаешь по летней ночной аллее.
ОН. Ни звука, ни дуновения ветерка - природа застыла и чего-то ждет. Жду и я, мои чувства в смятении. И вдруг за моей спиной хрустит гравий, я в испуге оборачиваюсь и вижу, что ко мне, трепетно мерцая, приближается высокая белая фигура.
Она. Вот я рядом, и ты с ужасом чувствуешь, как тебя крепко, но не враждебно стискивают мои руки.
Он. Теплое, нежное тело властно прижимается ко мне, легкая ладонь торопливо скользит по моим волосам, запрокидывает мою голову.
Лиза. Ты чувствуешь, как льнут к тебе мои уста, полуоткрытые, словно спелый плод, как мои дрожащие губы впиваются в твои губы.
Он. Чужое лицо так близко, что я не могу разглядеть его черты.
Она. И не смеешь разглядывать, ибо дрожь пронзает тебя такой острой болью, что ты закрываешь глаза и безвольно отдаешься моим пылающим губам.
Он. Руки мои робко касаются чужого тела, и, внезапно опьяненный, я прижимаю его к себе.
Она. Жадно пробегают твои руки по мягким линиям, вздрагивают, спешат дальше, еще жарче.
Он. Я падаю на колени. Не открывая глаз, пью я желание с этих ароматно-влажных губ и отдаюсь страсти.
Она. И тебе чудится, будто звезды вдруг ринулись с небосвода — так мерцает все перед глазами, так искрится, горит все, чего ты ни касаешься.
ОН. И я не знаю, сколько это длится, часы ли, секунды ли, не размыкается мягкая, гибкая цепь — все сгорает в буйном пламени страстной борьбы, и на смену приходит блаженная истома.
Она. Но внезапно жаркая цепь рвется.
ОН. Резко высвобождает она мою сдавленную грудь, и вот уже белый луч скользит по деревьям и исчезает, прежде чем я успеваю протянуть руки и схватить его.
. . . . . . . . . . .
Она. А вот другой эпизод. И в нем я героиня, только постарше.
. . . . . . . . . . .  . 

Балкон отеля.

    ОН. Я уже молодой мужчина, на которого засматриваются женщины. Я стою на балконе отеля, вдыхая перегретый сухой воздух.
    Она. Скорее бы дождь!
    Он. Я поворачиваю голову и вижу молодую девушку. Ее взгляд устремлен к небу, и вся она тянется ввысь, как бы желая взлететь, вспорхнуть, как птица. Ее грудь вздымается, губы жадно раскрыты. Она кажется мне воплощением жажды и томления изнемогающей природы. 
    Она. Скорее бы дождь!
    Он. Эти слова обращены не ко мне, но кажется, что она хочет, чтобы я их услышал.
    Она. О, как душно! Я боюсь, я так боюсь!
    Он. И тогда я нежно прикасаюсь к ее руке.    
    Она. Я не отдергиваю руку, полная томления, и лишь слегка дрожу, как деревце в ожидании грозы.
    Он. Я прижимаю ее к себе, а потом нежно целую. Ее сухи и горячи, но вдруг раскрываются, будто вбирая влагу, но без жажды, без страсти, как у ребенка. Ее стройное трепещущее тело льнет ко мне, как бы пытаясь раствориться, стать одним целым со мной.
    Она. Не покидай меня! Не покидай меня!
    Он. Но глаза ее остаются закрыты, и я вдруг понимаю, что, быть может, она спит, что она в полусознании или в летаргическом сне.
    Она. Ты привлекаешь меня к себе, ты трясешь меня, ты хочешь заставить меня открыть глаза.
    Он. Но она только сгибается и болезненно вздыхает, стонет в моих цепких объятиях.
    Она. Еще! Еще!
    Он. Эта бессмысленная мольба меня возбуждает и лишает рассудка. Но я чувствую, что пробуждение близко, что оно прорывается из-под беспокойно шевелившихся, сомкнутых век.
    Она. Все крепче и крепче ты обнимаешь меня, все теснее прижимаешь к себе.
    Он. И вдруг я чувствую, что в ней что-то ломается. Судорога пробегает по ее телу, ее губы отрываются от моих, руки ослабевают, и она открывает глаза.
    Она. Что это? Где я? Кто вы? Что вам нужно от меня?
    Он. Она громко вскрикивает и в страхе убегает. И тут же раздается раскат грома. На землю обрушиваются потоки воды. Я открываю окно, полной грудью вдыхаю прохладу шумного дождя и улыбаюсь.

Явление 4.

Она. Нужно ли говорить тебе, куда я сразу же бегу, когда в туманный осенний вечер - наконец-то, наконец! - я возвращаюсь в Вену? Оставив чемоданы на вокзале, я прыгаю в трамвай, - мне кажется, что он ползет, как черепаха, каждая остановка выводит меня из себя, - и бросаюсь к нашему старому дому.

Улица перед Его домом.

Она. В твоих окнах свет, сердце поет у меня в груди...
. . . . . . .  . .
Она. Каждый вечер, после работы в магазине, я простаиваю под твоими окнами. Но ты меня не замечаешь. Иногда ты выходишь из дому в сопровождении женщин. И если раньше это меня не очень задевало, то теперь это причиняет мне физическую боль.

Слышится шепот любовников.

Он. Что за малодушие? Тебе надо было сделать так, чтобы я обратил на тебя внимание.
Она. Я проклинаю свою робость, но мне хочется, чтобы ты сам узнал меня и подошел, узнал и полюбил.
. . . . . . . . . . . .

Улица перед домом Альберта. 

Она. Я вся дрожу от напряжения, я блаженствую, я молюсь о том, чтобы ты заговорил со мной.
. . . . . . . .
Он. Добрый день.
Она. Здравствуйте.
Он. Мы уже встречались?
Она. Да.
Он. На этом самом месте, недавно?
Она. Позавчера.
. . . . . . .
Она. По вниманию и интересу, с каким ты меня разглядываешь, я сразу понимаю, что ты меня не узнаешь. Даже тончайшая нить воспоминаний не протягивается от твоей жизни к моей, и это становится для меня первым жестоким ударом, первым предчувствием моей судьбы.
. . . . . . . . .
Он. Вы здесь живете?
Она. Меня приводят сюда воспоминания.
Он. Хорошие?
Она. Лучшие в жизни.
Он. Я должен представиться...
Она. Я знаю, кто вы.
Он. Я сегодня один. Работать не хочется. Летние дни длинные. Вы смогли бы пожертвовать воспоминаниями на пару часов? Поужинаете со мной?
Она. С радостью.
Он. Но для начала я хочу купить вам эту белую розу.

Подходит к стойке, достает из вазы одну белую розу, дарит ей.

Он. Я угадал? Это ваш цветок?
Она. Теперь он будет моим.

. . . . . . . . . .
Кафе.

Она. От ваших книг нельзя оторваться. Вы интересно пишите. Как вы все это придумываете? 
Он. А что вы читали?
Она. Все, что вы написали.
Он. Неужели? А вот скажем, «Летняя новелла», о чем она?
Она. О молоденькой девушке, которую вы заинтриговали анонимным любовным письмом. Это был отель на берегу озера Комо, если не ошибаюсь. Интересно, неужели вы не подумали, что она попытается разузнать или, наконец, просто спросит у кельнера, как попало письмо к ней на столик? А может быть, покажет его матери? Вы рисковали.
Он. Есть девушки, чья стыдливость настолько велика, что с ними можно поступать как вам заблагорассудится, ибо они совершенно беспомощны и скорее снесут все, что угодно, чем доверятся кому-нибудь.
Она. Потом вы написали ей второе письмо, потом третье. Вы вошли в азарт.
Он. Право, нет соблазна сильнее, губительней и заманчивей, чем зажечь первый огонь в глазах девушки. Мне доставляло своеобразное удовольствие описывать в письмах чувства влюбленного юноши, изображать нарастание выдуманной страсти. Я как охотник расставлял силки или заманивал дичь под выстрел.
Она. Вы заставили страдать невинное существо.
Он. Страдать? Да она была на вершине счастья. Походка ее стала легкой, порывистой, танцующей, лицо озарилось трепетной, неповторимой красотой, самый сон ее, должно быть, стал лишь беспокойным ожиданием письма, потому что по утрам черные тени окружали ее тревожно горящие глаза, беспредельная нежность ко всему на свете исходила от ее рук. По тысяче мелочей, разбросанных в моих письмах, она догадывалась, что их автор где-то поблизости - незримый Ариэль, который наполняет воздух музыкой, парит рядом с ней, знает ее самые сокровенные мечты и все же не хочет явиться ей. Голос ее обрел звучность, стал громче, выше, смелей, в горле у нее что-то трепетало, словно песня хотела вырваться ликующей трелью. Я с улыбкой наблюдал за ней и радовался тому, что моя игра удалась.
Она. Но в итоге вы не дали девушке того, чего она так желала. И все кончилось плохо.
Он. Да, я заигрался со своей марионеткой, признаю. Увидев ее в то утро перед отъездом, я даже испугался. Все ее черты выражали сильнейшее смятение, глаза покраснели от слез. Тайная боль терзала ее, ведь ей так и не удалось узнать, кто был ее обожателем...
Он. Я вижу, вы улыбаетесь.
Она. Так это был не вымысел?
Он. (после паузы, меняя тон). Видите, как легко я вхожу в роль. Это вы меня спровоцировали. Со мной такое часто бывает, особенно, когда сажусь писать.
Она. Выходит, я разговариваю не только со знаменитым писателем, но и блестящим актером. Вы были так правдивы, так искренни. О, вы опасный человек.
Он. Мне легко говорить о своих романах, потому что в них мои чувства и мысли, в них я сам, моя душа.
Она. А персонажи, откуда берете вы берете их?
Он. Подсматриваю в жизни. Но на листе бумаги они, как правило, меняются и часто преображаются до неузнаваемости. Мало того, некоторые из них начинают мне сопротивляться, представляете, поднимают настоящий бунт, я перестаю их контролировать. В «Летней новелле» мне захотелось пресечь проказы моего героя, ведь было ясно, что к добру они не приведут, но у меня ничего не вышло.
Она. В результате, невинное существо получило глубокую душевную рану.
Он. А что если сама жизнь – это плод нашего воображения, которым мы иногда не в силах управлять?
Она. Тогда может быть и нашей встречи нет? Есть только ваша фантазия.
Он. Ну да, вы есть и вас вроде нет. Я верю в ирреальность происходящего.
. . . . . . . . . .
Она. Это большое счастье сидеть подле тебя, слушать твой голос. Ты мягкий, деликатный, пускаешь в ход все свое обаяние, не подозревая, что давно покорил меня. Навсегда.
. . . . . . . . . . . .
Он. Люблю это кафе. Приятное место. Вы торопитесь?
Она. Нисколько.
Он. Вас никто не ждет?
Она. Никто.
Он. Я живу неподалеку. Один. Не хотите подняться ко мне ненадолго? Выпьем, поболтаем.
Она. С удовольствием.
Он. Вы очень необычная женщина.
. . . . . . . . . .
Квартира Альберта.

Она. Ты не понял, что до тебя ни один мужчина не прикоснулся ко мне и не видел моего тела. Да и как ты мог заподозрить это, любимый, - я не противилась тебе, я подавила в себе чувство стыда, лишь бы ты не разгадал тайну моей любви к тебе.
Он. Но почему ты не открылась мне тогда, почему?
Она. Тайна эта, наверное, напрягла, испугала бы тебя, ведь ты всегда избегал сложных отношений с женщинами. Я никогда не упрекну тебя в том, что ты меня соблазнил. Я сама поднялась к тебе. По своей воли. И всегда буду благодарить тебя за эту чудесную ночь.
. . . . . . . . . .
Он. Уходишь?
Она. Да, в восемь надо быть в магазине. Забегу домой.
Он. Мы еще увидимся?
Она. Когда пожелаешь.
Он. Я счастлив, что встретил тебя.
Она. Я тоже счастлива.
Он. Знаешь, издатель устроил мне путешествие в Англию и Италию. Буду продавать свои книги.
Она. Ты уезжаешь?
Он. Завтра.
Она. Ты мне не сказал.
Он. Мы говорили о другом.
Она. Долго тебя не будет?
Он. Две недели. Может три. Точно не знаю. Как тебе сообщить, что я вернулся?
Она. Напиши до востребования. Вот на это имя.
Он. Имя не твое?
Она. Нет.
Он. Почему ты скрываешь его от меня?
Она. Так лучше. Прощай. Удачного путешествия.
Он. Я буду один пить кофе?.. До свидания, женщина без имени. Благодарю за все.
Она. Я тоже.
Он. Не забудь розу.
Она. Спасибо.
Он. Пообещай мне кое-то.
Она. Что угодно.
Он. Пообещай, что не исчезнешь.
Она. Не исчезну. Не исчезни ты.
. . . . . . . . . .
Она. Я жду две недели, а потом начинаю ежедневно ходить на почту. Но письмо так и не приходит. Я тебя не упрекаю, любимый. Я люблю тебя таким – страстным и неверным – в этом твоя натура... Ты давно вернулся. Твои окна освещены. Твоя жизнь продолжается. До сих пор, до моей последней минуты я не получила от тебя ни единой строчки. Ни слова.

Явление 5.

Она. Наш ребенок умер вчера. Да, это было наше с тобой дитя, дитя моей и твоей беззаботной, почти бессознательной ласки. У тебя был сын. Клянусь. На пороге смерти не лгут.
Он. Нет, нет, не может быть. Почему ты не сказала?
Она. Ты ни за что не поверил бы мне, незнакомой женщине, случайной ночной подруге, без сопротивления, по первому твоему слову отдавшейся тебе. Ты не поверил бы мне, что я осталась тебе верна, тебе, неверному, и лишь с сомнением признал бы ты этого ребенка своим! Никогда не смог бы ты освободиться от тайной мысли, что я пытаюсь навязать тебе заботу о чужом ребенке и в итоге возненавидел бы меня.
Он. Я помог бы тебе в любом случае.
Она. Я знаю. Но помощь твоя граничила бы с тайным желанием поскорее покончить с этой неприятностью. Я даже думаю, ты уговорил бы меня сделать аборт – я бы не смогла тебе отказать. А этого я боялась больше всего на свете. Ведь ты уже был моим, ты, дарованный мне навсегда, ты, заключенный в моем теле, не отделимый от моей жизни. Разве я могла тебя потерять?
Он. Какое безрассудство!
. . . . . . . . . .
Она. Для меня настали трудные дни. Из магазина по понятным причинам я вынуждена уйти, просить денег у матери не хочу и живу тем, что продаю некоторые сохранившиеся у меня ценные вещи. В итоге я попадаю туда, куда от горькой нужды попадают только самые бедные, самые отверженные и забытые - в родильный приют. Там и рождается твое дитя.
Он. Бред! Невыносимо слышать все это. Ты не имела права все решать самой.   
Она. Я всю себя отдаю ребенку. Лишь изредка смиренно приближаюсь к твоему дому...  А еще ко дню твоего рождения, из года в год, я посылаю тебе белые розы, точно такие, какие ты подарил мне тогда, после первой ночи нашей любви.
Он. Так значит это были розы от тебя!
Она. Я думала, что с рождением малыша мое чувство к тебе притупится, но я ошиблась. Я разрываюсь между искушением встречи с тобой и вниманием к ребенку. Но ребенок важнее. И тогда я решаюсь на отчаянный шаг – переезжаю в другой город, подальше, подальше от тебя.
Он. Мой сын...
Она. Ты не знал нашего бедного мальчика, ты никогда не видел, как он улыбался и широко раскрывал свои темные, вдумчивые глаза - твои глаза! - озаряя их лучистым, радостным светом меня и весь мир. Он хорошо учится, болтает по-французски, как сорока, и как он был хорош в своем черном бархатном костюме или в белой матросской курточке! И вот он уже поступает в интернат, где учатся дети лучших представителей аристократического общества, и носит свою форму и маленькую шпагу, точно паж восемнадцатого века...
Он. Но твое положение в обществе было более, чем скромным.
Она. Любимый, я говорю с тобой из мрака, я не стыжусь, я скажу тебе, но только не пугайся, - я продавала себя. У меня были богатые любовники.
Он. Нет, нет...
Она. Я поступала так ради тебя, ради твоего второго "я", ради твоего ребенка. Но ласки мужчин и даже их искренние чувства не вызывали во мне отклика, хотя иных я уважала и даже жалела, поскольку не могла ответить им взаимностью. Один граф, пожилой вдовец, любил меня беспамятно.
. . . . . . . . . . . . .
Он. Я не встречал женщин, похожих на вас. У вас необычный нрав.  Вы светлая и одновременно вы в тени. Верная и неверная. У вас есть дар преподносить сюрпризы, осуществлять желания и вдруг уходить в себя, куда-то исчезать. Вы понимаете?
Она. Не уверена. Я плохо себя знаю.
Он. Я хочу сказать, что вы не похожи на женщин вашего положения. Вы не жадны, ни эгоистичны. У меня такое чувство, что вы как бы заключили со мной сделку, не пуская меня в свое личное пространство. У вас явно есть своя тайная жизнь. 
Она. Быть может.
Он. А мне хочется, чтобы все барьеры между нами были сметены. Можно задать вам прямой вопрос?
Она. Я слушаю.
Он. Вы станете моей женой?
Она. Я не могу за вас выйти.
Он. Но можно ли объяснить почему?
Она. Я не хочу никаких уз. Существует другой мужчина. Он меня не знает, но я принадлежу ему.
Он. У меня замок в Тироле.
Она. Я знаю.
Он. Вы стали бы наследницей. Я усыновлю вашего мальчика. Ваша жизнь навсегда будет обеспечена.
Она. Я знаю и очень вам признательна, но мой ответ «нет».
Он. Это очень сильная привязанность?
Она. Да. Сильнее моего рассудка. Сильнее всего.
Он. Вы не передумаете? Это точно?
Она. Никогда.
. . . . . . . . . .
Она. Я знаю, я причинила ему боль своим отказом. Быть может, я поступила опрометчиво: жила бы теперь хоромах, в достатке и благополучии, и мое ненаглядное дитя было бы со мной.

Явление 6.

Она. Я недолго продержалась вдали от тебя. Со мной происходит история, которую я до сих пор не могу вспоминать без волнения, и которая еще раз показала мне, как сильно я тебя люблю.

Казино.
Он садится за стол, зажигает свечу, начинает перебирать карты.
. . . . . . . . .
Она. В тот вечер я случайно попадаю в казино. Зал переполнен. Мое внимание привлекает один молодой человек, сидящий за игральным столом.  Что-то очень знакомое, родное в его облике. Я подхожу к столу и останавливаюсь за его спиной, затаив дыхание. Он проигрывает раз за разом. Я чувствую, как велик его азарт, с какой бешенной страстью стучит его сердце. И вдруг он поворачивается ко мне, и я вздрагиваю. Это ты, твоя точная копия, но лет на пятнадцать моложе. Сходство поразительное. Молодой человек бросает на меня отрешенный взгляд и опускает голову. О, сколько безнадежности, отчаяния, разочарования в всем его облике. Через минуту он порывисто вскакивает и бросается к выходу. Я тотчас понимаю, что он близок к самоубийству. Какая-то непреодолимая сила тянет меня за ним. Разве объяснишь, почему люди, не умеющие плавать, бросаются с моста за утопающим? На улице идет проливной дождь. Я бегу по лужам и через минуту я нахожу его. Он сидит на скамейке, опустив голову. Я твердо уверена, что в кармане у него револьвер и что завтра его найдут на этой или на другой скамье мертвым и залитым кровью.
... . . . . . . . . . . .

Сквер. Скамейка в сквере. Сверкает молния, грохочет гром, ливень.
 
Она. Идемте.
Он. Что вам надо?
Она. Где вы живете?
Он. У меня нет квартиры... Я только вечером приехал из Ниццы, ко мне нельзя.
 . . . . . . . . . . . . .
Она. Он явно принимает меня за кокотку, но мне все равно.
 . . . . . . . . . . . . .
Она. Тогда надо взять комнату в отеле. Вам надо где-нибудь укрыться.
Он. Нет, мне не надо комнаты, мне вообще ничего не надо. Не трудись, из меня ничего не выжмешь. Ты обратилась не по адресу, у меня нет денег.
Она. Не беспокойтесь о деньгах, идемте. Здесь вам нельзя оставаться, я как-нибудь устрою вас. Не беспокойтесь ни о чем. Только идемте скорей.
Он. Ну, как хочешь. Мне все равно. Ладно. Идем.
 . . . . . . . . . . . . . .
Она. Я везу его в ближайшую гостиницу.
 . . . . . . . . . . . . . .

Перед гостиницей.

Она. Вот вам деньги, возьмите себе комнату, а утром уезжайте обратно в Ниццу... Я наблюдала за вами в игорном зале. Я знаю, что вы все проиграли, и боюсь, что вы собираетесь сделать глупость. Нет ничего постыдного в том, чтобы принять помощь. Вот, возьмите!
Он. Ты молодчина, но не бросай деньги на ветер. Мне уже ничем не поможешь.
Она. Завтра вы будете думать иначе. А покамест поднимитесь наверх и хорошенько выспитесь.
Он. Оставь, нет смысла. Лучше я сделаю это на улице, чем кровью пачкать людям комнату. Сотня франков меня не спасет, да и тысяча тоже. Я все равно завтра опять пошел бы в казино и играл бы до тех пор, пока не спустил бы все. К чему начинать снова? Хватит с меня.
 . . . . . . . . . . . .
Она. Боже, как он внешне похож на тебя! Я как в бреду.
 . . . . . . . . . . . .   
Она. Довольно! Я не успокоюсь, пока не увижу вас в поезде с билетом в руках. В ваши годы не швыряются жизнью из-за проигрыша в несколько сот или тысяч франков. Это трусость, истерия, бессмысленная злоба и раздражение. Завтра вы сами признаете, что я права.
Он. Завтра! Если бы ты знала, где я буду завтра! Если бы сам я это знал, - это даже любопытно. Нет, ступай домой, милая, оставь меня.
Она. Вы возьмете деньги и сейчас же пойдете наверх... Так, теперь я позвонила, сейчас выйдет портье. Вы слышите, он уже открывает дверь...

Он (хватая ее за руку и силой увлекая в гостиницу). Идем!
. . . . . . . . . . . .
Номер гостиницы.

Она. Не успеваю я опомнится, как оказываюсь в чужой комнате с чужим мне человеком. Я клянусь, что мне и в голову не приходила мысль о близости с ним. Тут была и жалость, и сострадание, и, повторяю, мое какое-то исступленное желание помочь и поддержать несчастного... Утром я просыпаюсь, охваченная смятением и стыдом, но отступать некуда.
. . . . . . . . . . . . .
Она. Мне надо отлучится, а вы одевайтесь. Через два часа встретимся в вестибюле вокзала. Я вас провожу. Вот деньги на билет, я привезу еще.
Он. Нет, не надо денег, прошу вас, не надо денег. Я не могу их видеть.
Он. Не стесняйтесь, они в долг, вы вернете их мне.
Он. Да, верну, непременно... Я привезу вам расписку. (Падает на колени). Благодарю вас, вы мне посланы богом.
. . . . . . . . . . . . . .
Казино.

Она. На вокзале он так и не появляется. Сердце мое сжимается от страшного предчувствия. Ноги несут меня в казино.
 . . . . . . . . .
Она. Он сидит за игорным столом и играет. И снова я испытываю любовный трепет – это же ты, ты, молодой красавец, со страстью и мукой перебирающий карты, твоя точная копия. Но в следующую секунду неистовый гнев овладевает мной. На этого бесхарактерного человека, на тебя, на всех мужчин на свете. Я подхожу к нему и грубо дергаю его за плечо.
Он. Это вы?.. Послушайте, я знал, что он будет здесь. Вот тот старик, русский генерал без руки, видите, с седыми бакенбардами, а за стулом стоит слуга. Он всегда выигрывает, я еще вчера наблюдал за ним, у него, наверно, своя система, и я всякий раз ставлю туда же, куда и он. Он и вчера все время выигрывал. Я только сделал ошибку продолжал играть после того, как он ушел. Он выиграл вчера тысяч двадцать франков. И сегодня он каждый раз выигрывает. Я ставлю все время за ним.
Она. Вы сейчас же встанете! Вспомните, что вы мне обещали, жалкий человек!
Он. Оставьте меня в покое! Уйдите! Вы приносите мне несчастье. Когда вы здесь, я всегда проигрываю. Вчера так было и сегодня опять. Уходите!
Она. Я приношу вам несчастье? Вы лгун, вы бесчестный человек! Вы вор!
Он. Да кто вы такая! Не нужна мне ваша опека. Вот... вот... вот вам ваши деньги! А теперь оставьте меня в покое!
. . . . . . . . . . . . .
Она. Его лицо искажает злая гримаса, и тут же сходство с тобой пропадает – передо мной стоит жалкий неудачник, совершенно незнакомая мне личность. Волнение мое как рукой снимает. И вдруг я ясно понимаю, что этот мужчина ниспослан мне свыше, чтобы напомнить о моем чувстве к тебе. А значит прочь, прочь из этого города! Домой, к моим близким, к моей прежней жизни! На моем лице появляется улыбка. Я спокойно разворачиваюсь и иду к выходу, чувствуя, сопровождаемая недоуменным и озадаченным взглядом моего новоиспеченного любовника. Уже вечером мы с сыном возвращаемся скорым поездом в Вену.

Явление 7.

Она. И вот настает час нашей встречи, последней встречи. Это происходит на другой день после дня твоего рождения... Я часто вижу тебя в городе – на улице, на концертах, в театре. И каждый раз у меня замирает сердце, каждый раз я думаю, что вот сейчас наконец то ты вспомнишь меня, узнаешь. Но нет, этого не происходит. Твои взгляды на меня холодны, они просто дань вежливости, хотя в них всегда искрит неподдельный интерес. Однажды это неузнавание, к которому я уже почти привыкла, причиняет мне жгучую боль.
 . . . . . . . . . . . .
Ложа театра.

Она. Это происходит в театре, я сижу в ложе со своим другом, а ты - в соседней ложе. Начинается увертюра, свет гаснет, и я больше не могу видеть твое лицо, но я слышу рядом с собой твое дыхание, как тогда, в ту ночь. А на бархатном барьере, разделявшем наши ложи, покоится твоя рука, твоя тонкая, нежная рука. И мной овладевает неодолимое желание наклониться и смиренно поцеловать эту чужую, столь любимую руку, когда-то ласкавшую меня. Взволнованная звуками музыки, я едва сдерживаюсь, чтобы не прижаться к ней губами, не уступить безумному порыву.
. . . . . . . . . . . .
Ресторан.

Она. В тот день, вечером, молодой фабрикант из Брюнна, с которым я живу уже два года, приглашает меня в ресторан, в компанию своих друзей. Я терпеть не могу шумных и пьяных увеселений, но на этот раз мне хочется развлечься. И там на меня нападает такая неистовая, почти мучительная веселость, какой я никогда не испытывала. Не знаю, что на меня нашло. Я пью, пью шампанское, я танцую, танцую, я смеюсь, хохочу на весь зал. И вдруг мое сердце обдает словно ледяным холодом или огненным жаром - я вижу тебя: ты сидишь за соседним столиком с приятелями и с восхищенным смотришь на меня, смотришь полным желания взглядом. Я силюсь понять, узнал ли ты меня, наконец?.. Разумеется, ты замечаешь, как взволновал меня твой взгляд. Едва уловимым кивком головы ты делаешь мне знак, чтобы я на минуту вышла в вестибюль...
. . . . . . . . . . . .
Она. С первого взгляда я понимаю, что ты меня не узнал. Ты разговариваешь с незнакомкой, в который раз!
Он. Спасибо, что пошли за мной. Простите, даже не знаю, что сказать.
Она. Неужели?
Он. Я видел, как вы танцуете. Это прекрасно.
Она. Спасибо.
Он. Очень изящно и с таким чувством.  Не согласитесь ли вы как-нибудь вечером посвятить мне пару часов?
Она. Конечно.
Он. Я вас не обидел?
Она. Нет.
Он. Вопрос дерзкий.
Она. Нет.
Он. Позвольте представиться.
Она. Я вас знаю.
Он. Когда мы увидимся?
Она. Когда хотите.
Он. Правда?
Она. Да.
Он. Может сегодня? Вы сейчас свободны?
Она. Да. Прямо сейчас. Мы можем уехать прямо сейчас.
Он. Возьмите пальто, я вас отвезу.
Она. Номерок у моего друга, но мне хватит накидки.
Он. Вам не холодно?
Она. Ничуть.
Он. А пальто?
Она. Его заберут. А нет, так не страшно. Вы готовы?
Он. Да, идем.
. . . . . . . . . . . . . .
Она. Я иду за тобой, не думая о мужчине, который содержит меня и которого я выставляю на посмешище. Но если бы ты позвал меня с моего смертного одра, то и тогда у меня явились бы силы встать и пойти за тобой. Я снова слышу твой голос, чувствую твою руку. Меня охватывает то же детское счастье. Не представляешь, с каким чувством я иду через двор. Прошлое и настоящее смешиваются.
. . . . . . . . . . . . . . .
Квартира Альберта.

Он. Вы не простудились?
Она. Нет, не волнуйтесь.
Он. Выпьете горячего?
Она. Нет, спасибо.
Он. Может вина?
Она. Да, это лучше.

Видит белые розы в синей вазе, подходит к ней.

Он. Эти розы присылают мне на каждый день рождения.
Она. Кто присылает?
Он. Не знаю, визитки нет.
Она. Наверное, женщина. Вероятно, она вас любит.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Она. «Узнай меня, узнай меня!»
. . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Возможно, но она скрывается. Я это уважаю.
Она. Вы за ними ухаживаете.
Он. Да, они мне нравятся. Это странно, но каждый год я их жду. Вы не ревнуете?
. . . . . . . . . . . . . . . .
Она. Я провожу с тобой всю ночь. Ты вновь отдаешься желанию весь, без остатка, и тебе не отказываю. Ты прежний. В тебе живут двое мужчин. Ты нежен с женщиной, которую встретил в кабаре, любительницей развлечений, и страстно даришь ей любовь, чтобы затем забыть. Я тоже забываю себя от твоих прикосновений и гибну. Кто я в темноте твоей постели? Прежняя девочка? Мать твоего ребенка? Или незнакомка? Я не сплю всю ночь, ощущая радом с тобой счастье, одиночество и страх перед грядущим днем.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Доброе утро.
Она. Как хочется в это верить.
Он. Поверь, оно действительно доброе, ведь ты со мной, а не с мужчиной, с которым была вчера. Ты вернешься к нему?
Она. Я об этом не думала.
Он. Надеюсь, он не злопамятный.
Она. Мне все равно. Ты сегодня работаешь?
Он. Я работаю каждый день, хотя бы часа три. Но сегодня надо готовиться к поездке.
Она. Ты уезжаешь?
Он. На несколько месяцев.
Она. Куда?
Он. В Северную Африку. В Тунис. Друзья пригласили. Хочу на солнце.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Она. «Возьми меня с собой, тогда ты узнаешь меня, наконец, наконец-то после стольких лет!»
. . . . . . . . . . . . . . .
Она. Как жаль!
Он. Тебе правда жаль?
Она. Тот, кого я любила, тоже всегда уезжал.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Она. «Ну узнай же меня, узнай!»
. . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Из путешествий возвращаются.
Она. Да, возвращаются и успевают забыть.
Он. Хорошее не забывается, тебя я не забуду.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. И тут я вижу, как ты украдкой суешь в мою муфту две крупных бумажки. Как я только удерживаюсь, чтобы не вскрикнуть, не ударить тебя по лицу, - ты платишь за эту ночь мне, любившей тебя с детства, матери твоего ребенка! Я начинаю торопливо хватать свои вещи. Только бы уйти, поскорей уйти, - мне слишком больно. И все же я предпринимаю еще одну попытку.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. Подаришь мне розу?
Он. (вынимая из вазы цветок и даря ей). С удовольствием.
Она. Наверно, женщина, которая их присылает, огорчилась бы.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. "Узнай меня, узнай же меня, наконец!"
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Мы ей не скажем.
. . . . . . . . . . . . .
Она. Нет, ты не узнаешь меня.
. . . . . . . .
Он. Хочу подарить тебе одну безделицу. Мой новый роман.
Она. «Нетерпение сердца»? Загадочное название.
Он. Это когда хочется поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья. Такой вид сострадания.
Она. Не хотелось бы мне испытать такое.
Он. О, вам это не грозит. Вы по-другому устроены.
Она. А вы?
Он. Я?.. Не знаю.
Она. Спасибо за подарок.
 
Она. Я беру книгу и быстро иду к дверям, потому что слезы готовы брызнуть у меня из глаз. В прихожей я сталкиваюсь с Иоганном.
. . . . . . . . . . . . .
Голос Иоганна. Извините. Мы уже встречались. Давно. Так же, утром. Я уверен.
Она. Да, возможно.
Голос Иоганна. А вы... Простите, что осмеливаюсь спросить, вы случайно не та девочка, которая жила напротив и помогала мне выбивать ковры после уроков?
Она. Да, это я. Только ему не говорите. Ни слова. Вы меня не узнали.
. . . . . . . . . . . . . .
Она. Вот кто узнал меня, хотя не видел меня с моего детства. И он сразу все понимает, все. Я выхватываю из муфты эти ужасные деньги, которыми ты пригвоздил меня к позорному столбу, и сую их старику. Он дрожит, испуганно смотрит на меня, кивает.
. . . . . . . . . . . . . . .
Она. Я больше не могу писать – у меня жар, все тело ломит, тяжесть в голове. Наверно, все скоро кончится. Прости меня, я должна была излить душу, прежде чем уйти в мир иной. Ты не услышишь моего стона - только когда я умру, получишь ты это письмо. Прощай, любимый, прощай, благодарю тебя. Все, что было, было хорошо, вопреки всему... я буду благодарна тебе до последнего вздоха. Мне хорошо - я сказала тебе все, ты теперь знаешь, нет, ты только догадываешься, как сильно я тебя любила, и в то же время моя любовь не ложится бременем на тебя. Тебе не будет недоставать меня - это меня утешает. Ничто не изменится в твоей прекрасной, светлой жизни... я не омрачу ее своей смертью... это утешает меня, любимый. Но кто, кто будет посылать тебе белые розы ко дню твоего рождения? Ах, ваза опустеет, легкое дуновение моей жизни, раз в год овевавшее тебя, - развеется и оно!

Уходит.

Явление 8.

Он. Письмо незнакомки ошеломило меня. Не скрою, я часто получаю от женщин откровенные любовные записки, бывают и такие, где дамы обещают мне немедленно отравиться или выброситься из окна, если я не разделю их пылкие чувства. Как правило, я не реагирую на них. Видите ли, в отношении слабого пола я всегда правдив и корректен и никогда не обременяю себя обещаниями любви до гроба или чего-то в этом роде.  Но это письмо было пропитано страданием настоящей любви. И потом этот ребенок...
. . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Иоганн, ты не помнишь девочку, которая жила в квартире напротив?
Голос Иоганна. Лизу? Вполне.
Он. Ты ее встречал?
Голос Иоганна. Да, встречал.
Он. Где она живет?
Голос Иоганна. Это мне неизвестно.
Он. Где-то должен быть номер ее почтового ящика... На днях у нее умер ребенок, мальчик, лет десяти - двенадцати.
Голос Иоганна. Позвонить в полицию?
Он. Свяжись с городские службами, больницами, да и с полицией, разумеется.
Голос Иоганна. Они попросят назвать какие-нибудь ее особые приметы. 
Он. Приметы? (задумывается) Приметы... Сообрази сам. 
. . . . . . . . . . . . . . .
Он. Через несколько дней я нахожу хозяйку квартиры, где жила моя незнакомка.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Голос хозяйки. Лиза? О, это была чудная женщина. Когда ее мальчик заболел тифом, она, не раздумывая, отправилась за ним в больницу. Не отходила от него ни на шаг. Потом она и сама заболела, бедная. Письмо Лиза просила передать вам только в случае ее смерти. Но я ослушалась и отправила его тотчас. Мне показалось будет лучше, если вы получите его как можно быстрее. Но, видимо, письмо затерялось в дороге...
Он. Где она захоронена?
Голос хозяйки. Она, слава богу, жива. Ругала меня сильно за то, что я поспешила с письмом.
Он. Жива?!. Вы знаете, где она сейчас?
Голос хозяйки. Лиза исчезла. Ночью собрала вещи и уехала, даже не предупредив. Не знаю куда.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Он. У меня нервный срыв. Я месяц лежу в постели, а Иоганн пытается найти хоть какие-нибудь следы беглянки. Мы даем объявления в газетах и журналах, я поднимаю все свои связи, но ее и след простыл. Поскольку я никак не иду на поправку, врачи советуют мне сменить обстановку. Я отправляюсь в кругосветное путешествие, но и это не помогает. Подавленное состояние, потеря сна истощает мои силы. Чтобы сбить внутреннее напряжение, я частенько прикладываюсь к бутылке. Но самое страшное для меня то, что я утрачиваю способность писать. Как только я сажусь за стол и беру в руки перо, передо мной незримо встает Лиза, и я уже не способен думать ни о чем. Так в творческих муках и в безуспешных попытках найти мою незнакомку проходит несколько лет.

Явление 9.

Он. В Индонезии, в местной газете на глаза мне попадается фотография танцующей пары на приеме у губернатора. Женщина очень похожа на Лизу, хотя там значится другое имя. Мной словно овладевает лихорадка. Знаете, что такое «амок»? Это такой род опьянения у малайцев, граничащий с припадком бессмысленного и кровожадного бешенства. Представьте себе, вот сидит человек, добродушный, мирно сидит и пьет свою настойку. И вдруг вскакивает, хватает нож и бросается на улицу. Он жаждет одного – крови. Его цель кого-то убить, все равно кого – человека или животного. Пена выступает у него на губах, он воет, как дикий зверь, и бежит, бежит, а люди прячутся от него с криком «Амок!», «Амок!» И так бежит он до тех пор, пока его не пристрелят, как бешенную собаку, или он сам не рухнет на землю от бессилия.

Улица перед домом Лизы.

Он. Точно так же, с тем же исступлением кидаюсь я на поиски женщины с фотографии. Я не помню, как я все это проделываю, с такой чудовищной, безумной быстротой это происходит, но вот я уже знаю ее адрес, знаю, что она содержанка какого-то богатого коммерсанта. И вот я мчусь к ней, очертя голову, не задумываясь о том, что она может быть не одна. И…  сталкиваюсь с ней возле дверей ее дома.

Появляется Лиза.

Он. Да, это она, это Лиза, но другая, совсем другая. Передо мной женщина с царственной осанкой, гордая, неприступная. Она только что вернулась с прогулки в сопровождении слуги. Она сразу узнает меня – это я понимаю по тому, как удивленно вскидываются ее брови. Она резко поворачивается и проскальзывает в дом.

Лиза исчезает за дверь дома.

Он. Я бросаюсь за ней, но путь мне преграждает слуга. Он отталкивает меня и захлопывает дверь перед моим носом. Я стучу, но никто не отвечает. Целый час я брожу вокруг ее дома в безумной надежде, что она пошлет за мной, но этого не происходит.
. . . . . . . . . .
Он. В последующие дни я предпринимаю несколько попыток пересечься с ней, но все мои усилия ни к чему не приводят - она кажется недосягаемой. Я нахожусь на грани самоубийства. И вот наконец мне представляется случай вновь увидеть ее.
. . . . . . . . . . .

Дом губернатора, зал.

Он. Это происходит на приеме у губернатора, куда я добиваюсь приглашения. Я являюсь первым. Губернатор начинает дотошно вытягивать  из меня свежие европейские новости. Вскоре, я теряю самообладание и начинаю отвечать невпопад. Но тут я спиной чувствую, что вошла она.

Появляется Лиза.

 Он. На ней бальное платье с низким вырезом. Ее прекрасные узкие плечи матово поблескивают, как слоновая кость.
Он. Она стоит, окруженная поклонниками, она беспечно улыбается, но я улавливаю в ее лице напряженность. Я подхожу ближе — она не видит или не хочет меня видеть — и вглядываюсь в эту улыбку, любезную и холодно-вежливую, играющую на тонких губах. И эта улыбка пьянит меня, потому что она, потому что я знаю, что это ложь, лицемерие, притворство. Ведь она чувствует, она догадывается, что я здесь, что я ищу ее, я, я, человек, который еще вчера столько значил в ее жизни. А она улыбается, улыбается... И играет веером. И вот наши глаза встречаются. Внезапная судорога пробегает по ее лицу. Но только на секунду. Она вежливо кивает мне, как случайному знакомому, и скрывается, прежде чем я успеваю решить, поклониться ей или нет. Был ли ее кивок самозащитой, или шагом к примирению, или просто замешательством? Во мне все кипит и готово вырваться наружу. Она спокойно вальсирует в объятиях своего покровителя, но я знаю, что она, что она, так же, как и я, думает только об одном... О нашей тайне. Мои муки достигают апогея, меня вновь начинает гнать амок. Я пожираю ее глазами.
Она. Я немного утомлена, хочу сегодня пораньше лечь. Спокойной ночи!
Он. Она проходит мимо меня, небрежно и холодно кивнув головой. Проходит минута, прежде чем я понимаю, что она уходит, что я больше не увижу ее, не смогу поговорить с ней. И тогда, тогда... (О, до сих пор мне стыдно вспоминать об этом). Тогда я бегу — вы слышите — я бегу, я не иду, я бегу за ней, и стук моих каблуков громко отдается от стен зала. Я вижу удивленные взгляды, обращенные ко мне, я сгораю со стыда, я сознаю свое безумие, но я не могу остановиться. Я догоняю ее у дверей. Она оборачивается. Ее глаза сталью вонзаются в меня, ноздри дрожат от гнева, но она тут же берет себя в руки.
Она. Ах да, совершенно забыла, я же обещала вам малайский рецепт от мигрени, мне нужен литок бумаги.
Он. Как мастерски она спасает положение!

Он, порывшись в бумажнике, дрожащими руками вырывает из блокнота чистый листок. Она спокойно берет его, достает из сумочки карандаш для бровей, что-то пишет на нем. Затем она отдает листок Альберту и уходит.

Он. Когда она уходит, я срываюсь с места и бегу в буфет.

Альберт подходит к стойке бара. Он наливает ему виски. Альберт выпивает три рюмки подряд, затем читает записку.

Он. В записке несколько слов: «Будьте завтра дома в 12.»

Явление 10.

Он. Я больше не верую ни во что. Для меня нет ни неба, ни ада, а если и есть ад, то я его не боюсь, — он не может быть ужаснее часов, которые я переживаю в то утро, в тот день.

Комната в гостинице.

Он. Вообразите, маленькая комната, нагретая солнцем, где только стол, стул и кровать. На столе — ничего, кроме часов и револьвера, а у стола — человек не сводящий глаз с секундной стрелки, человек, который не ест, не пьет, не курит, не двигается, который все время, слышите, все время, три часа подряд смотрит на белый круг циферблата и на маленькую стрелку, с тиканьем бегущую по этому кругу. Так провожу я это утро, только жду, жду — бессмысленно, тупо, с безумным, прямолинейным упорством, как человек, которого гонит амок. Я не знаю, не понимаю, почему эта записка так потрясла меня. Какой-то ужас, какая-то тайна в ней, но и надежда. Сотни, тысячи раз перечитываю я клочок бумаги, рассматриваю в поисках какого-нибудь забытого, незамеченного слова. Все смелее, все фантастичнее становятся мои грезы, это какой-то лихорадочный сон наяву, оцепенение, тупое и в то же время напряженное. В двадцать две минуты первого, я знаю точно, потому что смотрел на часы, раздается внезапный стук в дверь. Я вскакиваю, вскакиваю, как тигр, бросающийся на добычу, одним прыжком достигаю двери, распахиваю ее.

Входит Лиза.
 
Она. Ты искал встречи со мной? Вот она я. Я сама пришла к тебе. По своей воли. Что ты хотел мне сказать?
Он. Я не мог вымолвить слово от изумления.
Она. Молчишь? Тогда я скажу. Я знала, что ты станешь искать меня после того злосчастного письма, поэтому и постаралась скрыться.
Он. Но зачем, зачем?
Она. Я хорошо изучила тебя, твой характер, твой образ мыслей. Я знала, что, прочтя письмо, ты почувствуешь себя виноватым, и тебе захочется загладить свою вину. Я знала, что ты сделаешь все, чтобы я больше не страдала, быть может, даже женишься на мне. Но это была бы не любовь, а жалость, которая обернулась бы жестокой пыткой – и для меня, и для тебя.
Он. Почему ты так решила?
Она. Ты подарил мне роман, помнишь? «Нетерпение сердца». В нем описана подобная ситуация, причем довольно-таки подробно.
Он. Ничего не понимаю. Я писал: Нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной. Мужчина, вынужденный противиться страсти женщины, чувствует себя и жертвой, и преступником. Это тупик, и выхода из него нет - ибо не пойти навстречу желанию женщины означает нанести удар ее гордости, ранить ее стыдливость; отвергая любовь женщины, мужчина неизбежно оскорбляет самые высокие ее чувства. Страшные, нерасторжимые узы! Только что ты еще был свободен, принадлежал самому себе и никому ничем не был обязан, и вот внезапно тебя подстерегают, преследуют, как добычу, ты становишься целью чужого, нежеланного желания.
Она. Днем и ночью кто-то ждет тебя, думает о тебе, тоскует и томится по тебе, и этот кто-то - женщина. Она хочет, требует, она жаждет тебя каждой клеточкой своего существа, всем своим телом. Ей нужны твои руки, волосы, губы, мысли и мечты. 
Он. Ты теперь навечно заточен в другом человеке и никогда больше не будешь самим собой, не будешь свободным.
Она. Видимо, для мужчины нет гнета более тяжкого, чем быть любимым против воли, - это пытка из пыток, хотя и вина без вины. Нет, такой жертвы принять от тебя я не могла.
Он. Но это всего лишь литература, вымысел, фантазии. В жизни все иначе.
Она. В твоей жизни вымысел и реальность – почти одно и тоже. Ты сам мне в этом признался. Оно и понятно. Ты художник, ты творец. Твои   книги удивительно правдивы, они дышат самой жизнью. За это твое умение существовать вне времени, за твою одухотворенность я тебя и полюбила.
Но все это в прошлом. Ты перестал быть моим кумиром. 
Он. Не говори так, это слишком жестоко. Посмотри на меня, разве я тот, кого ты встретила когда-то – беспечный повеса, прожигатель жизни? Ты преобразила меня, помогла мне переосмыслить многое, заставила смотреть на вещи иначе - глубже, гораздо глубже. Ты как бы придумала меня заново, наделив чертами идеального героя, который ищет и жаждет любви. И не находит. И страдает от этого. О, верни мне самого себя, умоляю.
Она.Слишком поздно. Между нами образовалась пропасть. Она носит имя моего погибшего ребенка... Нашего ребенка.
Он. Так это все-таки был мой сын?
Она. Ты все еще сомневаешься? Мне горько это слышать... У меня к тебе просьба, верни, пожалуйста, мое письмо.
Он. Твое письмо?.. Но это самое дорогое, что у меня есть.
Она. Я заплачу тебе. Назови любую сумму.
Он. Оно бесценно. Нет, не проси меня о невозможном.
Она. Умоляю, так будет лучше для нас обоих.
Он. Не понял?
Она. Мое письмо лишило тебя покоя – ты же сам признался мне в этом. Избавься от него и ты, быть может, сможешь вернуться к своей беззаботной и радостной жизни. И мне будет легче, спокойнее, потому что я буду знать, что не являюсь причиной чьих-то страданий.
Он. А я не хочу покоя, не хочу. Судьба даровала мне тебя, твою любовь и, узнав о ней, я уже не могу от нее отказаться. Поэтому пусть будет буря, шторм, пусть весь мир сойдет с ума, и я вместе с ним, только бы ты была со мной.
Она. (вставая). Я никогда, слышишь, никогда не вернусь к тебе. Не преследуй меня больше, ничего не добьешься. А письмо советую сжечь. Не было его. И меня не было в твоей жизни. Слышишь? История подошла к концу. Поставь точку и начни новую новеллу.

Лиза уходит.

Он. (бросаясь за ней). Лиза, постой, Лиза!..

Явление 11.

Он. На следующий день она исчезает из города. Я три дня и три ночи безумствую, трачу уйму денег на полицию, на частный сыск, но никаких следов мне найти не удается, никаких. Наконец, мне сообщают, что видели ее в поезде с каким-то молодым человеком. Я бросаюсь в погоню, проезжаю по всей железнодорожной ветке, исследую каждую станцию, но она словно испарилась. Чего только не делаю я, чтобы разыскать ее снова.
. . . . . . . . . . .
Он. Еще несколько лет, клянусь вам, я не живу, я не работаю, а только выслеживаю ее, нанимаю агентов, и... пью, чтобы заглушить свою боль, пью, пью... И опускаюсь все ниже и ниже. Незаметно для себя, я лишаюсь всего, что имею, - денег, друзей, даже той моей квартиры в доме, где я был так счастлив, где мы встретились с ней...
. . . . . . . . . . . .
Он. Я узнаю, наконец, что она за морем, в Аргентине, в одном дурном месте. Боже мой, ведь это по моей, только по моей вине она дошла до такого! Как же сильно должна она, бедная, страдать! Я иду к своему поверенному, тот пишет в консульство и посылает ей деньги, не указав, от кого, лишь бы только она вернулась. Мне телеграфируют, что все удалось.
. . . . . . . . . . 
Он. Я в Амстердаме, на пристани, встречаю пароход, который должен привезти ее. Но ее на нем нет. Ко мне подходит помощник капитана и передает пакет от нее. В нем деньги, которые я послал ей, и записка. Несколько слов, всего лишь несколько слов: "Оставь меня в покое. Ты мне противен."
. . . . . . . . . . .
Он. И вот я в этом злосчастном борделе, у ее ног, раздавлен, уничтожен, без средств к существованию, жалкий пьяница. Я чувствую, нет, я знаю, здесь и сейчас решится моя судьба – окончательно и бесповоротно. Вы станете свидетелем развязки. О, обещаю вам грандиозный спектакль! Надо выпить, надо выпить...

Лихорадочно наливает, пьет. Входит Она.
 
Она (Ему, раздраженно): Ты еще здесь? Я же тебе ясно сказала, что умерла для тебя, что нет меня на свете, что была я и нет меня больше. Умерла, понимаешь?.. (Плачет). Не даешь мне расслабиться, немного пожить для себя? Где мой виски, где виски? (Наливает из Его бутылки, пьет). Услышь меня, услышь, старая ехидна! Я скорее в море кинусь, чем к тебе пойду. Эй, вы слышите, я ему все-таки не достанусь. Всем, только не ему.

Наливает, пьет.

Он. Лиза, послушай...
Она. Ты называешь меня по имени? Наконец то ты узнал меня. Какое счастье! Ладно, давай поговорим, раз приехал, раз тащился сюда ради меня, за тридевять земель. Давай, давай выясним наши отношения до конца, чтобы впредь у тебя не возникало никаких иллюзий насчет того, что происходит. 
Он. Ты вправе меня ненавидеть, Лиза, но я этого не заслужил. Ты сама призналась, что я не соблазнял тебя и не давал тебе никакого повода надеяться на взаимность, разве не так?
Она. Я и не упрекаю тебя ни в чем. Это всегда было моим личным делом – любить тебя или ненавидеть. Теперь я просто хочу, чтобы ты убрался из моей жизни навсегда.
Он. Не могу, уже не могу. Ты должна понять меня.
Она. Ничего я тебе не должна. И ты мне ничего не должен. Если бы хозяйка моей квартиры сдержала слово, если бы она не отправила тебе моего письма, быть может и всей этой истории не было. И каждый остался бы при своих.
Он. Ты говоришь о том, что могло случится, а я о том, что случилось.
Она. А что случилось? Скажи, что случилось?
Он. Умоляю, не покидай меня. Ты единственный источник моей жизни.
Она. Фу, как фальшиво звучит, как высокопарно - единственный источник! Литературщина! Готовишь заначку для нового романа? Я разрушу твой замысел, заставлю тебя изменить сюжет. Скажи, что тебя больше всего поразило в моем письме?
Он. Ты, твой образ, цельность твоей натуры, твоя любовь...
Она. А ведь никакой любви могло не быть вовсе. Просто ты появился в моей жизни в тот момент, когда я жадно искала объект, на который обрушились бы мои созревшие чувства, моя ненасытная страсть. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, какой была дурой, когда в буквальном смысле заболела тобой. А ты оказался неприступным. И не только для меня. Ведь ни одну женщину, - ни одну! - побывавшую в твоих объятиях, ты так и не назвал единственной. Все говорило о том, что ты просто не способен на любовь. Ну что ж, так бывает. Любовь - это божий дар, одни наделяются им с избытком, другим не достается ничего. И тогда я смирилась с положением «незнакомки».
Он. Ты могла изменить меня, вырвать из застоя жизни. Тогда, быть может, я написал бы что-то по-настоящему стоящее.
Она. Хитришь, братец. Именно этого ты и испугался -  перемен. Но давай не будем забегать вперед. В наших отношениях был один странный нюанс, который я никак не могла себе объяснить. Он терзал, мучил меня. Во время наших свиданий ты почему-то не узнавал меня, не узнавал преданной тебе Лизы. Согласись, трудно представить себе мужчину, который бы не смог вспомнить женщину, с которой переспал. Еще труднее увидеть в роли такого мужчины тебя, с твоей сложной, богатой, чувствительной и любознательной натурой, тебя, писателя с большой буквы, чьи произведения проникнуты глубоким знанием женской психологии.
Он. Я глупец, милая, глупец.
    Она. Нет, ты не глупец. И не бессердечен. Я чувствовала волнение твоей души, твою страсть, я познала ее своим телом. Вот мы и подошли к самому главному, к тому, что ты тщательно скрывал от меня все эти годы. 
Он (с тревогой). Что ты имеешь в виду?
Она. Вспомни нашу первую встречу у подъезда дома. Мой девичий порыв, внезапное желание услужить тебе уже тогда не оставили тебя равнодушным. Что смотришь? (Цитирует строчку из его стихов.) «Я первой нежности люблю возникновение...» Эти стихи ты посвятил мне, мне. Тогда интерес твой ко мне быстро угас – быть может, ты посчитал, что я еще ребенок, не знаю. Но вот эпизод другой встречи. Я просыпаюсь утром в твоей постели и чувствую на себе внимательный, настороженный взгляд. Ты явно чем-то сильно озадачен, хотя стараешься сохранить веселый и непринужденный вид. А потом почему-то начинаешь куда-то спешить, торопишься быстрее выпроводить меня. Почему? Сказать? Потому что ты наконец вспомнил девочку-подростка, которой когда-то посвятил стихи, и та малюсенькая, еле тлевшая в твоей душе искорка нежности ко мне вдруг превратилась в пламя. Ты влюбился! Как я это тогда проглядела!
Он (удивленно). Что?!
Она. Да, да, влюбился, как мальчишка, - горячо, отчаянно, безумно.
И, осознав это, дико испугался, как зверь, попавший капкан. Ты увидел во мне угрозу своей свободе, образу жизни, всему тому, что ревностно оберегалось тобой. Испугался настолько, что тут же укатил за тридевять земель. Но было поздно – я стала твоим наваждением. Налей, я хочу выпить.

Он наливает виски, она пьет.

Он. Интересный поворот. Продолжай.
Она. Я ничего не выдумываю. Твоя исповедь «Нетерпение сердца» оказывается не столько о жалости ко мне, сколько о любви. Ты очень надеялся, что исцелишься, переложив на бумагу свои переживания, что я наконец перестану волновать тебя. И что же? Стоило тебе увидеть меня там, в ресторане, заговорить со мной, стоило снова лечь со мной в постель, как ты понял, что продолжаешь любить меня также неистово и страстно. Было от чего впасть в отчаяние. И ты снова позорно бежал. И так бегал бы от меня всю жизнь, если бы не смерть нашего ребенка.
Он. То, что ты говоришь, абсурд, бессмыслица. Если бы я увлекся тобой по-настоящему, я бы тебя не бросил.   
Она. Тогда объясни, почему все персонажи женского пола в твоих романах так смахивают на меня? Или ты этого не заметил? Я узнаю себя в каждой твоей новой героине, слышишь, в каждой! 
Он (кричит в отчаянии). Замолчи! Я не хочу тебя слушать!..
Она. У тебя нет другого выхода. Жди, пока я не выговорюсь. Понял? Ты писал, что наравне с малодушным состраданием, есть сострадание истинное, которое требует действий, а не сантиментов. К сожалению, ты оказался не из тех, кто действует.
Он. Не зря я опасался тебя. Ты уничтожила во мне писателя, погубила мою жизнь.
Она. А что ты сделал со мной? Ни один мужчина на свете не стоит того, чтобы женщина ради него отрекалась от себя. Я отреклась. И продолжаю, как идиотка, тебя любить. Любить и ненавидеть. (Плачет.) Ты удивлен? Потому и бегу от тебя, также, как бегал от меня ты.
Он (как в бреду). У меня все плывет перед глазами. Эта встреча, этот разговор... Все это уже было, было. Я вроде как застрял во времени, где все повторяется вновь и вновь. Послушай, а может быть ты и вправду плод моей фантазии, мой вымысел?
Она. И мне кажется, что я во сне, что меня здесь нет, а есть мой образ, оболочка, - дунешь на нее, и она растает, как туман. А настоящая я, живая, нахожусь сейчас где-нибудь в тихом милом городке возле моря. У меня добрый заботливый муж, куча детей, и наш дом полон благополучия и счастья... Послушай, это же легко проверить. (Берет со стойки бара нож и протягивает ему). Вот тебе нож. Убей меня.
Он. Ты с ума сошла.
Она. Да не бойся же, дурачок, я не умру. Ведь я не женщина, я образ, марионетка. На, бей, смелее, искусство бессмертно.
Он. Замолчи, ведьма!
Она. Да ты, оказывается, слабак!
Он (выходя из себя). Перестань нести чушь!
Она. Давай, докажи, что ты не тряпка, что ты настоящий мужчина. Докажи!
Он. Заткнись! Не провоцируй меня!
Она. Это ты заткнись, трус! Боже мой, и это ничтожество я полюбила!
Он (хватая нож и пронзая ее грудь) Будь ты проклята!
Она (падая). Благодарю тебя... Ты не думай, мне не больно. 

Умирает.

Он (безумно смеется). Ха-ха! Не верю! Концовка, как в дешевой мелодраме. (Манекену.)  А вы как считаете? (Ей) Вот и зритель недоволен. Чего замерла? Поднимайся, кукла. Или дернуть за веревочку? Ты слышала, такой финал нам не подходит. Спектакль продолжается. (Кладет нож на стол, поднимает Ее, усаживает на стул напротив манекена.) Ха-ха! А вы, однако, хорошо смотритесь вдвоем. Надо выпить. За любовь! (Хочет разлить виски, но в бутылке ничего нет. Он направляется к стойке и вдруг замирает, бросив взгляд на вазу с белыми розами.) Боже мой, что я наделал!

Вдруг манекен встает, берет со стола нож и подходит к Нему.
Он покорно падает на колени.
Манекен замахивается ножом.
Затемнение.

Конец.

#пьеса
#никаквижинадзе
#незнакомка
#письмонезнакомки
#стефанцвейг
#трагедиялюбви