Поэтические прикосновения Татьяны Суровцевой

С Татьяной я познакомился, став участником литературной студии «Лист», которой она руководила, а еще раньше сталкивался с ней на работе в академическом институте, где в 90-е годы она работала вахтером. Приходя на работу, я должен был предъявлять пропуск в раскрытом виде. Татьяна — худенькая, бледная, в синей униформе ВОХРа, обычно взглядывала не в пропуск с фото, а в лицо приходящего, припоминая его, и кивала. Возможно, она скорее изучала людей, чем исполняла службу. Позже она как-то призналась мне, что тогда начальница охраны часто придиралась к ней . Татьяна бывала задумчива и рассеяна, некоторые проходили без пропуска, иногда просачивались торговцы, ходившие по кабинетам и предлагавшие ходовые товары. Их ловили, а нерадивым вахтерам доставалось «на орехи».
Существовал и второй пропускной пункт — на въезде во двор института, где обязанности дежурного были проще — открывать ворота нажатием кнопки для машин с известными номерами по списку. Когда Татьяна дежурила там, для нее то было блаженное время уединения с тетрадкой, куда она записывала свои замечательные стихи.
Я узнал, что она — поэтесса, увидев в нашей стенгазете «Космос» несколько стихотворений и фото автора. Среди них было стихотворение о больном сыне, бледные руки которого похожи на стебельки растения, лишенного солнечного света. Позже я нашел ее стихи в журналах и понял, что она — настоящий, сложившийся поэт. С подлинной любовью она лепила поэтические образы — ее Первомайский, «белой лебедушкой» летящий над Ангарой, причудливые деревья в бухте Песчаной на Байкале. И сама была похожа на на голосистую певчую птицу, субтильную, но гордую и отважную. Тогда у меня сложилось такое:

У каждого города, верю подспудно,
Есть Муза – душа, торжества его песня.
Ни людям, ни року она неподсудна.
Её не возьмет ни огонь и ни плесень.

Привратница светлая взором туманным,
Порой озабоченным, чаще приветным
Меня осеняла порой на рассвете,
Уверена в том, что не встретит обмана.

Избранница Музы меня допускала
К занятью наукой, далёким от скуки,
В тот дом, что напомнил театр Ла Скала –
приют для актеров, живущих искусством.

Был наш институт и ковчегом, и домом.
Мы были бедны – но богаты мечтою,
И Музы счастливица словом весомым
Приют наших дел берегла от разбоя.

Гораздо позже, в Доме литераторов, когда я напомнил ей о работе вахтером и как часто мы тогда виделись на входе, она ответила мне: «ой, у лучше не напоминайте! Как я выстаивала там, в этой синей робе не по размеру... проверять пропуска, и начальница вечно выговаривала мне... вот только дежурить на воротах — там было хорошо!» И я подумал, что тогда «на воротах» она написала многие свои шедевры, и хоть этим мы ей помогли.
Другой эпизод совместных воспоминаний с ней был, когда я показал ей свое стихотворение «Тетрадка»:

Я помню, раз в собрании поэтов
звучали юной девушки стихи.
В них были медицинские сюжеты.
Палаты, что встревоженно тихи,
шприцы, бинты, полночные дежурства,
вскрик боли и блаженство полусна.
В них мысль пронзала, трепетало чувство,
кипела злость, отвагою сильна.
И встал поэт. ученый и маститый,
вперившись взором тягостным в неё,
сказал медичке: медицину опустите!
Все эти градусники, трубки и питьё.
Оставьте чувства и метафоры оставьте,
покой больницы и сознанья полусвет...
И сникла девушка. Не выдержали правки
её стихи. Румянца юный цвет
поблек на щёчках. Но она не изменила
своей тетрадке, вышитой стихом,
хотя не раз, заснувши, уронила
тетрадь на белоснежный балахон.
Она слагала ритмы каблучками,
обходами легло строение строфы.
Выздоровленье было рифмой! И руками
творилось чудо записью в графы.
И словно повинуясь наставленью,
бинтов спадание стремило в небо стих.
Как можно медицине быть без них?
Душа так радуется из оков освобожденью!
Чудесный доктор! Я колени преклоняю
пред музой невзыскательной твоей.
Перед тобой в долгу, я вновь роняю
к твоим ногам творенья лучших дней.

Прочитав, Татьяна ответила, что и она была на том собрания ТОМа (Творческое объединение молодых), которым руководил Сергей Иоффе, в отделении Союза писателей на улице 5-й Армии осенью 1971 года. Там выступила со  стихами студентка Мединститута, а Сергей Иоффе отчитал ее за лишние медицинские подробности в стихах. Тогда в заднем ряду скромно сидели несколько девушек и среди них, как оказалось, была Татьяна.
Третье запомнившееся мне событие произошло на Дне Города Иркутска 6 июня 2005 года в сквере возле Драмтеатра. Там стоял микрофон, а сотрудница мэрии и Татьяна Суровцева вели программу этого «уголка поэзии». Слушателей, впрочем, было мало — случайные прохожие, мамаши сдетьми в колясках, пенсионеры на лавочках. Кроме Татьяна, прочли свои стихи Надежда Ярыгина, Елена Ефимова и я. К счастью, у меня нашлось подходящее случаю стихотворение, которое я сочинил в День мыльного пузыря в апреле, когда прошло также голосование о включении Усть-Ордынского бурятского национального округа в состав Иркутской области. Вот оно:

Мой внук Герзанич Саша
пускает пузыри из мыльной пены
на площади под солнцем,
и они летят
сплошным потоком
на людей и в небо,
неся на зеркалах своих в миниатюре площадь
разбуженную, всю в потоках талой влаги.
Они ещё внутри пространства площадного,
но улетят, погаснув неизбежно.
Один знакомый с внучкою гуляет.
Душой дитя, он видит пузырей потоки –
силён соблазн! –
он покупает чашечку с колечком
и учит внучку выдувать такую сферу
огромную, что улететь не может,
висит на месте, отражая лица,
как отражают зеркала кривые в зале смеха.
День референдума.
Все ходят, голосуют
за единенье с округом,
что заключён внутри
Иркутской области.
Идея единенья очевидна,
едины пузыри с объёмом площади,
но, как ни голосуй,
пространство площадное сохранится,
пузыри же – лопнут.
И всё написанное мной
Когда-нибудь погаснет,
как эти пузыри воды и мыла,
на краткую минуту отразив
мир внутренний и внешний
блестящей выпуклостью оболочки-формы
с её немалым напряжением,
что сообщил я ей когда-то,
желая выразить и поддержать как должно
непостижимое стремленье к совершенству
материи, в которую вдохнули душу,
как дует радостно
в колечко с пыльной пеной
мой внук Герзанич Саша.

Помнится, после мероприятия мы подошли к статуе Александра Вампилова, и я подсадил легкую Леночку Ефимову на свое плечо, а потом - на плечо Вампилова. Нас заметил милиционер и хотел привлечь за хулиганство, но мы с трудом отговорились.
Имеет смысл сказать и о студии «Лист», которой руководила Татьяна Суровцева. Среди постоянных участников были Надежда Ярыгина, Евгения Шикуева, Жанна Райгородская, Сергей Гранин. Иногда заходили начинающие стихотворцы, которых приглашала Татьяна. Очередное собрание она начинала с чтениях нескольких своих новых стихотворений, потом говорила о некоторых событиях литературной жизни. Далее, она давала слово участнику, подавшему свои стихи для обсуждения, и все высказывали мнения. Также она работала с авторами в индивидуальном порядке.
В конце 2000 года, когда я подготовил и издал в Восточно-Сибирской издательской компании свой первый сборник стихов «Вкус времени», я принес его в Дом литераторов Татьяне Суровцевой и впервые представился как стихотворец, после чего она пригласила меня на очередное собрание студии. Там она смутила меня тем, что объявила настоящим поэтом и прочла с выражением первое стихотворение из той книжки:

В краю мрачновато красивом,
Где резкие линии гор,
На самой границе России
Мы вызвали небо на спор.

Мы спорили с климатом горным,
Который морозил бетон,
С капризами нежных приборов,
Друг с другом, срывая свой сон.

Затем, чтоб в шумах электронных,
(Добившись, чтоб все было "блеск"),
Услышать от вспышки протонной
Как эхо раскатистый, всплеск.

И снова, устав и продрогнув,
Ловить электронным лучом
Знакомый уже иероглиф,
Рассказывающий о Нем -

О Солнце, кипящем как лава,
Колышущемся как океан,
С магнитными островами,
Опасными для землян.

Волна межпланетного шторма,
Гонимая солнечным ветром...
Встревожен космический штурман:
Космической лоции нет.

Я думаю, этим она хорошо меня представила другим участникам, и ей был понятен  смысл стихов, коль скоро она семь лет наблюдала обветренные лица наших романтиков, то и дело возвращавшихся из экспедиций и обсерваторий.
Татьяна обычно не ратовала за публикации стихов студийцев перед редактором журнала «Сибирь» - они должны были приносить их в журнал сами. Я трижды приносил свои подборки Василию Козлову, тот прочитывал сразу, подчеркивал карандашом строки, которые не принимал, высказывал замечания и свой вердикт. Думаю, то была правильная практика. Помнится, он взял у меня стихотворение «Верхоленск» без замечаний и опубликовал его.
В 2005 году на собрание студии пришел известный иркутский прозаик Евгений Суворов и призвал нас принести ему рассказы для сборника, который он собрался издать. Он подошел ко всем по очереди, в том числе ко мне, с вопросом «у вас есть рассказ?» В то время у меня еще не было такого рассказа, которым я мог бы гордиться, но в тот момент меня спросил писатель с репутацией лучшего стилиста Сибири, и я ответил, что рассказ у меня есть.
В последующие две недели, помучившись над своими давнишними набросками двух рассказов, я принес новые версии и сдал их Евгению Адамовичу. Он вернул их со своими замечаниями и пояснил их суть.  После того, я написал новые рассказы, этот наш диалог продлился пару месяцев, в результате чего шесть рассказов вошли в сборник «Встреча с прошлым» издательства «Иркутский писатель», которым руководил Александр Лаптев. Пока шла эта эпопея со сборником, Татьяна Суровцева принимала активное участие в обсуждении рукописей. Мой рассказ «Мать явлений был опубликован в журнале «Сибирь», там же  были опубликованы еще два рассказа, а три - вышли в альманахе для юношества «Первоцвет».
Когда пришли времена подготовки текстов на персональном компьютере, Татьяна однажды посетовала мне на то, что у нее дома такого прибора нет. К счастью, в то время у меня освободился устаревший «Пентиум-386», подходящий для такой работы, я предложил его Татьяне и привез к ней домой. Ее муж Саша, понимающий в компьютерах, запустил проверку жесткого диска: если бы там обнаружились сбойные участки, пришлось бы его менять. Она прошла успешно, и Татьяна пригласила нас за стол со свежеиспеченными шанежками. То был единственный мой визит к ней, после чего у нее в сумочке прописалась заветная дискета с текстами стихотворений для следующего сборника.
В последние годы наши встречи стали очень редкими. Я благодарен Татьяне Суровцевой за внимание, за открытость ее щедрого поэтического дара, оставившего в моей памяти глубокий след. Оказавшись однажды на ее юбилее, я сказал, что ее стихи помогают мне настроиться на поэтический лад, отрешившись от работы с научными текстами. Мне кажется, что всё, к чему она любовно прикасалась своей поэтической строкой, оживало под ее благодатной сенью. Мне представляется, что ко многим и в том числе ко мне, обращено её стихотворение «Осенние полотна»:

Рисую осень.
Жёлтый карандаш
очиниваю тоненько и длинно.
Вот жёлтый лист.
Вот жёлтая долина,
вот жёлтый день - осенний ералаш.

Вот человек. Его не знала я.
Не берегла, не называла милым.
Не задержу: пускай проходит мимо,
в осенний парк, где смех и толчея.

Уходит пусть. Ему я не судья.
Его лица затем лишь я коснулась,
чтоб жажда жить в груди его проснулась,
преодолев инертность бытия.

Пускай он входит в полутёмный зал.
Он спит душой. Глаза его спокойны.
Но - музыкой я слух его наполню!..
Он встрепенулся! Он себя узнал.

Я окроплю неприхотливый лоб
Священной влагой Мысли и Страданья.
Скажу: смотри! И над громадой зданий
Зажгу заката алое крыло.

Лишь прикоснись - и пальцы обожжешь.
Не бойся же! Ожог не так опасен.
Быть может, мир ожогами прекрасен!
Где нет ожога - там предвижу ложь
да вечный страх за собственную кожу...;
- Боитесь? О, тогда не потревожу.

Мне Вас не жаль, ушедшего во тьму.
Из Ваших рук я хлеба не приму.

Ну, вот и все. Сточился карандаш.
Не мне судить, удачна ли картина.
Теперь возьму - и клином журавлиным
Перечеркну осенний ералаш.