Ястреб и голубка

«Любить!.. Да что они знают о любви — эти вороны?.. Им бы только крик поднять на всю округу. Ну кто их просил?.. Видно не только перья, но и души у этих птиц черней-черного, темнее тьмы, что сродни невоспитанному, птичьему роду», — рассуждал негодуя молодой ястреб, с болью в сердце покидая место своего первого в жизни свидания с милой сердцу белокрылой голубкой, только что так нежно ворковавшей ему на ушко звуки, каких он отродясь не слышал…

Ведь она же его не испугалась; поверила и готова была открыться, обратить на него внимание. Да и он, вовсе не помышлял ни о какой охоте на голубей; иной дичи всюду хватало. Он увидел ее однажды и полюбил навсегда… И чтобы не мнила о нем вся эта «чернь», его никак нельзя было уличить в нечистоплотности или неблагородстве, даже в помыслах, какие рождало его редкостное птичье воображение. Оно уносило в мир иного, не хищнического смысла. Хотя вся его пернатая суть упивалась счастьем от одного только осознания роли охотника. Чувствуя себя ястребом, активно защищавшим свою территорию от чужаков, он всегда готов был вступить в битву. Гордость переполняла его грудь, грозный взгляд, наделял остротой зрения и решимостью в нужный миг броситься с любой высоты на жертву, предназначенную только ему. Ястреб был молод и не знал любви, но чувствовал, что где-то окрест, рядом, она парит вместе с ним в прозрачном, голубом и бескрайнем небе, вселяя необыкновенное чувство единения и желания жить. Наслаждаться головокружительными виражами в вышине, над зеленым бархатом лесов, над просторами лугов и полей, над живым и счастливым миром природы, к которому принадлежал и он сам.

Оставив гнездо, он ушел в мир навсегда распрощавшись с предками, гордо и одиноко парившими в своем небе, отличном от того в котором надлежало взмывать ввысь его ястребиной, по сути, безжалостной, но целостной душе. Он хорошо помнил благородную осанку своих сородичей; в их царственном величие он усматривал нотки мистической, неподвластной никому, силы. Да, именно благодаря дару предков и небес, он имел душу, он чувствовал ее и любил себя за то, что она жила в нем, именно в нем… Она умела летать, думать и понимать, умела и хотела жить; просто рвалась в небо, чтобы открывать для себя просторы неизведанного мира. И вот сейчас она показала, что умеет любить, чего никогда ранее с ней не случалось. И это небесное чувство нравилось ему, оно не походило ни на одно из уже живших в нем и освоенных им ранее. Все они были естественны и казалось, существовали в его душе всегда, с рождения, а любовь возникла… Она была необыкновенна, она оказалась живая; влекла и манила в небо, в самую высь, куда никому не подняться. Там, в вышине он был один и мечтал, стремясь взлететь еще выше, где парят большекрылые, могучие, и бесстрашные орлы. Но там не было ее, белокрылой голубки; и он возвращался к земле, комом падая вниз, где среди суеты чешуйчатых, серых крыш жила она. Для всех ястребов, близких ему по крови, голуби всегда являлись добычей, это чувство инстинкта не являлось исключением и для него. Он способен был рассмотреть добычу с расстояния более полутора километров и не видя перед собой препятствий, в мгновения настигать жертву. Округлой формы крылья, позволяли ему развивать большую скорость, а длинные когти и мощные лапы, умерщвляли добычу. В такие моменты он расширял черные зрачки и белые перья над глазами создавали иллюзию сказочного подобия бровей.

Но отношение к белой голубке стало совсем иным. Падая однажды с неба, в неумолимом желании сразить одного из пролетавших внизу голубей, он не смог этого сделать. Его поразила необычайная легкость птицы, ничуть не стремящейся умчаться прочь от нависшей над ней угрозы; быть поверженной кровожадным хищником. Ястреб стремглав промчался мимо, делая еще одну попытку приблизиться и рассмотреть столь удивительную птицу. Любопытство брало верх над алчным стремлением повергнуть незадачливую и неосторожную жертву. Голубка, лишившись сопровождения своих приятелей по полету, словно очнувшись, стремительно пошла вниз, к земле, кувыркаясь, словно маня ястреба за собой. Ему захотелось увести, вырвать ее из объятий скучной приземленной жизни и показать небо, какое он видел сам. Он поддался ее влечению и, продолжая кружить рядом, парил, сопровождая ее до земли. Они вместе, плавно коснулись травы, рядом с невиданными до сего строениями, схожими с темными, обрывками скал. И он впервые увидел белокрылую голубку сложившей крылья и с любопытством смотрящую на героя, сопроводившего ее до земли.

И тут раскричались вороны, подняв шум и гвалт, который невозможно было стерпеть. Как она могла жить среди черни ворон, снующих над землей без дела. Вернее, дело у них было всегда; лазать и прыгать по необычным каменным строениям, похожим на норы и клети, в которых жили странные, двуногие существа, совсем не умеющие летать. Этим и вовсе не повезло; вороны, прыгая по крышам и тропам хоть иногда поднимались ввысь, старались летать, пусть даже и без особой цели. Душонка их воровская, беспокоясь о пропитании, шла на любую ловкость и низость, но это отнюдь не беспокоило и не коробило их устои. Двуногие же существа все время куда-то спешили, часто махали крыльями без единого пера, угрожая то ли птицам, то ли еще кому, но сделать все одно ничего не могли и все от того, что просто не умели летать, парить в облаках как это делали в его мире. Бедные, жалкие существа, прикованные к земной тверди; наверное, у них тоже есть, чем себя утешить; иначе зачем жить?.. Они-то и подбежали на крик воронья и неистово маша худыми, острыми крылами отогнали его от голубки. Ястреб взмыл в небо, не издав ни звука и, сделав прощальный круг, исчез совсем, не желая слушать вороньи упреки, несущиеся во след горделивой птице.

Однажды, когда голубка одиноко летала кругами над серыми уступами каменистых склонов, словно ждала свою пару, ему удалось приблизиться и взглянуть на нее вновь. Он узнал ее по полету и белизне крыльев. Она была воздушна и бела подобно снегу, который он видел лишь однажды, когда о нем еще заботились родители ястребы; мать и отец, принося в гнездо лакомые куски дичи. Наверное, если бы он впервые увидел ее в удивительную, но суровую зимнюю пору, то пролетел бы мимо, не удостоив своим вниманием. Даже тогда его зоркий взгляд не смог бы отличить ее белоснежное оперение от природной белизны снежного пуха, укрывавшего лес. Ее полупрозрачные, живые крылышки походили на веер ветвей. Хвост опахалом, с бархатистым, мягким налетом инея. Их легкие взмахи мягким дуновением обдавали ее струями теплого весеннего ветерка. Кувыркаясь и паря в небе, голубка упивалась красотою своей грации, совсем забыв об опасностях, витающих окрест и упрятанных от ее мимолетного взгляда. Ей было не до них, она радостно взмывала ввысь и, на мгновение замирая во встречном потоке ветра, кубарем скатывалась обратно. Он наблюдал за ее игрой с вершины могучей ели, ничуть не опасаясь быть замеченным. Ему хотелось внезапно сорваться в полет, вновь оказаться рядом, в надежде быть узнанным ею и слышать ее восторженные воркующие вздохи. О!.. Как она была невинна и прекрасна, в столь редкостные мгновения быть увиденной и обожаемой…

И вдруг, пронесшись мимо, мелькнула тень. Ястреб гордо скосил взгляд и вздул оперенье. В неистовом падении с высоты, комом летел вниз настоящий, грозный хозяин неба. Огромный беркут, приметив голубку, сложив крылья, стремительно шел к своей жертве. Не ведая страха, ястреб сорвался с ели, но, чтобы развить нужную скорость, необходимо было подняться ввысь. Он хорошо знал с кем имеет дело и, чтобы помешать грозной птице напасть на белокрылую голубку, нужно было спешить, постараться сбить беркута с цели, напасть первым. Пусть не выйдет удар, но он сможет и помешает пернатому хищнику безжалостно расправиться с любимой и дорогой его сердцу голубкой. Грозящей бедой разлилась по сердцу боль, ударило в грудь неудержимым порывом к неминуемой битве за любовь. Как мог скоро, ястреб устремился к месту схватки, но самую малость опоздал. Хищный беркут, увлекшись охотой, совсем не приметил атакующего ястреба, идущего на него со стороны. В обоюдной атаке, хищники пали на жертву; каждый, однако, на свою…

Острая хватка когтей прошила слабое тело голубки, омыв ее перья кровавой краской. Слабым криком, она прощалась с жизнью, едва заметив туманным взором своего спасителя. Будучи невольной жертвой, птица бессильно повисла в могучих лапах хищного беркута. Удар ястреба был не сильным, но неожиданным для небесного владыки, почти вкусившего сладость расправы и победы над слабой голубкой, мгновенно лишившейся сил. В воздух полетели перья и птичьим криком заполнило тишину. Ястреб с силой вцепился когтями в могучее оперенье властелина неба. В неравной схватке хищники с шумом свалились на обломки скалы. Неожиданность внезапной атаки, вынудила беркута выпустить свою жертву, дабы защитить себя от жесткого натиска нападавшего ястреба. Сбитый с толку, обескураженный беркут, не рискуя навлечь на себя еще большего ожесточения схватки, сорвался со склона и низким уступом подножья, придерживаясь ручья, полетел прочь, уходя от борьбы. По ясным только ему причинам, он видимо не усматривал смысла в продолжении неожиданно возникшего поединка с яростным и до конца не понятным ему врагом. Он был не готов к нему, поэтому полагаясь на внутренний инстинкт самосохранения, попросту бежал с поля боя, ничуть не смущаясь своего явного превосходства в силе, перед неприятелем. Осторожность этих птиц помогает им прожить до старости и умереть в достаточно преклонном возрасте.

Смертельно раненая голубка осталась лежать на каменистом утесе, не в силах даже поднять голову, чтобы с благодарностью взглянуть в глаза своего защитника. У ястреба, скоро поднявшегося к ней, был сильно изранен клюв и по крапчатому оперенью головы стекала кровь. Подлетев к голубке, он тихо присел рядом и громко прокричал. Но глаза его любимой подруги навсегда укрыла пелена смерти, с которой он никак не желал смириться. Он кричал и кричал со скалы всему лесу о боли, которая вошла в его сердце. О подлом, трусливом беркуте доносил правду… Затем ястреб тихо схватил погибшую голубку и сорвавшись со скалы в полет, понес ее к тому месту, где она жила, чтобы и там рассказать всем о своей несчастной любви к белокрылой голубке, которую злой беркут лишил жизни. Он вернулся к тому памятному месту, где она ворковала ему о любви. Его белокрылая голубка осталась одиноко лежать на чешуйчатой крыше дома, глядя в небо широко раскрытыми, невидящими глазами. И молодой ястреб, желая поведать свою боль небу, устремился ввысь, чтобы навсегда забыть о любви и жить, стремясь заглушить неутолимую боль сердца и жажду хищника, не любя, не жалуя и не щадя себя…

А бесчисленное воронье кружило над крышами и кричало во все горло, вещая по округе, свою возмущенную правду о белоснежной голубке, погибшей от когтей хищного ястреба, которого непременно настигнет расплата за свои кровавые деяния…