Глава 9. Отцовские хлопоты

Беловых занесло в город, кишевший иностранными студентами со всей просвещённой Европы. Они  кочевали из университета в другой, восполняя пробелы в образовании, на лекциях или из книг, переносимых с собой, идей и познаний, которыми делились друг с другом, поскольку у научного мира был тогда один общий язык. С латынью у Александра Петровича обстояло дело намного хуже, чем с французским - пара институтских семестров давно канули в лету, хотя за последнее время ряд фраз и выражений «вечного» языка в голове осели.

Русская речь, донесшаяся из окна трактира, почти ввела в ступор самой темой разговора. «Князюшка» Никита Данилович и некто Афанасий обсуждали личную жизнь «батюшки-государя» и свою неудачную копенгагенскую миссию за портретами племянниц тамошнего короля на предмет сватовства. За невозможностью порыться в Википедии Белов устроил себе вынос мозга прямо перед трактиром. Самодержец - по всему, Михаил Федорович, а король датский, похоже, Кристиан Четвертый, а то Пятый. Помнится, впоследствии имел кучу проблем в связи с Тридцатилетней войной. Почему б не быть девицам на выданье у того монарха?

О частной жизни первого Романова и личностях незнакомцев некоторое представление, полученное на Мосфильме, куда пригласили консультантом на что-то мыльно-историческое, у Белова имелось. По состоянию здоровья невесты первая царская свадьба расстроилась, без положенного по штату смотра отечественных невест почему-то обошлись, решив поискать в протестантской Европе – не сложилось на Руси с католиками. Годуновы «королевича Егана» себе выписали, чем Романовы хуже? В Данию отправилось посольство с князем Никитой Львовым и дьяком Афанасием Шиповым, но дело не заладилось: вспомнили басурмане, что принц Иоанн плохо кончил, да и переход принцессы в православие сильно смущал. Вроде, через пару лет, сестре жены шведского короля сватов засылать собирались, но тоже споткнулись о смену вероисповедания.

Александр Петрович решился заговорить, сунувшись к окну трактира, как «черт из табакерки». Непривычные обороты речи московские гости списали на длительное пребывание соотечественника на «неметчине». Печальная повесть русского дворянина сомнений не вызвала: по велению царя Бориса Федоровича аж в 7109 (то бишь, в 1601) году во время сватовства к принцу Иоанну оказался православный в Дании с портретом княжны Ксении, а новые планы с кузеном короля не сложились по причине начавшейся смуты.

Александр Петрович, придерживаясь сюжетов исторических романов, щегольнул знанием, как английская королева предлагала сыну царя Бориса руку малолетней знатной англичанки, что расстроилось из-за смерти самой Елизаветы - вроде, как не из последних в своем посольстве человек был, раз в такие тонкости посвящен. Добро бы он челом бил или на Москву рвался. Вовсе нет: за копенгагенской незадачей помощь предложил - связи в столице остались. И в век тогдашней московитской шпиономании дрогнуло сердце у князя Львова. Собственноручно начертал Никита Данилович: «От Царя и Великого Князя…  дворянину Белову Александру сыну Петрову с фамилией...» Обе грамоты боярин изволил дать: проезжую, по частной надобности, и опасную - не только для Дании, а и Франции с Германией, через какие путь лежал. Печати приложил - из черного воска, а на обороте документов написал тот же самый текст, но уже на латыни.

Сам князюшка с верным дьяком Афанасием, вместо не показавшегося им обоим Буржа, собирался в Болонский университет, имевший множество профессоров римского права с особенной школой у каждого. Отбыв в Болонью, московиты не узнали, что в Копенгаген Александр Петрович не поехал, но и обманывать благодетеля не собирался. Большинство университетских интернов и экстернов посещало грамматику, философию и древнюю словесность, ограничившись степенью магистра искусств. С появлением нового фехтовальщика они заимели намерение взять несколько уроков, поскольку плата была не из высоких, а техника - не из известных, стало быть, внимания и денег потраченных стоит. Кто-то, и вовсе, в «родные пенаты» не собирался - власти взяли университет под покровительство и обеспечивали посильное «распределение» выпускникам. Стоит ли искать золото, где его нет, и возвращаться домой? Задержавшись на чужбине, они совершенствовались в искусстве смертоубийства, сведя с мастером клинка знакомство накоротке, и Александр Петрович скоро узнал, что, соблюдая инкогнито, в Бурже обучается кронпринц Дании и Норвегии, страстно влюбленный в кузину. Какую именно, известно только ему самому: у пассии есть неразлучная сестра-близняшка, а чей портрет носил на шее упомянутый принц – это тайна, покрытая мраком.

Красть нашейную реликвию, разумеется, Белов не стал, а дождался, пока проигравшийся студиоз до получения очередного вспомоществования от родни снесет ростовщику все, что при нем было. Выкупив заложенное, Александр Петрович свел знакомство с художником, поправлявшим свое положение, малюя разнообразные вывески, кому какая на вкус, и заказал срочно изготовить два отличавшихся только платьем небольших портрета – копии с принцева медальона, которые и собирался предъявить князю Львову по его возвращении из Болоньи. По окончании работы фехтовальщик вернул высокопоставленному студенту его миниатюру вместе с остальными цацками – вроде как, выкупил ему в подарок, с приглашением посещать его уроки, чем тот и воспользовался, понятное дело, безо всякой платы.