Холод. Часть 6

6. Мы шли вглубь леса каким-то малопроходимым путём, то проваливаясь по колено в гнилой валежник, то взбираясь по осклизлым, глинистым склонам. С деревьев сыпалась за шиворот ледяная труха и они тянули к нам свои чёрные, обмороженные ветви без всяких признаков жизни, явно намереваясь проткнуть кого-нибудь своим трухлявым, заиндевевшим остриём или на худой конец оцарапать.

Но мешкать было нельзя, спотыкаться или падать тоже не рекомендовалось, так как и то, и другое, и третье немедленно вызывало бурное негодование и чувствительные тычки наших конвоиров. Особенно лютовал одноглазый и тот белобрысый, что вёл Саню.

- Вставай, сопля! - с ненавистью говорил одноглазый Женьке, когда тот снова упал, споткнувшись о скрытую в жухлой листве корягу,

- Шагай вперёд, доходяга… - сдерживаясь с видимым усилием, он толкнул его своей огромной ладонью, от чего Жека лишь каким-то чудом удержался на ногах, - Ты гляди, сдыхлик такой, а туда же, по лесам шастает, никак во вредители намылился.

- Слышь, Сиплый, - обратился он к тому, кто шёл за моей спиной, - я говорю, чернопогонники скоро с детского сада к себе вербовать начнут…

Тот, кого одноглазый назвал Сиплым, ничего не ответил, а только хрипло выругался, когда отведённая моим плечом еловая ветка, вся в какой-то коричневой жиже, звонко хлестнула по нему. От его вертлявой игривости не осталось и следа.

- … смотри, куда прёшь, - матюкнулся он и ткнул меня прикладом в спину.

… Когда мы вошли в лес, стало понятно, что со связанными руками идти их дорогой трудно, если вообще возможно. К тому же им тогда пришлось бы нести наши рюкзаки. Видимо поэтому, озвучив путаную инструкцию, белобрысый, по имени Валентин, руки нам развязал.

Само же его напутствие сводилось к тому, что при любом неугодном им поведении или даже намёке на таковое, немедленно последует «расстрел на месте».

Очевидно, ему очень нравилось то, как звучит это выражение, поскольку повторил он его за несколько минут раза четыре. И после беглого осмотра содержимого наших рюкзаков, нам было приказано «идти и не оглядываться».

Тогда же я разглядел и Сиплого. Это был худой, чернявый мужичонка средних лет, с бегающими, чёрными глазками, отливающими стеклянным блеском, приплюснутым носом и многочисленными татуировками, которые у него были даже на шее.

Странно, но он удивительным образом напоминал таракана. Я не сомневался, что если бы он снял с головы кепку, под ней непременно оказались бы тёмные, гладкие, похожие на хитиновое покрытие насекомых волосы.

Санёк попробовал что-то объяснить им, но говорить ему не дали, коротко приказав заткнуться. А одноглазый добавил, чтобы мы приберегли свои объяснения до поры до времени и открывали рот, когда спросят.

Выйдя из гущи леса на небольшую лощину там и тут с проплешинами от вырубки деревьев, одноглазый дважды коротко свистнул. Было понятно, что таким образом он даёт кому-то знать о нашем приближении.

Через несколько минут, как из-под земли, причём в буквальном смысле, стали появляться люди. Мужчины и женщины, старые и молодые, а также дети. Всего я насчитал около двадцати человек. Бросалась в глаза их одежда, больше напоминающая лохмотья и то, что все они были чрезвычайно худы, а некоторые выглядели просто измождёнными.

Очень быстро потеряв к нам интерес, кое-кто исчез из виду, причём также внезапно, как и появился. Словно ушёл под землю. Я не сразу догадался, что люди скрываются в хорошо замаскированных землянках. Какая-то женщина с тонкой, но длинной косой, в рваном полушубке, в котором прятала крохотного, спящего младенца с желтоватым цветом лица, спросила высоким голосом у одноглазого, когда мы проходили мимо неё:

- Эт кого ж ты нам привёл-то, Кузенька?

- Чернож..погонные высерки, - с намеренной оговоркой и довольно ухмыляясь, словно радуясь удачной шутке, бросил через плечо одноглазый, - коли в расход не пустим, значит, пополнение будет…

Белобрысый нахмурился.

- Ты бы поменьше языком ляскал, Потёмкин, - голос был тихий, но внушительный, - кто и что пусть Учитель решает, наше дело маленькое, ясно? Он ругнулся и сплюнул в сторону длинной, жёлтой слюной.

Может он действительно считал, что товарищ его болтает лишнее, а может ему просто не понравилось, что всё внимание одноглазый Кузьма, по прозвищу Потёмкин, перетянул на себя.

- Как скажешь, Валюша, - хмыкнул тот, и белобрысый дёрнувшись, как будто его током ударило, снова грязно выругался. Сиплый резко одёрнул обоих.

Между тем, нас подвели к какому-то прикрытому деревянным щитом лазу, возле которого стоял, заложив руки за спину и расставив ноги, огненно-рыжий парень с огромными и неровными, как кляксы веснушками по всему лицу, который насмешливым, певуче-звонким голосом поинтересовался:

- Ой, слышу чегой-то про пополнение, да только не вижу, и де ж оно, - он шмыгнул носом, засмеялся мне в лицо щербатым ртом и с весёлым вызовом посмотрел на одноглазого.

- Так за этими богатырями ты гонялся чуть ли не сутки? - он обошёл нас кругом и теперь остановился возле Женьки, - Да уж, страсть какие головорезы... Кровь, братцы, буквально стынет в моих жилах… Может, это ты, Потёмкин сослепу чего напутал да в начальную школу забурился?

- А ну цыц! - ощерился на него одноглазый, - Побрякушка рыжая, не видишь на допрос ведём…

- Стой! - при попытке белобрысого Валентина открыть люк, парень мгновенно стал серьёзным, будто улыбку стёрли легко и быстро, как меловую надпись на доске мокрой тряпкой, - Куда лезешь без доклада?!

- Остынь, Андрон, - примирительно сказал Сиплый, - нам велено явиться срочно по прибытии, отворяй ворота.

Рыжий несколько секунд колебался, медленно поглаживая ремешок от винтовки, а затем произнёс:

- Ладно, валяй, но с гавриками этими идёт один Кузьма, он заварил всю эту кашу, ему и отвечать.

Он два раза стукнул прикладом в деревянный щит, затем отодвинул его и одноглазый начал спускаться первым.

Когда Сиплый подтолкнул меня к лазу, я заметил лестницу, проступающую из темноты, сбитую из тонкой берёзы. Больше ничего разглядеть мне не удалось.

- Ты, малец, никак лифта ждёшь? - с издёвкой в голосе спросил у меня Сиплый под общий смех, - Так вот я тебе открою секрет, - его сегодня не будет, по техническим причинам…

А рыжий Андрон, посмеявшись вместе с Сиплым, насмешливо-певуче крикнул вслед одноглазому:

- А не маловато ли вас на троих шкетов-то, а, Потёмкин? Как же вы и справились-то, ума не приложу… В следующий раз непременно весь отряд поднимай…

- Пристрелю когда-нибудь собаку… - спрыгнув с последней ступеньки тихо, но убеждённо, как будто давая клятву сам себе, прошипел одноглазый.

Лестница была короткая и вела в небольшой коридорный пятачок, который в конце раздваивался и вёл к двум дверям. Из-под одной из них пробивался свет.

Кузьма небрежно стукнул, открыл дверь и, дождавшись Женьку, который спускался последним, впихнул нас внутрь слабо освещённого помещения.

Мы оказались в довольно просторной комнате, со всех сторон, - от пола до потолка - обшитой толстыми досками. Посередине стоял массивный стол из грубой древесины с горящей керосиновой лампой на нём, две наспех сколоченные скамьи и бросающийся в глаза своей неуместностью в этом деревянно-земляном царстве - неподъёмный даже на вид железный, двустворчатый шкаф с огромным, висячим замком. Рядом с ним в маленькой, чугунной печке-буржуйке уютно потрескивали дрова.

Кузьма кашлянул и негромко произнёс:

- Вот, значит, Учитель, доставили… нарушителей…

Из полутёмной ниши, размещающейся за шкафом, выступил в круг света невысокий, бородатый мужчина неопределённого возраста в сильно поношенной военной форме старого образца и войлочных, мягких унтах.

- Поглядим, кто тут у нас… - голос этого человека показался мне смутно знакомым, к тому же боковым зрением, я успел заметить, как встрепенулся Сашка.

Скорее всего, и я бы узнал его раньше, если бы не отвлекался ежесекундно на печку. От неё шло такое тепло, что мне вдруг захотелось подойти и прижаться всем телом к её горячему, железному боку.

Я тогда ещё успел подумать, что зря говорят, будто человек ко всему привыкает. Ничего подобного, есть вещи, к которым привыкнуть невозможно.

Вот я уверен, что холод, одна из них. Хоть иногда и может показаться, что привык настолько, что уже не замечаешь. Замечаешь, ещё как. Я прямо видел, как протягиваю к огню, к этому живому, благотворному теплу свои красные, плохо гнущиеся от постоянной стужи ладони, как чувствую приятное покалывание в пальцах, затем в плечах, лице - верный признак того, что тело начало согреваться и кровь бежит веселее… Мне кажется, я даже слегка шевелил руками, как будто и в самом деле пытался ощутить этот манящий жар. И тут Саня произнёс полувопросительно:

- Демид Матвеевич?!

Я увидел, как нахмурился человек возле стола, как внимательно посмотрел на Санька, а потом и на нас с Женькой, как сначала его брови поползли вверх, а потом возле светлых, широко расставленных глаз образовались морщинки и в тот же миг узнал, кто перед нами.

Ну, конечно, - это Демид Матвеевич, наш учитель истории, который так неожиданно исчез пару лет назад. Один только Женька его почти не помнил, потому что пришёл в конце пятого класса, когда Демида Матвеевича уже от нас забрали.

- Вот это да! Сергей, Саша, как вы здесь оказались?

Саня собирался что-то ответить, но Одноглазый Кузьма, пока ещё не очень понимая, что происходит, перебил его, пытаясь вернуть контроль над ситуацией.

- Я говорю, - начал он почему-то обиженным тоном, - они хоть и мелкие, но мутные какие-то… По лесу шарашились, вынюхивали чего-то, у вокзала шныряли, а потом вроде как в засаде сели, у костерка, по всему видать Южный поджидали…

- Хорошо, Кухлин, свободен, - кивнул Демид Матвеевич.

Одноглазый стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя, что с допросом явно выходит какая-то промашка.

- Надо, эт самое, нормально их прощупать, - снова начал он сердито, - а то они баки и нам пытались забивать… А у этого, - он толкнул меня в плечо, - вообще шифровки какие-то в рюкзаке были…

С этими словами он протянул ему мой дневник, а я стоял, вытаращив глаза, и никак не мог припомнить момент, хотя бы отдалённо напоминающий такое виртуозное изъятие совсем немаленькой моей тетради.

Демид Матвеевич взял её, открыл наугад, с улыбкой разглядывая мои крохотные закорючки, напоминающие причудливые геометрические фигуры, затем с хитрым прищуром бросил на меня взгляд и положил дневник на стол.

- Всё понятно, - наш бывший учитель выразительно посмотрел на Кузьму, и голос его уже слегка звенел, - можешь идти, Кузьма, разберёмся…

Тот шумно втянул воздух, кивнул с мрачным видом, и не глядя ни на кого, удалился.

Демид Матвеевич повернулся к нам, сделал приглашающий жест и когда мы уселись за стол, произнёс весело:

- Ну что ж, путешественники, рассказывайте, как случилось, что вы в конце учебного года оказались вдруг одни в холодном лесу, да ещё и в двадцати пяти километрах от своей школы… Хотя постойте, вы ведь промёрзли насквозь и голодные, скорей всего, как черти… - он скрылся в нише, позвал оттуда кого-то и вышел через минуту с чайником, который поставил на раскалённую печку.

Когда в комнату вошла молодая, простоволосая женщина, с удивительно белым, чистым лицом, на котором ярко выделялись чёрные и блестящие, как чернослив глаза, Демид Матвеевич сказал мягко:

- Глаша, ты собери чего-нибудь перекусить молодым людям, - и поглядывая на нас с улыбкой, пояснил:

- Это ученики мои бывшие, замёрзли крепко видать, вон Серёга битый час с печки глаз не сводит. А этот, - он посмотрел на Женьку, - что кашляет всё время, так и вовсе болен…

Женщина в длинной до пола юбке, вышитой рубахе и меховой безрукавке, окинула нас равнодушным взглядом, затем молча кивнула и вышла.

Сначала разговор как-то не клеился, чувствовали мы себя по понятным причинам немного не в своей тарелке. Тут и встреча с бывшим учителем в его новом облике и при таких странных обстоятельствах; и внезапность всего произошедшего; и неопределённость нашего положения; и тот факт, что пусть и не по своей вине, но мы безнадёжно пропустили Южный поезд, а это означало провал всего задуманного нами, ну или, по меньшей мере, откладывание его на неизвестный срок…

Но потом, мало-помалу, мы разговорились. Мы с Саньком рассказали о той невыносимо тягостной обстановке, что сложилась в школе, о родителях и нашем интернатном положении, даже о моём дяде, который уехал на Юг ещё год назад, и о том, почему я принял это решение, и как мои друзья меня поддержали…

Демид Матвеевич слушал внимательно, не перебивал, только иногда задавал уточняющие вопросы и снова замолкал, размышляя о чём-то.

Когда наступила тишина, и мы незаметно выскребли дочиста полкотелка гречневой каши, Саня спросил у него, зачем нас задержали и привели сюда, и как так вообще оказалось, что учитель истории, пусть и бывший, стал во главе… отряда беглых.

А Женька, приняв лекарство, которое после ужина ему принесла всё такая же строгая, молчаливая Глаша, сказал, что никогда не думал, что учителя тоже бывают беглыми. И тогда Демид Матвеевич усмехнулся и ответил, что не только учителя, но в такое уж мы время живём и в таком месте, что ему приходилось встречать даже беглых профессоров, генералов и актрис.

- Идёт гражданская война, - добавил он тихо, - вялотекущая, но изматывающая; неявная, но суровая и беспощадная… Она длится десять или пятнадцать лет уже, - никто точно не знает, - и началась плавно и почти незаметно на годами подготавливаемой почве.

Без объявления и официальной мобилизации; без внятного повода и видимых преимуществ с какой-либо стороны… О причинах говорить сейчас не буду, - сказал нам учитель, - тем более, что единого мнения на этот счёт нет, потому что они пошли на дно, растворились во взаимных претензиях, тотальном презрении и многолетней ненависти людей друг к другу.

И эти чувства были скрыты до поры, а теперь вот прорвались наружу и захлестнули всё и всех, делаясь сильнее и яростнее, подпитываясь всё новыми жертвами, этими человеческими щепками, которые, как известно, летят во все стороны, когда рубят большой лес…

И понятно, - продолжил он после небольшой паузы, - что есть множество недовольных, как с одной стороны, так и с другой, с третьей, четвёртой и т. д. Сколько всего сторон, тоже неизвестно. Что касается меня и моих единомышленников, то жить так, как мне предлагалось, я больше не хотел, и не мог, а эмигрировать при моём нелегальном положении не получится, да я и не стану даже пытаться. С какой стати я должен покидать свою страну, своих родных? Только из-за того, что нами пытается управлять с помощью полицейских методов кучка зарвавшихся, коррумпированных и прогнивших насквозь чиновников?

Когда Демид Матвеевич замолчал, наступила такая тишина, что было слышно, как в соседнем помещении тихонько звенит посудой Глаша.

- Я сейчас вам скажу кое-что неприятное для вас, - он обвёл нас своими светло-голубыми глазами, которые особенно выделялись на его обветренной, словно задубелой коже, - но вы парни крепкие, думаю, выдержите, к тому же известно, что на войне детям приходится взрослеть гораздо быстрее…

Он вдруг подмигнул Женьке, который слушал его, приоткрыв рот.

- И потом, хорошая новость или плохая, это ещё нужно посмотреть, время, как говорится, покажет. Одним словом, я хочу сказать… - снова повисла пауза, но теперь она была безмолвно звенящая и напряжённая, как предвестница чего-то очень значимого и важного, - Никакого Южного поезда нет…

- Но как же…- вырвалось у меня.

Он бросил взгляд в мою сторону, и я вдруг подумал, что из-за своих широко расставленных, узких глаз, он напоминает кота.

- Нет, Сергей, - произнёс он твёрдо… То есть, поезд может быть и есть, но идёт он совсем не на Юг, да и Юга, по крайней мере, каким его представляют те, кто в это верит, не существует… Кстати, одной из задач нашего отряда, как раз и является развенчание этого мифа…

- Что-то не похоже, чтобы вы с ней успешно справлялись, - произнёс вдруг с горькой усмешкой Санёк, - мы были на вокзале, там яблоку упасть негде…

- Знаю, - мрачно кивнул учитель, - нам приходится быть осторожными - шпионы и предатели повсюду… У чернопогонников целая агентурная сеть из вот таких же пацанов, которую они раскинули повсюду. Подростки трутся в очередях, шныряют по вокзалам, прислушиваются к разговорам на улицах, в магазинах и парках. Кто станет обращать внимание на любопытных, вездесущих малолеток? Ну, цыкнут, шуганут в лучшем случае, да и дело с концом. А они чуть только услышат или увидят что-нибудь подозрительное, немедленно связываются со своими начальниками или лучше сказать хозяевами и передают информацию… Пока они верно служат, им можно не переживать за своё будущее, у них имеются определённые привилегии, а на их поведение вне порученных заданий, чернопогонники смотрят лояльно, что конечно никак не способствует соблюдению порядка и законности в нашей стране.

Он махнул головой в сторону противоположной, дощато-земляной стены, за которой находилась Глаша.

- Жертвой именно такого предателя стал её отец и часть нашего отряда, которым он командовал… Демид Матвеевич судорожно сглотнул и замолчал, отвернувшись в сторону. А потом взглянул на нас и снова мелкие лучики морщинок разбежались по обеим сторонам его светлых глаз.

- Но мы работаем, ребята… - совсем другим тоном сказал он, - И нас становится всё больше… И я предлагаю вам - оставайтесь! Работа найдётся для каждого из вас…

Женька, который до этого сидел, не шелохнувшись и не сводя преданных глаз с учителя, вдруг встрепенулся и спросил:

- Скажите, если не на Юг, то… куда всё-таки идёт тот поезд?

Демид Матвеевич посмотрел на него долгим, тяжёлым взглядом и медленно произнёс:

- Об этом вам лучше не знать, мальчики… - было видно, что это тяжёлая тема для него, потому что даже несмотря на бороду, я заметил, как ходят по лицу его желваки.

- Просто знайте, что нужно держаться от него подальше… Южный поезд, как и сама это южная, обетованная земля - такая же иллюзия, такой же фейк, как и многое другое…

- Видите ли, - он шумно выдохнул, отхлебнув чай из облупленной, эмалированной кружки, - людям обязательно нужно во что-то верить, когда не остаётся ничего другого… И когда верить больше не во что... Так легче примириться с действительностью и не сойти с ума.

Да, кажется, что нашей работы не видно, - как бы сам с собой говорил он, - что это капля в море, но это только на первый взгляд… Капля камень точит, пацаны... Посмотрите, ведь мы начинали с горстки ополченцев, а теперь нас больше ста отрядов по одному только нашему региону. Пусть вас не смущает наше слабое оснащение, мы сильны духом! Потому что дело наше правое…

Мы ещё немного поговорили, пока Демид Матвеевич не заметил:

- Да вы совсем квёлые, какие уж тут разговоры… Вам нужно выспаться, утро вечера мудренее… Оглядитесь тут у нас, подумайте, а как надумаете, дайте знать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...