Саниха

     В воздухе висел и искрился на солнышке мороз. Одинокие бабы, закутанные в полушалки, кто с ведрами на коромысле, кто с поклажей на детских санках в полной тишине изредка проходили по утоптанной тропинке мимо замороженных окон моего дома. Вдруг громко, заполошно заголосила соседка  справа, Нинка «Саниха».  Слышать причитания этой женщины было настолько не обычным, что к ее дому с колодцем разом потянулось все ходячее население деревни. Саниха, статная с низким грудным голосом  казачка, была замужем за шофером Сашкой, позванного за свой крутой нрав и бесшабашный характер «Полундрой».  Она безропотно несла свое бабье бремя, не позволяя себе прилюдно жаловаться, а тем более,  плакать. Не раз битая, попадая под пьяную дурную руку мужа,  она ловко ускользала от него и пряталась у соседей. Сашка, в поисках жены ходил по деревне, грозясь спалить все хозяйство, где прятали его супругу, для острастки разбрасывая зажженные спички. В сухую жаркую погоду хозяйки в страхе стояли у своих ворот, наблюдая как бы чего не вышло, не смея связываться с «Полундлой». Натолкнувшись на свою бывшую учительницу, Сашка как-то сразу скисал, понурив  голову, уходил отсыпаться. Отсидевшись у соседей,  Нина к ночи обязательно возвращалась к мужу. Наутро была весела, на расспросы любопытных о приобретенных синяках легко отшучивалась.
        Жили супруги в достатке. Сашка по случаю «баловался» и плохо лежащим колхозным добром, - не пропадать же.
      - Нюрка, Нюрка…, поминая Господа и всех святых  голосила «Саниха». Беда случилась с ее сестрой Анной, жившей в соседней деревне. Жизнь  сестры складывалась совсем по-другому. Вышедши замуж  за тихого,  домовитого мужика Василия, быстро села ему на шею, во всем верховодила. Детей у них не было. То ли по немощи, то ли по лени своей Анна рано вставать не любила, нежилась в постели на полатях, пока муж у печки возиться, корм скотине готовит, да разными советами ему докучала. Свесит голову с полатей и поучает мужа, как печь растопить, да как картошку варить. Вот и в тот день, как беде случиться,  закатывал Василий на ухвате через каток в печь большой чугун с картошкой. То ли под в печи был не ровный, толи сноровка подвела – чугун опрокинулся, вода огонь залила, картошка по печи врассыпную. Баба с полатей кричит
 – бестолочь, руки бы у тебя отсохли, вон, сколько чаду напустил, дышать не чем.  Василий снизу:
     -  уймись баба, без тебя тошно! У мужика действительно горе, полтора ведра воды с картошкой не шутка,  печь  залило, за день не просохнет. Сам без еды, да и скотина голодная. А жена не унимается, ворчит на полатях, свою судьбу клянет. Тут Василия и прорвало. Замолчи, говорю тебе, а то кочергой  так огрею,  навек  замолчишь. Нюрка занавесочку  на полатях в сердцах задернула, а сама в щелку подглядывает, как Василий картошку из печи кочергой выгребает да снова в чугун складывает и опять поучает:
- Сухорукий, как есть сухорукий, ничегошеньки не может, все у него из рук валиться. Тут Василий, вне себя, схватил попавший под руку ухват, да так легонько и ткнул им в занавеску, откуда голос слышался. Баба замолчала. Прошло часа два, Василий как мог,  прибрался, на стол собрал, - с полатей не звука. Василий завет жену поесть чем бог послал - тишина. Полез на полати Василий, а там Анна, как лежала, свесившись головой через брус полатей,  так и лежит. Потрогал жену, а она холодная уже. Перевернул он ее навзничь, а в левом глазу занавеска торчит заткнутая. Ухват рогом как раз в глаз угодил и дальше в голову прошел, Анна и вскрикнуть не успела. 
            Василий на суде все как было рассказал.  Осудили по умыслу, посадили. В народе долго недоумевали:   Василий то и мухи пальцем не обидит, а видишь ты, как вышло. Не зря, похоже, говорят: «Раз в году, по случаю и кочерга стреляет».
             Отсидел Василий весь срок, вернулся домой никакой, чахоточный, а ему уж за шестьдесят было. Тюрьма на пользу не пошла, - не души не тела. Пропал бы, но «Саниха» выходила. Отнеслась к Василию как к родному. Молоком парным отпаивала. Больше года в соседнюю деревню, версты за полторы  ходила, помогала по хозяйству пока мужик на ноги не встал.
           Довелось увидеть свою бывшую соседку лет через пятьдесят, «в новой жизни», «без коммунистов». В  85 лет,  она такая же привлекательная, как и в молодости. Прямая спина, черные брови в разлет, под белым в горошек платком почти не поседевшие волосы.  И только уставшие, глубоко посаженные глаза, да  старый шрам от ожога на щеке выдают ее не легкую жизнь. Схоронив лет 10 назад своего  мужа, умершего в наш 21 век нелепой смертью, от аппендицита, «Саниха» не упала духом, не покинула родных мест. Она осталась в заброшенной, вымирающей деревне. Дом свой содержит в полном порядке, в переднем углу, как и прежде старая божница с Великорецким Николой Чудотворцем и пасхальными яйцами в ажурно сплетенных сеточках. 
         Вспомнилось, как душной летней ночью загорелась оставленная пьяным  Полундрой под окнами дома машина, бензовоз. Саниха не раздумывая, в ночной рубашке и накинутой поверх телогрейке, бросилась в объятую пламенем машину, снять ее с тормозов и скорости. Машину от дома с трудом оттолкали. Уже горела горловина бензобака, каждую секунду  мог прогреметь взрыв, поглотив в огне деревянные постройки и собравшийся народ. И только бесшабашная, отчаянная смелость мужиков, да воля и смекалка председателя колхоза, организовавшего тушение машины пластами раздернутой плугом земли, спасли деревню и ее жителей. До сих пор помню мечущихся  в дикой суматохе в отблесках зарева людей, голос и интонации председателя, одновременно просившего и приказывающего:
        - Бабы домой, к детям, от греха подальше.
        Тогда деревню миром отстояли. Через месяц привезли из больницы Саниху. Говорят,  не выжила бы, да Василий на коленях у Богородицы  вымолил.
        Сегодня деревня с ее жителями в прошлом. Нет не женщин не детей, нет заботливого председателя. И только «Саниха», стоя на горе у дома с колодцем, в цвете не весть откуда взявшейся яркой, нависшей над увалом радуги долго махала мне  рукой  как памятник добродетели.

Киров, Кузнецы - Москва   2012г.