Шрамы прошлого гл. 7 серии Майор Снежина

ГЛАВА 7

Адам (Адамусь) Бортич родился в тысяча девятьсот двадцать пятом году в деревне под Полоцком в крестьянской семье Власа Бортича. Имел Влас  шесть десятин земли, а наличие коровы и двух лошадей, одну из которых он отдавал внаём, сделало его
зажиточным хозяином. Влас слыл мужиком крутого нрава.
Поговаривали, что он забил до смерти первую жену, которая за почти десять лет совместной жизни так и не смогла родить ему хотя бы одного ребёнка. А ещё шёл слух по деревне, что Влас, словно бес, злой да жадный, поэтому Бог и не даёт ему детей. 
Во второй раз женился он на молодке Аглае из соседней деревни, которая только после пяти прожитых лет со стареющим мужем, наконец-таки родила ему первого сына -Адама. Да такого сына, что как перешёптывалась вся округа: не дай Боже! Меченый оказался хлопец! Дьявольский знак на нём! Да как по-другому? Родился малыш от отца  беса, да ещё с шестью пальцами на правой руке? И был это не какой-то бескостный приросток, а полноценный второй мизинец на широкой ладошке малыша.
До рождения сына казалось, что Влас берег свою молодую жену. Битой её никто не видел. Но после рождения шестипалого первенца в него опять вселился бес, и стал он бить Аглаю смертным боем, а к сыну первое время после рождения даже не подходил.
Адам не любил вспоминать своё детство. Он яростно ненавидел своего отца, у которого за сапогом всегда торчала плеть. За любую провинность пятилетнего несмышлёныша она так и летала по его щуплой спине, словно отец мстил ему за то, что родился Адам с шестью пальцами.
Не успокоил Власа и разговор с одним бывшим священником, служившим когда-то в Пятницкой церкви, что стояла в Борисоглебском монастыре, которую потом, при новой власти, жители Полоцка разобрали по кирпичику на свои нужды.
– Чего тебе дался этот палец у мальчонка? Мешает он ему?
–  Нет, наоборот, приспособился…
– Так и радуйся. Вот говорят, что у Сталина тоже шесть пальцев, только на ноге. Не знаю, может, люди врут, но слух такой идёт, что всеми любимый наш вождь шестипалый.
– Иди ты, – только и ответил Влас.
Но на всякий случай сообщил «куда следует» о распространителе недостоверных фактов. Доложить-то доложил, но толи на себя, толи на жену, родившего ему такого меченого сына, такая злость взяла Власа, что он чуть не загнал свою любимую лошадь, пока не доехал до дому из Полоцка. А только войдя в свою хату, накинулся на ожидавшую уже третьего ребёнка жену. Ударом кулака повалив её на пол, стал топтать её ногами так, что потеряла она сознание. Тогда Влас перекинул свой гнев на пятилетнего Адама. Схватив его за шиворот, притащил в сарай, да зажав малыша меж ног, рубанул по его маленькой руке топором, отхватив ему сразу и мизинец, и лишний палец.
Орущий от страха и непонимания Адам, чья шея была больно зажата отцовыми коленями, не видел крови. Он не знал, что было дальше, потому что от болевого шока потерял сознание и очнулся от ласк матери, которая, придя в себя, доползла из последних сил в сарай и перевязала вырванным куском ткани из своей юбки его обезображенную руку.
Теперь Влас ещё больше невзлюбил Адама. Рука заживала долго и с нагноением. И пока Адам привыкал всё делать левой рукой, что получалось у него нескладно, был ещё не раз нещадно бит отцом.
Но, наконец, Адаму пришло счастье. Однажды нежданно-негаданно появился в их доме старший брат Аглаи. Адаму к тому времени стукнуло семь лет. Раньше Петро был нэпман, а теперь стал небольшим, но начальником в самом Пскове. Начальствовал, но родных не забывал. Вот и в этот раз решил навестить своих стариков, да, видно, наслушавшись о житье единственной сестры, решил потолковать с Власом.

Влас гостя встретил, хотя и настороженно, но гостеприимно. Мало ли что? Времена странные, а этот что пан весь из себя. Да и подарки привёз. Начальство, а честь сделал.
А Петро стал просить отдать ему с женой Адама – уже не шестипалого калеченного бесёнка.
– Вы ещё нарожаете, а жена моя полая. Переживает очень. Не мудрён час умом тронется.
А Влас, хотя и не мог предвидеть такую удачу, надоел ему лишний калеченый рот, так и возражать не стал. Не была против и Аглая.
– Забьёт его Влас, – подумала она,  – а Петро и вылечит сыночка, да и под присмотром в хорошем доме он будет жить.
Перед самым отъездом, садясь в диковинное авто, около которого целый день разглядывая, толпись соседи и окинув взглядом хозяйство Влада, Петро  тихо сказал ему:
– Хорошее у тебя хозяйство. Влас, а ты в курсе, кто такие кулаки?
– Наслышан. В городе был недавно. Слух идёт. Так они где? И мы где?
– Далеко ли, близко, но скоро и к вам уполномоченные придут. Так они, Влас, тебя первым раскулачат.
– Это как? 
– Это вот так! Заберут всё на нужды бедных. А ты как хотел? Да сошлют в края северные. В России уже «тройки» по домам ходят, смотрят, кто и как живёт. Вот у тебя и крыша новая, и самовар на столе дымится, да и закрома, поди, полны доверху? А сосед твой?
– Погоди, какие тройки? И причём здесь мой сосед? Он лодырь, работать не хочет, а я ему: всё отдай?
– Влас, бог с ним, с твоим соседом. Я о тебе пекусь. Но только до тех пор, пока ты сестру мою любить да холить будешь. А нет, так тогда узнаешь, кто такие «тройки», – строго сказал Пётр Никодимович Морозов и важно сел в автомобиль, который, оставляя за собой клубы пыли, вскоре скрылся с глаз озадаченного Власа и плачущей по сыну Аглаи.
Адам прекрасно обустроился в Полоцке в новой семье. О такой жизни можно было только мечтать. Но раньше о таком мечтать он не мог, потому что не знал, что можно быть таким счастливым. В его жизни изменилось всё. По приезде в Полоцк дядька сразу справил ему новые документы, и стал теперь Адам носить имя своего деда, которого и видел всего несколько раз в своей жизни.
– Теперь ты, как и мой батяня, Никодим Морозов, а отчество будешь моё носить Петрович.
Адам только обрадовался такому положению дел. Вскоре со своей новой семьёй он переехал в город Псков. Ещё радостнее ему стало от услышанного тихого разговора дядьки с теткой, который произошёл через несколько лет после его приезда в Псков.
– Хорошо, что я тогда Адаму, не мешкая, поменял и фамилию, и имя. Власа-то расстреляли, кинулся с топором на соседа, который входил в «тройку» от Совета бедноты. А бедную Аглаю с детишками переселили на дальний хутор.
– И как же она одна среди болот? – плакала добродушная жена Петра.
– А как я ей могу помочь? Не хватало ещё, чтобы и меня вслед за ней. Времена не шуточные.
Дядька Адама в своё время успел избавиться от нэпманского имущества в Полоцке и переехать в Псков. Ещё в тридцать первом году на псковском заводе «Металлист» было освоено производство льночесальных машин. До этого они привозились из Германии. Дядьке удалось устроиться на завод и даже в составе делегации побывать на немецком заводе и в последний раз привезти одну из «машин гельштейна». Вскоре такое производство комбайнов для очёса, обмолота и очистки семян льна, сортировки было налажено и на заводе «Металлист».
Безбедная и вольготная жизнь Адама закончилась. Случилось это в конце в тридцать девятого года, когда смышлёный четырнадцатилетний подросток, возвращаясь с покупками из лавки, куда его послала тётя, вовремя увидел у ворот дядиного дома «чёрный воронок» и вскоре кричащую в голос тётю и мертвецки бледного дядю, которого сажали в автомобиль НКВД. Дождавшись, когда «воронок» отъехал от дома, он кинулся к тёте.
Успокоившись, она посоветовала Адаму теперь Никодиму найти свою мать и вернуться к ней. Но подросток сразу решил, что советом тетушки не воспользуется.
Возвращаться даже не в деревню, а ещё хуже в бедный хутор, в котором его ожидала скучная, а возможно, и опасная жизнь, он не хотел. Ему часто приходилось слышать тихие разговоры дяди с женой.
– Всё сгубили на корню. Выдумали колхозы какие-то. Ну, кто будет работать на общий котёл? И слова-то какие придумали: «середняк», «кулак»! А чем они плохи? Тем, что своим хозяйством кормят остальных? Всех в Сибирь гонят без разбору! А то ещё и под расстрел подведут. Вот жизнь какая! Я думаю, надо Никодима в Ленинград определить. А то дознаются что Никодим никакой не Никодим, а Адам. Да узнают чей он сын. Тогда и нам, и ему может мало не показаться. Я сам на волоске сижу. Чёрт побрал бы эту Германию.
– Так кто же знал? Ты же не сам ездил, тебя начальство посылало.
– Так как начальство определят в шпионы, так и за мной придут.
Нет, такой жизни, как у отца и дяди, Адам не хотел. Часто в мечтах он видел себя преуспевающим, хорошо одетым и сытно живущим чиновником. Или одним из героев, знаменитым на всю страну, о которых он узнавал по радиорепродуктору, названной большой чёрной тарелкой.
Возможно, лозунги молодой советской республики образование наркомата ВМФ, морской авиации, такие названия, как  Северный полюс, Арктика, ставшие знаменитыми фамилии: Папанин, Чкалов и даже фильм «Если завтра война», который однажды привезли к ним в небольшой клуб, заставляли его мечтать о героизме, самопожертвовании, но вскоре быстро покидали его, хитро подсказывая, что героя из-за покалеченной руки из него не получится, а  перспектива жить вкусно и спокойно как-то ему ближе подходит.
Забрав собранные тётей вещи и деньги, продукты на первое время, Адам решил ехать подальше от родных мест. Перебраться в Ленинград, как и хотел арестованный дядя.
Закрыв сердце для переживаний, мешающих ему думать о дальнейшей счастливой жизни, представляя радужную картинку своего будущего. Удобно устроившись в переполненном вагоне поезда, следовавшим в Ленинград, Адам улыбался в сладком сне.
Проснулся он от того, что кто-то его тряс за плечо. Адам открыл глаза. Перед ним сидел парень. Его лицо кого-то ему напоминало. Но кого он никак не мог вспомнить.
– Слышь, соня, смотри, всё своё добро проспишь, – говорил парень, улыбаясь.
– Не просплю, – недовольно ответил Адам, крепче прижав к себе большой рюкзак, привезённый дядькой когда-то из Германии.
– А я думала, вы вместе братья, – удивлённо глядя на парней, сказала тётушка, сидевшая рядом с парнем.
– И я думал, что они братья. Похожи как две капли воды, – сказал пассажир с верхней полки.
– Так вы не родственники? – всё ещё удивлялась соседка.
– Все люди братья! – весело воскликнул парень, – тебя как величать? – спросил он ещё совсем не пробудившегося и совсем ничего не понимающего Адама.
– Адам, – тихо произнёс он, совершенно забыв о своём новом имени, к которому так и не смог привыкнуть.
– А я что вам говорил? Вот все люди Адамовы дети, верно говорю? Поэтому все люди братья! – пассажиры засмеялись, – а меня Олегом зовут, – протянул он Адаму руку для рукопожатия.
– Так вы не братья? – Как бы себя убеждая, не могла успокоиться всё та же тётка.
– Не, у меня брата нет, а вот две сеструхи под Псковом остались.
– А родители где? Небось, сослали? – осторожно спросила женщина. Адам почувствовал, как по его телу побежали мурашки.
Только сейчас он понял, что дорога в Ленинград ему закрыта. Что он может сказать о своих родителях? Что он не знает?  Но, возможно, его семью раскулачили и выслали? Высылали и более бедных.  А дом отца по сравнению со многими была полной чашей. И корова, и лошадь своя имелась. И крыша новая на добротном доме, да и самовар кипел всегда на столе. А как спросят, где он жил все последние годы? У дядьки, которого арестовали?  Может, ещё и расстреляли. Тётка тоже… мешок немецкий этот мне сунула, ножик дядькин на память дала. А он, ножичек этот тоже из Германии привезённый. Что делать?
– Померли от тифа,  – до слуха Адама донёсся ответ парня.
– Так ты что это, сестёр бросил, а сам в Питер подался за лучшей жизнью? – строго спросил его дядька, сидевший рядом с Адамом.
– Ага. Подался. Я тебе, дядька,  так скажу. Сёстры мои уже не малолетки, да и тётку Марфу я попросил приглядывать за ними. А мне их кормить надо. В Пскове работы не нашлось. А в Питере папкин брат машинистом работает.  Может, меня кочегаром возьмёт на свой паровоз.
– Ага! Если паровоз его, то, конечно, возьмёт! Скажет тоже! Ещё в депо устроиться надо. Но с другой стороны, по протекции всё может быть. Всё же брат отцовский, – рассуждал мужчина.
– Дядька, лучше помолчи. А то я и так боюсь. Он меня и не видел вовсе. Вот давно прислал письмо, что мать, то есть бабушка моя, померла… Может, и брата своего не вспомнит. Но я фотку взял с собой, может, признает. Всё же брат родной, – парень  из внутреннего кармана пиджака достал свадебную фотографию своих родителей.
– Признает, признает, куда он денется, – родня кровная всё ж, – запричитала соседка, – вот у меня в прошлом годе тоже маманька от голода померла.
– Что же, мать родную и не уберегла? – вставил дядька.
– Убережёшь тут! Детей моих трое, а я одна. Муж помер. Она старенькая, а в город не хотела никак. Да и болела она. Пока я приехала к ней с кое какой провизией, а её уже и похоронить успели. Вот жизнь проклятущая.
– Нет, я не хочу такой жизни, – думал Адам, – дядьку взяли, найдут и меня.
Он пристально смотрел на всё время улыбающегося напротив сидящего парня. В голове, повторяясь, звучали его слова:
– В Питере мамкин брат машинистом работает. Может, меня кочегаром возьмёт на свой паровоз.
– А какие составы твой дядька водит? –  спросил сосед.
– Такие же пассажирские, только на Финском вокзале. Там недалеко и живёт.
– На Финляндском, что ли? Понятно. А ты что всё молчком сидишь? – тётка опять набросилась с вопросами на Адама.
– Чего говорить, у меня всё так же. Родители померли, только я один и остался.
– А в Пите тоже за работой едешь?
– Да, – коротко ответил Адам и стал собираться к выходу из поезда. Разговаривать ему не хотелось. У него созрел план, который ему надо было осуществить немедленно.
– Я думала, вы братья, – в голове звенел голос попутчицы, – такой шанс выпадает не каждому. Надо только решиться, набраться смелости и… жалко. А меня кто пожалеет.
Если я сейчас не воспользуюсь шансом, меня всё равно арестуют. Не завтра, так тогда, когда разберутся, чей я сын, племянник, – мысли как осы, так и кусали мозг, воспалённый страхом за своё будущее.
– Чего ты со своими расспросами лезешь. Сейчас меньше знать будешь, дольше проживёшь, – остановил пыл любопытной бабёнки мужчина, спрыгнувший с верхней полки.
Поезд замедлил ход и всей своей шумной тяжестью въехал на территорию Витебского вокзала.
– Тебе куда? –  спросил Олег Адама.
– Туда, –  он неопределённо махнул рукой в сторону.
– Пошли, раз по дороге.
Несколько раз Олег останавливался и спрашивал прохожих, как пройти на Выборгскую сторону.
– Выборгская сторона большая. Что нужно?
– Финляндский вокзал…
– Слушай, Олег, – остановил Адам парня, –  врать не буду, некуда мне идти. Совсем города не знаю.
– Да понял я уже. Поехали на вокзал. Или дядька что посоветует. Или переночуешь на вокзале. А там сам разберёшься. Вижу, ты не из бедноты, как я. Продержишься, пока работу найдёшь.
Где пешком, где на трамвае. Наконец, они добрались до Финляндского вокзала.
– Да мне не узнать, как здесь найти дядьку. Придётся пёхать до его дома. Ну, пока, паря. Если что, встретимся здесь.
Оставив Адама на вокзале, Олег уточнил у прохожих, как дойти до Большого Сампсониевского, и, окрылённый предстоящей встречей с родственниками, пошёл мимо
маленьких деревянных и многоэтажных доходных каменных домов с бедными мрачными и облупленными фасадами, с часто прорезанными небольшими окнами, говорящими  о маленьких рабочих квартирах, где каждый вершок используется для жилья, где мало воздуха и света.
Дождь усугубил мрачность одной из узких улочек, где Олег обернулся и увидел своего недавнего знакомого.
– Адам? – только и успел спросить он, как почувствовал холод немецкого клинка, которым убийца проткнул его.
Адам удивился тому, что у него получилось. С одного удара нож, подаренный дядькой, вошёл в щуплое тело недавнего товарища, как в масло. Всё произошло так быстро, словно убивал он людей постоянно, да ещё левой рукой и знал, как это делать, чтобы нож с первого раза вошёл между рёбер парня. Олег упал.  Адам стоял как заворожённый и с ужасом смотрел на застывший удивлённый взгляд Олега. Казалось, что парень сейчас встанет и спросит его: – Зачем?
Оглядевшись вокруг и не заметив никого и ничего подозрительного, Адам вонзил нож живот уже мёртвого парня.  Убедившись, что тот мертв, он ощупал убитого,  достал его документы, письмо и фотографию, которой  хвастался Олег в поезде. Положил во внутренний карман его пиджака свой паспорт. Переложив в котомку Олега кое-что из своих вещей, он оставил рядом с ним немецкий рюкзак.
Вдруг ему показалось, что Олег чуть слышно застонал. Но, возможно, это был не его стон, а тихий свист уличного сквозняка. Адам в испуге опять взялся за нож и воткнул его ещё несколько раз в обмякшее тело парня. Вокруг Олега образовалась большая лужа крови, при виде которой  его затрясло и затошнило. Оставив измученное тело, он
подошёл к луже внушительных размеров и, смыв в ней кровь с ножа и рук, быстро покинул место убийства.

Он шёл, не глядя куда, убыстряя свой шаг. Ему казалось, что Олег встал и гонится за ним, чтобы рассчитаться и отобрать свои документы. И Адам побежал. Он бежал до тех пор, пока не почувствовал липкую холодную влагу на своём теле. Рубашка неприятно прилипла к спине, толи от пота, а толи от дождя, который не собирался прекращаться. Задыхаясь от быстрого бега, Адам остановился под козырьком парадной какого-то дома и вытащил из внутреннего кармана пиджака паспорт Олега.
– Теперь  я Забродин Олег Иванович, двадцать третьего года рождения. Хорошо, что я ростом вышел. Только вот на два года старше стал. Что поделать, своя жизнь дороже.
– Ты чего тут стоишь? Высматриваешь что? – Адам не заметил, как этажом выше послышался звук закрываемой на ключ двери, и по широким ступеням спустилась пожилая женщина.
– Заплутал, – испугано ответил он, протягивая ей бумажку с адресом дядьки Олега.
– Первый раз, что ли, в Ленинграде?
– Да к дядьке приехал. Из Пскова я.
Она, открыв дверь парадной, показала, куда ему надо идти, чтобы попасть к нужному дому.
– Вот и дождь закончился. Иди, иди, милок, а то сейчас стемнеет, так совсем заплутаешь, – она слегка подтолкнула его к выходу.
Немного передохнув и собравшись с мыслями, Адам пошёл по указанной ему дороге, постоянно повторяя своё новое имя и имя дядьки и вспоминая всё до мелочей, о чём рассказывал попутчикам Олег.
– Теперь я Забродин Олег Иванович, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения, а мой дядька Забродин Михаил Алексеевич. У меня две сестры Вера и Любовь. Родители померли от тифа.
Наконец он добрался до нужного дома. Дверь ему открыла девочка лет двенадцати тринадцати.
– Забродин Николай Степанович здесь проживает?
– А он в рейсе. Завтра должен приехать. А вы кто?
– Выходит, твой брат.  Олег Забродин. А наши папани тоже были братьями.
– Знаю, знаю. Папа говорил, что у него был брат Иван.
Девочка, совсем не испугавшись чужака, гостеприимно приняла его, накормила. Адам подумал: Хорошо, что у него есть время успокоиться, прийти в себя после произошедшего, пока дядьки нет дома. Стараясь избежать расспросов Насти, Адам, сославшись на усталость, попросил постелить ему постель.
– Находился я, пока искал ваш дом. Да и город большой и шумный. С ног валюсь, так спать хочу, сказал он и, свернувшись калачиком на топчане, быстро уснул.
Раним утром разбудил его звонкий голос Насти, так звали  дочь Забродина. Она пыталась объяснить отцу появление в их доме незнакомца. Николай Степанович сидел за столом и устало рассматривал фото и своё письмо, когда-то отосланное брату.
Увидев вошедшего заспанного Адама, он повернулся к нему.
– Ну, здравствуй, племяш. Значит, помер Ванёк. И мать похоронили? Да, жизнь!
Ну что поделать. Мы вот тоже мать Настюхи, а мою, значит, жену Марию Лексевну похоронили, – сказал он поникшим голосом.
У девочки появились слёзы на глазах.
– Ладно, ладно, дети. Надо жить дальше. А с рукой-то что? Что прячешь?  – он кивнул на правую руку Адама.
– Это он помогал отцу дрова рубить, под топор и попал, – вместо него ответила Настя, которой Адам рассказал впопыхах придуманную  историю.
– Да? – удивился дядька, – вот так дела! А ты что балаболишь? Слово Олежке не даёшь сказать,  – обратился он к дочери, – ну да ладно, вы тут хозяйничайте, а я с ног валюсь. Спать пойду, а потом мы с тобой решим, куда тебя пристроить с такой-то рукой.
Адам  вздохнул с облегчением. Всё получилось как нельзя лучше.
– Даже лучше, чем я ожидал. Не знаю, кто мне помог, ангел или бес? Но как дядька сказал? Надо жить. Вот и буду жить дальше! А потом посмотрим.