Святые горы

  Когда я приехала туда впервые, горы эти именовались Меловыми, а в помещении монастыря размещался санаторий для шахтёров.
   Сам городок назывался  Славяногорск. Потому что жили там славяне – русские и,  украинцы - так мне объяснил папа.    Ничего "святого" у нас в приснопамятном Советском Союзе вроде как не было,  и быть не могло. Атеизм в действии.
   Нашей соседкой по домику была девочка Оля с узкими глазами и длинными русыми хвостиками из далёкого горда  Мурманска, которая, не скрываясь и вслух, радовалась солнцу и тёплому озеру.  Озеро так и называлось Банное. Говорят, и озеро-то было- одно название, а так - просто пруд. Впрочем, я не очень понимала, в чем разница.  Я  хотела  дружить с Олей и вместе ходить на песчанный банный пляж, окруженный  цветущими луговыми травами и камышом.

    Но отец почему-то  не любил там купаться. Он предпочитал плавать в куда более прохладном, широком, серовато-зелёном и важно текущем Северском  Донце, на который с высоких зелёных  гор взирали санаторий с подозрительными, золочеными маковками-куполами, поодаль – грязновато-белый и бесформенный,  выдолбленный в меловой  скале  "монастырь" – этому древнему и давно недействующему артефакту всё же позволялось так именоваться.  А на самой высокой вершине возвышался огромный и тоже серо-белый революционер Артём, единственный явный представитель советской власти на том, крутом  побережьи.

   До буйков я доезжала на буксире, держась за папино плечо, а обратно отправлялась в свободное плаванье по-собачьи. И тогда ощущала, как это трудно – преодолевать медленное, но упорное течение этой  полноводной, полнокровной  реки…

     Мы приезжали в Славяногорск «дикарями» и снимали комнату в частном секторе у одноглазой добродушной хозяйки - Елены Мартыновны, разговаривавшей с нами на  милом  и понятном моему уху "суржике", в котором половина слов были русскими, половина – украинскими или средними – слегка «обукраиненными» русскими словами.  Елена Мартыновна старалась казаться хозяйкой строгой – ежедневно мыла полы и требовала от нас ежевечернего мытья ног. Этот ритуал проводился на крашеном красновато-коричневом деревянном  крыльце - в алюминиевой, специально для этого предназначавшейся лоханке. После него прогулки уже были под запретом – сразу надо было отправляться в постель – белую и тщательно накрахмаленную – до утра.
 
  В пасмурные дни всё становилось ещё интереснее. Потому что обычные наши речные купания отменялись, и вместо них мы либо шли в сосновый лес, где на желтом песке собирали  голубые незабудки, либо  переходили по мосту на правый берег и, цепляясь руками за меловые уступчики, карабкались по самой крутой   меловой  тропе к "памятнику Артёма", а оттуда узкими пологими тропами сбегали к меловому скиту. Внутри там приходилось зажигать фонарик, иначе по подземным ходам  было  никак не пройти. Говорили, что раньше там был ещё один - самый длинный глубокий  ход –  ведущий под самим  Донцом - обратно на левый берег, но при немцах его зачем-то взорвали… Всё это было загадочно и до биения сердца романтично и необычно…

     Иногда, в "некупальные" дни мы шли на лодочную станцию и брали на час  напрокат  лодку с вёслами. Папа с мамой сидели на вёслах и пели чудесные мелодичные песни, которые почему-то никогда не предавали по радио: «Ах Самара-городок, беспокойная я беспокойная я, успокойте меня» «Очаровательные глазки» или «Ах милый мой по Волге пла-авал…» А папа любил ещё более странную украинскую –«Як бы я був полтавским соцьким»*, где главной мечтой лирического героя было перевешать всех хлопцев и полюбить всех девчат… И ещё: « Мы есть народ кавказский, любим любовь и ласки, но если нас обманут глазки…»
   Интересно, что подобные вокальные экзерсисы моих интеллигентных   родителей были возможны только там и тогда.
   А я сидела на корме и всё время норовила опустить хоть одну руку в прохладную  зеленовато-серую воду Донца…
     Это, пожалуй, были самые счастливые моменты моего детства…
   
   Теперь на левом крутом – Святом берегу у монастырей стоят украинские гаубицы, и почем зря палят по правому – плоскому, чтобы не дать российским войскам форсировать мой Северский Донец. Теперь он полнокровен в буквальном смысле этого слова, потому что полон кровью тех самых славян. Мост через Донец взорван.  А  российское командование обдумывает обходной манёвр – как бы этот самый Святой берег обойти и окружить сзади...  Вот вам и славяне. Вот вам и Славяногорск...
 


Рецензии